Нерон. Безумие и реальность

Свет и тень

Подведем итог: мрачный образ последнего императора из династии Юлиев-Клавдиев сформировали три более или менее обстоятельных исторических и биографических текста, каждый из которых был написан уже после смерти Нерона и с определенными целями, а потому крайне однобок в отношении расставленных в нем акцентов. К этому следует добавить множество нравоучительных заметок, случайных упоминаний и анекдотических эпизодов, принадлежащих разным писателям, историкам и биографам, вплоть до периода поздней Античности, которые обычно придерживались тона, аналогичного тону Тацита, Светония и Кассия Диона, и часто ссылались на них.

Вот несколько примеров: для императора-философа Марка Аврелия (161–180) Нерон был не более чем противоестественным образцом импульсивности, андрогином, возбуждаемым инстинктивно, как дикое животное[40]. «Хронограф 354 года» подчеркивает тему упадка: при дворе Нерона жил обжора из Александрии, который, помимо прочего, съел живую курицу вместе с перьями, 100 яиц, гвозди для обуви, четыре скатерти и тюк сена, но при этом остался голодным. Более подробная информация в хронике, предназначенной для описания правления Нерона, отсутствует[41]. Историк Евтропий констатирует, что к концу IV века он уже мало что мог вспомнить о Нероне, кроме парфюмерных ванн (холодных и теплых), позорных выступлений на сцене и беспрецедентных военных неудач[42]. Орозий, христианский автор начала V века, в нескольких абзацах резюмирует правление Нерона как сплошное масштабное бедствие. Император убил мать, брата, сестру, жену и вообще всех своих родственников[43].

Список можно легко дополнить. Без сомнения, бо́льшая часть античных авторов считала Нерона образцом тирана, негодяем и извергом, и это убеждение, безусловно, возникло не на пустом месте. Нет оснований полагать, что образ Нерона в античной историографии являлся лишь фальсификацией. Многие преступления и другие деяния, приписываемые Нерону, абсолютно достоверны.

Иосиф Флавий, современник Нерона, описавший, в частности, Иудейскую войну 66–70 годов, полагает, что предвзятое отношение к Нерону существовало и в его время, но были и прямо противоположные мнения. Это наводит на размышления. Действительно, Иосиф Флавий в «Иудейских древностях» упоминает, что некоторые историки положительно отзывались о Нероне. Мы не знаем ни одного из них, даже их трудов. Иосиф Флавий предполагает, что, возможно, они были приближенными императора. С другой стороны, по словам Иосифа Флавия, были историки, которые по разным причинам ненавидели Нерона, поэтому дали ему столь негативные характеристики. Иосиф Флавий даже не думает принимать сторону этих историков: те, кто осуждал Нерона, были бы так же далеки от истины и при его предшественниках и так же плохо относились к ним, хотя написали о них гораздо позже[44]. Это обстоятельство подчеркивает узкие места в оценках Нерона и других императоров, таких как Тиберий, Калигула и Клавдий: приверженцы и недруги боролись за то, кто возьмет верх в своих оценках этих деятелей; в случае с Нероном недруги оказались более убедительными – как в своих сочинениях, так и в реальной жизни. В истории проигравшие почти никогда не оставляют воспоминаний, не формируют образов и ракурсов исторической памяти.

Взвешенные или даже позитивные мнения о Нероне со времен Античности встречаются крайне редко. В стихах поэта Тита Кальпурния Сицилийского Нерон отождествляется с Аполлоном и Марсом, даже с Юпитером, его встречают как мессию[45]. В написанных на заре правления Нерона стихах преобладает чувство облегчения в связи с началом нового царствования после смерти ненавистного императора Клавдия. То же самое относится и к Carmina Einsidlensia, сохранившимся в виде фрагментов пасторальных поэм времен Нерона, которые воспевают в гимнах молодого правителя[46]. Восторженное изображение Нерона в образе Аполлона в сатире Сенеки «Отыквление божественного Клавдия» (Apocolocyntosis), написанной в 54 году, тоже, так сказать, вписывается в интересы идеологии, требующей обособить Нерона от его предшественника Клавдия, фактического – и радикально очерненного – главного героя этого произведения[47]. Наконец, так называемая «Латинская Илиада», переложение «Илиады» Гомера, – еще один пример того, как Нерон предстает в качестве миротворца и талантливого сочинителя. Согласно последним исследованиям, сочинение датируется периодом между 60 и 65 годами[48]. На удивление, это довольно позднее время: Нерон уже убил мать и, возможно, прославился как предполагаемый поджигатель Рима.

