Егерь императрицы. Русский маятник

Часть I. Мир

Глава 1. Ночной караул

– На месте стой – раз-два! – скомандовал унтер и, разбрызгивая грязь своими тяжёлыми сапожищами, потопал к стоявшим у дуба офицерам. – Ваше благородие, плутонг первой роты второго батальона для караульной службы прибыл! – хрипло пробасил он, вскинув ладонь к каске. – Старший фурьер Кожухов!

– Ну вот же, Андрей Казимирович, говорил я тебе, что от капитана Бегова раньше, чем от Тарасова, прибудут, осталось только этих последних дождаться, и можно будет на развод караулов идти, – проговорил более молодой офицер с тонким золотым ободком на горжете. – Так-то давно пора, вон у квартирмейстерского шатра второй раз уже барабаны построение пробили, ежели до третьего там не встанем, будь уверен, штабные точно кляузу в полк выкатят.

– Фурьер, там от палаток вслед за вами больше никакой отряд не отходил? – спросил у застывшего по стойке смирно унтера офицер постарше и с золотым имперским гербом на горжете. – Или, может быть, строился? Вторая рота капитана Тарасова у походного порохового склада расположилась, на самом дальнем конце лагеря. Ничего там, в той стороне, случайно, не заприметил?

– Никак нет, господин поручик, не видал. Мы только хвост капральства из второй роты перед собой завидели, чуть-чуть ведь за ним не поспели. Грязью не хотелось обляпаться, а так бы и вовсе вровень с ними пришли. Да всё одно, как бы ни береглись, теперь всем чиститься нужно. – Унтер притопнул сапогами с налипшей на них глиной.

– Ладно, ставь тогда своих вместе со всеми в одну колонну. – Поручик кивнул на строй из трёх десятков егерей. – Ещё немного тут постоим, и уж коли тарасовские не покажутся, значит, без них, так пойдём, глядишь, и нагонят.

– Слушаюсь, ваше благородие! – Фурьер козырнул и, развернувшись, потопал к своему отряду. – Плутонг, слушай мою команду! В общий строй встаём! И чтобы сразу в шеренгах разобрались! Пока время есть – всем полы шинелей отряхнуть и с сапог грязь сбить!

– Да толку-то отряхиваться, всё одно опять изгрязнишься, – негромко ворчал Южаков, счищая сорванным прутом налипшую глину с сапога и потом скрябая его бок о сухую траву. – Тишка, Тиш, дай ветошь. – Он толкнул локтем оттиравшего полы шинели товарища.

– Свою нужно иметь, – буркнул тот. – Я тебе позавчера только на чистку фузеи её давал. Вернул мне обратно?

– Да чего же её возвращать-то, она ведь вся чёрная уже была, – пожав плечами, попытался найти оправдание Южаков. – В палатке вроде осталась, под заплечный мешок я её положил. Коли так уж тебе её надо, как только с караула возвернёмся, сразу отдам.

– Да на кой она мне нужна будет? – фыркнул товарищ. – Дорога, Ваня, ложка к обеду, потом-то она для чего? Не нужна мне там будет ветошь, к тому же ещё и грязная. А вот здесь она бы, конечно, пригодилась, чтобы даже хоть те же сапоги обтереть. Зря не взял.

– Идут, идут, – пронеслось по шеренгам егерей. – Ну точно! Вона, гляди, тарасовские топают, ажно грязь летит, как спешат. Капрал со шрамом на лбу их ведёт, вроде Глебом его кличут.

– Напра-аво! – не дожидаясь подходивших, скомандовал основному отряду поручик. – Шаго-ом марш! Быстрее догоняйте! – Он махнул рукой спешившим к ним егерям. – Семён Францевич, пошли, время дорого.

Оба офицера возглавили колонну. Стрелки, сопя и топая, устремились к центру армейского полевого лагеря. Здесь уже виднелись мушкетёрские плутонги, стояли спешенный драгунский эскадрон и казачья сотня. Под бой «третьих барабанов» полусотня егерей в грязных шинелях пристроилась в разрыв общего пехотного строя.

– Равнение в шеренгах! – рявкнул выскочивший перед ними офицер с майорским горжетом. – Три шага влево приняли! Чего там сгуртовались?! Ещё, ещё немного влево сдайте!

– Андрей Казимирович, идут! – крикнул старшему егерей молодой подпоручик. – Гляди-ка, сам главный квартирмейстер на развод караулов вышел!

