Жизнь на каблуках

Глава 1

Я не знаю, что такое любовь, но имею на этот счет некоторые предположения. Любовь – это когда не задумываясь присоединяешь гремящие в продранном кармане монетки к последним измятым десятирублевкам и приобретаешь в ларьке у метро чулки с кружевными подвязками. Столь же красивые, сколь никчемные. Даже девки из порнофильмов давно не носят чулки, потому что в моде спортивная практичность, а кружева давно считаются безнадежно устаревшими и вульгарными. А ты почему-то решаешь, что тебе они пойдут.

Итак, ты покупаешь на последние деньги чулки, ты мучаешься в них весь день (кто сказал, что чулки – это функционально?!) – и все это только для того, чтобы некто, скользнув по ним затуманенным взглядом, пробормотал ничего не значащий комплимент, перед тем как снять их с тебя и забыть навсегда об их существовании.

Любовь – это когда ты вприпрыжку несешься к телефонному аппарату, а потом, как опытный дрессировщик, пытаешься обуздать собственное выплескивающееся через край дыхание – так, чтобы «алло» получилось как минимум безразличным и томным.

И мрачно матеМаша Царева Жизнь на каблукахришься про себя, если бездушная трубка здоровается с тобой совсем не тем голосом, которому твоя томность была втайне адресована.

Любовь – состояние, близкое к циклоидной психопатии. Приглашение на свидание – как таблетка экстези, от которой дуреют бесшабашные подростки. По моим наблюдениям, любовь размягчает мозги. Конечно, я не интеллектуалка, но и тупой себя отнюдь не считаю. Но когда влюбляюсь, становлюсь дура дурой. Вы в этом еще неоднократно убедитесь.

Любовь… Тебя пригласили на банальное чаепитие, а ты размечталась! Ты мечтаешь о том, что, возможно, вечерние чайные посиделки плавно перетекут в полуночные слабоалкогольные, а там – кто его знает (на этой мысли, как правило, и покупаются пресловутые чулки). Ты мечтаешь о том, как уютно тебе будет спать, уткнувшись носом в пахнущую свежим потом и дорогим одеколоном ямку на его груди, ты надеешься, что утренний кофе будет крепким, утренняя улыбка – в меру многозначительной, а вскоре за этим последует свадьба – пышная или – шут с ней – скромная (главное – будет!), общие дети вырастут кудрявыми и румяными, совместная жизнь окажется счастливой и безоблачной, как в рекламном ролике быстрорастворимого супа. Ты мечтаешь обо всем этом круглосуточно, безостановочно, маниакально.

Тебе наступают на ногу в метро, ты говоришь «Извините!» и улыбаешься благостно, как сектантка.

Ох, не знаю я, что такое любовь.

Но однажды я встретила мужчину, который заставил меня дважды расплакаться. Не был он моим первым мужчиной, не был вторым, да и после того, как его поистрепавшаяся зубная щетка навеки покинула стакан на моей раковине, случилось в моей жизни многое, достойное упоминания.

Впрочем, об этом потом. Сначала давайте обо мне.

Меня зовут Варя, мне двадцать пять лет. Шатенка, волосы длинные, прямые, глаза серые, но становятся голубыми летом или если я надеваю свой любимый свитер цвета берлинской лазури. Как и всем сероглазым, мне идет голубой. Рост метр семьдесят. Очень удобный рост – без каблуков под стать любой особи противоположного пола, а на высоченных шпильках я становлюсь этакой изящной шпалой, из тех, что ходят по субботам в «Циркус» или «Априори» и томно посасывают агатовый мундштук с торчащей из него ментоловой сигаретиной (но никогда не затягиваются всерьез, потому что от этого портится цвет лица). Вес – пятьдесят пять килограмм, размер ноги – тридцать восьмой, талия – канонические шестьдесят, бюст – сто сантиметров. Зинка, с которой мы вместе снимаем квартиру, говорит, что с бюстом мне повезло. Как будто бы я без нее не знаю, что повезло. Да мне сто раз предлагали в стриптиз податься! В стриптизе такие деньги крутятся, что нам, девочкам из кордебалета, и не снилось. Но у меня на этот счет свои предубеждения. Так сказать, моральный кодекс. И потом, знакома я со стриптизерками – вот уж кому не позавидуешь. Шмотки от Версаче, а в красиво накрашенных глазах злость. И каждая может про себя такого порассказать, что голливудские сценаристы отдыхают.

