Курс на Мираж. БутАстика – 1. Научная фантастика. Рассказы
- -
- 100%
- +
Но не Мьенгу было решать, что и как делать. Ему оставалось лишь учиться и выполнять приказы многочисленных начальников и командиров, в чем имелись свои плюсы: Мьенг ненавидел принимать решения.
И сообщение доктора Дрожека о том, что Зоя Леденец будет капитаном «Луча» (так незатейливо назвали корабль), он воспринял с радостью, узрев в том очередной плюс.
«Луч» стартовал с орбиты Луны, когда Мьенг и Зоя пристыковались к нему на стандартном планетолете.
«Солнечный разгон» прошел удачно. Далеко за орбитой Плутона гелидаун отключили и перешли на прямоточный термоядерный двигатель. Все пока осуществлялось по плану. Впереди маячили минимум восемь лет – почти вечность – если не буквальной свободы, то полной независимости от кого бы то ни было. Охранники, начальники и командиры остались далеко на Земле. Зоя была не в счет. С огромным облегчением Мьенг мысленно нарисовал жирный плюс, когда понял, что его командир такая же одиночка по духу, что и он сам. Они могли сутками не показываться друг другу и ничуть не страдали от добровольного уединения. Тем более поводов для обязательных контактов на данном этапе полета попросту не было. Естественные отношения мужчины и женщины, что невольно установились между ними, сводились к чистой физиологии, без какой-либо примеси чувств. Это вполне устраивало обоих.
А через год Зоя призналась, что ждет ребенка. Срок беременности перевалил за шесть месяцев. Опасаясь медицинских осложнений, женщина рассказала все Мьенгу, чтобы предупредить того о вынужденном воздержании.
Воздержание Мьенга не пугало, но его взбесило безрассудство напарницы.
– О чем ты думала?! – орал он на Зою, бледное лицо которой в обрамлении рыжих волос казалось фарфорово-кукольным. – Как ты могла?! Здесь нет нянек, это космический корабль, а не ясли! Почему ты не сделала стерилизацию? Я думал…
– А ты поменьше думай, – процедила женщина. – Мозги целее будут. А о себе и моем ребенке позволь мне думать самой. И не бойся ты так, я и одна справлюсь. А если боишься, что он нас объест…
– Да ничего я не боюсь! – сплюнул Мьенг. – Я просто не могу тебя понять.
– Потому что ты не женщина. А я хочу ею быть.
– Ну и была бы на здоровье. После возвращения.
– А оно будет?
– Но если нет, ты вообще поступаешь… жестоко. Обрекаешь на смерть невиновного…
Мьенг уже не кричал, а мямлил, с трудом подбирая слова. Самому стало противно. Он повернулся и, ничего больше не говоря, ушел в свою каюту.
Это была их первая ссора. До самого рождения сына Мьенг не обмолвился с Зоей ни словом.
Еще через год Зоя родила дочку. Если мальчик, хоть и будучи смугленьким, внешне походил на Зою – хрупкое тельце, ангельское личико в обрамлении рыжих кудряшек, – то девочка с первых дней была плотно сбитой, крепенькой, обещая вырасти под стать отцу. А еще она была темно-коричневой, как шоколадка. Мьенг так и стал ее называть. И полюбил столь яркой любовью, что поначалу испугался неведомого доселе чувства. Сына Мьенг тоже любил, но все-таки не испытывал к нему той щемящей нежности, что наполняла его при виде дочери.
Зоя сдержала слово, и поначалу занималась детьми сама. Она даже имена им дала, не посоветовавшись с Мьенгом: Андрей и Елена.
Но постепенно и отец стал уделять детям все больше внимания. Хоть его и тянуло в первую очередь к своей Шоколадке, Андрюша тоже всегда был рядом, поэтому немалая доля отцовской ласки доставалась и ему.
Вот только Зою Мьенг так и не смог полюбить. Она была и оставалась для него хорошей напарницей, удобной соседкой, сносной любовницей, но только не любимой женой. Плюсом в этой ситуации было то, что Зоя тоже его не любила. Во всяком случае, никаких чувств ему не выказывала.
Почти семейную идиллию портило лишь одно обстоятельство. К третьему году полета скорость корабля должна была стать по расчетам крейсерской – равняться половине скорости света. Она же едва составляла треть световой. Плотность межзвездного газа оказалась меньше расчетной. Точнее, она была слишком неравномерной. Порой за миллион километров пути датчики не фиксировали ни одного атома водорода. А бывало, что их становилось два, три, а то и пять на кубический сантиметр.
