- -
- 100%
- +
История 1. Июльские грёзы
Июль в этом году выдался странным. Вроде бы лето, но Москва всё норовила спрятаться в серую дымку: то дождь, то духота в метро, то усталые лица в офисе, ставшие за последние годы привычным фоном.
Аня поймала себя на том, что уже не различает дни недели. Всё слилось в один бесконечный рабочий день с редкими вспышками выходных, когда она отсыпалась до обеда, механически мыла полы, стирала, созванивалась с родителями и снова садилась за ноутбук – «разгрести хвосты». Ей было двадцать восемь, и иногда казалось, что она пропустила какой‑то важный поворот.
Командировка в Нижний – трёхнедельный проект в региональном офисе – казалась почти отдыхом. Смена обстановки, другой город, отель, новые лица. Она поймала себя на лёгком волнении, когда печатала письмо с подтверждением поездки, и даже вдохнула чуть глубже, чем обычно, когда HR прислали билеты.
– Три недели – это даже много, – сказал её начальник, Сергей Викторович, откинувшись в кресле. – Но там завал, а ты у нас единственная, кто в теме. Придётся потерпеть. Может, и отдохнёшь от нас, – он улыбнулся так, как улыбаются люди, уверенные в своей власти.
Аня вежливо улыбнулась в ответ. Она умела играть в эту игру: лёгкий флирт на границе дозволенного, аккуратные комплименты, чуть дольше задержанный взгляд. Глупо отрицать, что это помогало ей в карьере. Но дальше условной черты она никогда не заходила. До этого лета.
Акт 1
Поезд прибыл рано утром. Ночь в купе пролетела странно быстро: немного сна, немного книги, немного мыслей о том, что её ждёт. Выйдя на перрон, Аня вдохнула влажный, тёплый воздух. В городе уже было жарко, но не удушливо. Июль здесь ощущался по‑настоящему летним, без московской нервозности.
Её встретили водитель и девушка из местного офиса – Лена, худенькая, подвижная, с собранными в высокий хвост волосами и быстрым, цепким взглядом.
– Анна, привет! Я Лена. Давай сумку, – она почти выхватила чемодан. – Отель недалеко, пятнадцать минут, заселим тебя и сразу к нам, окей?
Офис оказался в старом административном здании с широкими коридорами, высокими потолками и неожиданно приятным кофе на кухне. Аня слушала, как Лена рассказывает про местных, показывая отдел за отделом. В её голосе сквозило дружелюбие с лёгкой ноткой иронии – по‑домашнему.
– А это наш аналитик, смотритель за цифрами, – Лена усмехнулась и толкнула дверь в переговорку. – Костя, знакомься, к тебе столичное подкрепление.
Он сидел, поджав одну ногу под себя, и что‑то чертил на планшете. На вид – около тридцати. Тёмные волосы, чуть отросшие, но аккуратные. Рубашка с закатанными рукавами, простые джинсы. Весь облик был какой‑то очень живой, расслабленный, как у человека, который чувствует себя на своём месте.
Он поднял взгляд – спокойно, без суеты, и задержал его на ней. В этом взгляде не было ни навязчивости, ни дежурного интереса. Скорее – внимательность.
– Константин, – сказал он, вставая. – Можно просто Костя. Вы – Анна?
– Можно просто Аня, – ответила она, почувствовав, как почему‑то пересыхает горло.
– Отлично, – он улыбнулся. – Тогда пойдём сразу смотреть нашу маленькую катастрофу.
Он говорил без нажима, чуть иронично, но по делу. Показывал отчёты, провалы по срокам, объяснял местные особенности. Аня слушала, задавала вопросы, делала пометки. Весь этот ритуал был ей знаком до скуки. Но теперь всё происходило как будто чуть иначе: она слишком ясно чувствовала его близость, ловила движение рук, когда он проводил по экрану, замечала, как меняется его голос, когда он говорил о вещах, в которых был уверен.
К обеду голова гудела от цифр, а тело – от неожиданного напряжения.
– Перерыв, – объявил Костя. – Если сейчас не поедим, отчёт будет окровавлен.
– Метафорично, – усмехнулась Аня.
– У нас тут все страдают, но с юмором, – отозвался он. – Пойдём, покажу, где у нас в этом районе можно не отравиться.
