Павшие идеалы

Глава первая

Название на «Д»

– Всё большое, – как не раз было сказано выдающимися мыслителями для просвещения остальных смертных. – Всегда видится лучше, если находишься от него на приличном расстоянии.

Как и всё самое маленькое, но – с увеличительным стеклом.

Чтобы убедиться в этом окончательно, наверняка, стоит найти время на то, чтобы хорошенько присмотреться, в том числе и вооружённым глазом, ко всему, что было прежде великим и не очень.

После чего сравнить в сухом остатке свои уже пережитые впечатления с настоящей действительностью.

…Во времена светлого босоногого детства, когда пешком под стол ходили неразлучные сверстники и соседи, оттого и ставшие потом на всю жизнь верными приятелями, Фома Оглоблин и Ерёма Горобец, в особом почёте у взрослых считался:

– Обычный школьный ластик.

И не оттого, что белой резинкой можно было стереть ненужные штрихи карандаша на белизне бумаги. И не по причине возможности уже синим кубиком такого продукта из африканского латекса легко исправлять чернильные записи.

В том числе и оценки, выставленные учителем в дневнике.

Главный момент уважаемого всеми стирания заключался в общем партийном и государственном лозунге, звавшим вперёд на великие свершения родителей сорванцов, передавших им свою заветную мечту о полном исчезновении грани между городом и деревней:

– Перед тем, как повсюду наступит коммунизм!

Причём, не выдвигалось абсолютно никакой альтернативы.

В официальную цель строителей светлого будущего можно было только верить! А ещё – обязательно спешить туда семимильными шагами семилетки или пятимильными движениями исторической эпохи более короткого периода времени.

Всё в полной зависимости от решений партийных съездов.

Но до этого мало доходили своим юным разумом обладатели голых пяток, постоянного загара на веснушчатых лицах и намерения скорее оказаться в городе, а не в своём сельском районном центре:

– Где всё было как в деревне, и лишь кое-что претендовало на статус посёлка городского типа.

А так как любое явление обретает особый вес и значение, если к нему проявлен интерес, то и во сне виделась ребятне их мечта:

– В виде огромной школьной резинки, которая, без всякого страха и зазрения совести, неутомимо стирает рудименты отсталого прошлого.

Один взмах и уже нет дождевых луж на грязных улицах.

Другой наскок волшебного ластика и ушли в прошлое родительские огороды. С их бесчисленными овощными грядками и необъятной плантацией картофеля, ожидающими прополки.

И даже к коровам нет никакой жалости у спящих мечтателей.

Ведь, пригоняемые с вечерней зарёй в общественном стаде, рогатые кормилицы так и норовят разбрестись по окрестным кустарникам, где отыскивать их приходится до ночи, вместо того, чтобы:

– Пойти в кино или погонять по улицам на велосипеде.

Лишь парное молоко ещё кое-как примиряло юных пастухов с их летней обузой.

Хотя, куда вкуснее в ту пору им казался другой напиток, настойчиво насаждавшийся взрослыми среди их отпрысков уже с самого детского садика.

В дошкольном заведении под названием «Родничок» оба готовы были обменять все молочные супы и каши:

– На стакан сладкого компота, или, на худой конец, не менее вкусного киселя.

А то и чай с сахаром помогал приспособиться к детсадовским меню:

– Когда вдобавок к нему полагался хрустящий песочный коржик или сдобная, прямо-таки, воздушная булочка с маком.

Благо, что и хрустальную воду для кухни доставляли взрослые всегда из одноимённого места – родника, бившего живительной влагой за околицей их, то ли города, то ли деревни.

Ею же нянечки, прививавшие подопечным истинный вкус к чистоте, добрейшими руками умывали мордашки малышам.

Явно преуспел обслуживающий персонал «Родничка» в своём стремлении передать им всё лучшее.

Ведь даже в зрелые годы, когда уже и виски серебрятся у ветеранов от пережитых волнений и лет, тому своему детскому «Родничку» никогда не изменят приятели.

Особенно по утрам, когда идут, с похмельными головами, мимо другого заведения с подобным названием.

