Князь Мира Сего

– Теперь я понимаю, почему вы поместили их под защитный купол, – произнес Инспектор. – За его пределами они живо стали бы чьей-нибудь добычей.

– Не скажите, – отозвался Создатель. – Посмотрите на их руки. Они развиты не хуже наших, и в случае опасности в них наверняка оказалась бы острая палка или камень. А пользоваться этими предметами отчасти умели уже их предки. Нет, я поместил их туда совсем по другой причине. Это связано с тем экспериментом, ради которого я пригласил вас сюда.

Создатель пристально взглянул на Инспектора, как бы оценивая его возможную реакцию на то, что ему предстоит услышать, и продолжал:

– Для того чтобы вы могли усвоить мои объяснения, нам придется уточнить некоторые понятия. Разумное существо отличается от всех остальных способностью самостоятельно программировать свое поведение, свободно выбирать один из множества вариантов. Мозг существа, не обладающего разумом, при всей сложности и разнообразии его реакций на окружающую действительность служит лишь для реализации наследственной программы и потому лишен возможности выбора. Возникает вопрос: а зачем вообще нужен разум с его свободным выбором, если инстинктивные реакции, как правило, быстрее и точнее. Конечно, по мере развития цивилизации разумные существа будут приобретать все большую власть над природой и находить все более эффективные способы защиты от внешних опасностей, но разум – оружие обоюдоострое, которое годится как для защиты, так и для нападения. Дело может кончиться тем, что люди уничтожат самих себя, а заодно и все живое на планете в результате внутривидовой борьбы. Вопрос в том, существует ли такая цель, которая оправдывала бы создание разума? Такая цель есть. Творение Мироздания, противостояние энтропии, Хаосу, угрожающему его бытию – вот цель разума. Для этого ему необходимо сконцентрировать вокруг себя астральное вещество, рассеянное по Мирозданию. Само по себе астральное вещество способно лишь пассивно противостоять Хаосу, обеспечивая, как частный случай, бессмертие живых существ, обладающих астральным телом. Только разум, вооруженный творческой идеей, запрограммированный, если хотите, на борьбу с Хаосом, способен аккумулировать астральное вещество и использовать его энергию для достижения цели. И я составил такую программу, которая создает новые мотивы поведения разумного существа, отличные от тех, что заданы генетической программой и направлены на выживание. По моему определению, эта программа есть Добро. Повторяю, речь идет только о мотивах поведения, конкретные действия, вызванные ими, могут из-за несовершенства разума не достигать цели и даже приводить к прямо противоположным результатам, но сама программа идеальна и абсолютна, любые ее искажения есть Зло, способствующее наступлению Хаоса. Я знаю, вы привыкли считать добром все, что ведет к наслаждениям, а злом – то, что причиняет страдания, но для понимания сути эксперимента вам придется принять мою терминологию.

По правде говоря, Анатас мало что понял из этой речи. Сомнения в незыблемости Мироздания никогда не посещали его голову, равно как и мысли о его дальнейшей судьбе. Единственный путь развития Мироздания, который он бы одобрил – создание новых Миров Наслаждений. Кое-кто из имеющих власть, видимо, еще надеялся, что это удастся кому-нибудь из Создателей, иначе их деятельность была бы давно запрещена. Сам Инспектор, прекрасно знающий способности Создателей, в это не очень верил, по крайней мере, до этой, последней, встречи. Так или иначе, забивать себе голову всякой ерундой он не собирался, и потому решил вернуть Создателя к обсуждаемой теме.

– Ну и как же вы собираетесь их… э-э… программировать? – спросил он, кивком головы указывая на сидящих под деревом.