– Ох ты ж, мать честная, как не повезло-то! – проговорил тот, обернувшись. – Нам вот только Давыдова тут ещё не хватало! – И занял своё место с правого фланга.

– Сводный караул, равняйсь! Сми-ирно! Равнение на середину! – разнёсся крик высокого мушкетёрского майора, и он, отбрасывая комки грязи, затопал навстречу подходившим. – Господин полковник, сводный суточный караул Русской императорской армии для проверки и получения наставлений построен! Докладывает дежурный по лагерю секунд-майор Ягудин!

– В строю все? – негромко поинтересовался у него главный квартирмейстер. – Оружие, внешний вид у людей проверили? Знание обязанностей лагерных часовых и в сторожевых пикетах спрашивали?

– Не успели закончить, господин полковник. Ещё не все отряжённые от полков команды успели подойти.

– Кого нет в строю?! – вскинулся тот.

– Из Углицкого мушкетёрского полурота пока не подошла, – ответил майор. – Вестового к ним в полк я послал, но не успел он ещё вернуться.

– Бардак! – рявкнул Давыдов и обернулся к сопровождавшей его свите. – Капитан, запишите на вечерний рапорт их высокопревосходительству о нераспорядительности полковника Стоянова. Не в первый раз уж такое. Внимание всем! – скомандовал он, оглядывая выстроенные в поле подразделения. – Первая шеренга – девять шагов, вторая шеренга – шесть, третья – три, шаго-ом марш!

Стоявший в третьей Южаков дёрнулся и вместе со всеми протопал на указанное начальством расстояние.

– Во-ольно! Команда для пехотных подразделений – ружья к ноге! – донеслась новая команда от грозного полковника. – Штыки примкнуть! Шомпол в дуло вставляй! Господа, распределяйтесь по всем шеренгам и начинайте осмотр. Игорь Борисович, а ты с ротмистром давай-ка кавалерию осмотри.

Как и все остальные в вытянутых линиях строя, Иван приставил свою фузею к левой ноге и, отстегнув клапан штыковых ножен, вытащил трёхгранный клинок. Щелчок – и он закрепил его на ружейном стволе. А теперь вынимаем из цевья шомпол и вставляем его в дуло. Кажется, всё. Ох ты! Вдоль его третьей шеренги шёл, инспектируя её, сам главный квартирмейстер армии!

– Шомпол достал! Почему нагар в стволе?! Штык болтается! Почему не закреплён?! Кто таков? Откуда? Кто ротный командир?! – так и сыпались вопросы к пехотинцам. – Доложишься своему капитану, что от меня штрафных на три дня за нераденье в службе получил!

Вот высокое начальство пошло вдоль линии из егерей.

– Шомпол из дула достать! Теперь скрябай, сильней скрябай им ствол! Чего ты так нежно его гладишь там, словно бабу на сеновале?! А ну покажи! Так, нагара на головке шомпола не вижу, на закраине один только след от смазки без сажи. Ну что, хорошо! Молодец! Теперь замок показывай! Винт на кремне затянут, полка чистая, пружина рабочая. Хорошо. Закрывай. Следующий! Почему сам грязный такой? Брызги ажно до второй пуговицы долетели! Кто таков?!

– Егерь Лошкарёв, вашвысокоблагородие! – донеслось до Ивана. – Спешили шибко, дабы не опоздать на построение, а тут на поле грязи намешано.

– А другие что, неужто по мостовой сюда шли?! Оботрись, чать в воинский караул, а не на штрафные работы к нужникам заступаешь! Ротному командиру доложишься о полученном замечании, пускай один наряд вне очереди на работы припишет!

– Так точно, вашвысокоблагородие! Виноват! Есть один наряд вне очереди! – выкрикнул егерь, а инспектирующий уже шёл дальше вдоль длинной шеренги.

– Шомпол из ствола! Замок к осмотру! Курок отжать! Тесак из ножен! – слышались его команды. Вот он прошёл ещё двух человек, и пред его грозными очами предстал Ванька. – Почему патронная сумка свисает ниже, чем у соседа?! – Глаза полковника буквально сверлили замершего по стойке смирно егеря.

