Роза

1

На сцене проходила репетиция. Со сцены слышалось:

– Я умираю. Пусть и всё умрёт… Нет! Пусть останется!

Вдруг Роза прервала действие:

– Лёва, необходимо отвлечься уже от всего. Ты – умирающий король, эгоистичный и глупый, ты привёл своё государство к развалу. Теперь ты говоришь: «Я умираю. Пусть и все умрёт. Нет! Пусть останется». Ты должен выглядеть нелепо, ведь ты не готов к смерти, в то же время ты пытаешься оправдать свою властность. Всю свою жизнь ты делал всё, что захотел, ты имел абсолютную власть над всем. Но теперь тебе суждено умереть, ты боишься, и боишься постольку, поскольку не властен над смертью. Это важно понимать и воспитать в себе такой характер. Давайте ещё раз. Юля, давай с твоего диалога.

Действие возобновилось:

– Все то, что было, будет. Все то, что будет, есть. Все то, что будет, было. Ты навсегда вписан в итог вселенной.

– Кто станет заглядывать в архивы? Я умираю. Пусть и все умрет… Нет! Пусть останется!

– Его величество король хочет, чтобы все оставалось по-прежнему.

– Нет! Я хочу, чтобы все погибло!

– Его величество король требует гибели всего мира.

Роза вновь прервала действие, только теперь не намеренно – она закашлялась, но старалась приглушить кашель и продолжала смотреть на репетицию как бы исподлобья.

– Роз, солнце, мы можем продолжить без тебя. Мы учли замечания.

– Давай без этого, Лёва. Это всего лишь кашель.

Все сочувственно уставились на Розу.

– Продолжаем, продолжаем, – сказала она.

Репетиция продолжилась. Роза держала руку у рта и судорожно подёргивала грудью и плечами – кашель вырывался из неё. Глаза её слезились, но она продолжала наблюдать за актёрами.

– …Когда у меня бывали кошмары и я плакал во сне, ты меня будила, целовала и успокаивала.

Роза встала и прошлась вдоль кресел зала, затем подошла впритык к сцене и сказала:

– Лёва, ты бездарь… экхе… экхе… – Она опять пару раз кашлянула и продолжила: – Тебе доступно для понимания чувство любовь?

– Я почти уверен, что да, – отвечал Лёва.

– И вот найди в себе силы забыть об этом чувстве. Если нет сил, то поскреби в себе и найди толику актёрского мастерства. Король чувствует себя государством, он и есть государство, он конченный эгоцентрик и любовь его эгоцентричная. Любовь обычная, она, конечно, не обходится без эгоизма, как говорил Камю: человек не может любить, не любя притом себя. Или как Бродский: любовь – роман между предметом и его отражением. Король не может позволить найти в другом человеке отражения, это невозможно, он не отражается, как вампир, он не может любить адекватно. Он любит из удовольствия и власти, и относится с почтением к кому-то только так, как бог почитает людей – нужно стать таким, Лёва, иначе нихрена не выйдет.

– Хорошо, Роза, – выслушал и ответил Лёва.

– Продолжать поэтому сегодня уже не стоит.

2

Роза сидела на подоконнике в своей квартире, со своим отражением в окне и с тем, что находится за ним. Открывался красивый пейзаж страны с безумным прошлым. Она смотрела вдаль горизонта с таким выражением лица, словно глядела вдаль истории. Роза ни о чём не думала. Вернее она обдумывала ежеминутно какую-либо мысль, чередуя и хватаясь за каждую новую так же просто, как и оставляя прежнюю. Это мы и приняли называть: не думая ни о чём.

Сплюснутое небо примыкало к земной тверди – небо упало на землю и благородно влилось в каждый уголок каждого человеческого сооружения. Это чувствовалось, чувствовалась наполненность всего мира, как вода наполняет сосуд. Розе было ни горько, ни радостно, ни злобно, ни меланхолично, она скорее чувствовала всю реалию жизни во всей её смешанной, противоречивой и всё-таки неописуемой красе. Странное состояние для простого обывателя, однако, это самое искреннее и честное состояние для Розы.

– Ладно, я пошёл, – сказал подтянутый мужчина. Начинающая пробиваться седина нисколько не старила его.

– Пока, – ответила Роза, продолжая скромно сидеть на подоконнике. В её голосе чувствовалась уверенность немолодой женщины, а если прислушаться – иногда были слышны скрипучие всхлипы.