А вот это как раз самое трудное, – развел руками Создатель. – Как я уже сказал, программирование разумных существ невозможно. Разум сам выбирает, каким мотивам следовать в своем поведении. В обычных условиях этой планеты люди, конечно, выбрали бы мотивы, заложенные в генетической программе, как способствующие индивидуальному выживанию и сохранению вида. Поэтому для начала мне пришлось подавить у них, а также и у всех других существ, с которыми они могут встретиться, почти все природные инстинкты и временно отгородить место их обитания от всего остального мира. Обитатели Эдема, как я назвал область, лежащую под куполом, надежно защищены как от других живых существ, так и от стихийных бедствий. Неподвержены они и старению, пока действует защитное поле купола. Создав таким образом условия для проведения эксперимента, я приступил к внедрению добра в сознание людей. Очевидно, я не мог заложить программу в наследственный аппарат, где она неизбежно подверглась бы искажениям и добро превратилось бы в зло. Чтобы обеспечить надежную защиту от искажений, я записал программу на крохотных частицах астрального вещества, на несколько порядков меньших, чем требуется для обеспечения бессмертия. Сознание человека постоянно связано с одной из этих частиц, для него это как бы "голос свыше", и, поскольку альтернативных мотивов поведения пока нет, ему даже в голову не приходит его ослушаться. В дальнейшем по ходу эксперимента защита будет постепенно ослабевать, инстинкты – восстанавливаться, и вот тут-то начнется самое интересное. У людей появится возможность выбора. Пойдут ли они и дальше по пути добра, или пробудившиеся инстинкты уведут их в сторону? На последней стадии эксперимента они начнут размножаться, создадут общество, и к тому времени, когда защита будет полностью снята, их цивилизация должна достигнуть такого уровня, что борьба за существование перестанет быть основным содержанием жизни, поэтому вероятность правильного выбора достаточно высока. И тогда крошечная частица астрального вещества, как зародыш кристалла, начнет расти, пока не превратится в астральное тело таких размеров, которые смогут обеспечить им бессмертие. В противном случае люди будут стареть и умирать, как и остальные обитатели планеты, и мой эксперимент будет прекращен, как неудавшийся.

– Боюсь, ваш эксперимент закончится раньше, чем вы предполагаете, – прервал его Инспектор и со снисходительной улыбкой пояснил: – Вы нарушили чуть ли не все законы, касающиеся создания разумных существ. Использование астрального вещества, бессмертие… Вы сделали это сознательно, или по незнанию законов?

– Ошибаетесь, Инспектор. Я знаю законы, и пока не нарушил ни одного из них. Я не использовал астрального вещества при создании людей, а только как носитель информации. Частица астрального вещества, о которой я говорил, не является частью организма людей, и даже не управляет их поведением, а только подсказывает, как поступить в том или ином случае. То же самое могли бы делать вы или я. Согласитесь, этого недостаточно, чтобы обвинить меня в нарушении закона. Что же касается бессмертия, то ведь в результате эксперимента будет установлена только возможность его достижения для людей. Если он окажется успешным, я обращусь в соответствующие инстанции за разрешением на передачу им, в порядке исключения, ими же созданного астрального тела. Вам тут нечего бояться: они не будут претендовать ни на один из уже существующих миров, ведь я и сотворил их для того, чтобы создавать новые миры, активно бороться с Хаосом.

Анатас едва сдерживал улыбку, слушая Создателя. Неужели он при всей его гениальности настолько наивен? Ну разве не смешно предполагать, что бюрократы, сидящие у власти, позволят ему создавать новых Бессмертных? Анатас и сам на их месте поступил бы так же. Миров, конечно, можно создать сколько угодно, но где гарантия, что хоть один из них будет Миром Наслаждений? Бессмертный, не имеющий работы, а таких громадное большинство, проводит в Мирах Наслаждений всего около десяти процентов времени, а остальные девяносто тратит на стояние в очереди, чтобы попасть туда. Кто же согласится еще удлинить эту очередь? В том, что новые Бессмертные потребуют своей доли наслаждений, Инспектор не сомневался: других ценностей в его представлении просто не существовало.

– Впрочем, – добавил Создатель, – это только один, хотя и основной вариант развития событий, существует еще и запасной, но о нем пока рано говорить.