– Виноват, вашвысокоблагородие! – рявкнул Южаков. – Дабы скорую зарядку ружья не сбивать, перевязь у меня так подогнана. На суму патронную и глаз кидать не нужно, рука патрон сама, даже и на бегу, выхватит. При огневом бое ведь кажный миг для стрелка важен!

– А ну-ка, проверим! Патрон достать! – рявкнул Давыдов, и не успело сердце пробить ещё двух раз, а рука егеря, резко сорвав клапан сумы, уже держала у самого рта выхваченный из неё патрон. Миг – и рванут зубы его кончик, чтобы дальше ссыпать пороховую затравку на полку замка.

– Убира-ай! – пробасил полковник. – Ловок, шельмец! А всё же на вахтпараде суму, как и все остальные, на одной линии в следующий раз держи. Потом уж опустишь её, как самому удобно. А ну-ка, ответь мне – каков по воинскому уставу должен быть часовой караула?

– Часовой караула, обретающийся на своём посту, есть особа неприкосновенная и самовластная! – зачастил уверенно егерь. – И того никого он не слушает, кто бы там ни был, и хоть даже собственные его офицеры, то и они даже ничего не повинны над ним чинить, пока он не будет сменён с поста! Караул в крепости у шлагбаума, или в поле у рогаток, или у первого внешнего входа должен иметь наивысшую осторожность, ибо там для проходу непрестанно много людей обретается…

– Довольно, раскричался-то, – проворчал Давыдов. – Хорошо же вас, гвардейцев, над уставами погоняли. Погон левый поправь, смялся он у тебя. – И пошёл дальше. – Почему нагар в стволе?! Кремень на курке не затянут! Цепочка протравника почему короткая?! Штык плохо застёгнут! – слышался его громкий голос уже из мушкетёрских шеренг.

– Уф, вроде как пронесло, Ванька. – Стоявший слева Лыков толкнул его плечом. – А ловко ты это их высокоблагородию про патронную суму выдал, а уж про часового он даже и слушать долго не схотел. Через трёх, да только лишь четвёртого потом спросил, а там уж и мушкетёрский строй дальше начался.

– Значится, причитается с вас троих, – хмыкнул Южаков.

– С чего бы это? – протянул тот приглушённо.

– А то, выходит, Тишка, что отвёл я от вас глаз начальственный, – глубокомысленно заявил Иван. – А так бы, кто его знает, может, и штрафные заработали бы от господина полковника, вон ведь все какие грязные на развод притопали. В общем, по сухарю с носа.

– Ох и хапуга же ты, Ванька, – покачав головой, подметил сосед. – Ничего своего не упустишь, ещё и соседское даже подберёшь.

Опоздавшую полуроту из Углицкого полка Давыдов повелел отвести на сто шагов за общее построение, пообещав позаниматься с ней отдельно. Всем остальным был зачитан приказ о заступлении на суточный караул с объявлением паролей.

– И службу нести бдительно! – напутствовал он стоявшие перед ним подразделения. – То, что открытые военные действия в Польше закончены, ни в коем разе не даёт нам право забывать, что мы находимся на враждебной русскому солдату земле. По здешним лесам нынче бродят тысячи побитых инсургентов^[1] с оружием в руках и с великой злобой в сердце. Каждый день следуют их нападения на наши караулы, на воинские или фуражирные партии, на разъезды или казачьи дозоры. Будьте предельно бдительны, дабы не подпустить их к нашему лагерю, и помните, коли вдруг такое случится, то пролитая кровь ваших товарищей будет тогда на вас. Становись! – Он оглядел строй. – Сми-ирно! Воинским командам заступить на караульную службу! Барабанам бить сигнал! Старшим развести своих людей на посты!

– Мушкетёрам-то ажно через каждые три-четыре часа можно будет меняться да потом у костра дремать, греться, – сетовал нахохлившийся Лыков. – А нам так и стоять здесь всю ночь, зябнуть.

– Зато им до следующего вечера ещё часовыми толочься, а мы, как только совсем высветлится, в палатки к себе пойдём, – проговорил, стряхивая снег с каски, Калюкин. – Гляди, как под ночь сыпануло. Так-то оно хорошо, теперяча и каждый свежий след на земле виден будет.

– Снег – это да-а, это, конечно, лучшивее, чем дождь, – заметил вглядывавшийся в ночную темень Южаков. – С него хоть сырости такой нет. Чуете, припорошило лесок и как будто потеплело даже малё́х?