Со смертью Нерона доброжелательные тона почти полностью исчезают. Хотя первые годы его правления часто отмечаются как благополучные, например у Светония, таким образом композиционно лишь усиливается контраст с годами тиранического правления, начало которого большинство античных авторов связывают с убийством Агриппины в 59 году. И все же очень сдержанно – в одном отрывке – высказывается, например, Плутарх (ок. 45 – 130 гг.), который проводит политическую параллель с «поздним» Нероном в биографии республиканского полководца Тита Квинкция Фламинина[49]. Плутарх не поет императору дифирамбов, но этот отрывок стоит особняком по сравнению с другими преданиями исключительно потому, что упоминание о Нероне «всего лишь» нейтрально. Образ Нерона, созданный Плутархом, не отличается последовательностью, о чем свидетельствует его лапидарное замечание в конце жизнеописания Антония о том, что Нерон своим безумием едва не довел империю до краха[50]. Но биограф все же позволяет себе несколько более трезвый взгляд на Нерона, чем римские авторы. Причина: Плутарх был греком, а в Греции люди вполне положительно оценивали правление Нерона. Многие из его предпочтений, которые такие авторы, как Тацит или Светоний, считали антиримскими и поэтому отвергали, коренились в культурных традициях греческого Востока.

Однако в отношении памяти о Нероне решающим фактором оказалось не сочувствие многих жителей Греции, а то, что вышло из-под пера историков. Исходя из этой древней традиции, образ Нерона утонул в неприятии и ненависти.

Нерон и христианская традиция

В итоге оказалось, что наиболее влиятельным течением в восприятии Нерона стало христианское[51]. Отправной точкой является рассказ Тацита о пожаре Рима в 64 году и о последующих событиях. Почти вскользь и без особого участия в судьбе секты Chrestiani, которую он также считает весьма подозрительной, Тацит упоминает, что Нерон искал виновных после великого пожара, дабы отвлечь внимание граждан от подозрений в том, что он сам виноват в катастрофе. В результате в Риме впервые начались организованные гонения на последователей Христа, которые затем привели к особо жестоким казням. Рассказ Тацита вызывает вопросы по многим причинам, например в отношении масштабов событий и сохранившихся деталей, а также в отношении связи между преследованием христиан и великим пожаром[52].

Образ Нерона – гонителя христиан тем не менее стал каноническим. В своих трудах «К язычникам» (Ad nationes) и «Апологетик» (Apologeticum), написанных около 197/198 года, отец Церкви Тертуллиан охарактеризовал Нерона как первого гонителя (persecutor) и палача (damnator) христиан[53]. Между тем не только апологеты II–III веков отметили ужасную деталь, которая еще больше омрачила образ Нерона: согласно преданию, известному с середины II века, в результате действий Нерона в Риме также были замучены апостолы Петр и Павел. Начиная примерно с 200 года можно было посетить их предполагаемые захоронения на Ватиканском холме и недалеко от Остийской дороги, тем самым неуклонно перенося память о тирании Нерона в раннехристианское настоящее.

В период с III по V век – смутные для христиан времена – Нерон появляется в многочисленных апокалиптических писаниях, в которых его возвращение, зачастую в качестве самого антихриста или его предвестника, связано с днем Страшного суда. За этим стоят легенды, которые начали распространяться вскоре после смерти Нерона, о том, что злой император вовсе не умер, а отправился на восток, где ждет своего пробуждения, чтобы снова занять трон. Долгоиграющая легенда о Nero redivivus, несомненно, укрепилась благодаря появлению как минимум двух Лже-Неронов[54], при которых вскоре после смерти Нерона жить в Греции стало небезопасно[55].

Викторин, епископ Петавии, города на территории современной Словении, автор старейшего из сохранившихся библейских комментариев на латыни, выдвинул в конце III века убедительный тезис о том, что Нерон отождествляется с Величайшим Зверем в Откровении Иоанна Богослова. В тексте есть загадочная фраза о том, что число этого Зверя есть число человека и оно равно 666[56]. В самом деле, сумма числовых значений еврейских букв в имени Neron Kesar (Нерон Кесарь) дает число 666. Тот факт, что такая игра с числами работает и с другими именами, мало помог памяти Нерона. Первый император, от которого христиане пострадали как от чудовища и антихриста, уже упомянут в Книге Книг! Многим экзегетам такая возможность казалась слишком заманчивой, чтобы не быть правдой.