Потому что разбираются в том, что в пивном баре «Родничок», а то и в ресторане с однотипной вывеской:

– Угостят за твои же кровные денежки не только содержимым бочек с хмельным напитком, но и лишним в нём ингредиентом, в виде обычной воды.

Даже и не из родника, а просто из-под водопроводного крана с надетым на него чёрным резиновым шлангом, что по диаметру точно подходит к отверстию, предназначенному в крышке бондарями для выстроганной ими ёмкости.

Но если мастера подразумевали эту особенность конструкции своей тары исключительно для пробки, а также для приспособления, необходимого при подаче товара наверх – в стеклянные гранёные кружки потребителям ячменного напитка, то бармены отыскали иное применение.

И не могло быть иначе, коли эти современные герои сферы пивного обслуживания, как всем доподлинно, известно:

– Не лыком сшиты и не с дратвой деланы.

Иные из них отлично разбираются в современном маркетинге.

Так что все слова в названиях своего пенного товара, хотя бы издали, содержащие их любимую добавочную водичку, меняют на их противоположные значения.

Прекрасно понимают это в своём житейском обиходе Фома Оглоблин и Ерёма Горобец:

– Но после вчерашнего поделать ничего со своей неуёмной жаждой они оба никак не могут.

Отправляясь за порог, будто зомбированные, какие, личности непременно сворачивают приятели под «Колос» на вывеске или под «Ёрш», тоже призывающий:

– Испить того же самого пивка из ёмкостей, доступных резиновому шлангу, подведённому непосредственно к водопроводному крану, обязательно имеющемуся рядом с пивной бочкой.

А что поделать?

Коли сельские мужики, так привыкли верить в официальные названия, что выключают свой здравый рассудок ещё до того, как тот сам отключится в предвкушении, пусть и разбавленного, но на вид вполне благородного ячменного пива.

Да только ли в питье, что называется, ценно название?

В любом другом понятии кроется такая ж точно, непонятная, но вполне объяснимая суть вещей!

По прежним школьным занятиям, а также изучению санитарных листовок, украшающих приёмную сельского фельдшерского пункта, где они пытались получить освобождение от уроков физкультуры, приятели хорошо усвоили утверждение легендарного лекаря Авиценна:

«Про дух здоровый в жизни не забудь!».

А как забыть?

Если на пути из дома на уроки и обратно, обязательно встретится, аккуратно огороженный дощатым забором стадион.

Обширное общественное место сбора под открытым небом физкультурников с красноречивым названием над широкими, никогда не запирающимися, как от спортсменов и физкультурников, так и обычных прохожих, воротами под вывеской:

«Старт».

Понятное дело – если бы ни обязательные занятия, от которых не удалось откосить с фальшивой медицинской справкой, то Фому и Ерёму там бы редко кто застал.

Но бывать счастливыми обладателями официального документа от школьной медсестры об освобождении от физических нагрузок, обоим или по отдельности, им удавалось далеко не всегда.

Потому выходили и они на колодки однофамильца стадиона – место подачи команды «Старт!». Затем по свистку учителя физкультуры бежали во всю свою прыть.

И уже без особого азарта, с одышкой и стенаниями на отсутствие второго дыхания, показывались под щитом с надписью:

«Финиш».

Что можно понять:

– Какой азарт? Коль силы все ушли на гаревую дорожку!

Вообще-то, хвастаться не приходилось школярам близостью к центру спортивной жизни их посёлка городского типа.

Хотя и совсем рядом дворы обоих семейств – Оглоблиных и Горобцов к сектору метаний и прыжковой ямы, всё же и эта, считанная пара улиц вроде самой серьёзной полосы препятствий.

Так как, всё никак их одолеть не может Фома Оглоблин со своим мягкотелым характером.

И не одним только неведомым ему чувством азарта обделён он с самого рождения. Эти самые улицы для него – словно заграждение из разноцветных флажков на волчьей охоте.

Поскольку первая из улиц называется «Трудовая», то Фома твёрдо уверен в своём умозаключении:

– От мозолей бывает аллергия!

