[НЕ]РАСКОЛЬНИКОВ. Наши дни

Предисловие

Федор Михайлович Достоевский – мастер социально-психологической литературы, и роман «Преступление и наказание» – шедевр мировой классики. История моего героя написана как его переосмысление, где герой будет решать свой главный вопрос: «тварь ли он дрожащая или право имеет». Вы увидите процентщицу, лишенную сочувствия и эгоистичную настолько, что завещает деньги не сестре, а монастырю в надежде на лучшую жизнь в мире ином. Вы встретите Сонечку Мармеладову, которую жизнь утащила на самое дно. Но все они будут среди нас, современных, и сами они будут нашими ровесниками. И история во много раз короче, потому что само время сейчас и короче, и быстрее.

И получается, что время другое, а люди все еще решают проблемы, о которых писал Федор Михайлович. Тем он и велик.

У Достоевского в романе много глубоких заключений, но есть одно, которое в этой повести мне хотелось подсветить. А именно, что сила женской любви может дать прекрасную жизнь, ведь возрождает Раскольникова не что иное, как любовь. И куда могут привести ее антагонисты? Способна ли процентщица раскаяться? И что есть настоящее преступление? В жизни не существует однозначных ответов на эти вопросы, но я позволила себе поразмышлять над ними через судьбы героев этой истории.

Глава I

Комнату заливало солнечным светом. Октябрь выдался на редкость теплым и сухим. «Сейчас бы гулять по бульвару, слушать шуршание листьев, вдыхать уходящую осень и чувствовать себя свободным», – думал Малик, глядя в окно и стараясь не выдавать своего раздражения.

Малик, то есть Андрей Малицкий, совершенно не выглядел на свои тридцать. Худощавый, невысокий, с мальчишеским лицом, почти обделенным растительностью, он даже двигался угловато, как подросток. И постоянно улыбался. Малик превращал в шутку серьезные вещи, особенно если они касались его чувств или решений. Он физически не мог никому отказать, не оправдываясь и не заискивая при этом. Он всем нравился – мягкий, безотказный. И все это внешнее очарование прикрывало целый букет комплексов и непреодолимую, изнурительную неуверенность в себе. Малик все это знал о себе. И даже то, что он предпочел бы скрыть, может, и от себя – от себя в первую очередь, – ему объяснила Ляля. Она никогда не винила его в слабостях, наоборот, можно было подумать, что она берет вину за его недостатки на себя: Малик не отстаивает мнение – передавила инициативу, не дарит подарки – недостаточно женственна, он не много зарабатывает – не нашла мотивацию. И так далее и далее. И каждый раз, указывая на его изъяны, Ляля нарочито искала причины в себе. Но обязательно так, чтобы Малик знал, что именно он виноват во всех их проблемах. Ляля была психоэзотериком и прекрасно понимала, что обвинять в лоб, как делала его матушка, глупо, тем более Ляля сама же ему объяснила про детские травмы. Она была умнее, опытнее и манипулировала людьми тоньше и эффективнее.

– Малик, – Ляля стояла посередине комнаты в длинном шелковом кимоно. Сверху оно распахнулось, обнажив зрелую кожу декольте.

Ляле недавно исполнилось сорок пять, меньше ей давали часто, но скорее из лести. Она была пышнотелой уроженкой Кавказа, и ее лучшая внешность осталась там же, как и первый брак, сын и неудачный бизнес. Десять лет назад, когда муж умер от старости, сын уехал в большой город учиться, а бизнес обанкротился, Ляля решила, что терять нечего, и отправилась покорять столицу. В Москве она сначала работала косметологом, а потом быстро сообразила, что женщины готовы платить гораздо больше за успокоение души, чем омоложение кожи. Сделай человека красивым – и он отблагодарит тебя, заставь его поверить в лучшее – и он будет твоим адептом. С этим девизом Ляля и пошла на курсы психологов.

Прослушав пятьдесят часов лекций разношерстных экспертов из Интернета и полистав популярные издания по психиатрии, она решила, что классическая терапия скучна и бессмысленна в современном обществе и надо осваивать трендовые методы работы. Так Ляля научилась делать расклады таро, рассчитывать энергии по дате рождения, работать с чакрами, техниками свободного рисования и письма, расстановками и сновидениями. Также она начала практиковать бизнес-коучинг для женщин в декрете.