– Есть такое, – согласился с товарищем Елизар. – Ещё и без ветра, вишь, как сверху снег крупными хлопьями падает. – И смахнул его с козырька каски. – Ну чёго, Вань, пройдёмся мы, что ли, с Тишкой до оврага? Оглядимся там? А то здесь из-за снега ничего дальше пары десятков шагов не видать.

– Да чего, ладно, идите, – не стал возражать Южаков. – Только вот как обратно возвращаться будете, кашляните, что ли, заранее, а то вдруг вынырнете из темени неожиданно, а я и пальну с перепугу. Подумаю, что это разбойные ляхи бредут.

– А ты не бои́сь, Ваня, ты же у нас бесстрашный, давеча на караульном разводе самого Давыдова ничуть не спужался, чего уж тебе эти ляхи, – хохотнув, отметил Лыков. – Ла-адно, пошли мы. – И две фигуры, обогнув заснеженный куст, скрылись в темноте.

– «Не боись». А я, может, и не боюсь вовсе, я за вас, обалдуев, переживаю, – проворчал Южаков.

Время шло, снег всё так же падал крупными хлопьями, покрывая землю и лес белым. Пора бы и ребяткам обратно возвращаться. Сто шагов до оврага, сто обратно, путь недолог, да, видать, постоять, послушать там лес решили. Ваня отряхнул полотняную вощёную подмотку на ружейном полунагалище^[2] и снова замер, вслушиваясь в ночь.

– Кажись, ветка хрустнула. Идут, что ли, лоботрясы наконец-то? – пробормотал он. – Братцы, вы?! – крикнул он, пытаясь разглядеть хоть что-то.

– Czekaj, tam są Rosjanie!^[3] – донёсся встревоженный возглас. Вслед за ним сверкнул язычок пламени, и тут же громыхнул выстрел. Тяжёлая пуля срубила в паре шагов от егеря сосновую ветку, и он, присев, вскинул фузею.

– Ёшкин кот, это ж поляки!

Вощёная тряпица и полунагалище полетели, сдёрнутые с ружейного замка, в снег. Курок щёлкнул, встав на боевой взвод. «Бам!» В темноте, шагах в десяти от егеря, сверкнуло пламя ещё одного выстрела, и именно туда, в это самое место и выстрелил следом Южаков.

– Подадци! Отложь бронь! – выкрикнул он что было сил заученную ещё месяц назад фразу. – Подадци! Сдавайся, не то стреляю!

Перебежав чуть в сторону, Иван выхватил из боковой кобуры пистоль и разрядил его туда, откуда летели заполошные крики.

– Стой! Бросай оружие! – донеслось в темноте на русском, и следом громыхнул ещё один выстрел.

– Ух ты ж, ё-моё! – выругался егерь. – Как бы под пулю своих не попасть! Братцы! Братцы, не стреляй! Я тут, я Южаков! Тишка, Елизарка, это вы там пуляли?!

– Мы, Ванька! Сам смотри только не стрельни! – раздался знакомый голос Лыкова. – Ляхов спугнули, в овраг они сбегли!

– Сейчас я, братцы, перезаряжусь только – и сразу к вам подскачу! – Южаков протолкнул шомполом пулю в ствол фузеи, отщёлкнул курок на боевой взвод и потрусил с оружием на изготовку на шум голосов. Заставило его остановиться какое-то всхлипывание и причитание. Впереди на снегу явно что-то темнело. Наведя на видневшуюся размытую тень ствол ружья, Южаков начал к ней приближаться.

– Януш, Януш, встэвыч, встэвыч! – завывал какой-то голос.

Оглядываясь, Иван с осторожностью подошёл. Лицом вверх на снегу лежал молодой мужчина, одна его рука сжимала ружьё, вторую тянул на себя невысокий паренёк, голос которого он как раз и слышал.

– Стой! А ну не дёргайся! – раздался резкий возглас, и из темноты вынырнули с ружьями в руках Лыков с Калюкиным.

– Тихо, братцы! Не пальните! – крикнул им Южаков. – Мальчонка только тут, и подстреленный, похоже, что покойник.

– Мальчонка-то – это ладно, а вот фузейку я всё же уберу, – пробормотал Лыков и, подбежав к лежавшему, отцепил руку от ружья. – О-о-о, только-только из него стреляли, – пробормотал он, обнюхивая ствол. – А это чего? – И ковырнул ногой снег. Из небольшого сугроба показалось насаженное на палку длинное стальное лезвие.