Они вышли в жаркий полдень. Асфальт сиял, воздух дрожал. Костя шёл чуть впереди, иногда оборачивался, чтобы что‑то показать или добавить. В какой‑то момент они просто замолчали – не неловко, а естественно, как будто давно знали друг друга и могли позволить себе не заполнять каждую паузу словами.
– Ты давно здесь? – спросила Аня, когда они уже усаживались за столик в маленьком кафе с открытой верандой.
– Пятый год. Привык. Сначала думал, что временно, – он пожал плечами. – Но задержался.
– Нравится?
– Летом – да. Зимой мечтаю сжечь все пуховики и уехать к морю.
Аня улыбнулась. Она поймала себя на том, что смотрит на него чуть дольше, чем прилично. В нём было что‑то опасное: не показная харизма, не дешёвый шарм, а спокойное внутреннее тепло, от которого хотелось подольше не отходить.
Вечером, уже в отеле, она впервые подумала о нём не как о коллеге. Мысленно возвращалась к его голосу, манере слушать, к тому, как просто он смеялся. Сняв туфли и растянувшись на чистом отельном белье, Аня открыла ноутбук, попыталась что‑то доделать по текущей задаче, но буквы упрямо расплывались. В голове всплывал его профиль, тёмные ресницы, легко сжатые губы.
Она выключила свет, оставив только настольную лампу, и легла на спину. Вид из окна – кусочек неба и крыши соседних домов. За окном город затихал, а внутри неё поднималось странное, давно забытое волнение.
Акт 2
Следующие дни пролетели в режиме «офис – отель – офис». Встречи, созвоны с Москвой, проверки, отчёты. Аня всегда была собранной и эффективной, и здесь это проявилось в полной мере. Но за её профессиональной концентрацией жила другая линия – та, о которой она не собиралась никому рассказывать.
Каждое утро она ловила себя на том, что выбирает блузку не только по принципу «не мяться», но и «как это будет смотреться, когда я зайду к Косте». Она чуть чаще наносила помаду, чем в Москве. Чуть внимательнее поправляла волосы перед зеркалом.
Он тоже постепенно выходил за рамки сухого «давай посмотрим отчёты». Они стали обедать вместе – иногда с Леной и ещё парой коллег, иногда вдвоём. Обсуждали не только работу: фильмы, музыку, какие‑то истории из жизни. Оказалось, что он много читает, играет на гитаре, по вечерам иногда поёт в баре «для своих». Ей нравилось, как он об этом рассказывает: без позёрства, спокойно, с собственной интонацией.
Иногда она ловила его взгляд – цепкий и изучающий. В такие моменты ей казалось, что он видит её насквозь. Не должность, не маску «уверенного сотрудника», а реальную Аню, со всеми слабостями, страхами, резкими движениями внутри головы.
Однажды вечером Лена позвала её в бар.
– У нас сегодня Костик с ребятами выступает, – сказала она на кухне, помешивая сахар в кружке. – Пойдём, а? Всё равно работа до ночи – плохая идея.
Аня хотела было отказаться – сослаться на отчёт, на усталость. Но какое‑то внутреннее нетерпение толкнуло её к согласию.
Бар оказался маленьким и тесным, со старым кирпичом на стенах и мягким жёлтым светом. Почти все столики были заняты, стоял гул голосов. В дальнем углу, где стояли микрофон и пара колонок, уже настраивали гитару.
– Там, – Лена кивнула в угол.
Костя стоял у стойки, разговаривая с барменом. В обычной одежде – джинсы, футболка, ничего особенного. Но в этом пространстве он будто стал ярче, собраннее. Он заметил их сразу.
– А, вот и комиссия из Москвы, – усмехнулся он, подойдя. – Ты не против нашей самодеятельности? Тут много странного можно услышать.
– Я готова морально, – ответила Аня, чувствуя, как учащается пульс.
Он вышел к микрофону без лишнего пафоса, сел на высокий табурет, перекинул ремень гитары через плечо. В зале стало тише. Первые аккорды были простыми, почти знакомыми. Он пел негромко, но уверенно. Голос оказался чуть ниже, чем она ожидала, с хрипотцой на последней ноте.
Слова цепляли не сами по себе, а тем, как он их произносил. В песнях было много тёплой грусти, какой‑то честности без лишних красивостей. Аня вдруг почувствовала, как внутри что‑то больно сжалось. Будто те самые незамеченные повороты её собственной жизни кто‑то взял и назвал в полголоса.