– Не называй меня так! – вскипел Малик. – И даже не начинай мне тут подробничать! Надоели твои раскладки психологические! – Малик обожал Достоевского, перечитывал любимые куски из романов многократно и свою речь наполнял словами, вышедшими из обихода, из-за чего она становилась куртуазной, а когда он нервничал, – немного странной.

– Малик, – Лялина грудь колыхнулась глубоким вздохом, и она намеренно закатила глаза, – мой милый, мой малыш, мой маленький Малик. Видишь, как все созвучно? – она участливо улыбнулась. – Малик, ты же все понимаешь, – пауза, – нам нужно расстаться, – пауза, – ради тебя, – пауза. Ляля протянула руки к нему, мельком любуясь свежим маникюром, – ради тебя же, малыш.

Она взяла его руки и поднесла ладонями к своим щекам.

– Разве ты не видишь это уставшее лицо? Оно старше тебя на вечность и, к сожалению, требует хорошего дорогого ухода. Тебе нужна молодая женщина, способная выглядеть без лишних затрат, а мне нужен мужчина с ресурсами. Твой главный ресурс – молодость – скоро закончится, а я не смогла вдохновить тебя на большие деньги, мы оба будем несчастны, оставаясь в этих отношениях.

Она опустила их руки, отвернулась и сделала два шага от Малика. Выпрямившись, чуть склонила голову так, чтобы он видел ее лицо вполоборота. Выждав несколько секунд, нервно дернула губами и ресницами, пустив слезу.

– Ради Бога, Ляля! Не ровняй свою психологию с любовью!

Его разрывали противоречия. Он был настолько зол на Лялю, что ему хотелось встряхнуть ее со всей силы – чтобы сбить эту спесь, чтобы увидеть настоящие слезы. Эта с детства знакомая бутафория женских чувств сейчас приводила его в ярость. Матушка всегда использовала слезы и шантажировала здоровьем, чтобы заполучить послушание. С другой стороны, он видел перед собой ту женщину, вселившую в него – хоть и ненадолго – ценность. Ценность жизни и людей – плохих и хороших, и мир казался лучше.

– Ляля, – он старался говорить мягче, – ну что ты такое говоришь? Какое уставшее лицо, какая вечность? Зачем ты снова накручиваешь и себя, и меня?

– Я не накручиваю, – Ляля строго посмотрела на него и села в кресло.

Оно было огромным и глубоким, так что снаружи остались только тонкие кисти с темно-лиловыми ногтями и копна темных волос. Она барабанила пальцами по поручню и не сводила глаз с Малика.

– Господи, да ты злишься! Значит, я, возможно, переживаю самую большую драму в своей жизни, а ты злишься! За что? За то, что отдала тебе столько сил и научила тебя трезво смотреть на свою жизнь? Помогла тебе почувствовать сепарацию с матушкой и открыла в тебе поэтический дар?

– Ну скажи еще про лучшие годы! – не сдержался Малик.

– Может, и годы, – Ляля поджала губы и, шмыгнув носом, отвернулась.

– Годы? И сколько дней за эти годы ты действительно любила меня, а не фанфаронила на каждом углу про молодого любовника? По пальцам перечтешь! – как сладко было наконец это высказать.

Малик хотел было продолжить: он так устал от бесконечной показухи соцсетей, от навязчивых Лялиных указаний. Да, она помогла ему избавиться от матушкиных установок, которые делили весь мир на черное и белое и лишали его собственного выбора. С другой – Ляля подменила эти установки на свои, снова не оставив ему шанса стать собой. Злился он часто. На Лялю в основном. Иногда на себя – за то, что не может ничего изменить, не может вырваться, найти работу – ведь он даже не понимал, какую он хочет работу. Ему казалось, что все, что он может, ему аж противно представлять, а того, что он по-настоящему хочет, ему не добиться. Что он хотел? Денег? Славы? Да, и того, и другого. Только вот, где и как – Малик не знал. Лингвист с диссертацией на тему «Поэтика колоративов в текстах Бунина», он отчаянно не хотел работать учителем, и даже репетитор из него получился не очень – родители в отзывах писали, что изъясняется витиевато, слишком мягкий и не придерживается намеченных целей – а как можно придерживаться, если ученики отлынивают, а быть строгим Малик не умел. В пятнадцать он писал стихи, потом бросил – матушка обмолвилась как-то: «На корпоративах будешь звездой». Он хотел стать Буниным, а получались частушки для застолий – мнением матушки не пренебречь.