А вот моей квартирной соседке Зинке, кстати, с бюстом повезло куда меньше. Ей приходится покупать специальные лифчики с вставками из жидкого силикона и накладными сосками. Выглядит до отвратительного правдоподобно. Правда, я понятия не имею, как она умудряется незаметно отклеить торчащие резиновые соски на свидании. Уходит в ванную Памелой Андерсон, а в постель возвращается ранней Кейт Мосс, что ли?

– Зинка, а если силикон лопнет? – иногда спрашиваю я, главным образом для того, чтобы ее поддразнить. – У мужика же инфаркт будет.

– А я манекенщица, мне буфера ни к чему, – огрызается она.

Зинка действительно пашет в третьесортном модельном агентстве. Почему-то она очень своей профессией гордится. Хотя чего хорошего-то? Получает от двадцати до пятидесяти долларов за показ мод. Иногда опускается до работы промо-герл – с фальшивой белозубой улыбкой предлагает посетителям какого-нибудь супермаркета отведать новый сорт сыра или приобрести шоколадный батончик по суперцене. Она, конечно, мечтает пробиться наверх, но, на мой взгляд, шансов у Зины маловато. Во-первых, она далеко не красавица. Выше меня на полторы головы, тощая, волосенки жидкие, личико бледное, круги под глазами – недосыпает, бедняжка. Во-вторых, ей уже двадцать четыре. В таком возрасте модели на пенсию собираются.

Но о Зинке я тоже расскажу вам позже.

Если придерживаться законов хронологии, то для начала стоит рассказать, как и зачем появилась я в этой чертовой Москве. Как не сбылись мои наивные честолюбивые мечты и как со мной случилось то, о чем я даже и не мечтала.

Только вот знаете какая мысль гложет меня в данный момент? Может, я слишком обычная для того, чтобы стать героиней романа? Сами посудите – не абсолютная красавица, не то чтобы очень интеллектуальна (образование неоконченное среднее), не знаменитость. Даже на определение «стерва» я, пожалуй, не тяну, хотя многие с этим не согласятся.

Однако жизнь мою серой не назовешь. Знаете, сколько раз случалось со мною отчаянное «почти» – я почти прославилась, я почти была лучшей подружкой большой звезды, я почти стала любимой женщиной самого лучшего (и самого подлого) на свете мужчины.

Так что приготовьтесь. Сейчас я расскажу вам о том, как я не стала звездой эстрады. О том, как звездный статус обрела моя лучшая подруга, в которую я, признаюсь честно, никогда особенно не верила. О том, как она перестала сначала быть лучшей, потом, соответственно, подругой.

Ну и о самом подлом мужчине на Земле, разумеется. Пусть он не надеется, что я скромно и благородно утаю от широкой общественности перипетии нашего ледового побоища под названием «любовный роман». Нет уж, страна должна знать своих героев.

Родилась я черт знает где, дурнушкой с невероятным самомнением. Да, я из породы гадких утят. Радующая взгляд женственность появилась в моем облике годам к двадцати, а до того времени я напоминала кузнечика-переростка – тощенькие ручки, длинные кривоватые ножки, мелковатое личико, собранные в практичный хвост на затылке волосы. Но себе самой я всегда казалась до неприличия совершенной. Я смотрела на себя в зеркало и упивалась прелестью собственного лица – изящным изгибом густых темных бровей, и миниатюрным носом, и четко очерченными темными губами, и высоким лбом.

Я была самим совершенством, моя красота (как наивно казалось мне самой) была сопоставима с шокирующим очарованием музейных произведений искусства. Мне казалось, что стоит мне только захотеть – и весь мир падет к моим (тощим и длинным, как каминные щипцы) ногам. Я могла стать актрисой, которой рукоплескали бы миллионы поклонников, манекенщицей, разбивательницей сердец. Я ни минуты не сомневалась, что в один прекрасный день о Варваре Ивановой узнает весь мир.

Между тем росла я в приволжском городке с населением пять тысяч человек. Воспитывала меня тетка, сестра моей матери. Мать помню плохо – когда мне было четыре года, она вышла замуж за инженера-интеллигента и укатила с ним в Саратов. Первое время новоявленные молодожены исправно навещали нас с теткой – мне привозили неизменные склеенные развесные конфеты и уродливых дешевых кукол, в которые я никогда почему-то не играла. Наверное, у меня напрочь отсутствует материнский инстинкт.