А когда приляжешь, чтобы отдохнуть, не избежать других неприятных для окружающих последствий:

– Вроде храпа.

Вот и не желает, заразиться на такой улице энтузиазмом и желанием, как лошадь ломовая:

– Работать смену за кривой пятак.

Другая улица – не лучше.

Её направление жилых и административных зданий так давно имеет общее название.

Оттого со стороны, приезжим, а из самой сути вещей местным жителям, и кажется:

– Будто все поколения местных жителей, начиная с обезьян, только и делали, что сидели на уроках, выполняли домашние задания, а отдыхали исключительно на каникулах.

Иначе и не сказать.

Коли привязано название улицы «Школьной» к поиску тех знаний, что не минуют точно никого.

Скучно было бы жить, господа, товарищи и остальные лица с неопределённым социальным статусом:

– Если бы всегда и во всём можно было судить о порядке вещей по любому из таких индивидуумов.

На самом деле, сколько существует пар босых пяток, ровно такое же количество и вариантов выбора жизненного пути.

Вот и Ерёма Горобец на улице Школьной чувствует себя, как дома.

Всегда получает здесь радость, и задор, когда уроки приготовлены или удалось сбежать с контрольной работы.

Да и тренировки для него вовсе не «бич божий».

Поскольку, занятиями спортом остаётся не менее довольным, чем последним школьным звонком на каникулы.

Оттого и мчится туда, как что.

А чтобы не тратить лишнюю мускульную энергию, готов и через дыру в заборе прошмыгнуть, лишь бы не видел никто.

Хорошо было во время босоногого детства!

Всё придумано и рассчитано за тебя. Самому же только и остаётся, вкушать плоды наследия предыдущих поколений.

И вот однажды, в августовский день всё рухнуло, как старый гнилой тополь на осеннем ветру.

Приятели оказались перед решением дилеммы, не имеющей, практически, никакого решения:

– Как пережить эпоху перемен?

К тому же исподволь взывает к совести любого сорванца и взрослого окружающая действительность. Ведь, буквально на каждом шагу, куда не направь свои стопы, она заставляет путников сомневаться в правильности выбора конечной цели.

– Какою вырастет наша, с тобой, собственная смена, – обратился как-то Фома Оглоблин к Ерёме Горобцу, когда искали оба глазами что-либо новее их прежнего «Ерша». – Если всюду, куда ни посмотри, лишь старые названия со стен красуются?!

Друг с ним и в тот момент полностью согласился. И потом, когда пораскинул мозгами, не стал изменять своего первоначального отношения. И даже больше.

Он полностью поддержал ясно выраженные намерения к действиям Фомы Оглоблина:

– Изменить судьбу и его, и собственного потомства.

И уже на этом самом основании, Фома Никитович, заручившись такой дружеской поддержкой со стороны представителя общественности, отправился в местные органы власти.

С твёрдой убеждённостью:

– Приложить руку к продолжению перемен, гудящих по всей их необъятной стране.

И вовсе не безрезультатно Фома Оглоблин приложил в тот день свою праведную, как ему казалось, руку к исправлению рудиментов отжившего прошлого.

Подал прошение в сельсовет:

– Требую, сделать так, чтобы другими стали и по звуку, и по смыслу, и по написанию те улицы, где ходят с малых лет будущие строители, нами созданного демократического государства!

К тому же, далеко не только на словах потребовал энтузиаст от председателя муниципальной действительности Станислава Ягужинского:

– Кардинальных перемен.

Предложил Станиславу Карловичу конкретную замену всему тому, что исчезло вместе с былыми, скоропортящимися идеалами.

И почти убедил в правоте своей позиции, когда доказывал, что, по его личному мнению и по настроению окружающих односельчан, таких, как Ерёма Горобец, улице «Трудовой» теперь имеется:

– Самая широкая и более дорогая сердцу простого человека, альтернатива развития.

Инициатор перемен даже напустил на себя толику артистизма, с чувством и выражением декламируя новые названия:

– Проспект «Досуга» или улица «Отпусков»!