Пора было собираться на прием, и Роза оглядела своё слегка веснушчатое лицо в зеркале: единственная красивая вещь на этом лице может только нос, подумала она, а глаза совершенно поблекли. Выпив несколько таблеток, она достала небольшую баночку из мутного стекла и посыпала из неё порошком на столик. Тут она чуть не кашлянула в сторону стола, впрочем, смогла сдержаться, отойти и прокашляться. Скомпоновав белую полоску, она вынюхала порошок, закрыла на секунду глаза и вновь открыв, преобразилась и преобразилось всё вокруг неё. Она уже давно как следует не красилась и эпатажно не одевалась, полумер было предостаточно – лёгкий макияж для придания вида свежести лица, приличное платье, которое выбрала бы какая-нибудь сорокалетняя мадам удовлетворённая ходом своей жизни, туфли примерно близкие к платью, причёска на скорую руку. В общей сложности через полчаса она уже закрывала входную дверь в квартиру, держа в руке небольшую сумочку. В машине она обычно переодевала туфли на кроссовки и самостоятельно добиралась до места, где снова надевала туфли и в зеркале старалась отрегулировать свою притворную улыбку таким образом, чтобы она являлась искренней. «Ну вот, Роза, теперь ты не такая уж дурнушка», – сказала она сама себе.

– Здравствуй, Роза, – встречал её хозяин внушительного особняка, г-н Стриголов. – Необычайно рад видеть. В прошлый раз я был смертельно пьян, и не стоило мне себя вести… так, как я себя вёл. Всё же, я просил прощения по телефону, однако прости меня ещё раз. Мне так гадко, милая моя.

– Здравствуй, Павел. Я не держу обиды, ни в коем случае, даже напротив, эта твоя сила, экспрессия меня воодушевила.

Она прошла пару шагов, Стриголов не отводил от неё глаз. Она повернулась и спросила:

– И правда, ты вёл себя никчёмно. Я готова простить тебя и снять скребущихся кошек с твоей души, но если я сделаю с тобой то же самое в самом сердце твоего дома при взглядах присутствующих. В этом и есть избавление; и помни – вору отрубят руки.

– А вот и Роза. Милая, привет, – говорила хозяйка дома, г-жа Стриголова. Затем делая голос на несколько тонов ниже: – Прости, пожалуйста, за выходку этого болвана.

– Добрый вечер, мадам, – сказала Роза. – Я думаю, что я готова его простить, – Роза говорила всё тем же обычным тоном, поглядывая на неловкость г-на Стриголова, – если он того действительно желает.

– Чего ты, желает ещё как, – говорила г-жа Стриголова. – Наверное, пойдём в дом.

Розе очень нравился дом своей громадной мощью и высоченными потолками, подобный свободному и непревзойдённому Титанику тот не чувствовал угрозы океана. Роза любила дом Стриголовых, всегда наслаждалась его брутальным неброским видом, подлинниками картин не очень известных авторов, но для ценителя бесценных; она не ставила в приоритет дороговизну тех или иных вещей дома, а брала культурную, и культурную лишь для себя ценность этих вещей.

– Что за прекрасные цветы? – сказала Роза.

– О, это «Пьер де Ронсар», твоя тёзка, роза, – говорила г-жа Стриголова. – Мне захотелось за кем-то поухаживать, и завела этих красавиц. Кошек я не особо переношу, а от собак воняет. Правда замечательные?

– Очень. И так прекрасно подходят вашему дому.

Вдруг Роза закашлялась и как-то болезненно подняла глаза на г-жу Стриголову.

– Может выпьешь чего? – сказала г-жа Стриголова. – Там стоит прекрасный виски. Стриголов не знает, но я немного подливаю в свой бокал шампанского, так что окончания приёма вряд ли дождусь.

– Нет, я не хочу, – сказала Роза и увидела в глазах г-жи Стриголовой растерянность, свойственную несчастному человеку. – Я уверена, что у вас не всё в порядке – алкоголь и эти милые цветы будто избавляют вас от одиночества, я так понимаю?

– Понимаешь, наверно всё понимаешь. Я вижу, что тебе нравится в этом доме. А ты думаешь, если в нём жить, то найдёшь ли здесь счастье? Нет, не найдёшь. Скуку и алкоголизм, какую-нибудь подагру или обсессивно-компульсивное расстройство ты запросто отыщешь. Я привыкла к тому, что обречена умереть в этом доме.