А потом у меня появился брат – и когда тетка сообщила мне об этом событии, я сначала обрадовалась. Наивная, откуда я могла знать, что появление в маминой жизни красного, беспричинно орущего существа, похожего на резиновую игрушку, будет означать мое окончательное и бесповоротное с ней расставание. Мама приезжала все реже и реже. Однажды она не приехала в Новый год. Потом забыла о моем дне рождения. А потом как-то само собой получилось так, что никакой мамы у меня вроде и нет.

Тетку я, честно говоря, никогда особенно не любила. Побаивалась я ее – она была женщина неприветливая и хмурая. К тому же она была слишком измотана работой и «прелестями» полунищего провинциального быта – слишком измотана, чтобы пытаться со мной дружить. Работала она швеей в ателье, а летом еще и пахала на дачном участке, обеспечивая нашу небольшую семью непременными зимними консервами.

Так что я была, что называется, предоставлена самой себе. И использовала собственную неприсмотренность на полную катушку. На свидания бегала с двенадцати лет. Хорошо, что у меня хватило ума, начитавшись сопливых любовных романов в мягком переплете, обзавестись мечтою в один прекрасный день выйти замуж за миллионера. Где искать миллионера в родном убогом городке, я понятия не имела, но свято верила, что однажды в моей жизни произойдет некая роковая случайность, результатом которой будет появление возле меня его – красивого, нежного, богатого.

Поэтому свою девственность я берегла, как пиратский клад, – это было единственное, что я могла предложить потенциальному прекрасному принцу. Все героини любовных романов в мягких переплетах лишались девственности в объятиях синеглазых женихов, и я не должна была стать исключением. Кто знал, что в итоге я без сожаления и грусти расстанусь с «пиратским кладом» в возрасте девятнадцати лет и моим избранником будет отнюдь не прекрасный принц, а тихий сосед по подъезду, бывший одноклассник по фамилии Самсонов. Именно ему, полупьяному, я вручу божественный дар, после чего он, застенчиво сверкая прыщами, предложит мне сочетаться законным браком, а я снисходительно рассмеюсь ему в лицо.

Но это не так важно. Главное – я плохо училась, гуляла, не брезговала дешевым пивком и отвратительно воняющими папиросками, но лиц противоположного пола близко к себе не подпускала. Тривиальный минет ведь близостью не считается, не правда ли? И не надо делать такое лицо, мне еще не раз предстоит вас шокировать.

Переломным моментом в моей обреченной на непутевость жизни можно считать тот день, когда новенькая преподавательница по физкультуре, глядя на то, как я отчаянно взбираюсь по канату вверх, сказала:

– Девочка, с твоей грациозностью в балерины бы идти.

Она надо мной не издевалась, ей и правда показалось, что я не лишена гибкости и чувства ритма. Выяснилось, что Татьяна Федоровна (кажется, ее звали именно так, но наверняка поручиться за достоверность воспоминаний не могу) когда-то и сама баловалась хореографией. И даже танцевала в каком-то ансамбле. Она организовала при нашей школе хореографический кружок и уговорила меня посещать занятия. Вскоре я стала примой этого кружка. И однажды даже выиграла областные соревнования по латиноамериканским танцам. Было мне тогда четырнадцать лет. Тетка моя сидела в первом ряду в своем лучшем шерстяном костюме и глотала слезы умиления.

Танцевать мне нравилось. Все остальное – нет. К девятому классу выяснилось, что у меня тройки почти по всем предметам. Продолжать школьное образование смысла не было. И я поступила в швейное ПТУ – так сказать, решила продолжить семейную традицию. Династия периферийных швей – звучит заманчиво, не правда ли?.. Вот и мне так показалось, поэтому через пару месяцев я ПТУ бросила. К тому же подружиться с иглой мне так и не удалось.

– Руки у тебя не откуда надо растут, девка! – ворчала тетка.

– Зато у меня откуда надо растут ноги, – нагло хохотала я. – На том и держимся.

Выпав из системы образования, я не осталась аутсайдером. Я устроилась в ансамбль народного танца – мне даже трудовую книжку завели. Получала, конечно, копейки, зато объездила почти всю страну – с концертами в облезлых ДК.