Она заказала бокал белого вина, но почти не прикасалась к нему, только крутила в руке. Всё внимание было на нём. На пальцах, скользящих по струнам. На линии шеи, на тонкой веточке вены, проступающей, когда он чуть сильнее напрягался. На том, как иногда он отводил взгляд куда‑то вверх, будто смотрел в чью‑то память.
После третьей песни он встретился с ней глазами. И не отвёл их сразу. В этом взгляде было что‑то очень простое и очень опасное – молчаливое признание в том, что они оба понимают: между ними уже что‑то происходит, даже если пока ничего не сказано вслух.
Когда он вернулся к ним за столик, Аня почувствовала себя чуть пьяной, хотя почти не пила.
– Ну? – спросил он, усаживаясь рядом.
– Я думала, будет хуже, – выдала она, избегая пафоса.
Он рассмеялся.
– Честный отзыв – лучший отзыв. Спасибо.
Лена вскоре ускакала к знакомым, а они остались вдвоём. Говорили о музыке, о городах, в которых они бы хотели жить, о детских мечтах. В какой‑то момент она поняла, что наклонилась к нему ближе, чем следовало бы, а его рука лежит на спинке её стула – совсем рядом. Стоило чуть повернуться, и она бы почувствовала его ладонь на своей спине.
– Тебе через сколько вставать? – спросил он, глядя ей прямо в глаза.
– В семь.
– Тогда надо тебя отпустить.
Ей не хотелось уходить. Её тело протестовало против этой банальной логики. Но она кивнула. Он проводил её до такси, не предлагая «посидеть ещё». Только когда машина уже подкатывала к бару, он внезапно наклонился чуть ближе, чем требовала вежливость.
– Завтра увидимся, – произнёс он тихо.
В его голосе слышалось «я этого хочу» настолько ясно, что у неё пробежал по коже холодок.
В ту ночь она долго не могла уснуть. Лежала на спине, прислушиваясь к ощущениям. Было странное чувство: будто она стоит на краю чего‑то важного и сама толкает себя вперёд. Все её прежние правила и осторожности казались бумажными декорациями.
Акт 3
Всё произошло так быстро, что потом она не смогла бы точно вспомнить, кто сделал первый шаг. Наверное, они оба.
Был обычный рабочий день. Разбор сводных таблиц, спор с московским бухгалтером, быстрый обед в столовой. К концу дня в воздухе повисла усталость, как затхлая занавеска.
– Поехали ко мне, – сказал Костя так буднично, что она сначала не поняла.
– В смысле? – она попыталась сделать вид, что не догадалась.
– В смысле у меня нормальный чай дома и вид из окна получше, чем у тебя из отеля, – спокойно ответил он. – И я очень устал ходить вокруг.
В этой фразе прозвучало слишком много всего. Аня открыла было рот, чтобы ответить что‑то разумное, но не смогла. К горлу подступил ком. Она только кивнула.
Они поехали вместе в такси. В салоне пахло чем‑то ванильным, из радио тихо играла попса. Они сидели рядом, плечом к плечу, но не прикасались. Аня ощущала, как от него идёт тепло. В голове пытались всплыть мысли о том, что это ошибка, что так нельзя, что потом будет больно. Но эти мысли разбивались о простое, упрямое желание быть рядом с ним сейчас.
Его квартира оказалась на седьмом этаже обычной панельной девятиэтажки. Ничего особенного: просторная кухня, комната с книгами на стеллажах, незаправленная кровать, ноутбук на столе, гитара в углу. Но всё это было живым, «обжитым». Её чемоданы и идеально застеленная белая постель в номере казались после этого декорациями гостиничной жизни.
– Чай, вино, вода? – спросил он, снимая кроссовки.
– Вино, – ответила она неожиданно для себя.
Она присела на кухонный стул, пока он возился у плиты. Вечерний свет заливал комнату мягким янтарным оттенком. За окном тянулись крыши, закат окрашивал небо в оранжево‑розовый.
Он поставил на стол два бокала, сел напротив. Некоторое время они просто молча пили. Это молчание было плотным, как тёплое одеяло.
– Ты же понимаешь, что… – начала она.
– Понимаю, – перебил он. – И ты понимаешь.
Он встал, обошёл стол и остановился рядом. Его пальцы коснулись её плеча – сначала едва‑едва, потом чуть увереннее. Она подняла взгляд.