Спустя годы Ляля вдохновит его, и Малик начнет наверстывать упущенные рифмы, но быстро поймет, что двести подписчиков – это предел. Его стихи не монетизировались, а образ нищего поэта не подходил Ляле. И как стать успешным в любом другом деле, минуя долгие годы роста карьеры, он не знал. Временами ему казалось, что он готов просто писать – без денег и славы, но разрешить себе это не мог. Точнее, он чувствовал, что не может получить это разрешение. У кого? У матушки? У Ляли? С подобными мыслями поднимался гнев. Малику хотелось убежать и начать новую жизнь там, где никто его не знает. Или уничтожить всех, кто знает его здесь! В голове он часто прокручивал диалоги или, скорее, монологи, где он успешный и богатый, ему больше не нужно их снисхождение, не нужна даже их удушливая любовь, где он уличает их во всех манипуляциях, высказывает все обиды и наконец становится свободным от мнения своих женщин.

Малик снова отвернулся к окну.

«Как томно колышется небо…» – стало проноситься в голове. «Аста маньяна…» – крутилось в попытках зацепить рифму.

– Что ты молчишь?

«Как предсказуемо, – подумал Малик, – если бы ты знала, что я думаю о тебе, ты бы сама попросила меня замолчать». Ляля повторила вопрос.

– А что ты хочешь, чтобы я сказал? Умолял остаться? Ляля… – он оборвал сам себя, лицо стало брезгливым.

Ему хотелось прочесть ей этот катрен. Хотелось, чтобы она восхитилась оригинальной рифмой. Но она не восхититься и не похвалит. То есть похвалит, но так, чтобы он почувствовал жалкость. Малик сжал зубы. «Кто она вообще такая, чтобы судить мои стихи – ее пэтэушного образования едва ли хватит процитировать пару четверостиший Пушкина», – он усмехнулся своим язвительным мыслям.

– Нет, не надо умолять, – сказала Ляля после долгого молчания, – но быть благодарным… – она снова затихла. – Разве я заслуживаю только злости?

– «Человек в стыде обыкновенно начинает сердиться и наклонен к цинизму», – процитировал Малик.

Он не желал больше находиться в этой комнате. Уютная съемная студия в центре города, красивая мебель из беленого дуба, огромная кровать с кованым изголовьем. Любовное гнездышко постепенно превратилось в пыточную, а любовь – в больную зависимость. Мучительные разговоры все чаще заставляли его сбегать от Ляли, но спустя несколько дней он возвращался, чтобы услышать ее голос, запах, увидеть соскученность в глазах. Малик знал, что бегает по кругу один – Лялю не уязвляли их расставания. Она, скорее, наблюдала – пусть мальчик прыгает. Начнет зарабатывать – молодец, значит, будем вместе, не получится – что ж, придется искать другого. Малик много раз задавал себе вопрос, почему он не может уйти навсегда. Их близость была страстной, но не настолько, чтобы другая женщина не могла восполнить утрату. Он изменял Ляле не раз.

Подхватив свою ветровку, Малик направился к выходу. Он приостановился у кресла, взял Лялину ладонь, перебрал каждый пальчик и молча вышел из квартиры.

Глава II

Ляля была, как сейчас бы сказали, типичным нарциссом. Она могла откровенно восхищаться собственной внешностью, игнорируя очевидные недостатки, искренне верила в собственную исключительность, ненавидела всех женщин без исключения и считала, что своей харизмой она способна добиться чего угодно и от кого угодно. То есть была великолепным манипулятором. По правде говоря, наука уже давно пришла к печальному выводу, что именно вера в собственное превосходство дает возможность прыгнуть выше своих способностей, и зачастую мы наблюдаем, как посредственность занимает место настоящего таланта, которому лишь не повезло быть более здоровой личностью. И при всей прозаичности происхождения и скудости образования Ляля чувствовала себя особенной. Более всего у нее была развита нередкая для таких людей особенность – она придумывала истории и тут же начинала верить в них сама. Так что заподозрить ее во лжи было невозможно. Так, например, однажды в соцсетях она в самых грандиозных эпитетах описала, что ее предки голубых кровей были таубиями, то есть балкарскими горными князьями, отец – прославленным поэтом, а мать – заслуженным врачом республики. Правды ради нужно сказать, что ее отец действительно немного писал в свободное от работы время, но славы не снискал. Работал он специалистом в НИИ. Мать была врачом, терапевтом в районной поликлинике. Скажем так: уважаемые люди, но не сверх того. Из прародителей Ляля знала только бабулю, которая была родом из горного аула и никогда не поминала своих родственников ни биями, ни даже главами родов. Лялю не смущало небольшое преувеличение. При случае она с напуском грусти жаловалась на то, как ей, дочери выдающихся людей, приходится тяжело добывать свой хлеб. Дабы «не подвести». Дабы «не уронить». Ну и далее обычно что-нибудь про свою миссию «делать мир лучше», иначе этот дар, как водится у целителей, обратится во зло.