– Похоже, копьецо мятежных, – проговорил озабоченно Калюкин. – Не зря же их косиньерами зовут. Косу на длинную палку насадят, вот вам и оружие.

– Эй, малец, ты чей?! А этот, кто он тебе? – Южаков навис над замершим в страхе мальчишкой. – Ну и чего молчишь? Как звать? Звать, я говорю, как?! Имя? Имя? Понимаешь?

– Войцех, – глухо произнёс тот и метнулся в сторону.

Нога Ивана подсекла его ногу, и он упал в сугроб прямо около Калюкина.

– Не озоруй! – прикрикнул тот грозно. – Русский солдат с мальцами и бабами не воюет. Начальство разберётся, кто таков, и отпустит. А вот это мы заберём, чтобы беды не наделал. – И сдёрнул прицепленные к пояску на кафтане кожаные ножны с торчавшей из них кинжальной рукоятью.

– Южак, Лыков! – до егерей издали долетел крик.

– О-о, а вот и наши бегут, – проговорил Тихон, обернувшись. – Видать, выстрелы услыхали. А я уж думал, что за снегом приглушит их полностью, ан нет, чуткие. Тут мы, тут, братцы! – поднеся ко рту ладони, крикнул он. – Орёл! Отзыв давай!

– Курск! – донеслось со стороны оврага, и вскоре на уже хорошо притоптанную полянку выскочило с дюжину егерей.

– Готовый. – Фурьер первым делом осмотрел лежавшего, потрогал его шею и приподнял веко. – Гляди-ка, прямо в сердце пуля угодила. Кто стрелял-то из вас?

– Дык и я с фузеи, и пистоля, и ребятки, – пожав плечами, пояснил Южаков. – Ну, я, конечно, первым стрельнул, на меня ведь эти вышли.

– Лука Назарович, там ещё следы от пяти человек к оврагу идут. – Лыков махнул рукой, показывая направление. – Один, видать с перепугу, копьё своё выронил. – Он указал на брошенную косу. – И вот ещё ружьишко от покойника. Как раз из него он в нас и стрелял.

– Нестор! – Унтер поманил к себе одного из стоявших рядом егерей. – Бери свою пятёрку, да пробегитесь по следам. Вдруг повезёт – и нагоните кого? Только ты уж это, без особого упорства, чтобы недалеко. Версты две пробежали, огляделись, и довольно. Коли нет никого, значит, обратно сюда возвращайтесь.

– Понял я, Лука Назарович. – Лошкарёв кивнул. – Всё, как вы и сказали, сделаем. Побежали, ребятки! – И звено егерей нырнуло в темноту.

– Да отпусти ты мальца, Елизарка, он и дышать уже боится, белый вон весь как снег, – сказал фурьер. – Видать, близкий человек ему покойник. Вон ведь как, не убежал вместе со всеми, не бросил.

– Янушем он его кликал, поднять всё хотел, – проговорил со вздохом Южаков. – Ну кто же знал, что вот прямо в сердце пуля? Темно ведь совсем было, ни зги не видать, одни только огненные всполохи от выстрелов, – словно бы оправдывался он перед товарищами. – Так ведь и он стрелял. Около меня прямо ветку пулей сбил.

– Ладно, чего там, караульная служба – она такая, – нахмурившись, заявил унтер-офицер. – Всё как положено. Вооружёнными на ваш пост ляхи вышли. Амнистия, прощение им от Суворова, была дадена. Шли бы они как положено днём, открыто и без оружия, никакого зла бы им не было. А тут вона как, сами виноваты. Наум, Кузьма! – Он поманил самых молодых егерей. – Бегом к их благородию! Доложитесь господину поручику, что у овражного поста Южакова малую партию мятежных перехватили, одного застрелили и в полон ещё одного взяли. Пусть он конных сюда пришлёт, чтобы их забрали.

– Слушаюсь, Лука Назарович! – выкрикнул тот егерь, что был повыше, и пара, перехватив удобнее фузеи, сорвалась с места.

Глава 2. Русский военно-полевой лагерь у Варшавы

За ночь хорошо нападал снег, и, откидывая полог шатра, Алексей еле увернулся от слетевшей сверху небольшой лавинки.