Всё, что было дальше, случалось как в плотном сне, когда движения становятся медленными, но намеренными. Он наклонился, и их губы встретились. Не было осторожного «поцелуя в щёку», неуверенной проверки. Он целовал так, как будто давно этого ждал. Тепло, настойчиво, с какой‑то тихой жадностью.
Аня ответила через секунду – так, будто в её теле кто‑то повернул спрятанный переключатель. Вся накопившаяся за годы сдержанность, все «нельзя» и «потом» сгорели за одно мгновение. Она потянулась к нему ближе, поднялась, обняла за шею. Они чуть не опрокинули бокал, посмеялись сквозь поцелуй, и этот короткий смех только усилил ощущение правильности происходящего.
Он провёл её в комнату, не разрывая касания. Его руки были уверенными, но не грубыми. Вся его энергия была направлена на неё: на то, чтобы почувствовать, услышать, поймать её дыхание, её ответ. Она словно распахнулась вся навстречу, позволяя себе не думать. Только ощущать – его кожу, его запах, ритм его движений, собственное учащённое сердце.
Они были вместе долго. Время в какой‑то момент потеряло очертания – остались только вспышки ощущений, тёплый свет окна, их голоса, сбивчивое дыхание. И то, как в какой‑то момент она вдруг поймала себя на мысли, что давно не чувствовала себя настолько живой.
Потом они лежали рядом, уставшие и довольные, глядя в потолок.
– Ты зря приехала, – произнёс он негромко.
– Почему? – она повернула голову.
– Потому что теперь ты уедешь, и мне будет очень хреново, – сказал он просто, без попытки смягчить.
Она улыбнулась, хотя внутри что‑то кольнуло.
– Ещё две недели, – напомнила она. – Не драматизируй.
– Для меня – уже драматургия, – он посмотрел на неё. – Я давно не хотел, чтобы кто‑то оставался.
Эти слова были опаснее всех прикосновений. Они легли на сердце тяжёлым, сладким грузом. Она притянула его ближе, словно могла таким образом отодвинуть мысль о будущем.
Акт 4
Следующие дни были похожи на жаркую, затянувшуюся грозу. Днём – офис, встречи, отчёты. Вечером – он. Они то оставались у него, то уезжали в отель, иногда задерживались в баре с Леной и её шумными друзьями, иногда просто гуляли по набережной, сидели на лавке, держась за руки.
Город вокруг был как декорация к их короткому фильму: жара, липы, тёплые ночи, свет витрин, редкий летний дождь. Они прятались под навесами, смеялись, когда вода стекала с волос, заходили в первые попавшиеся кофейни сушиться. Всё казалось удивительно живым, как будто цвета стали ярче, запахи – насыщеннее.
Аня давно не позволяла себе так терять голову. В Москве её жизнь была выстроена по линейке: планы, дедлайны, аккуратные кавычки вокруг личной жизни. Здесь она внезапно стала другой – смелее, прямее, честнее в своём желании. Ей нравилось, как легко она может к нему прикасаться – просто так, мимоходом. Как спокойно может обнять его на улице. Как он смотрит на неё, когда думает, что она не видит.
Секс стал их отдельным языком. Они понимали друг друга с полуслова и полувздоха. Между ними не было стеснения, только растущее доверие. Каждую ночь она словно снова и снова подтверждала самой себе: да, я живая, я чувствую, я хочу.
Иногда они говорили о том, что будет дальше. Осторожно, сбоку.
– Ты не останешься, – произносил он, словно проверяя, действительно ли принимает это.
– У меня там жизнь, – напоминала она.
– У меня – здесь.
– Перевод возможен, но…
И оба замолкали. «Но» висело между ними, как натянутая верёвка. У неё в Москве был не только офис, но и квартира в ипотеке, друзья, родители, привычные маршруты. У него здесь – работа, своя компания, привычный ритм. Они жили в разных системах координат.
К концу второй недели её проект подходил к логическому завершению. Отчёты были почти готовы, локальные проблемы – обозначены, план действий расписан. В московском чате всё чаще звучали фразы «отличная динамика», «хорошо идём», «можно будет закрывать командировку по графику».
А внутри Ани росло паническое нежелание уезжать.
Она впервые поймала себя на том, что откладывает отправку писем, оставляет «на завтра» то, что могла бы закончить сегодня. Мелкие недоделки, которые в обычной ситуации она бы вычистила до блеска, вдруг стали для неё странным спасательным кругом.