Это не нравилось ни Мьенгу, ни Зое, но поделать они ничего не могли. Плюсом было то, что корабль все же летел достаточно быстро, чтобы достичь цели в обозримом будущем; минусом – ограниченные запасы пищи, рассчитанные примерно на десять лет для двух человек. Но экипаж увеличился, и вызывало большое сомнение, что еды хватит на всех до конца пути.
Зоя командирской властью ввела режим жесткой экономии, который, разумеется, не распространялся на детей. Впрочем, она могла бы и не делать этого официально, Мьенг и так ел ровно столько, чтобы хватало сил передвигать ноги. Он сильно похудел и довольно скоро настолько привык к «диете», что почти не испытывал голода, питаясь лишь дважды, а то и один раз в сутки.
Так проходил год за годом. Дети росли, Зоя занималась их воспитанием и образованием, Мьенг от безделья всерьез увлекся наукой. Он решил основательно разобраться в новой гелиоэнергетике и вполне преуспел в этом, благо все материалы имелись в памяти Информатория. Но Мьенг пошел дальше. Он рассчитал режимы работы гелидауна не только для понижения, как следовало из названия, но и для увеличения звездной энергии. Имея необходимое оборудование, он бы попытался запустить солнечный двигатель прямо сейчас, на расстоянии около светового года до цели.
А цель все равно приближалась. Проведя доскональную ревизию запасов и рассчитав оставшееся время пути, Мьенг и Зоя пришли к выводу, что до Альфы Центавра еды им все-таки хватит. Воду же они использовали только регенерируемую, оставив небольшие запасы «настоящей» земной воды на крайний случай – если откажет система регенерации.
Прошло четырнадцать лет после старта. Оборудование не отказало. Еды хватило. Дети стали почти взрослыми.
Однажды в дверь каюты Мьенга постучали. Сердце его тревожно дрогнуло. Увидев за дверью улыбающиеся лица детей и Зои, Мьенг растерялся. Но торт в руках дочери, вместо крема жиденько присыпанный сахарной пудрой, сразу расставил все по местам. Это был пятидесятый день рождения Мьенга.
Он принял от Шоколадки подарок, и та чуть не выбила его из рук, повиснув на отцовской шее.
– С днем рождения, папочка!
– Поздравляю, – улыбнулся Андрей.
– С юбилеем, – чмокнула в щеку Зоя. А потом, отчего-то вдруг побледнев, сказала: – У меня есть еще один подарок… Пойдем.
Она привела его в капитанскую рубку и ткнула в обзорный экран:
– Это тебе от меня.
На экране горел алый рубин с горошину величиной.
– Что это? – заморгал изумленный Мьенг.
– Проксима Центавра. До нашей цели – две десятых световых года. – Зоя показала на яркую точку в середине экрана. Увеличила изображение, и Мьенг увидел, что точек стало две. – Вот они, А и Б Альфы Центавра… Мы почти прилетели.
У звезды А двойной системы Альфа Центавра, так похожей на Солнце, имелись планеты. На второй из них, желтой от обилия песчаных пустынь, в атмосфере оказался кислород в достаточном для свободного дыхания количестве. На ней был небольшой океан, к нему текли реки. Анализатор показал присутствие растительности и прочей органики. Все говорило о том, что на этой планете можно было жить!
– Может, ну его, этого Дрожека? – не отрывая глаз от экрана, сказал Мьенг. – Взорвем к чертям эту лоханку, спустимся туда и забудем всех и все.
– Мы так и сделаем, – ответила Зоя. Мьенг изумленно обернулся и не узнал напарницу. Зоя была пугающе бледной. Посиневшие губы едва шевелились, но Мьенг разобрал донесшийся из них шепот: – Это единственный выход…
– Что с тобой?..
Ноги Мьенга стали вдруг ватными, занемел язык, льдом сковало сердце. Словно он захотел умереть, прежде чем услышит ответ. Он был уверен, что не найдет в нем ни одного плюса.
С Зоей произошла резкая метаморфоза. Кровь внезапно прилила к ее лицу, и из мертвенно-белого оно стало багровым, словно подаренная недавно Мьенгу Проксима.