– Живан, Серёга, подъём! – крикнул он, обернувшись. – Пошли снежком оботрёмся? Ну хватит вам уже спать!

– Только сумасшедший или русский может в таком холоде ещё и снегом обтираться! – послышался недовольный голос Милорадовича. – Воскресенье же нынче, их высокопревосходительство милостиво обещал всем позднюю побудку. Не рассвело ещё как следует, а ты уже будишь.

– Их высокопревосходительство, может, и обещал, а вот я нет, – усмехнувшись, заметил Егоров. – Кто рано встаёт, Живан, тому Бог подаёт! Слыхал такое? Пошли, пошли, лентяи!

– Ваше высокородие, вы сатрап и диктатор! – выкрикнул со своей походной кровати Гусев. – Вы хоть знаете это?

– Догадываюсь. А что же поделать, кому-то ведь тоже надо о ближних заботиться, – хмыкнул Алексей и стянул с себя разом тёплую шерстяную и нательную рубахи. – В общем, кто последний выйдет, тому и на вечернее построение идти.

– А-а-а! – Буквально вылетевшие из своих постелей господа офицеры, натянув сапоги, выскочили из шатра вслед за командиром.

– Чего-то рановато? – Полковой вестовой кивнул на обтиравшихся снегом и гомонивших командиров. – У нас ещё каша не дошла.

– Ничего, – отмахнулся Никита. – Час времени ещё точно есть. Главное, кипяток наварен. Ты давай-ка, Федот, чёрного, кяхтинского, с полкулака брось уже в котёл и с огня на угли переставь, пусть там доходит. А я пока попытаю их высокородие, когда подавать.

– Ну давай, – согласился тот. – Ильюхе скажем, чтобы каравай чуток разогрел, и там у него ещё вроде с кулак масла оставалось.

– Здравие желаю, ваше высокородие! Разрешите обратиться?! – Старший вестовой, притопнув ногой, вскинул ладонь к каске.

– И тебе здравствовать, Никита, обращайся! – Бригадир передёрнул плечами и начал яростно растирать тело холщовым домотканым рушником. – Ах, хорошо! Прямо горит всё! Держи! – И кинул полотенце Гусеву.

– Ваше высокородие, я по завтраку хотел спросить, – подал голос егерь. – Когда изволите?

– Да ты не спеши, Никит, – отмахнулся бригадир. – Сейчас в порядок себя приведём, и можно чаю. А уж посерьёзнее через часок.

– Так точно, понял, вашвысокородие. Тогда чуток, и мы вам в шатре на троих к чаю накроем. Разрешите идти?

– Иди, Никит. Только за дежурным офицером пошли. И на него к чаю тоже чашку выстави.

– Слушаюсь. – Тот козырнул и, развернувшись, потопал к тем двум палаткам, где дымил костёр.

– Ваше высокородие, за истекшие сутки происшествий не случилось, – докладывал через четверть часа уже в командирском шатре секунд-майор Самойлов. – Порцион из полкового квартирмейстерства по всем артелям роздан, из армейских магазинов на пополнение новый завезён. Фураж вот только обещанный пока ещё не дали, говорят, что он завтра будет. У Александра Павловича узнавал, пятидневный запас овса имеется, ну и сена в избытке. Нарушений воинского порядка за истекшие сутки не выявлено, на полковой гауптвахте также трое штрафных. Отряжались для грязных работ под надзором комендантского плутонга.

– Что по караульной службе, Николай Александрович? – задал вопрос Егоров. – Вчера, говорят, на суточном разводе сам полковник Давыдов изволил быть. Не выкатит перед Суворовым ничего по нашему полку?

– Никак нет, ваше высокородие. Серьёзных нареканий к нашей дежурной полуроте не было. По внешнему виду если только пара замечаний, так ведь грязь сплошная кругом. Это вот сейчас за ночь снегом её припорошило, а вчера ведь всё черным-черно было. Я узнавал потихоньку у штабных, на утренний рапорт Александру Васильевичу про нас ничего худого не прописывали, напротив, только лишь похвала есть. Полевым скрытным караулом из роты капитана Бегова была обнаружена и пресечена попытка прохода около лагеря группы вооружённых мятежников. В завязавшейся перестрелке один из инсургентов был нашими егерями убит, а второй взят в плен и передан для разбирательства в армейское квартирмейстерство. Остальные были рассеяны и бежали в лес. Захвачена французская фузея и холодное оружие. У нашего караула – без потерь.