И ниву образования не оставил активный реформатор без личного творческого переосмысления:

– Не будет улицы «Школьной», станет – улица «Рыбаков»!

Заодно напомнил строгий посетитель Станиславу Карловичу, вместе с его коллегами – муниципальным служащим, о своей душевной и сердечной приверженности:

– К ужению речных обитателей удочкой, а также ловле их в сети и частым бреднем.

И вот тут, услышав о планах по переименованию улиц, понял Ерёма Горобец:

– Очень промахнулся он со своим безотчётным одобрением устремлений приятеля к новизне в общественной жизни.

Отправился и он в сельскую управу, поскольку с предложениями Фомы соглашаться не желает:

– Ему и прежние названья жалко.

Но коли пошло такое дело, тоже почесал затылок и сумел попасть в струю течения по переименованию всего и всея.

Он в продолженье моды, предложил слугам народа во главе со Станиславом Ягужинским, дать статус улицам особый:

– «Магистральные»!

– С прицелом тем, что надоело ходить пешком, – услышал от него Станислав Карлович. – Пусть рельсы тут проложат и застучат на стыках трамвайные колёса.

Пока обдумывали его слова, Ерёма Горобец уверенно примерил на себя лавры всеобщего благотворителя.

– Мальчишка на уроки ездить сможет, – в доказательство своих слов привёл Ерёма Силыч веский аргумент. – А взрослый не устанет преждевременно, когда будет добираться до своего трудового фронта.

Но к той поре уже всенародной стала тяга к перемене вывесок и адресов. И в сельском совете, как оказалось, подобных предложений уже имелся и без того избыточный запас.

Как непреклонно заявил Голова их посёлка городского типа Станислав Ягужинский:

– Переройте весь пёстрый глобус, да только не отыскать и на нём столько улиц, какие названия придумали прочие односельчане.

И вздохнул:

– Хоть каждый день меняй, ходи, таблички, не будет времени даже на то, чтобы полить огород и корову встретить из стада!

Как тут было с ним не согласиться?

Как и с тем, что сама природа сущности любого человека оберегает его иногда от необдуманных решений!

В том числе отыскался, подобным образом, способ защиты от привычки к совершению различных перемен.

Конечно, не всем понравился такой «от ворот поворот»!

Иные начали спорить, брать на горло.

Вроде Фомы Оглоблина, очень хотевшего увековечить собственную рыбацкую страсть в названии улицы, на которой проживает и откуда ходит на берег реки за уловом.

Однако старший человек в муниципальном образовании тоже не так просто взобрался на вершину власти, сумев сделать незаурядную, по местным меркам, карьеру.

Напомнив о своём великом польском земляке, не менее строго, чем когда-то «Железный Феликс», Станислав Ягужинский предостерёг односельчан, поперёд инициативы сверху, пытаться изменить что-либо вокруг со своего шестка или плинтуса:

– Если не уймёшься, Фома Никитович, туда пошлют, куда пешком не суйся, а только ехать нужно и лететь!

Всё остальное посетитель понял и без напоминания о том, что по пути в места не столь отдалённые каторжанина точно и не навязчиво научат:

– Что можно? А что нельзя!

В том числе и на общественном поприще еще не известно:

– Позволят ли, там свой голос иметь, как на родной сторонке?

Короче, убедил земляк Дзержинского бывших товарищей, а ныне господ, в том, что они не правы.

– Нечего лезть с суконной своей физиономией в сдобный ряд, – заявил, как отрезал Станислав Карлович. – И без вас найдутся настоящие профессионалы по части всяких там переименований, в том числе и с политическим уклоном!

И всё же, чекистское прошлое не было столь узким и безошибочным. Давало и оно простор для различных исключений. В том числе и в делах общественных.

На сельском сходе господин Ягужинский предложил всем тем, у кого нет более сил и терпения, всё-таки не суетиться и спокойно дожидаться новой жизни:

– Излейте свои чувства, мысли и предложения на бумагу.

После чего, уже с письменно оформленным заявлением, никому не возбраняется:

– Снова попытать счастья в их сельском совете, а то и в инстанции более высокой – районного уровня!