Зоя сжала подлокотники кресла и заговорила, будто повторяя давно заученный текст – монотонно и нудно. Если не вникать в смысл ее слов, легко можно было заснуть под их убаюкивающий тихий шелест. Но не вникать в него Мьенг не мог, как бы он этого ни хотел…
Для телепортации, открытой Йозефом Дрожеком, кроме приемника и передатчика, нужен был еще объект, содержащий те же молекулы вещества, в количестве, не меньшем, что и у перемещаемого тела. По сути, вещество в приемнике при помощи информационного луча, которым становился передаваемый предмет, попросту перекомпоновывалось, приобретая свойства и связи молекул источника. И таким принимающим объектом должен был стать Мьенг. Дрожек просто не оставил Зое выбора. Особенно теперь, когда у нее были дети. Оказывается, помимо «вещественного» луча, приемопередатчики могли связываться и сугубо информационно, чем с самого начала полета и пользовалась Зоя для контактов с Дрожеком. Связь была мгновенной, лишь одно это уже делало изобретение доктора гениальным. Но ему было этого мало. Заполучив звезды, он хотел получить в придачу власть над миром, и ради этой цели не останавливался ни перед чем. Первые опыты показали, что для передачи человека не подходил в качестве принимающего объекта простой набор нужных молекул – например, куски мяса с костями. Не годились и животные в добром здравии. Человек оказался чем-то большим, нежели просто «суповой набор». Видимо, душа все-таки существовала, и для изготовления дубликата нужна была оригинальная матрица. Это знание досталось Зое дорогой ценой – ведь именно так она и «убила» первого добровольца, которым был ее муж, также ученый команды Дрожека. После этого доктор стал проводить опыты над заключенными-смертниками, а сама Зоя оказалась преступницей, поскольку официального разрешения на проведение того эксперимента не имела.
Йозеф Дрожек обещал ей полную амнистию после окончания межзвездного проекта. Он гарантировал ей возвращение. Разумеется, для этого кто-то опять должен был поплатиться жизнью, чтобы отдать ей молекулы своего тела. Но узнав, что у Зои родились дети, Дрожек заявил, что насчет них договора не было. Возможно, он так лишь жестоко шутил. Может, хотел получить удовольствие от Зоиного унижения, когда она будет целовать ему ноги, вымаливая детям жизнь. Но рисковать Зоя не хотела. Как не хотела жертвовать чужими жизнями ради спасения себя и детей.
– Он ждет, – закончила свою речь напарница Мьенга, мать его детей, его любовница и… предательница, – он очень ждет! Мне кажется, последнее время он не выходит из камеры передатчика в ожидании сигнала. Давай взорвем корабль, чтобы не было искушения, обрубим концы и начнем новую жизнь…
– В твоем предложении столько плюсов, – растянул Мьенг губы, – что от него трудно отказаться. Иди, собери детей и погрузи в планетолет все необходимое. А я подготовлю корабль к взрыву.
Взорвать корабль было очень легко – достаточно убрать понижение энергии при работе гелидауна. Мощь звезды испарит корабль за мгновение. Нужно лишь сделать так, чтобы это произошло в нужный момент. Например, при открытии камеры телепортации изнутри…
Для Мьенга это было пустяковой задачей.
– Поднимайся, мы готовы, – помахала ему из люка планетолета Зоя. Рядом стояли Андрей и Елена.
– Поднимайся, папа, – позвала его дочка.
– Прости, Шоколадка. – Мьенг достал дистанционный пульт Информатория и пробежал по сенсорам пальцем. Люк планетолета стал закрываться. – Андрей, береги их! Ты мужчина, я верю в тебя.
Зоя рванулась к створке люка, словно хотела удержать его руками, но в любом случае было уже поздно.
– Прости!.. – успела лишь крикнуть она.
Подождав для верности, чтобы пассажиры успели занять кресла, Мьенг выдал с пульта команду закрытия шлюза, а после – на отстрел планетолета.
На встроенном рядом со шлюзовым люком экране он видел, как отдаляется от «Луча» маленький кораблик, как блеснули пламенем дюзы… Планетолет не стал возвращаться, он взял курс на планету.
– Молодец, Леденец, – сделал «неправильное» ударение Мьенг. – Поняла.
Он торопился к камере телепортации, будто там его ждал главный приз жизни. То, о чем он мечтал, чего добивался. Таким призом могла быть свобода… Но почему «могла»? Она и будет. Свобода от всего. А заодно он сделает мир чуточку светлее и чище.
Мьенг поморщился. Он не любил громких слов. Даже произнесенные мысленно, они вызывали тошноту.
Вот и дверь в камеру. В камеру!.. Мьенг мотнул головой. Круг замкнулся. От судьбы не уйдешь.