– Хорошо бы чтобы так оно и было. Я была бы не против. По-правде, вы сделали из себя не пойми кого. Вы находитесь в заключении? А как тогда те люди – я бы сказала добрая половина нашей страны – за чертой бедности? Знаете что, могу я быть откровенна?

– Я думаю, ты можешь делать что угодно.

– Мне в принципе глубоко плевать на нищих и на богатых этого мира, глубоко. А вы… экхе… пойдите-ка в задницу, хорошая моя. И почему я закашлялась именно тогда, когда посылала вас?

Роза ничего не чувствовала в данный момент.

Она оставила г-жу Стриголову, по виду не особо обидевшуюся на её слова, и пошла по дому в сторону каких-то знакомых. Но в голове она вспоминала умирающего короля из постановки – он тот же скучающий человек от изобилия, от власти, и, верно, его глобальные проблемы действительно трудно постичь какому-то актёру Лёве, да и суть не в исполнении роли, а в реальной величине абсурдности происходящего. Абсурдность реальности гораздо ближе, чем казалось.

– …Капитал не построить на собственных ошибках – его построить нужно непременно на чужих ошибках… – слышалось из уст какого-то присутствующего.

– Они всё время говорят на одни и те же темы, – сказал Игорь Швец, незаметно подошедший к Розе. Он видел её дважды в своей жизни, как и она его. Первый раз он просто видел её и не готов был подойти, а второй раз Роза была вынуждена протанцевать с ним танец, не особо желая (она хотела, делая вид, что не хочет). Однако позже он оказался очень незаурядным молодым человеком, и даже сумевший познать ироничность некоторых фраз Розы.

– А что им ещё делать? Остальные проблемы они решили с помощью денег.

Роза знала с кем говорит, и не взглянула на собеседника.

– В тот раз г-н Стриголов прослыл для всех милым по-мальчишески перебравшим человеком. Благо, не на одном поведении держится его репутация. Зачем ты сегодня пришла?

– Дома у меня только отражение в окне и то, что за ним. Здесь всё-таки разнообразие. – Роза немного прокашлялась. – Прости.

– М-да, от скуки порой происходят не лучшие поступки.

– Давай только не будем о скуке и об одиночестве.

– Ну, тогда будем молчать, – улыбнулся Игорь, – потому что все разговоры всегда происходят о скуке или об одиночестве. Вот, взгляни на свою кисть. – Он взял Розу за её руку. – Позволь? – Роза подняла глаза и посмотрела в его глаза. – Это что-то, о чём говорится, что можно обсуждать, что-то законченное, или незаконченное, но начатое. Твоя кисть такая маленькая и хрупкая, эти вены и маникюр, будем правдивыми, не очень, прости, цвет кожи, сама кожа. Если просто описывать её, то это уже шаг от скуки, но видеть её, а ещё лучше её трогать, ощущать, особенно впервые, – вот что изничтожает скуку. Какая-нибудь морщинка на этой руке – вот тебе и предмет обсуждения; вложи в свою руку купюру – вот тебе и другая тема; младенец, держащий твой палец своей чистой и пухленькой ручкой – это совершенно иная тема.

Роза отстранила руку от него.

– Ты говоришь эти слова оттого, что моя кисть для тебя не так опошлила. Если бы ты трогал мою руку раз в тысячный, вряд ли я услышала бы подобное.

Он замечал пустоту в глазах Розы, и как бы ему хотелось с ней поговорить открыто.

– Роза, твоё лицо, оно носит скуку и одиночество своим безмолвием, пустотой и отстранённостью. Не спасает такое лицо ни улыбка, ни гнев, ни слёзы печали, ни слёзы радости. Я не глупый и не хладнокровный человек.

– А, пожалуй, нет ничего плохого в хладнокровии, а может и в глупости тоже.

– Какая же ты стервозная женщина! – иронизировал Швец. – Отторжение не идёт тебе на пользу. И, я уверен, что скука – это нечто конечное. Богатство, знания, преклонный возраст. Скука – это смерть.

– Нашёл бы себе уже какую-нибудь весёлую дурочку и не таскался больше по приёмам, где одни стервы и скучающие жертвы! Игорь, моя кисть – это моя кисть, моё лицо и взгляд – мои. Всё принадлежит моему миру, и скука, и веселье, и раздирающий горло кашель, мучающий меня так же, как и твои максимы.