Обычный день Ляли начинался с поста-аффирмации типа «сегодня лучший день, главное – верить в себя», или «от тебя зависит больше, чем ты думаешь». Или просто «какое прекрасное утро, принимаю новый день с благодарностью». Дальше она завтракала – обязательно ПП продуктами. Если омлет, то белковый, если панкейки, то на сухой сковороде, и куда же без овощей и фруктов. Никаких беконов и сгущенок. Все красиво выложено на тонкую фарфоровую тарелку, чашка с блюдцем и малюсенькая вазочка с живым цветком. Все это выкладывалось с пояснениями и рецептами в сеть.

После вчерашнего разговора с Маликом Ляля была не в настроении. Утром в статусе написала: «Не в ресурсе, буду на связи после 15:00».

На завтрак она заказала блины с ветчиной и сыром из шоколадницы и пока ждала курьера, бесцельно листала Телеграм. Вдруг ее внимание привлекла сториз одной из клиенток. В кружочке было короткое видео, где та стоит на фоне горного пейзажа, утопающего в солнечных лучах. «Вот гадина! – подумала Ляля. – На мой ретрит, значит, с работы не отпустили, а сюда она нашла время и деньги! – Ляля поставила лайк: – Пусть знает, что я знаю».

В последний раз, когда Ляля навещала мать, она поселилась в гостинице – жить под одной крышей с матерью было в тягость. Одно дело петь дифирамбы из другого города, а другое – выносить старушечьи истории и поддакивать непрошеным советам. В гостинице располагался СПА-центр. Ляля из профессионального интереса решила заглянуть и, разговорившись с косметологом, выяснила, что они проводят программы для восстановления здоровья и нервной системы. Ляля тут же сориентировалась и предложила набирать группы из Москвы, естественно, за определенный процент. Сама она при этом могла проживать и проходить программы бесплатно. Из затрат получалась только дорога – красота! Ей уже дважды удалось укомплектовать группы, но на этом желающие из ее подписчиков и клиентов закончились, а давать платную рекламу Ляля не хотела. Отзывы о поездке писали вяло, ничего плохого, но и без восторгов, и поехать повторно – даже по настоятельной рекомендации личного психоэзотерика – никто не собрался.

Наконец приехал курьер, Ляля проглотила оба блина мгновенно и, допивая кофе, набрала Регине.

– Привет, дорогая, – голос Регины звучал бодро. Впрочем, этот голос звучал всегда одинаково.

Регина была из той породы, кто в любой ситуации «на позитиве». Это вечно хорошее настроение многих сводило с ума.

– Привет, Региночка! – начала лепетать Ляля. – Слушай, хотела уточнить: твоя девочка сегодня подтвердила консультацию?

Девочкой была бывшая коллега Регины с тяжким разводом, разделом квартиры и прогрессирующей депрессией. Первый опыт обращения к психологу у нее был неудачным, и когда Регина посоветовала «не просто психолога, а человека, который видит людей насквозь», та бросилась за этой идеей так, как отчаявшийся прыгает с обрыва – без шанса отмотать назад.

– Да, она будет обязательно. Как и договорились, она наберет тебя по скайпу в двенадцать. Светлана. Абсолютно светлый человечек, просто так не повезло с мужем, – Регина в голос вздохнула.

– Ну вот и замечательно, – настроение улучшилось, и Ляля уже стала прокручивать слабые места потенциальной клиентки. – Как ты, Региночка? Как семья? – изображая участие, спросила Ляля.

– Нормально, – неожиданно отрапортовала Регина и быстро свернула разговор.

«Странно, – подумала Ляля. – Должно быть, очень занята».

В двенадцать ноль пять на Лялином айпаде затренькал скайп. Она к тому времени уже успела сделать макияж и надеть шелковую блузку цвета пыльной розы. Курс по хромотерапии она тоже успела пройти и знала, что приглушенные оттенки розового снимают тревогу собеседника и снижают мышечное напряжение.