Он шагнул за порог. Сзади щелкнула запорами дверь. Мьенг прошел к пульту и приложил ладонь к сенсору.
– Голосовая идентификация. Назовите ваше имя.
Информаторий лишен эмоций, словно тюремный охранник. Четырнадцати лет будто и не было. Прошлое настигло Мьенга. Руки сами потянулись за спину.
– Мьенг Кипрус Мьянга.
Раздалось слабое гудение, сиренево замерцал круг рабочей зоны. Запахло озоном.
– Встаньте в центр круга.
– Ты должен был сказать: на выход, – хрипло выдавил Мьенг, становясь в центр мерцающей зоны.
– Неверная команда, – бесстрастно откликнулся Информаторий. – Выход заблокирован. Осуществляется генерация луча. Выхода нет.
– Ошибаешься, железяка. Выход всегда есть. Другое дело, какой. Но в любом – свои плюсы.
Бобик по кличке Жучка
Семен вжался в рыжий песок, пытаясь сильнее в него зарыться. В промежуток меж двух бурых валунов просматривался приличный участок блекло-оранжевой пустыни. Однотонный пейзаж несколько разбавляли многочисленные вкрапления красно-коричневых камней. Здесь все было выдержано в «теплой» цветовой гамме. Даже небо отливало грязно-розовым.
«Как на Марсе», – вынырнула откуда-то непонятная мысль. Подобные странные, ни на что не похожие мысли посещали Семена частенько. Случалось, и бронебойный лучер, ствол которого он как раз просовывал сейчас между камней, называл про себя «пэтээром». Бессмысленное словечко, глупее не придумаешь! Но придумалось вот… Или залги, эти злобные твари, тошнотворные уроды, которые лезут и лезут, словно тараканы (а вот и еще один подарок подкорки!) – откуда они и берутся в таком количестве? Их Семену все время почему-то хочется назвать «чехами». Тьфу! Слово хоть и непонятное, но для залгов слишком уж красивое. Сколько ребят полегло от этой нечисти!
Ничего, скоро мы им покажем! Пополнение наконец-то прибыло. Желторотики, конечно, щенки сопливые, но это дело поправимое. Сержанты свою работу знают! А после первого же боя те, кто уцелеют, уже совсем другими станут…
Размышления Семена отвлекло движение у самой линии горизонта. Сменив фокусное расстояние огромных, по-жабьи (опять словечко выскочило) выпуклых очков, он выбрал нужное увеличение и весь обратился в зрение.
По пустыне, дымя рыжей пылью, стремительно плыли желтые «табакерки». Это слово отдавало тоже чем-то неуловимо-знакомым, но главное – так назывались бронемашины залгов. Быстрые, мощные, поражающие лучом и живую силу, и бронетехнику почти на любой дальности. В принципе, луч бил абсолютно на любое расстояние, но чем оно дальше – тем, понятно, больше и рассеивание луча. Километров за пять его диаметр становился уже с человеческую голову, таким борт бронемашины не прожжешь, зато «голого» бойца в простом пехотном панцире поджарить можно за милую душу!
Семен насчитал шестнадцать движущихся целей. А их здесь, вместе с господином поручиком, двадцать шесть. Негусто. Но если бить прицельно, а самое главное – не паниковать и подпустить врага поближе, то справиться можно. Да что там «можно», нужно справиться! Не за что-нибудь бьемся – за Родину! За нее и умереть не страшно.
– Я – второй. Вижу цель, – сказал Семен в общевзводном диапазоне ровным, как на учениях, голосом. – Шестнадцать «табакерок». Дальность от двух до двух с половиной. Интервал сто – сто пятьдесят.
– Понял, старшина, – откликнулся поручик Иваневич. И отдал приказ командирам отделений: – Сержанты, готовность к бою! – А потом добавил, уже на личной волне Семена: – Не трусь, старшина! Будем биться до подхода наших бронетанков. Пусть пока гады думают, что мы без прикрытия. Ну, с богом!
Семен облегченно вздохнул. Про бронетанки он не знал. Думал, что их взвод кинули сюда целенаправленно, драться до конца. Ведь с бронетехникой сейчас проблема – сколько еще направлений, где ломятся сквозь наши заслоны банды «чехов»! Говорят, что уже у самой столицы… Впрочем, тс-с-с! Треплом не стоит быть никогда, даже самому с собой наедине.
Старшина на миг оторвался от наблюдения и перевел взгляд в сторону. Вон, из-за линии горизонта, над самыми облаками возвышается ажурное плетение башни… А за ней начинается город. Его город. И защитить его надо во что бы то ни стало! Ценой крови, ценой жизни, но защитить.