– Хорошо, молодцы егеря, – похвалил Егоров. – Не зря, значит, в поле мёрзли. Есть что-то ещё существенное?

– Никак нет. Всё остальное как обычно. Подмораживать только вот начинает. Егеря жалуются, что дрова сырые, если всю зиму тут придётся в полевом лагере стоять, нужно подумать об обогреве. Просят за сушняком партии отправить, пока другие полки его весь из леса не вывезли.

– Ваше высокородие, чай! – Откинув полог, в шатёр заглянул Никита. – Прикажете заносить?

– Заноси! – Алексей махнул, и на походный столик встал большой закопчённый котёл. В шатёр зашли два денщика, младший вестовой, и на столике через пару минут уже стояли дымившиеся паром кружки, а на холстине виднелась горка порезанного каравая, горшок с маслом и пласты тонко порезанного сала.

– Присаживайтесь на скамьи, господа офицеры. Разбирайте кружки и яства, какие Бог послал. – Егоров кивнул на выставленное. – Садись, садись, майор, не тушуйся! – подбодрил он Самойлова. – Спасибо, Никита, мы себе сами, если что, тут дольём или порежем, ступай, тоже позавтракайте. У нас сегодня никакой спешки нет.

– Слушаюсь. Ильюха, братцы, пошли!

Младший вестовой подсыпал из большого железного ведра углей в стоящую на треноге жаровню, перемешал их и выскочил вслед за всеми остальными.

– Налетай! – Алексей положил пласт солёного сала на краюху и с хрустом кусанул её. – Хорошо! А ведь получше венского печенья будет. Что скажешь, Николаевич?

– Лучше, гораздо лучше, – согласился Живан, запивая еду горячим. – А чай какой крепкий! И ароматный! Сюда бы к этому чаю ещё немного сливок и мёда, вообще бы загляденье было! А если бы ещё и в гостиной приличного дома чаёвничать, а не в походном шатре. – И он передёрнул плечами. – Ничего там не слышно, Алексей Петрович, не собираются нас на зимние квартиры по городам разводить? Неужто начальство так за мирных боится? Всё, войне конец, русский солдат обывателя не обидит.

– Нет, друг. Про расквартирование армии вообще пока никакой речи нет. Александр Васильевич желает все свои войска в руках держать, чтобы по первому барабанному бою все двадцать тысяч в единый строй разом встали. И дело тут вовсе даже не в боязни мести наших солдат ляхам за их былые бесчинства и не в том, что ещё много их мятежников по окрестным лесам бродит. А в грядущем разделе Польши. Да-да, а что вы думаете, зря, что ли, тут сейчас столько важных пруссаков и австрийцев вьётся? Да и к нам в армейское квартирмейстерство один за другим фельдъегеря из Санкт-Петербурга с важными бумагами прибывают. На самом высоком уровне сейчас идут переговоры о судьбе польских мятежных земель. Похоже, что вопрос о самостоятельности Речи Посполитой уже в принципе решён, осталось дело за малым – разделить её земли между победителями. И тут наша армия как та дубинка, которая нависает над слишком зарвавшимся пьяным соседом. Поверьте, господа, что у Австрии, что у Пруссии аппетиты преогромные, и они были бы вовсе даже не прочь откусить земли аж по самый наш Неман.

– Ага! Где эти австрийцы и пруссаки были, когда наши войска в полевых сражениях армии Костюшко громили или тот же пригород Варшавы штурмовали?! – воскликнул разгорячившийся Гусев. – Что-то я ни одного не видал, кто бы из них на валы с фузеей карабкался или из зданий мятежников выбивал!

– Действительно, ладно пруссаки, они хоть в первой половине кампании до самой Варшавы дошли и уже потом к себе откатились, но цесарцы-то чего хотят? – поддержал друга Милорадович. – Чтобы им на блюдечки все южные земли у Карпат подали? Я хоть и не русский по крови, но русский сердцем и духом, и знаю, что это земли Руси издревле! Ещё даже и до Галицких княжеств они ей принадлежали. Неужто Екатерина Алексеевна их просто так вот Вене подарит?