Ансамбль этот считался детским. Продержалась я в нем благодаря своей худобе довольно долго. Но когда мне исполнилось двадцать, худрук, вздохнув, объявил:

– Варька, к сожалению, нам придется проститься. С твоей грудью стриптиз надо танцевать, а не польку-бабочку.

И я вернулась в теткин дом. Чтобы проскучать в нем бесконечный год – целыми днями я валялась на диване с книжкой в руках. На лоточный ширпотреб денег у меня теперь не было, так что с низкопробных любовных романов и дубовых детективов я вынужденно перешла на потрепанные томики Гюго, Мопассана, Чехова, Маркеса, Остин – как ни странно, у моей полуграмотной тетки была неплохая библиотека. Наверное, за один тот год я узнала больше, чем за всю свою жизнь. Я жадно глотала информацию, пережевывала детали, переваривала факты. Кто бы знал, как завидовала я книжным героям, которые почему-то казались мне более живыми, чем я сама. В их жизни были приключения, а в моей – только продавленный диван и неряшливые улицы тихого, знакомого вдоль и поперек города. Иногда я лениво думала – а может быть, бросить все и рвануть в Москву? Попробовать себя в… да какая разница, в чем именно, главное – не сидеть на месте! Молодость-то проходит, вот уже и первые морщинки появились под глазами. Я старела быстрее, чем мой лучший товарищ – теткин диван. Я думала об этом и тут же одергивала себя – какое ребячество! Что, в Москве своих Варек мало, что ли?

Иногда танцевала перед зеркалом, но теткина малогабаритка была не особенно приспособлена для зажигательной румбы или страстного танго. Согласна, я была эгоисткой. Села на шею пожилому человеку, ничего не зарабатывала, не помогала по хозяйству. Зато сейчас тетка получает от меня ежемесячную дотацию – довольно приличную, скажу я вам, сумму. Я даже предлагала ей переехать ко мне поближе, в Москву. Но она отказалась покидать насиженное место. А я и не настаивала – мы ведь никогда с ней не были близки.

Конечно, в один прекрасный день ей надоело содержать молодую здоровую и вполне трудоспособную девицу. Волевым решением она изменила всю мою жизнь, сказав:

– Вот что, Варька! Я знаю, что тебе надо делать. Озолотишься, в люди выбьешься. Работать нормально все равно ведь не хочешь, да и делать ничего не умеешь. Не полы же тебе мести.

– Что ты придумала? – подозрительно спросила я.

– Я вот денег тут немного насобирала… На них можно купить плацкартный до Москвы. Ну и продержаться первое время.

– Что же я буду в Москве делать? – удивилась я. Для меня слово «Москва» было вполне сопоставимо со словом «Голливуд».

– Как – что? То же самое, что и здесь. Жопой вертеть. Только здесь ты это перед зеркалом делаешь, бесплатно. А там деньги хорошие за это дают. Видела я одну передачу… В Москве сейчас клубы пооткрывались для богатых. Там девки вроде тебя пляшут, даже хуже. – Тетка покраснела и быстро добавила: – И заколачивают, между прочим, бешеные тысячи.

– Ловко! – ухмыльнулась я. – Значит, в проститутки меня отдать хочешь?

– При чем тут проститутки? В той статье было написано, что все это без интима… Так и называлась статья – «Интим не предлагать»… И потом, если что-то не сложится, то ты всегда можешь вернуться. Родная кровь, не выгоню. Короче, билет я тебе уже взяла.

И я поняла, что тетка решила мою судьбу самостоятельно. При всем ее провинциальном ханжестве у нее хватило смелости отправить единственную близкую родственницу в незнакомый город осваивать сомнительную профессию. Разве имела я право с ней спорить?

И я отправилась покорять Москву. В прокуренном плацкартном вагоне, с пятидесятидолларовой бумажкой в кармане. На мне была добротная, но безнадежно уродливая цигейковая шуба и стоптанные кожаные сапоги на два размера больше – когда-то они считались модными и принадлежали моей матери. Я понятия не имела, куда и зачем еду. С одной стороны, рада была сменить обстановку, с другой – панически боялась одиночества в незнакомом городе, русском оплоте торжествующего капитализма. С одной стороны, мне хотелось найти интересную работу, с другой – я сомневалась, получится ли из меня «шестовая дива». И действительно ли мне хочется ею становиться. С одной стороны, я надеялась обзавестись хорошими друзьями, с другой – побаивалась людей. И даже немного их недолюбливала. Я всегда была немного нелюдимой. По натуре я – волк-одиночка. В общем, я пребывала в полной растерянности и чувствовала себя настоящей Золушкой, как бы пошло и пафосно это ни прозвучало.