Монстр набирает обороты

Нерон остался в античной традиции бессмертным чудовищем, которое проложило себе путь сквозь века. Облаченный в одежды то ли тирана, то ли убийцы родных, то ли антихриста, он разросся до исполинских размеров, стал легендой и в какой-то момент даже забеременел, как в упомянутой выше «Императорской хронике». При этом исторический Нерон уменьшился до едва заметных размеров[57].

В Средневековье не было ни единого высказывания о Нероне, за которым не просвечивал бы образ mala bestia[58][59]. В «Императорской хронике» также трудно разделить образ Нерона-тирана и Нерона-матереубийцы, с одной стороны, и образ Нерона-антихриста – с другой. Все слилось воедино. В средневековых спорах между императорами с одной стороны и папами и князьями с другой, многие императоры именовались Неронами – например, ходивший в Каноссу Генрих IV, а также Фридрих II из-за его антипапской политики[60]. Обвинение звучало так: если вспомнить Нерона, вся концепция translatio imperii, то есть передачи древней императорской власти в руки правителя Священной Римской империи (германской нации)[61], внезапно оказывалась скомпрометированной[62]. Никто из императоров не хотел оставаться в русле традиции, восходящей к Нерону.

Политические мыслители эпохи Возрождения впервые отошли от преимущественно христианской точки зрения в отношении Нерона. Кабинетные ученые во Флоренции, Павии и Риме были заняты размышлениями о достоинствах правителя, задачах государя и идеальном государственном устройстве. Даже под таким углом зрения с Нероном было достаточно точек соприкосновения, поскольку тема тирана уже стала центральной в трудах Тацита. В конечном счете примерно через 1500 лет после смерти у Нерона появился первый защитник – гуманист Джероламо Кардано. Это как если бы политик, за которым в наши дни закрепилась дурная слава, впервые получил положительную оценку в прессе примерно в 3500 году от Рождества Христова. Однако в «Восхвалении Нерона» (Encomium Neronis) 1562 года Кардано стилизует Нерона под идеального императора. По его мнению, даже совершенные Нероном многочисленные убийства были политически продуманными и по большому счету совершались в целях самозащиты[63].

Такая реабилитация осталась исключением. Как правило, люди эпохи Возрождения также не видели причин любить Нерона. Однако по крайней мере заметна смена парадигмы: Нерон раннего Нового времени в большей степени тиран и в меньшей – гонитель христиан. Это оказалось полезным и для дискредитации политических оппонентов, для чего были задействованы самые выразительные лингвистические средства: в трактате 1651 года великий Джон Мильтон называет своего пожизненного противника, английского короля Карла I, Nerone Neronior[64] – таким образом, Карл был для него в большей степени Нероном, чем сам Нерон. Мильтон даже не был первым, кто применил этот смелый неологизм – прилагательное, образованное от имени Нерон, в сравнительной степени[65].

В XVII веке Нерон был широко представлен в литературе и искусстве, его образ стал популярным и распространился довольно широко. В таких вычурных драмах, как «Нерон. Новая трагедия» (Nero. A New Tragedy) Мэтью Гвинна (1603), император выходит на театральные подмостки. Сюжетная линия этих пьес позаимствована в основном из анекдотического арсенала Светония и произведений Тацита. Те, кто мог себе это позволить, лицезрели Нерона и в опере: Клаудио Монтеверди в «Коронации Поппеи» (L’incoronazione di Poppea) 1642 года представил на сцене императора, опьяненного любовью, заключительный дуэт которого с супругой Поппеей, должно быть, произвел на публику того времени совершенно шокирующее впечатление: неужели бесчеловечный Нерон был способен на любовь? В 1705 году Георг Фридрих Гендель поставил своего «Нерона» на сцене Гамбургского оперного театра, но с минимальным успехом. Четыре года спустя в Венеции Гендель поставил «Агриппину». Итальянская публика бурлила от восторга, горланя caro Sassone[66], как сообщает современник[67]. «Агриппина» до сих пор считается самой выдающейся оперой Генделя. Конечно, либретто Винченцо Гримани добивает остатки историзма: в качестве примера достаточно сцены в конце третьего акта, где Клавдий объявляет о свадьбе Нерона с Поппеей Сабиной. С исторической точки зрения этого никак не могло быть.