– Что‑то мы не успеваем, – сказала она однажды в трубку Сергею Викторовичу, сидя на подоконнике в коридоре.
– В смысле? – его голос был внимательным, но без упрёка.
– Тут есть пара моментов, которые не получится закрыть дистанционно. Я бы предложила добавить хотя бы неделю. Чтобы всё закрепить и не запускать.
Она говорила ровно, спокойным рабочим тоном. Внутри всё дрожало.
– Давай всё детально в письме. Обоснуй: что именно, какие риски, какие плюсы, – ответил он. – Если аргументы будут, я согласую.
Она кивнула, хотя он этого не видел.
Вечером, рассказывая об этом Косте, она ожидала радости. Но он только чуть нахмурился.
– Я не хочу, чтобы ты оставалась из‑за отчёта, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты оставалась из‑за нас.
– А может, это одно и то же? – попыталась отшутиться она.
– Нет, – он покачал головой. – Я знаю, как ты работаешь. Ты не из тех, кто тянет время. Значит, ты уже решила.
Она посмотрела на него и поняла, что он прав. Решение где‑то внутри уже созрело. Она не могла просто уехать, как будто ничего не было. Ей нужно было ещё. Ещё ночей, ещё разговоров, ещё утреннего света на его лице.
Акт 5
Письмо в Москву она писала долго. Каждую фразу переворачивала наизнанку, выбирая формулировки, которые выглядели профессионально, но не слишком «прозрачно». Описывала риски, сценарии, аргументы в пользу продления. Когда нажала «отправить», почувствовала, как внутри всё сжалось в узел.
Ответ пришёл через пару часов: «Обсудим».
Через день – созвон.
– Анна, – голос Сергея Викторовича был чуть мягче обычного. – Ты молодец, всё хорошо продвигается. Но ещё неделя проживания, суточные, отрыв от московских задач… Нам нужно чётко понимать, зачем. По отчёту всё можно добить удалённо.
Она знала, что так будет. И всё равно было неприятно слышать это вслух.
– Есть нюансы, – сказала она. – Локальные. Я бы не хотела, чтобы всё вернулось в исходную точку через месяц.
Он помолчал.
– Ты хочешь остаться, – сказал он наконец. – Я правильно понимаю?
Она вдохнула.
– Да. Но не только я. Им тоже это надо.
– Им или тебе?
Этот вопрос прозвучал слишком прямо. Аня почувствовала, как краска поднимается к лицу, хотя он не мог этого видеть.
– И им, и мне, – ответила она, выбирая честность в пределах комфортного.
Опыт подсказывал: в таких разговорах иногда работает не только профессиональный аргумент, но и другая, менее формальная составляющая. Она знала, что Сергей Викторович неравнодушен к ней – по взглядам, по редким «случайным» прикосновениям к её руке, по замечаниям в стиле «что‑то ты сегодня слишком красивая для отчётов».
До этого она к этому привыкла, как к фону. Сейчас вдруг поняла, что может этим воспользоваться.
– Давайте так, – сказала она чуть мягче, чем обычно. – Я приеду, мы сядем, я покажу всё, что получилось, и вы сами решите, было это оправдано или нет.
– А если я решу, что нет? – он уже перешёл в личный режим общения, привычный.
– Тогда я буду должна вам ужин, – выдохнула она, позволяя голосу прозвучать чуть теплее.
Он засмеялся.
– Ужин – это не тот уровень вопросов, Анна.
– А какой уровень вам был бы интересен? – она рискнула чуть сильнее, чем обычно.
Повисла пауза. Она слышала своё сердце.
– Приезжай, – сказал он наконец. – Потом будем разбираться.
Созвон закончился. Аня откинулась на спинку стула, закрыла глаза. В какой момент она перешла эту границу, она не совсем поняла. Но факт оставался фактом: она использовала намёк на личное, чтобы добиться профессионального решения. И самой от этого было странно и немного горько.
Косте она сказала не всё. Только про то, что командировка продлена ещё на неделю.
– Видишь? – он улыбнулся. – Вселенная за нас.
– Или отчёт, – отшутилась она.
Он не стал допытываться. Только крепче обнял её ночью, как будто боялся, что она исчезнет.