Роза проговорила это быстро и немного на взводе, поэтому сразу закашлялась. Швец сочувствующе придержал её за плечи и прикрыл от глаз присутствующих. Впрочем, присутствующие брезгливо посмотрели в её сторону и вспомнили случай прошлого приёма, когда г-н Стриголов напился и при всех вспылил на Розу из-за её надоедливого кашля, а затем размахнулся и выдал ей сильную пощёчину.

Роза подошла к г-ну Стриголову и произнесла:

– Ты готов?

– Розочка, может мы договоримся о какой-либо сумме? Неужто ты опустишься до моего уровня?

Проигнорировав слова г-на Стриголова, Роза ударила своей маленькой ручкой прямиком в его челюсть, и каждый в том доме испытал несвойственное моменту чувство, словно, откуда не возьмись в этом доме появился неизвестный мужчина, неся в руках шланг, открутил вентиль и начал поливать присутствующих грязью.

3

– Лёва, здравствуй, – сказала Роза. – Можно тебя на минутку?

– Доброе утро, – ответил Лёва.

– Тебе удалось проникнуться его величеством?

– Весь вечер я репетировал у зеркала, потом, каюсь, пригубил полусладкого и, кажется, в таком состоянии выглядел увереннее.

– Просто вчера я как никогда ясно поняла короля. Он показался мне более реальным, чем некоторые существующие люди. Скорее всего он такой от скуки, скуки королевского размера. Он всегда мог её утолить. Однако умирать тоже скучно, и никуда не денешь эту скуку, – сказала Роза и тут же покашляла. – Тебе нужно выпить перед репетицией. Сбегай в магазин, пожалуйста. Вот тебе деньги. На меня не бери, возьми на ребят. Всем не помешало бы выпить.

Лёва вернулся; разложил столик, достал бутылки из пакета и стаканчики. Роза собрала актёров, удивлённых скорее не возможность выпить, а поводом.

Разок кашлянув в кулак, Роза начала говорить:

– Лёв, ещё одна просьба: разлей ребятам, пожалуйста, напитков по им вкусам. Спасибо, ты молодец. Так вот, занявшись постановкой этой пьесы, честно говоря, я не ожидала трудностей её реализации. В голове всё выстраивалось превосходно, и дело осталось за малым – донести мой образ до остальных, до вас. Передача информации – полдела, тут талант не нужен; передача образа, представления, невидимой яви – вышла загвоздка. Честно, меня раздосадовало осознание моей ограниченности. Но! Вчера я нащупала недостающее звено в цепи взаимопонимания – алкоголь. Да, настолько всё прозаично. Потому что чтобы воссоздать бред, не кальку на бред, не подобие его, а само бытие абсурда – нужно обитать с ним в едином модусе. Алкоголь – вещь, в этом плане, чудесная… Вы берите стаканы, не стесняйтесь. Я уверена, всё у нас получится! За это выпьем.

Само собой, не было тех, кто брезгливо смотрел в стаканчик, пил нехотя или отказывался. Большинству эта идея понравилась сама по себе, ведь Роза никогда не была настолько добродушной и в меру открытой перед ними. Её узнали с иной стороны, стороны не только строгого хорошего наставника, но и со стороны понимающего неординарного и оттого лучшего наставника.

– Лёва, ещё пару слов, – подозвала к себе Роза. – Ты помнишь я тебе начинала говорить о скуке короля? – Лёва блестел глазами и кивал. – Представь себе: ты самый могущественный, твоё государство самое могущественное, всё расцветает, всё прекрасно, замечательно. Но вот ты пресыщаешься всемогуществом, границей человеческих утех и полным отсутствием нужды, представь. Что по итогу? Это не моя мысль, она Шопенгауэра, и вчера я её вспомнила: нужда порождает горе, а изобилие – скуку. То есть в этом вся личность короля.

– Скука создаёт дискомфорт, – перебил её Лёва, – личность короля претерпевает изменение…

– А с этим изменением, прости перебью, справиться он не в силах. Скука была с ним всё время и он использовал все ресурсы, чтобы не замечать её. А теперь король оказался в положении младенца должного догнать спорткар. Так как результаты его тщетны и всё благосостояние государства зависит от удовлетворённости короля, государство начинает рушиться. Король же умирает.