И пошла, как говорится, писать губерния.

Ведь ни один документ, в том числе и личное заявление, у нас, как водится, в одном экземпляре ни одна канцелярия не принимает.

Да и в двойном количестве не везде согласятся добросовестно зафиксировать в скоросшивателях поступление бумаг:

– Оптимально – пять экземпляров строчи, чтобы наверняка своего добиться!

Не обошлось и без важного условия:

– Никакой копирки!

Да, к тому же, прежде чем изложить своё предложение по изменению в общественном устройстве посёлка городского типа, нужно доказать своё право на такой гражданский поступок:

– Заполняй анкету на пачке бумаги и не пропусти ни одной графы, в том числе и с упоминанием родни, служившей в белой или красной армиях, незаконно репрессированной или благополучно проживающей ныне за рубежом!

Может быть, очень действенна для иных граждан подобная препона на пути к исполнению заветного желания?

Но только не для Фомы Оглоблина. Уж он-то успел поднатореть в составлении всевозможных бумаг за те годы, что не раз попадался рыбнадзору с браконьерскими сетями на их реке.

Вот и на этот раз, за словом в карман он не полез, а все остальные писчебумажные принадлежности ему предоставили в присутственном учреждении.

Словно монумент, величественно и основательно уселся он за канцелярский стол в приёмной и принялся за работу.

И половину дня и почти до самого вечера занимается своим неотложным делом. Так и строчит, заполняя нужные графы, как настоящий писарь по бумаге.

От авторучки только тянутся синие следы, повторяя блуждания его пера по разлинованным строчкам.

Что ни говори, а все вокруг видят:

– Не занимать ему, на самом деле, отваги, когда добивается изменения общественной среды!

Жаль, с каждою заполненной от начала и до конца, страницей текста, всё меньше прыти остаётся у автора.

Уже и сами пальцы стали сокращать в тексте всё то, что мозг придумывал в мгновения творческого наития, посвящённого благой цели:

– Дать всем улицам в селе-посёлке новые названия!

Не то, что его друг и приятель Ерёма Горобец.

Тот не сдержал класса и формы на своём пути стать первооткрывателем нового географического названия. Как ни старался, но так и не смог быть до конца не сгибаемым на том канцелярском пути.

Второй листок своего опуса, как только ни морщил лоб, сократил так, что не похожим тот стал на свою первооснову:

– Длиннот лишён, короче смысл и слог.

А на третьем экземпляре заявления уже и половины нет того, что придумывал в минуты вдохновения, мечтая добиться движения трамваев по будущей улице «Магистральной»!

Что уже тут говорить про листы с четвёртого по пятый?

Только и Фома Оглоблин стал уставать.

То и дело он принимался отдыхать. При этом, как когда-то в классе, то и дело заглядывал через плечо приятеля.

И не просто так:

– А чтобы опыт перенять.

И у него страницы стали сокращаться, как шагреневая кожа в романе классика французской литературы.

Короче говоря, свои писания оба друга так сократили, что, в конце концов, иссякло всё первичное желание исправить недоделки их далёких предков, только и знавших школу и труд.

В конце своего упорного противостояния с авторучкой и бумагой, Ерёма Горобец про магистраль уже и не упоминал.

А когда совсем устал водить пером, то сам на себя наложил окончательную резолюцию:

– Не нужно перемен. Прошу простить за беспокойство!

Зато Фома Никитович по сокращеньям далеко и основательно превзошёл своего невольного наставника.

Ещё тот, оказался он мастер.

По букве улицам оставил «на развод». А для пущей убедительности взял цветной фломастер и уверенно, как художник на холсте:

– Даже текущий год и тот вывел в сокращении!

Только, надо же было такому случиться, что именно с этой датой, что уводила тонкого исследователя в глубину веков ещё до нашей образованной эры, да к тому же с заглавными буквами, вместо наименований будущих улиц, его заявление и попало в нужные руки.

В те самые высокие сферы дошло, где никого и никогда не боялись, зато сами могли напугать кого угодно!