Сколько раз потом проклинал себя Анатас, что пропустил эти слова мимо ушей, не придал им значения! Насторожиться бы ему, потребовать объяснений, и, может быть, все повернулось бы по-другому. Но он только недовольно пожал плечами и задал обычный в таких случаях вопрос:

– А как вы собираетесь контролировать ход эксперимента? Если они нарушат какой-либо запрет, как вы об этом узнаете, и какие меры предусмотрены на этот случай?

– Мелкие нарушения, происходящие из-за несовершенства разума и не искажающие принципов добра, я не контролирую. Они будут неизбежны, когда пробудятся их инстинкты. Но люди пока не способны отличать добро от зла, поэтому любые искажения будут необратимы. Они начнут накапливаться, и эксперимент не достигнет цели. На этот случай я предусмотрел один-единственный запрет. Вот, смотрите!

Создатель протянул руку вперед, и изображение в центре зала сменилось. Анатас увидел одинокое дерево, стоящее на вершине зеленого холма. Два прозрачных ручья, огибая холм, сливались у его подножия в один, и если бы изображение сопровождалось звуком, Инспектор наверняка услышал бы сонное журчание воды, заглушаемое голосами птиц, поющих в кроне дерева.

– Видите эти круглые золотистые плоды на ветках? Это единственное дерево в Эдеме, плоды которого им запрещено есть. Запрет сформулирован таким образом, что его нарушение может быть только проявлением зла. Если хотя бы один из них сделает это, автоматическая система контроля тут же снимет защитный купол и восстановит все подавленные инстинкты обитателей Эдема. Эксперимент прекратится, и люди навсегда останутся простыми смертными.

Была, была в словах Создателя какая-то недосказанность, и в другое время дотошный Инспектор не удовлетворился бы этим разъяснением, постарался выведать все до конца. Но сейчас его интересовало совсем другое, и он задал вопрос, который давно вертелся на языке:

– И сколько же времени займет весь эксперимент?

– Не очень много. Если все пойдет по плану, пятисот тысяч лет по местному времени будет достаточно. Может быть, даже меньше.

Анатас быстро перевел эту цифру с учетом поправки на кривизну в единицы Всеобщего времени и выругался про себя. Ничего себе "не очень много"! Значит почти половину отпуска ему придется торчать здесь, в этом по-своему прекрасном, но мало приспособленном для наслаждений мире, вместо того чтобы предаваться заслуженному отдыху. Нет, с этим надо что-то делать. Он еще не знал, что именно, была только некая смутная идея, зародившаяся у него, пока он смотрел на запретное древо.

* * *

– Скажи, Адам, чего бы ты хотел больше всего на свете?

– Вон ту грушу. Кстати, подай мне ее, тебе ближе.

– Да ну тебя, я же серьезно! Ты не хотел бы научиться летать, как птица?

– Не положено нам летать. Скажи спасибо, что ходим на двух, а не на четырех, как другие звери. А то – летать она вздумала. Сегодня летать, а завтра что? Яблоки с запретного дерева?

– А почему их нельзя есть? Что тогда будет?

– Неужели Он не говорил тебе? Ну скажи, ты можешь ударить меня по лицу?

– Нет, конечно. Тебе же больно будет!

– Вот и Ему будет так же больно, если мы нарушим запрет.

– Да знаю я это все. Я просто хочу понять, почему это так.

– Узнаем когда-нибудь.  А пока… Тебе что, других плодов мало?

Диверсия

Со дня прибытия Инспектора прошла уже не одна сотня лет. На планете сменялись времена года, двигались ледники, бушевали грозы и ураганы, землетрясения и вулканы меняли лик Земли, рождались и умирали деревья, звери, птицы… Только в Эдеме ничего не менялось. Времена года в этой части планеты мало отличались друг от друга, рождение и смерть не существовали для его обитателей. Даже грозовые тучи еще на дальних подступах к куполу теряли свой громонесущий заряд и проливались над Эдемом теплым, ласковым дождем.