– Роза, это превосходно! Однако разобраться можно было и без вина, простой мысли нам достаточно. Мы же не тугодумы!

– Ты прав. Но погрузиться, прочувствовать абсурд, взаимодействовать друг с другом в этом абсурде, а не просто отчеканивать слова – в этом, возможно, поможет алкоголь. Попробовать всё равно стоит. Тем более алкоголь придаёт уверенности, ты мне сам сказал.

– Да. По крайней мере, это будет первая пьеса в мире сыгранная пьяными, – засмеялся Лёва. – Гениально, Роза. – Он чуть приобнял за худые плечи Розу, но она быстро пресекла это, скинув руку Лёвы. – Прости, кхм. – Улыбка на его лице сменилась серьёзным выражением.

Кто-то разговаривал с кем-то, обсуждая героев пьесы, кто-то читал сценарий и акцентировался на ударных местах, кто-то репетировал жестикуляцию, телодвижения.

– Так, через десять минут начинаем репетицию! – чуть громко сказала Роза.

Все начали доливать в стаканы и допивать налитое.

В этот раз репетиция прошла триумфально. Роза кашляла иногда, но герои будто не замечали этого. Пару замечаний от Розы касались чёткости в звучании некоторых актёров, они касались наиболее восприимчивой от алкоголя Юли и больше всех выпившего Сёмы. Но всё остальное предвосхищало стремление Розы.

– Чудесно, ребята, – сказала Роза. – Надеюсь никто не откажется от такого же порядка на премьере?

– Нет, нет! – раздалось единогласно.

Все собирались. Роза сидела на сцене и ещё раз пролистывала миллион раз пролистанную книгу, с загнутыми краями страниц, затёртыми, местами засаленными страницами.

– Тебя что-то беспокоит? – вдруг из-за спины спросил у неё Лёва.

– Теперь уже нет. Я в вас полностью уверена.

– Я не о постановке, а о тебе.

– Вот меня давай мы не будем трогать. Тебя моя жизнь точно не касается.

– Мне всего лишь хотелось узнать тебя получше.

– Не надо меня узнавать, Лёва. Можешь идти.

Роза была возбуждена успехом прошедшей репетиции. Все разошлись, ушёл и Лёва, и теперь она сидела перед сценой и, пролистав несколько страниц текста, прочитала:

Я вижу себя. Я есмь. Повсюду. Я – земля. Я – небо. Я – ветер. Я – огонь. Мое «я» во всех зеркалах, или, может быть, я – зеркало всего.

Это был бред короля.

4

Розу долгое время преследовало несчастье. Когда-то она верила во всевышние силы, но от своих неудач потеряла веру, сил не хватало, чтобы её отыскать. Её горделивая натура обмякла, преисполнилась грустью и пессимизмом. Она больше не видела себя успешной, а видела себя в страшных явлениях воображения: нищей, беспомощной, одинокой, забытой. Тяжело туда смотреть – в будущее, но она не вправе руководить своей головой, пронизанной этой чёрной мрачной энергией несчастья. Она не вправе не замечать своего апокалипсиса и, отворачиваясь от него, безумно и оптимистично улыбаться. Горделивость в конце концов превратилась в замкнутость и в неприкосновенность дикой кошки.

Игорь Швец взял её номер у г-на Стриголова и звонил ей бывало, в особенности участил после того как она не пришла на последний приём, где он её ожидал. Роза ему не отвечала, или отвечала изредко безразлично и стервозно; она осознавала себя его глазами. По правде говоря, она осознавала себя его глазами, которые представляла она – что не одно и то же. В то же время она бежала от желанного, будучи уверенной, что, догнав это желанное, исказит его своей участью. Пусть даже Игорь влюблён в Розу, но он её не знает. Он не знает во что он влюблён, именно «во что», а влюбиться «в кого» – можно влюбиться не в одну-единственную-замечательную Розу, а в сотню таких же. Она убеждена, человек не таков, каким его пытаются показать в сентиментальных романах – справедливый, порядочный, и любит чаще всего единожды путём этой своей порядочностью – в настоящем человек безграничен. А безграничность человека – его вседозволенность, способность отказа от нравственности, или если не отказа полностью, то от любой её части. Никакой моногамной любви не существует самой по себе, её объявляет сознание отдельного человека.