Зато имеется там небольшой нюанс, на котором многие и карьеру сделали, и погорели за чрезмерные усилия:

– Вдруг может случиться так, что если просит рядовой гражданин о чём-то важном для него, то порою могут выполнить наказ.

Тем более так бывает, когда не видит перед собою в заявлении чёрта чиновника набитый делом глаз! Примером тому, удача Фомы Оглоблина в достижении поставленной цели.

Готов Закон! Размножен повсеместно. Дошёл и до места проживания инициатора перемен.

Обязало высшее начальство местные муниципальные власти:

– Воплотить его романтический истинно народный настрой в суровую действительность.

И вот, под руководством председателя сельского совета Станислава Ягуджинского принялись с огоньком и завидным трудолюбием, менять адресный статус тех улиц, где живут себе друзья, не ведая о грядущих переменах.

Ещё только заря окрасила окоём, а уже неистово застучали молотки плотников.

Заслышав непривычные звуки за своими окнами, даже не успев толком побриться, как мексиканский кактус, выскочил Ерёма Горобец на своё частное крыльцо.

И не только он один проявил испуганную сноровку.

Вся семья Фомы Оглоблина уже высыпала под окна, наблюдая за тем, как там рабочие выполняют порученное им сельским советом, задание.

Те же орудуют сметливо, поделив обязанности как настоящие профессионалы.

Одни гвоздодёром снимают со стен домов жесть старья. Другие на то же самое место и вполне несуетливо, прилаживают новую адресную табличку.

Вот уже и первые результаты.

Безжалостно к наследию прошлого, сорван указатель улицы «Трудовая». Взамен его, гвоздями прибита табличка просто с буквой «Д».

И вокруг подобное царит, куда ни глянь.

– Что значит «Р» – спросить хотел Ерёма у исполнителей процесса переименования, да поостерёгся.

Глядит он совсем не радостно на «Р», как перед этим упирал свой взор на табличку с литерой «Д», желая понять:

– Что за этим названием кроется?

И всё же, нет плохих вещей, как говорится, без доброго начала.

После работы плотников из сельского совета, прибавилось на пункте заготовки вторичного сырья чуток металлолома, за счет табличек, сорванных со стен.

Ещё бы день-другой и можно было вагон собирать для отправки этого ценного сырья на чугунно-литейное производство.

На счастье для обитателей их, то ли села, то ли посёлка, похожего больше на обычную деревню, но обязательно городского типа, дальнейшее развитие этой истории не дала приёмщику вторичного ржавого железа этой вожделенной пары дней для наполнения сорванными табличками заводской мартеновской печи.

В один не совсем подходящий момент всё, вдруг пошло совсем не так, как велели вышестоящие власти. Наперекор дозволенному.

Ведь, что ни говори, а всегда не слишком весело бывает, когда желают одно, а получают совсем другое.

Вот и Фома Оглоблин совсем забыл затею первородства, когда самостоятельно родил на пользу обществу:

– Проспект «Досуга» или «Отпусков», а также улицу «Рыбаков».

К тому же имелись у него серьёзные обоснования в критике совершённых на этой почве, перемен.

– Совсем иное, – по его же представлению. – Осуществила жизнь в родном посёлке.

Ни от кого, кто бы ехал или пешком мерил пройденное расстояние, не утаить имя улицы:

– Точно, как шило в мешке!

При этом любому, умеющему читать, простая буква славянского алфавита вдруг стала здравости укором.

Даже голова населённого пункта Станислав Ягуджинский устал языком ворочать.

– Не объяснишь, ведь, каждому отдельно и со всеми подробностями, – по его запоздалому разумению. – Зачем пришпилили на дома одни лишь начальные буквы, убрав при этом прежний адресат?

Попытался Фома Никитович покаяться в грехе. Но лишь только рот свой откроет, как на него летят с кулаками.

И никто не верит любым словам, когда для собственного оправдания, Фома Оглоблин начинает про исторический казус обязательности адресных переименований говорить:

– Хотел для вас, друзья, внедрить нормальное названье, да вот пришлось до буквы сократить.