000
ОтложитьЧитал
Глава 1. Убежище в царстве природы
Я не знала, как проводят каникулы дети в городе. Не знала, как они развлекают себя, как играют. Не знала, что прыгают по гаражам, собираются во дворах, грызут семечки и поют дворовые песни под гитару (ну, и еще всякое разное). Потому что каждое лето, почти с рождения меня и двух моих братьев увозили в лес на машине «шишиге» (крытый ГАЗ-66) или на УАЗе «буханке» вместе с козлятами и поросятами в дом, который стоял на высоком берегу канала Волга-Уводь, место под кодовым названием ДЮКЕР. Его трудно сейчас найти на карте, его нет в обозначениях. Сейчас это часть лесного массива, но мы с братьями легко его вычисляем на любых схемах местности Ивановской области.
Там жил и работал мой дед. Он следил за уровнем воды в канале круглый год, поднимал и опускал затворы, которые находились в специальном сооружении, занимался облагораживанием территории канала на своей точке и передавал показания по рации в Иваново. Там же жила сезонами и бабушка – пасла коз, выращивала поросят, кур, гусей, уток, вела вместе с дедом хозяйство. И мы всегда были с ними. Ходили с бабушкой рвать крапиву для коз, поднимать затворы с дедом. Дни были насыщенными, без телевизора – сигнал плохо ловился, и черно-белый телек рябил бегущими горизонтальными полосами или вообще не работал. После грозы могло оборвать электропровода, которые тянулись до деревни за болотом, и пока дед не найдет, где это случилось, мы просто могли сидеть без света. Я помню «Лебединое озеро» (19 августа 1991 года) тоже рябило – и это все, что коснулось нас в нашем убежище в тот год.
Мы все лето были предоставлены себе и природе. Ранним утром выскакивали на крыльцо, осматривались по сторонам и бежали кто куда заниматься своими детскими делами. Я любила рисовать на большущей ржавой цистерне камнями, которые находила на гравийной куче недалеко от нашего лесного дома. Бочка служила сосудом для сбора воды – поливать огород. В нее с помощью переносного насоса и длиннющего черного шланга накачивалась вода из канала (дед нес насос с большого пригорка несколько бьефов вниз, опускал в воду, где-то что-то включал, и вода по шлангу текла в нашу цистерну и по совместительству многоразовый мольберт для творчества.
У меня была целая коллекция разноцветных пишущих камней, и всю бочку я покрывала рисунками, которые или обновляла с помощью намоченной в ведре тряпки, или же мои творения смывались сами нахлынувшим дождем. Иногда было досадно, что недоделанное искусство было преждевременно смыто крупными каплями нежданного ливня, но солнце и ветер высушивали стенки бочки, и она как новая представала для меня чистым рыжим листом. Он снова манил меня творить, изливать свои детские фантазии – цветы, деревья, грибы, лица, буквы. Все, что приходило мне в голову, раз за разом отпечатывалось на округлых боках цистерны.
Камни я подолгу отбирала по цвету, находила разные оттенки: желтые, розовые, рыжие, мятные, голубые, белые. Тесты камней я проводила сразу на куче – найдя какой-нибудь плоский сероватый гладкий камень черкала по нему другими, подходящими на первый взгляд для коллекции, камнями, но не все из них шли в творческую копилку.
Моя гравийная куча была кладезем всевозможных находок и не только для рисования. Я, сидя на куче, казалось, подолгу замирала без движения, пригнувшись к каменной глыбе, а то и вовсе ложилась на камни животом. Особенно приятно это было делать в жаркую погоду, тогда по телу разливалось порой даже жгучее тепло моего нагретого солнцем каменного лежака. Издали, с крыльца дома, наверное, могло казаться, что я сплю, но на самом деле, мои глаза искали нужные новые оттенки, а руки перебирали уже примелькавшиеся камни, пробирались вглубь кучи в поисках все новых и новых находок, до того момента неизвестных мне.
Помимо камней для рисования, моими другими сокровищами были «чертовы пальцы» – раковин древних головоногих моллюсков, белемнитов, но для меня, лесного ребенка, тогда это были необычные камни-пальцы с дыркой в центре. Я редко находила их, но постепенно накопила коллекцию разных размеров и играла ими, рассматривая, приставляя к своим рукам, выкладывая веерами по размеру.
Еще одними моими ценнейшими находками были камни с россыпью кристаллов в центре. Напоминавшие драгоценные камни-друзы, они искрились в солнечных лучах и были похожи на сверкающие украшения из сказок. Можно было бесконечно вертеть их в руках, ловя потоки света.
Я любила строить себе комнаты в старых кустах акации, и так здорово получалась! Братья строили свои, а по своему вкусу другие апартаменты. Туда мы притаскивали все старое и ненужное: кастрюли, кресла и балдели в тенечке во время летней жары.
Когда начинался грибной и ягодный сезоны, мы не вылезали из леса. Нас будили в 4-5 утра, чтобы пойти на дальние грибные места. Наша мама могла водить экскурсии по грибным местам, она прекрасно знала, где ягод и грибов больше. И мы, одевшись во что попало (сапоги на три размера больше с тремя слоями носков, или даже обматывая, глядя на деда, ноги портянками в старые светлые рубашки, платки) уходили часов на 5-6 за грибами и часов на 8-12 за ягодами! И тут уж неизвестно, что будет: если жара, то взопреешь, взмокнешь, но никуда от жгучей резины сапог не денешься; если ливень, то выливаешь из сапог и хлюпаешь в них до дома. Но с полными корзинами белых, потому что другие грибы уже не брали, или с полными ведрами земляники, черники или малины. В тех лесах была даже морошка. Но никто не знал кроме нас, что там есть такое место. А мы объедались морошкой, как будто жили где-то в Карелии.