Игорь ей нравился, она постоянно вспоминала их танец, его сильную руку, держащую её, его незабываемую улыбку. В последнюю их встречу он так же быстро исчез, как и появился, и она не могла допустить, что они должны и могут видеться в дальнейшем. Хотелось бы ей ощущать себя несчастной женщиной, избитой чувствами, погрузившейся в ипохондрическое полуживое состояние, но она лишь изредка высовывала голову из окошка своей неприступной крепости, а после всё так же продолжала самоубийственно не заботиться о завтрашнем дне, не думать об экзистенции, а существовать, как следовало бы – безлико. В общем-то всё так, уж точно снаружи, но внутри – нечто под великим вопросом, и это нечто жаждет показать себя. И вот она вспоминала их танец, его слова, ей казалось, что в этих словах скрывалась забота о ней…

Прогуливаясь по оживлённой улице, она, наверное, искала веру, возможно очередную простецкую по-детски веру во что-то – вернее её искала её душа. Она не понимала: зачем она идёт, куда она идёт, – это незнание было свойственно для сиюминутного момента, хотя, копнув глубже, не трудно убедиться, что и для её жизни в целом. Все вокруг, скорее всего, знали ответы на эти замечательные вопросы, иначе бы они так не торопились идти зачем-то и куда-то. Они всё знают. Вот бы и ей так, но – нет.

5

Свет везде горел, телевизор доносил невнятные слова, создавая подобие жизни в квартире – квартира Розы не спала во втором часу ночи; Роза всё на том же подоконнике глядела на освещаемую жёлтым светом улицу, изредка прерывалась, чтобы поглядеть на своё отражение в окне. Она нравилась сама себе, лишком похудевшая в особенности. Её мечта была встретиться с самой собой и поболтать, выпить вина, послушать музыку, смеяться и плакать, в общем провести время беззаботно, как с лучшей подругой.

Роза занималась проституцией. Мужчины приходили прямо в её квартиру и были это только ухоженные и приятные собою люди – одно из её главных условий. Приятные значит: интересные в общении, интеллигентные, не глупые и так далее. Другое условие запрещало приходить без предупреждения, или ранее чем в обговоренное время. При встрече вне её квартиры, никто никого не знал. Она многое допускала им в постели, наверняка это одна из причин того, что к ней приходили вновь.

В дверной звонок позвонили; она сказала: «Войдите», – безразлично насчёт того, кто бы это мог быть. Её мать всегда твердила о том, что нужно держать двери закрытыми, деньги прятать как можно дальше, проявлять бдительность и осторожность, не заговаривать с незнакомыми на улице. Вор или убийца – входи зачем пришёл. Хуже смерти только насилие – Роза считала, что то и другое не страшно. Она понимала, что эти предосторожности носят чрезмерный характер, что вор не стал бы стучаться, открытая дверь для него – неожиданность, меняющая некоторые представления о стереотипах. Тем более в данном случае должен был прийти очередной мужчина.

Какой же рассказ без необычных совпадений! Совпадения показывают читателю случай на миллион, да и скорее всего такой случай, который никогда не сложит его судьба. Иной раз хочется закрыть книгу при ощущении стерилизации реальности фальшивым поворотом событий, и если следующее предложение не вызовет интереса следует так и сделать.

Игорь Швец увидел Розу на подоконнике и противоречие чувств заставило его почему-то улыбнуться. Она сидела в длинной по колено вязаной полупрозрачной кофточке, сквозь которую проглядывало белое нижнее бельё.

– Как насчёт вина? – сказала Роза.

– Давай.

– Там кухня, – сказала она, не указав где, встала и пошла на кухню. Игорь последовал за ней.

– Всё же, вино или коньяк?

– То же, что и ты, Роза.

– In vino veritas, конечно, – закашлялась Роза. – Но в те времена римляне ещё не знали о коньяке, – говорила Роза, достав бутылку и доставая стаканы.

Игорь наблюдал за её непринуждённостью и распущенностью в отличие от её поведения в доме г-на Стриголова. Не то чтобы он был чудовищно удивлён такому противоречию, скорее он видел другого человека в том человеке, который ему запал в душу. И хоть Роза сокровенно хотела в своих мыслях открыться ему, и роком это существовало в ней как невозможное, в данный момент она была по-прежнему на скудную часть самой собой.

Игорь открыл бутылку, разлив по стаканам. Роза всего долю секунды посмотрела на него серьёзно, как-то даже сочувственно, даже с неким сожалением.