Москва встретила меня неприветливой октябрьской сыростью и обезоруживающим хамством. Хамили все – прохожие, продавцы, билетные кассиры. Полдня я провела на вокзале, потому что просто боялась спуститься в метро. И не знала, куда ехать. К тому же в первые же часы моей московской жизни мне удалось выяснить несколько пренеприятнейших вещей:

а) Мои пятьдесят долларов деньгами здесь не считаются. На эту сумму можно купить пару тюбиков губной помады или поесть в приличном заведении. А снять на такие деньги квартиру – и думать нечего. Об этом поведала мне вокзальная проститутка по имени Муся, с которой я познакомилась от скуки.

б) Я нравлюсь вокзальным сутенерам, даже очень. За три часа пребывания в зале ожидания я получила почти десяток предложений о взаимно выгодном сотрудничестве.

в) А вот московским мужчинам я почему-то не нравлюсь. И вообще, странные они какие-то. Торопливые. Куда, спрашивается, спешат? Несутся себе, взгляд устремлен в будущее, а на меня никто и не взглянет. А я вот она, под носом, сокровище небесной красоты.

г) Моя хваленая небесная красота здесь в расчет не принимается. Потому что таких, как я, здесь – толпы. Москвички показались мне ослепительно роскошными. Все они были модно одеты, каждая третья – блондинка. Ясен пень, крашеная, но разве можно было сравнить их холеные белокурые локоны с пергидрольными жесткими паклями моих провинциальных товарок? Итак, большинство москвичек – принцессы. И этот факт оптимизма мне, разумеется, не добавлял.

д) Мои сапоги протекают.

Вот такие неутешительные выводы, а ведь я находилась в Москве не более пяти часов. Хорошо, что я никогда не была склонна к пессимистичному самокопанию. Иначе мигом бы потратила доллары на обратный билет и вернулась под негостеприимное теткино крылышко.

Но в кармане моей ужасной, не по погоде теплой шубы лежала мятая бумажка с адресами трех стрип-клубов Москвы – заботливая тетка выписала их для меня из какого-то справочника. Так что у меня было чем заняться.

Не буду рассказывать подробно, каким стрессом обернулось для меня московское метро. Упомяну лишь то, что доллары у меня украли, – как это могло получиться, ума не приложу. Наверное, не надо было держать деньги в кармане – в толпе на переходах между станциями метро опустошить мой карман было легче легкого.

Я, конечно, как и положено наивной идиотке, обратилась в милицию. Там надо мной долго смеялись, а потом, узнав об отсутствии московской прописки, и вовсе посоветовали уносить ноги. Тогда я расстроилась, но сейчас понимаю, что мне просто повезло.

Итак, в клуб с многообещающим названием «90-60-90» я пришла без гроша в кармане. Охранник, одетый почему-то в белый смокинг, наотрез отказался пускать меня внутрь.

– Топай отсюда, красавица, – процедил он, насмешливо глядя на мою убогую шубу и старомодные сапоги.

– Я пришла устраиваться на работу, – пробовала спорить я. – Я танцовщица.

– Да? А может быть, уборщица? – откровенно издевался он. – Топай, все места заняты.

– Но мне назначено. Я договаривалась с управляющим, – бодро соврала я. – Передайте ему, что приехала Варвара Иванова, солистка ансамбля народного танца «Светлячок».

Это было правдой. До сих пор не понимаю, почему мерзкий тип в смокинге так развеселился. Но смеялся он долго – сомневаюсь, что такое вот безостановочное визгливое ржание входило в его профессиональные обязанности.

– Что смешного? Я профессиональная танцовщица, у меня свой номер, и я ношу бюстгальтер пятого размера. Так ему и передайте.