Визуальной составляющей занялись художники эпохи барокко. На картине Антонио Молинари «Нерон над телом своей матери Агриппины», написанной примерно в 1680 году, Нерон в изумлении смотрит на полураздетую мать, только что убитую его приспешниками[68]. Так отчетливо считываются обвинения в инцесте, которые упорно преследовали Нерона еще в античные времена (рис. 1).

Рис. 1. «Нерон над телом своей матери Агриппины». Говорят, сразу после убийства Агриппины своими приспешниками Нерон поспешил взглянуть на обнаженную мать. Для большинства античных авторов инцест между матерью и сыном был чем-то очевидным. Антонио Молинари, 1675–1680 гг.

В конце XVIII и в течение XIX века рецепция Нерона вступила в период эстетизации. Предполагаемая приверженность Нерона дионисизму, декадансу и безусловному артистизму сделала его прототипом и объектом повышенного внимания для маркиза де Сада, а также для таких поэтов, как Август фон Платен или Гюстав Флобер. Ориентиры при этом оставались неизменными: Нерон по-прежнему был поющим поджигателем, только теперь это было переосмыслено с эстетической точки зрения[69]. Примерно в то же время Нерон стал гостем в домах буржуазии. С конца XVIII века исторические романы появлялись как грибы после дождя. Одновременно с отвращением и с очарованием читатели погрузились в эпоху вырождения Римской империи, которую, казалось, идеально представлял такой персонаж, как Нерон. Основываясь на исключительно однобоком образе Нерона, такие произведения, как «Актея» (1839) Александра Дюма или «Камо грядеши» (1895) Генрика Сенкевича, меняли свои сюжеты, отклонялись в сторону и расставляли акценты.

Тема Сенкевича – преследования ранних христиан. В этом случае образ Нерона не был переосмыслен. Он оставался в рамках проверенного временем образа гонителя христиан, поджигателя и тирана. Он не в центре сюжета, но двигает его как подземный поток. «Камо грядеши» Сенкевича считается безусловной литературной классикой, посвященной Нерону и его эпохе[70]. Роман сформировал представления о Риме времен Нерона как минимум для одного поколения и стал кульминацией настоящей нерономании в Польше XIX века[71]. Генрих Семирадский, хороший знакомый Сенкевича, писал картины ему под стать. Еще в 1876 году, написав «Факелы Нерона», он создал шедевр, чья притягательность проистекает именно из того факта, что Нерона на полотне сначала нужно найти. На втором плане картины император, словно затаившийся дикий зверь, выжидая, почти со скукой взирает из праздной толпы на христиан, облитых смолой и обвязанных соломой, пока рабы разжигают костры, чтобы привести в исполнение смертный приговор (рис. 2). В основе этой сцены, несомненно, лежит повествование Тацита[72].

Рис. 2. «Светочи христианства (Факелы Нерона)». Вечная тема: Нерон и христиане. Император возлежит в паланкине и держит на поводке тигра. Его жертв ожидает смерть в огне. Генрих Семирадский, 1876 г.

Всемирные исторические потрясения XX века с его большими и малыми автократами, а также культурные и социальные дискуссии привели к тому, что интерес к Нерону снова возрос. Проявившаяся еще в XIX веке тенденция, придававшая императору и отдельным аспектам его поведения четкие современные коннотации, решающим образом усилилась. По приблизительным оценкам, романы о нем выходили в среднем каждые пять лет. Нерон время от времени покорял все новые вершины. Он явно перестал вселять ужас, тем более что императив христианского взгляда на вещи окончательно ушел в прошлое.

В 1922 году венгерский писатель Дежё Костоланьи в романе «Нерон, кровавый поэт» создал психограмму деспота-артиста, тирания которого стала результатом роковой смеси зависимости от признания как деятеля искусств и фактического всевластия императора. У Костоланьи столкновение искусства и жизни в итоге приводит к падению совершенно подавленного Нерона.