Инспектор теперь лишь изредка посещал лабораторию Создателя, чтобы справиться о ходе эксперимента, а остальное время проводил в путешествиях. Служебный катер с тремя шестерками на борту – личным номером Инспектора – можно было увидеть то над белой стеной наступающих ледников, то в самом центре тропического тайфуна, то у кратера извергающегося вулкана. Как ни странно, этот суровый и прекрасный мир, поначалу только раздражавший Инспектора своей необычностью, теперь все более нравился ему. Если бы ему предложили выбирать, он предпочел бы его любому из Вечных Миров, кроме, разумеется, Миров Наслаждений. Часто он оставлял катер и гулял пешком по горным хребтам, бескрайним степям и тропическим джунглям. Не раз он срывался в пропасть, бывал сметен каменной лавиной или поражен молнией, но и это его не останавливало: как только его изуродованное тело принимало прежний вид, он снова карабкался по горным кручам.

Однажды, пробираясь по горной тропе, он вдруг услышал впереди топот множества копыт, и через мгновение из-за поворота вылетело стадо бешено скачущих бизонов. Преследуемые каким-то хищником, они мчались прямо на Инспектора. Казалось бы, чего проще: лечь на землю, отключить сознание, чтобы не чувствовать боли, потом восстановить разбитое тяжелыми копытами тело и продолжать путь! Даже самому себе не мог объяснить Анатас впоследствии, почему на этот раз он поступил иначе. Возможно, от кого-то из Создателей он слышал, что разум Бессмертных может, используя энергию астрального тела, подчинять своей воле низшие создания, но до сих пор не имел ни повода, ни желания проверить это на практике. Впрочем, осознанного желания у него не было и сейчас, просто что-то в нем возмутилось против того, чтобы позволить этим тупым бессловесным тварям растоптать себя. Упершись взглядом в налитые кровью глаза животных, он собрал в кулак всю свою волю и мысленно приказал им свернуть влево, туда, где за краем обрыва далеко внизу торчали острые зубцы скал. Повинуясь неслышной команде, животные резко остановились, взрыв копытами землю, и одновременно, без малейших колебаний, ринулись в пропасть. Анатас пошатнулся и сел, привалившись спиной к скале. Попытка управлять поведением животных, хотя и успешная, потребовала от него огромного напряжения сил. Во всяком случае, восстановить тело было бы намного легче, и он никогда больше не повторил бы ее, если бы… Если бы не это неизведанное ранее упоительное чувство, которое вдруг охватило его. Он еще не знал, что оно означает, но желание испытывать его вновь и вновь было непреодолимо.

С тех пор он делал все для этого, и с каждым днем оно давалось ему все легче. Он заставлял хищников набрасываться на молодых, сильных животных, которые в обычных условиях никак не могли считаться их добычей, и с удовольствием наблюдал за ходом их смертельной схватки. Огромные киты, мирно пасшиеся на своих богатых планктоном пастбищах, по его команде срывались с места и на полной скорости вылетали на отмели, где, не в силах вернуться обратно, погибали в страшных мучениях. Случайно открыв для себя прелесть верховой езды, он уже больше не ходил пешком. Лошади, верблюды, слоны и даже некоторые хищники то мчались под ним бешеным галопом, то бережно и мягко несли его по труднопроходимым тропам. При этом ему даже не приходило в голову дать животному отдых или хотя бы позволить есть и пить. Когда оно падало под ним замертво, он просто подзывал другое и продолжал путешествие.

Долго не мог понять Анатас, что является источником этого пьянящего чувства, которое охватывало его всякий раз, когда он заставлял животных вопреки инстинкту подчиняться своей воле. Понимание пришло неожиданно, как удар грома: власть! Полная, абсолютная, ничем не ограниченная власть! Конечно, он и раньше имел некоторую власть, в частности, над Создателями, но это была власть, данная законом и ограниченная им же, а он был только ее исполнителем. Теперь же источником власти был он сам, его свободная воля. Это и было причиной нового, неведомого ранее наслаждения.

Счастье его, однако, оказалось недолгим. С каждым разом эти игры приносили ему все меньше удовлетворения. Что-то мешало ему наслаждаться полнотой власти, и он знал, что именно. Люди! Они оставались единственными существами в этом мире, неподвластными ему. Пока он не повелевает ими, его власть будет неполной.