Неожиданно в наш эмоциональный спор вмешался третий голос, который мне, неотесанной, показался чуть ли не гласом Божьим. Во всяком случае, доносился он откуда-то с неба. К тому же был гулким и завораживающе низким. Откуда мне было знать, что на потолке, у входа, вмонтированы видеокамера и динамик? Мое знакомство с новинками технического прогресса ограничивалось гордым обладанием цветным телевизором «Панасоник» – тетка купила его на новогодней распродаже. Мне очень нравилось, валяясь на диване, переключать кнопки на изящном серебристом пульте. По счастливой случайности наш диалог подслушал управляющий клубом.

– Пропусти ее, Фарик. Пусть поднимается ко мне в кабинет.

Фарик, как мне показалось, нехотя освободил проход. Перед тем как позволить мне пройти, он поводил вдоль моих ног мерно попискивающей металлической штуковиной – может, подозревал, что у девчонки в цигейковой шубе имеется при себе пистолет? Вряд ли – к сожалению, я совсем не похожа на девушку, которая теоретически может иметь огнестрельное оружие. На этакую решительную стервозу, у которой на лбу написано «Всем на пол, это изнасилование!».

– Третий этаж, по коридору налево, – процедил охранник перед тем, как навсегда потерять ко мне интерес.

Глава 2

Поднимаясь по сверкающей, со вмонтированной в пол иллюминацией, лестнице, я чувствовала себя почти счастливой. Никогда, никогда раньше мне не приходилось бывать в таком красиво оформленном месте. По белоснежным стенам были развешаны фотографии Мерилин Монро. Шикарные пальмы в мраморных кадках, сонно журчащий фонтанчик, причудливые светильники. Сейчас бы подобное великолепие показалось мне варварским. А тогда я онемела, оробела. В голове назойливо пульсировала одна-единственная мысль – я хочу здесь работать, я хочу работать именно здесь! Хочу во что бы то ни стало быть частью этой красоты, хочу находиться среди этих предметов, хочу видеть каждый день эти стены, и этот пол, и этот фонтанчик.

Хочу, хочу, хочу!!!

– Что, нравится вам у нас? – вкрадчивый мужской голос прозвучал совсем рядом. Я осмотрелась по сторонам в поисках еще одного динамика. Но на этот раз голос принадлежал живому человеку – высокому усатому мужчине с восточным разрезом глаз. Он был одет куда скромнее охранника. Черные брюки и обычный серый свитер – наверное, все это стоило кучу денег, но выглядело предельно просто. – Меня зовут Самир. Я управляющий этого клуба.

– Варвара, – от волнения я немного охрипла. – Можно просто Варя. Варя Иванова.

– Варя Иванова, значит, – насмешливо повторил он. – Ладно, пройдемте в зал, посмотрим, что вы за птица. А шубку снимите, ее можно в моем кабинете бросить. Не бойтесь, не украдут.

– Деньги у меня уже украли, – буркнула я, – в метро. Я первый день в Москве.

– Вот как? Откуда же приехали?

Я сказала откуда. Самир присвистнул:

– Далековато. Жить есть где?

– Нет. – Я не видела смысла врать.

Может быть, если я подойду, мне дадут какой-нибудь аванс. Или даже разрешат переночевать в одном из шикарных помещений этого вожделенного заведения. Я улыбалась с приветливостью, доведенной до стадии идиотизма, как девушка из рекламного ролика отбеливающей зубной пасты. Мне хотелось во что бы то ни стало понравиться этому Самиру, он представлялся мне кем-то вроде доброй феи, от которой по закону жанра зависит большое Золушкино будущее.

– Ну и где же ты танцевала? – после паузы спросил он.

– В ансамбле народного танца «Светлячок». – Я решила не упоминать, что ансамбль был детским. – Пять лет. Я выиграла областной конкурс по бальным танцам.

Все это время Самир внимательно меня разглядывал. Нельзя сказать, чтобы мне это очень нравилось. Его пристальный взгляд словно разбивал меня на тысячу маленьких черточек. Отдельно – рот, нос, отдельно – руки, мочки ушей, волосы, талия, грудь. Но я понимала, что ни в коем случае нельзя показывать, насколько я смущена. Что же это за стриптизерка, которая трогательно краснеет, когда на нее, полностью одетую, смотрит всего один человек?

Что ж, первый экзамен я выдержала с блеском. Во всяком случае, Самир ухмыльнулся и сказал:

– Ладно, пойдем в зал. С шестом когда-нибудь работала?

– Нет… Но я… легко обучаема.