– Это уже политика, господа, – пожав плечами, проговорил Алексей. – Думаю, при дворе императрицы со всем этим разберутся и выработают правильное решение. А вам бы я посоветовал не горячиться. Уверен, что свои действия Александр Васильевич с государыней согласовывал. Небось, неспроста на прошлой неделе большие манёвры перед приглашёнными иностранцами устраивали. Показали им, что войска после кровопролитного штурма приведены в полный порядок и готовы двинуться туда, куда будет приказ.

– Да уж, эти манёвры. – Гусев поморщился. – Два дня по уши в грязи в полях и потом ещё марш за три десятка вёрст по разбитым просёлкам.

– По грязи, значит? – спросил его с улыбкой Егоров.

– По ней самой, – ответил со вздохом Сергей. – По полному бездорожью. Сами же вместе со всеми во главе колонн топали.

– Ну вот, а нынче-то грязи больше уж и нет, – усмехнувшись, произнёс Алексей. – Подморозило и снегом всё прикрыло. Ты же у нас главный квартирмейстер, Сергей Владимирович, то есть по своей сути – мозг полка? Поведай-ка тогда нам на милость, сколько же от Варшавы и до Кёнигсберга вёрст пути навскидку?

– Три с половиной сотни примерно, – ответил тот с недоумением.

– А до Берлина и до резиденции прусского короля в Потсдаме?

– Ну-у, где-то около пяти, может, и чуть больше, – не понимая, куда клонит друг, неуверенно ответил Гусев.

– Та-ак, хорошо, а до Вены?

– Да на сотню, пожалуй, больше. Ну уж точно семи сотен не будет.

– Выходит, не зря Александр Васильевич цесарскому и прусскому атташе, когда мы мимо парадным расчётом по грязи топали, сказал, что наш полк сюда из Санкт-Петербурга за какой-то месяц поспел, – заметил, улыбаясь, Егоров. – А это, на минуточку, тысяча вёрст пути, господа, да ещё и с приличным хвостиком, и опять же по нашим плохим дорогам. Слукавил он, конечно, до Минска мы походным маршем этот месяц шли, а уж дальше к Варшаве с боями двигались. Ну, да суть вопроса, я полагаю, вам понятна.

– Опять же, дороги-то нынче затвердели, – рассмеялся, сообразив, о чём речь, Милорадович. – Точно, и под Вильно ещё мощная армия князя Репнина стоит, а ей до того же Кёнигсберга ведь гораздо ближе, чем нам.

– Думаю, что союзники и претенденты на участие в разделе намёк Суворова поняли правильно, – прихлёбывая из кружки, предположил Алексей. – Не зря в свои столицы их курьеры в этот же день ускакали. Ну а нам теперь нужно продумать, как бы тут лучше устроиться. Главному интенданту Александру Павловичу я соответственное задание уже дал, он людей к владельцам речных судов отправил, чтобы сторговаться и закупить у них побольше парусины. Висла совсем скоро уже замёрзнет, а значит, до конца половодья по хорошей цене можно будет парусиновое полотно взять, пусть даже и не новое. А потом двойным слоем палатки и шатры им покрыть. Ну и дрова… Помню, помню я, Николай. – Он кивнул вскинувшемуся Самойлову. – Отрядить партии по лесам и выбирать сухие лесины, сырыми ведь не протопишь хорошо костры. По провианту посмотреть ещё. Может, и прикупить чего. В общем, господа, пока предполагаем, что придётся нам зимовать тут, а там уж как начальство решит.

– Ваше высокородие, разрешите? – Сдвинув входной полог, в шатёр заглянул Никита. – Там каша доходит, может, подавать?

– Подожди немного, – покачав головой, сказал командир полка. – Пусть потомится, а уж через полчасика можно. Так ведь, господа, или пора?

– Да конечно, попозже, ещё и чай не допили, – загалдели офицеры.

– Слушаюсь, как скажете. – Старший вестовой кивнул и задёрнул полог.

– Ваше высокородие, благодарю за угощение. – Самойлов поднялся со скамьи. – Светает уже, сейчас в лагере побудка начнётся. Прика́жете подъём бить?

– Ну как только в главном квартирмейстерстве барабаны побудку ударят, тогда и вы в полковые бейте. Потом приходи, как раз уже сюда котёл занесут.

Огромный раскинутый за восточными пригородами Варшавы армейский полевой лагерь просыпался под звуки полковых и ротных барабанов. Выдували медь эскадронные трубачи кавалерии, слышались окрики командиров и гул многих тысяч солдатских голосов.