Не раз он тайком от Создателя пробирался в Эдем и пробовал свои силы на людях. Попытки эти не всегда были безуспешными. Если Адам или Ева, например, останавливались в нерешительности у развилки двух тропинок, раздумывая, пойти ли направо полакомиться финиками в ближайшей роще или податься влево, где прячутся в траве зеленые шары арбузов, ему ничего не стоило склонить их к тому или другому решению. Но когда он попробовал повернуть назад Еву, спешившую в жаркий день искупаться в речке, та только остановилась на секунду, покрутила головой и побежала дальше, недоумевая, с чего это ей вдруг взбрела в голову мысль вернуться, ни разу даже не окунувшись. Еще более тяжкая неудача ждала его, когда он попытался заставить Адама придушить детеныша лани, доверчиво положившего голову ему на колени. Пальцы человека даже не дрогнули: крохотная частица астрального вещества надежно блокировала несовместимую с принципами добра команду.

После этих неудач жажда власти над разумными существами разгорелась с новой силой, причиняя Инспектору невыносимые страдания. Странную метаморфозу претерпел этот мир в его сознании. Из безразличного он на какой-то миг превратился в Мир Наслаждений, чтобы тут же стать (надолго ли?) Миром Страданий. Анатас был уверен, что со временем найдет способ покорить человеческий разум, но астральное вещество… Нет, пока у них есть эта искра бессмертия, ничего у него не выйдет. Мысль о диверсии, которая может разрушить планы Создателя, засела в нем еще в день прибытия, и теперь надо было обратить ее в реальный план действий. Заставить людей нарушить запрет, отнять у них надежду на бессмертие. Мир, населенный миллионами, миллиардами разумных существ в полной его власти – вот его цель. Но не бессмертных, не равных ему. Только страх смерти может обеспечить ему абсолютное повиновение людей.

Нужно было найти слабое место в планах Создателя, и Инспектор углубился в изучение схем и расчетов, которые Создатель предоставил ему по первому требованию. Все было довольно просто. Частица астрального вещества находилась в двусторонней связи с мозгом человека, и при возникновении новой для него ситуации следовал запрос и мгновенный ответ, как поступить в соответствии с заложенной в астральном веществе программой. Ответы накапливались в памяти человека, составляя, в некотором роде, его жизненный опыт, которым он и руководствовался, пока снова не возникала необходимость в подсказке. За годы эксперимента в сознании людей накопился солидный объем информации, и запросы следовали все реже и реже, а мотивы поступков обычно определялись этим "жизненным опытом". Именно здесь Анатас нашел то, что искал. Верный принципу свободной воли, Создатель не счел нужным предусмотреть возможность коррекции сознания в случае искажения содержащейся в нем информации. Остальное было для Инспектора делом техники. Соответствующим образом подобранная ложная информация могла необратимо извратить мотивы поведения людей, и тогда – конец эксперименту! Что и требовалось доказать. Решение было, в общем, найдено, оставалось только проработать детали.

"Если я заставлю их нарушить запрет", – рассуждал Инспектор, – "эксперимент автоматически прекратится. Вряд ли Создатель сможет доказать, что это моих рук дело, а если даже и докажет, чем мне это грозит? Отлучением от Миров Наслаждений? Ну что ж, власть доставит мне не меньше блаженства, чем любой из них, а без нее мою жажду не удовлетворит даже Нирвана. Здесь я отлично проведу отпуск, а потом…"

Впервые у него мелькнула мысль о добровольной отставке. Прецедентов на его памяти не было: отставка могла быть только следствием грубых нарушений и всегда сопровождалась ссылкой в Миры Страданий. "Ну и что, значит, я буду первым", – подумал он. Сильно изменился Анатас за последнее время. Мог ли он представить себе еще каких-нибудь пятьсот лет назад, что будет так спокойно рассуждать о возможном наказании и отставке?