Акт 6
Неделя пролетела, как один длинный жаркий день. Они с Костей жили почти вместе: утром разбегались по своим делам, вечером снова находили друг друга. В их отношениях появилась какая‑то домашность: совместные завтраки, когда они стояли на кухне у одного чайника и спорили, есть ли жизнь без сахара в кофе; его записки на листочках, оставленные на подушке; её носки, забытые у него в ванной.
Чем сильнее она в это погружалась, тем яснее понимала: возвращение в Москву будет больным. Как будто она залезла в тёплую воду, а через пару недель её вытащат на холодный воздух.
Очередной созвон с Москвой был назначен на утро понедельника. К тому моменту все реальные рабочие задачи были закрыты. Локальные – тоже. Объективно необходимости оставаться дальше не было.
Сергей Викторович позвонил в видеоформате. Она видела его кабинет, знакомую серую стену, его знакомую улыбку.
– Ну что, командир, – начал он. – Докладывай.
Она уверенно рассказала о проделанной работе, показала результаты. Он слушал внимательно, задавал разумные вопросы. В профессиональном поле никаких претензий к ней не было – это она чувствовала кожей.
– В общем и целом, – подвёл он итог, – плюс. Молодец. Но… – он чуть наклонился к камере. – Я всё ещё не вижу серьёзных оснований держать тебя там дальше.
Она загодя подготовилась к этому разговору. И всё равно было ощущение, что её выдёргивают из чего‑то важного.
– Есть вариант ещё на несколько дней, – осторожно начала она. – Здесь сейчас переходный момент, если я уеду прямо сейчас, часть договорённостей может просесть. Плюс мне бы хотелось лично закрыть два вопроса с местным руководством, а их не будет до конца недели.
Это было частично правдой, частично – натяжкой. Она знала, что большинство вопросов можно закрыть письмами и созвонами. Но каждое сказанное ей слово звучало логично.
– Анна, – он слегка сузил глаза. – Ты уверена, что это про работу?
Выбор нужно было делать здесь и сейчас. Она посмотрела в камеру, как будто в глаза.
– Я хочу остаться ещё на несколько дней, – сказала она честно. – И да, это не только про работу.
Он молчал. Секунда, две, пять. Она почувствовала, как внутри всё замирает.
– Приедешь – обсудим, – произнёс он наконец. – И насчёт ужина тоже.
Тон его голоса ясно давал понять, что «ужин» уже не просто слово.
Разговор оставил после себя тяжесть и странное ощущение сделки. Она добилась своего. Ещё несколько дней. Ещё вечера с Костей. Ещё утренний свет в его комнате.
Но вместе с этим она будто подписала негласный договор на продолжение игры с начальником. И эта мысль вызывала в ней и отвращение, и азарт, и грустное понимание, что, возможно, иначе она и не умеет.
Акт 7
Она сказала Косте, что остаётся ещё на пять дней. Его радость была такой искренней, что у неё защипало глаза.
– Ты как отпуск, который продлили, – сказал он, прижимая её к себе.
– Я ещё и счёт тебе выставлю, – попыталась пошутить она, пряча смущение.
Чем ближе был день отъезда, тем ярче она проживала каждое мгновение. Они много гуляли, выезжали за город, купались в реке, лежали на траве, глядя в небо. Временами она ловила себя на том, что запоминает его профиль, его руки, его смех с почти болезненной точностью – как будто готовится к тому, что скоро всё это останется только в памяти.
Ночами они растворялись друг в друге, будто стараясь напиться друг другом впрок. В эти часы она забывала обо всём: о Москве, о Сергее Викторовиче, о своих полунамёках и недоговорённостях. Оставались только двое – мужчина и женщина, которые слишком мало времени имеют на то, чтобы быть честными в своём желании.
Иногда, когда он засыпал раньше, она лежала рядом и смотрела на него. Ей хотелось спросить: «А ты бы смог переехать? Ты бы смог оставить всё и поехать со мной?» Но она не произносила этих слов. Потому что знала: в ответ может быть честное «нет». И тогда их хрупкий июльский мирок треснет ещё до того, как закончится отпуск по командировке.
В последний вечер они не делали ничего особенного. Готовили ужин на его маленькой кухне, слушали музыку из телефона, периодически целовались на полпути между плитой и столом. В какой‑то момент он просто остановился и прислонился лбом к её плечу.
– Я никогда не любил июль, – произнёс он. – А теперь ненавижу.
– Почему? – попыталась улыбнуться она.