«Табакерки» приближались. Ладони в армированных крагах, превращающих пальцы в цепкие когти, вспотели. Семен взял в прицел крайнюю слева машину и доложил по взводу: «Я – второй. Беру первую слева!» Он имел право выбора. Он – замкомвзвода и вправе принимать решение самостоятельно. Лишь господин поручик мог сейчас запретить ему что-либо делать.
Бронемашина залгов приблизилась на сто десять метров. Можно стрелять. Но Семен привык действовать наверняка. Он решил подождать. Немного.
Сто… Девяносто пять… Девяносто… Восемьдесят восемь… Огонь! Луч фукнул из ствола, обдав лицо жаром сквозь вентиляционные отверстия маски. Заплясал по желтой броне малиновым пятнышком. Попадание есть, но надо держать луч в одной точке хотя бы пару-другую секунд. Ручные лучеры не прошибают лобовую броню мгновенно. Самое главное, чтобы за эти секунды по наводке твоего же луча не шарахнули с «табакерки». Там уж достаточно будет мгновения, чтобы расплавилась кираса – в общем-то чисто декоративная защита, титановый панцирь, спасающий разве что от удара булыжником. Зато эти панцири у них красные, как сама кровь, которую проливают они за свободу Родины. А у мерзких ублюдков и панцири мерзкие – желтые, словно детский понос. Наверное, специально, чтобы не видно было, когда обдрищутся.
Семен отсчитал уже пять… шесть секунд, удерживая зайчик луча в одной точке, но «табакерка» все перла и перла вперед, не собираясь дырявиться.
«Что за черт? – подумал Семен. – Усиленная броня?» И как раз в этот момент металл бронемашины побагровел, лобовая плита вогнулась, словно пластилиновая, а потом прорвалась вовнутрь расплавленным потоком. Семен целил под самый ствол «табакерки», где за броней находился лучевой генератор. От огромной температуры тот должен был взорваться, разнеся по пустыне жидкометаллические капли – все, что осталось бы от вражеского танка. Но он почему-то не взорвался…
«Новые сюрпризы! – нахмурился Семен. – Ну, ничего!» А продырявленная «табакерка» продолжала двигаться. До нее оставалось уже тридцать два метра. «Ничего, – повторил старшина. – Легче целиться!» И вдарил новым лучом в проделанное им же отверстие.
Бронемашина дернулась и заглохла. Внутри нее зашипело, заплевалось сквозь «рану» огнем. Повалил густой дым. Так и не взорвавшаяся «табакерка» перестала, тем не менее, быть боевой единицей. Что и требовалось.
Увлеченный нелегкой победой, Семен потерял общую картину боя. Между тем почти все «табакерки» находились уже в зоне доступного огня. Но и сами они не собирались играть роль мишеней, начиная плеваться шипящими лучами. Соседнюю же с «семеновой» бронемашину уже поливали из лучеров сразу двое бойцов. Но у них, видимо, не достало выдержки подержать луч дольше чем обычно, и расстояние между ними и «табакеркой» неумолимо сокращалось.
– Мать твою!.. – ахнул Семен, увидев наконец, что товарищи не справляются и вот-вот погибнут. Он быстро перевел ствол на новую цель, шепча: «Не успею, не успею!» И не успел. Из «табакерки» резанул луч. Только не по стреляющим солдатам, а в его, Семена, сторону. Он успел лишь заметить, как взметнулся красивыми брызгами прикрывавший его булыжник, и сразу все потухло.
Открывать глаза очень-очень не хотелось. Но когда Семен все же сделал это, то увидел над собой низкий серый потолок.
– Очнулся ваш герой, – послышался смутно знакомый голос.
– Он может говорить? – спросил кто-то еще более знакомый.
– Не то что говорить – хоть снова под танки! – хохотнул первый.
Над Семеном склонилась голова поручика.
– Ну что, боец-молодец? Как себя чувствуешь?
– Господин поручик! – попытался вскочить Семен, но рука Иваневича легла ему на плечо:
– Лежи, лежи! Теперь можно полежать денек-другой.
– Как бой? – заволновался старшина. – Мы победили?
Господин поручик смущенно крякнул.
– Мы не проиграли, – сказал он. – Отступили на занимаемые ранее позиции.
– Как отступили?.. А залги? Мы раздолбали «табакерки»?
– Не все, – осторожно ответил комвзвода. – Собственно, ты подбил единственную бронемашину.