Мы собирали грибы с трактора, садились по обе стороны от деда на крылья трактора, а он тыкал пальцами в траву со словами «Вон!», а мы бежали и выковыривали маслята или подберезовики. Мы ездили ловить рои пчел, ставили на деревья бураки (ловушки), ловили много-много рыбы. Но иногда шли с дедом на утренний обход и видели, как приплывали к дамбе (место, где канал протекал по трубам под землей, чтобы можно было контролировать затворки для поддержания уровня воды) трупы утопленников. Это была водоохранная зона, стояли таблички, что любые купания, пикники и прочие стоянки были запрещены. Но не все хотели это знать, купались, где хотели, и не знали, что огромные подводные трубы могут вмиг «засосать» человека в воронку.
Так почти на моих глазах утонула девочка. У нас было свое место для купания, подальше от этих сооружений, почти наш личный пляж. Купались мы по несколько раз в день даже до середины сентября, пока нас не забирали в школу. Мы надевали сапоги, фуфайки и бежали к парящей реке, купались и быстро окутывались в осеннюю одежду.
У нас была отличная физическая подготовка, мы постоянно лазали по деревьям. Я любила сидеть на макушке старой березы и высматривать деда, уехавшего на мопеде за хлебом до ближайших магазинов, так как рядом с нашим домом больше никто не жил. Нужно было проехать лес, потом большое поле, потом снова лес, потом снова поле, и там был небольшой магазинчик, в котором могло не оказаться хлеба, тогда он ехал в другое село. А мы, дети, ждали звук его мопеда, кто сидя на березе, кто в шалаше, сделанном в старых кустах акации, и прислушиваясь к шуму леса. Он возвращался, а мы бежали за ним, ждали, когда он снимет свой походный брезентовый рукзак, и медленно, играя с нами, булет доставать из него сначала все самое невкусное, и нам, детворе, совсем не нужное – спички, папиросы, соль, вощину, и только в самом конце с довольной улыбкой вытащих пакек ароматных глазированных пряников. Мы были счастливы.
Чему научила нас жизнь в лесу?
Она научила любить природу, общаться с ней, уметь наслаждаться простыми вещами – ветром, солнцем, дождем, травой, утренней росой, рассветами и закатами. Слушать пение птиц и черпать вдохновение в лесной тишине, наблюдать и видеть мелочи вокруг, наслаждаться жизнью без оценок, без оглядки на внешность, одежду, на количество денег – эта реальность почти не касалась нас. Иногда нам могли из города передать по батончику Натс или Марс, и было это сладким удивлением, но и все на этом.
Самым большим разочарованием после лесного детства было то, что свободы, которую ощущаешь каждый день, выбегая босиком на утреннюю мокрую от росы траву, слушая щебет лесных птиц, наблюдая за бесконечностью лесного зеленого полотна, ты не можешь сполна почувствовать в городе. В нашем лесном мире мы были главные, там все было наше – наш лес, наша река, наши походы, наши поля ромашек и колокольчиков, наши нетронутые грибы, наши ягодные поляны, наши деревья, полные лесных орехов, наш мёд, наша рыба, которой тоже было много, и она была очень большая!
А город всегда устанавливает рамки, тут нужно заслужить хотя бы частицу этого, а многое совсем остается недостижимым. И ощущение, что ты лишилась чего-то важного, очень ценного, очень любимого, живет где-то в глубине души и по сей день. Как пели в старой песне «Куда уходит детство, в какие города, и где найти нам средства, чтоб вновь попасть туда?». В нашем случае детство ушло насовсем, стершись полностью даже из материального мира.
В одну из зим, когда мы, уже будучи подростками, учились в городе, взрыв большого баллона газа произвел огромный столб дыма над лесом и перевернул все. Его заметили даже в соседней деревне, находившейся за три километра от нашего лесного дома. Там жил охотник и друг нашего деда Борис Иванович, он рассказывал позже, что увидел высоченный столб черного дыма за лесом, и подумал поначалу, что Василич (так он называл моего деда) слишком сильно растопил печь, но дело было не в ней.
Окна выбило ударной волной, моего деда через окно вытолкнуло на улицу, и он, с ожогами по всему телу, мучаясь от боли, лежал на снегу рядом с домом.
Точно неизвестно, через сколько после взрыва к нему добрались люди. Но его вывезли и доставили в город, в дом, где мы жили в зимнее время.
Помню, было раннее утро, мы с братьями еще спали в своей комнате, в дом вбежала мама, а деда быстро перенесли в соседнюю комнату. Мама заглянула к нам, сказала, что случился пожар, и что не нужно пока выходить из комнаты. А я, видимо от испуга, стала спрашивать про собак и кошек, которые жили в лесном доме с дедом, живы ли они, что с ними. Но мама строго сказала, зачем сожалеть о них, если дед обгорел. Но я плакала все-равно. В лесном доме жили две кошки и две собаки. Они были нашими друзьями, мы с братьями любили проводить с ними время, гулять, играть. А после пожара их тоже не стало. И было щемяще грустно вспоминать обо всех приятных моментах, проведенных с нашими любимцами на природе.