Главный герой романа Лиона Фейхтвангера «Лже-Нерон» (1936) – Теренций Максим, один из самозванцев, которые появились на востоке империи после смерти Нерона[73]. Персонаж сатирического романа Фейхтвангера, с одной стороны, является копией Нерона, что в некотором смысле соответствует исторической реальности, с другой стороны, в нем есть очевидные отсылки к Адольфу Гитлеру. Роман повествует о восхождении к власти психопата, который пользуется огромной поддержкой населения и почитается за далекоидущие политические замыслы на востоке империи. Этот образ отражает исторически подтвержденный факт, что Нерон был одним из самых популярных императоров в восточных провинциях Римской империи. По сравнению с другими литературными воплощениями образа Нерона версия Фейхтвангера выглядит почти ревизионистской.

После Второй мировой войны Нерон, потерпевший фиаско, все чаще оказывается в центре внимания: Нерон как случайный человек во власти, как художник в состоянии поиска, подвластный эмоциям и в целом слабый, который в конце концов терпит поражение в суровых реалиях управления Римской империей. Миф о нем приобретает дополнительный психологизирующий аспект, и это окончательно подчеркивает, что «Нерон» стал проекцией, которая может быть и хорошей, и плохой.

Вывод банальный, но он говорит о многом: на протяжении веков характеристика Нерона практически всегда формировалась из того, как на него смотрели со стороны. Первоначальный объект интереса был искажен этими взглядами до неузнаваемости. Сегодня Нерон – это бренд. С лета 2020 года сети супермаркетов в Германии стали продавать уголь для гриля, носящий его имя. Есть и соответствующий интернет-магазин, где любители барбекю любого класса могут найти все, что им нужно, даже органическую продукцию[74]. Сам Нерон не имеет к этому никакого отношения.

Настоящая книга является научно-популярной, основанной на максимально полном рассмотрении как античных источников, так и современных исследований, посвященных Нерону, – все это, как и полагается, представлено в разделе с примечаниями. Однако начиная с главы «Рождение и детство» представление расширяется: каждой главе предшествует развернутое вступление. Центральное место занимают сцены из жизни Нерона, ключевые события, об историчности которых мы имеем лишь самое общее представление, поскольку лишены возможности прибегнуть к детальным античным описаниям. Рождение Нерона в декабрьскую ночь 37 года – как раз такой случай: несмотря на почти полное отсутствие сведений, даже самые большие скептики не будут отрицать, что это событие наверняка произошло. Другие примеры включают смерть Клавдия в октябре 54 года, церемониальное жертвоприношение в честь дня рождения императора в декабре 62-го и допрос подозреваемого в заговоре против Нерона в апреле 65-го. В последнем случае главную роль исполняет палач, и точно так же, как в главе «Общая радикализация», в других сценарных эпизодах на передний план выходят свои главные герои и героини.

История рождения Нерона – хороший пример для понимания самого процесса появления ребенка на свет: благодаря трудам врача Сорана Эфесского, который работал в Риме в конце I – начале II века, мы имеем неплохое представление об акушерской помощи в Римской империи. Соран, будучи авторитетом в этой области, исписал целые свитки папируса, полные указаний обо всем, что надлежит учитывать при родах. Он распределяет обязанности присутствующих, подробно описывает, какие медицинские инструменты и домашние средства следует использовать, и уделяет приоритетное внимание акушерке как главной фигуре после будущей матери. Таким образом, мы вполне можем представить, как именно протекали роды в богатой римской семье. Вкупе с немногочисленной сохранившейся информацией о месте, времени и особенностях рождения Нерона этот процесс можно описать с определенной степенью правдоподобности.

Такой подход аналогичен подходу куратора выставки, который пытается осветить более широкую тему с помощью отдельных объектов. Речь идет об иллюстрациях и о том, чтобы придать миру Нерона некое обыденное звучание, а также о том, чтобы показать, как можно овладеть историческим знанием с помощью аутентичных источников. По этой причине к каждому развернутому вступлению к главе прилагаются довольно обширные примечания в конце книги. В них подробно задокументирована информация, изложенная в тексте.

Но сначала речь пойдет о мире Нерона, о сцене, по которой дефилировал император. По сути, ее подготовил Август, прапрадед Нерона, и разобраться в ее декорациях оказалось довольно сложно для преемников первого римского императора.

Мир Нерона

Рим и Римская империя в I веке