– Как?! – все же подскочил Семен. – Почему?!
– Что-то проклятые залги придумали. Броня стала крепче, генераторы дополнительно защитили…
– А наши бронетанки? Они тоже не смогли с ними справиться?
Иваневич посуровел.
– Бронетанки были заняты другой важной задачей. Все, герой, хватит вопросов, отдыхай.
– Но залги, – не унимался старшина, – они где? Почему вы говорите, что у нас есть время на отдых?
– Залги заняли нашу прежнюю позицию. Укрепляются. Подтягивают свежие силы. Разведка донесла… Собственно, это не твоего ума дело! – Похоже, поручик все-таки рассердился. – Все, отдыхай! Документы на твое награждение переданы в штаб. – Козырнув, он покинул палату.
Семен опустился на койку. Значит, он в лазарете. Живой, выходит, остался. Повезло!.. Он зло сплюнул.
– Но-но, хорош плеваться! – донеслось сбоку. Тот самый первый голос, смутно знакомый.
Старшина скосил глаза. А-а, фельдшер! Как его… Тимирязев? Мечников?..
– Ты кто такой, чтобы мне тут указывать? – нарочито строго спросил Семен.
– Я – замначальника полевого лазарета, старший сержант Мичурин, – с ехидцей ответил фельдшер. – А поскольку начальник сейчас на операциях, то я и вовсе тут главный. Так что лежи и не плюйся!
– На операциях, говоришь? – смягчил тон старшина. – Что, много наших ранило?
– Да нет, не много, – пожал плечами Мичурин. – С тобой – четверых.
Семен собрался было облегченно вздохнуть, но фельдшер добавил:
– Еще трое целехоньки, считая господина поручика…
– А остальные?! – подпрыгнул Семен, сжимая кулаки.
Фельдшер повернулся и молча вышел из палаты.
И потекли тягучие, серые, несмотря на «веселый» оранжевый пейзаж, дни. Да не один, не два, как сказал поручик Иваневич, а и три, и четыре, и пять… Обе стороны укреплялись, подтягивали новые силы, восстанавливали надорванные. По донесениям разведки, на данный момент наступило определенное равновесие, когда ни тем, ни другим не хотелось рисковать. И те, и другие чего-то выжидали, чего именно – ведомо только высшему командованию.
Преимущество «наших» заключалось, пожалуй, лишь в том, что они, как объявил старшине господин поручик, «отступили на занимаемые ранее позиции». На этих позициях полк стоял уже очень давно, успев как следует обустроиться. Помимо капитальных защитных сооружений, – рвов, проволочных и земляных укреплений, наблюдательных и огневых точек – был неплохо продуман и быт. Для господ офицеров и унтеров даже были выстроены капитальные каменные общежития. Солдаты жили хоть и в палатках, но тоже довольно комфортабельных: теплых, четырехместных, обложенных почти на полметра дерном, привезенным из ближайшего оазиса. Имелась и баня – просторная, светлая, хоть и с каменкой вместо нормальной печи.
Но Семену все равно было тоскливо. Враг – вот он, почти доплюнуть можно, а они сидят тут, чаи гоняют, в бане парятся!..
Семен жил в одном помещении с сержантами взвода. Двое из них, Серега и Димка, вернулись из последнего боя живыми – Димке лишь срезало осколком камня правое ухо, да посекло крошкой лицо, поскольку шлем с маской ему сорвало мгновением раньше. А вот третьему сержанту, Тимохе, не повезло. Как и еще восемнадцати бойцам… Теперь место Тимохи занял огненно-рыжий, веснушчатый и лопоухий Стас – недавний ефрейтор, один из солдат, что поливали ту самую «табакерку», с которой Семену пришлось познакомиться близко. Стас, в принципе, был неплохим парнем, просто еще не привык быть своим в кругу сержантов. Стеснялся пока. Но это быстро проходит на войне. Если еще быстрее не убьют.
Скучными, выматывающими бездействием вечерами не оставалось ничего другого, как заниматься добротным мужским трепом, начиная, как водится, с баб, а заканчивая устройством блока юстировки нового плазменного генератора тяжелого бронетанка. В промежуток между этими крайне важными темами попадало все остальное: недосол сегодняшнего борща, чирей на заднице командира роты (отчего тот не может вторые сутки усидеть на месте, гоняя заодно и всех остальных), ну и, конечно же, вонючие залги, не облить которых лишний раз дерьмом было бы не только непатриотично, но даже преступно.