– Добрый день, – лицо на экране улыбалось. – Ляля?

– Да, добрый день, Светлана, – Ляля улыбнулась одной из тех улыбок, которые призваны добавить к образу участия и заботы.

Вообще, у нее были в ходу разные улыбки – сексуальные для обольщения, романтичные для разжигания интереса, капризные – чтобы получить подарочек, покровительственные и сострадающие, игривые и с налетом грусти. Ляля была мастером мимических масок, и только когда за ней никто не наблюдал, уголки губ опускались и лицо становилось презрительно-высокомерным. Чем старше Ляля становилась, тем чаще это естественное выражение у нее появлялось.

– Как вы любите, чтобы вас называли? Светочка, Лана, может, Туся? Как вам нравится?

– Мне? – лицо растерялось и брови поползли вверх. – Я…мне больше… давайте просто Света.

– Хорошо, Света. Я вижу, как вы напряжены, и, в отличие от просто психологов, не буду задавать стандартный вопрос «что случилось». Я попробую сама сформулировать ваш запрос. Вы в процессе развода – это мне передала Регина, и это единственное, что я знаю о вашей ситуации. Но кое-что уже вижу. Вы растеряны – возможно, развод стал неожиданностью, или вы до последнего надеялись сохранить брак. Вам трудно перестроить привычки и маршруты своей жизни. И несмотря на то, что вы работаете, и финансовый вопрос не так критичен, вы все же не уверены в своей финансовой безопасности. Вы уязвлены, что вас бросили.

Ляля сделала паузу. Лицо на экране монитора часто заморгало, глаза женщины налились слезами.

– Света, вы обижены на мужа даже не за то, что он разлюбил, потому что вы сами давно уже не любите его. Он сломал ваш мир – удобный, уютный и понятный, и именно вы не готовы строить новый. Он готов, он подготовился, а вы – нет. Вам страшно, и вы злитесь. И вам кажется, что вернуть все, как было, проще всего – и именно это главная проблема! Не сам развод, а ваша неготовность принять новую реальность, новую себя.

Женщина разрыдалась, а Ляля победоносно покачивала головой.

– Да, – Светлана зашмыгала носом, – да, вы правы во всем. Все так и есть. Но как вы поняли, что я его не люблю?

– Просто чувствую, – Ляля мягко улыбнулась и откинулась на спинку стула.

На самом деле она хорошо знала разницу между тем, как выглядит человек, которого бросили, и как выглядит тот, кто потерял материальную опору. В мире, где все меряется количеством денег и покупок, вторые всегда несчастнее. Нам всегда кажется, что человека можно вернуть, а вот с деньгами страшнее, потому что потеря ощутима сразу.

– Да-да, – Светлана закивала, – что мне делать? – она задала этот вопрос так, будто выдохнула самую большую боль. Привыкшая во всем оглядываться на мужа, она увидела в Ляле свое спасение.

– Давайте для начала, Света, определим глубину и интенсивность работы с вашей ситуацией, – Ляля подошла к ключевому моменту консультации. – Сколько раз в неделю вы чувствуете потребность поговорить о своих переживаниях?

Светлана горько усмехнулась.

– Каждый день, – она ненадолго прикрыла глаза. – Но я понимаю, у вас плотное расписание, – затараторила она через пару секунд. – Раза три в неделю?

– Хорошо, начнем так: понедельник-среда-пятница, в двенадцать – вы будете у меня первая по этим дням, устроит?

– Да, конечно, – закивала Светлана.

– Учитывая, что я буду работать на максимальных ресурсах три раза в неделю, полгода нам должно хватить, чтобы вы полностью избавились от навязчивых мыслей, построили новые паттерны поведения и научились привлекать в свою новую реальность и мужчин, и деньги, – Ляля внимательно следила за реакцией собеседницы, она доверчиво кивала. – Я не беру денег за каждый сеанс. Я работаю комплексно. Вы вносите аванс сто тысяч. А через полгода ещё четыреста.

– Да, ясно, – Светлана сконфузилась и подбирала слова, – только вот…

– Понимаю, Света, – Ляля улыбнулась снисходительно, – в таком положении сложно принимать решения, связанные с деньгами, но смотрите на это по-другому. Если бы вам поставили диагноз рак, например, вы бы стали раздумывать? Нет, вы бы скорее сразу отдали полмиллиона, лишь бы вылечиться. Так почему же вы так недооцениваете вашу нервную систему, которая ослабевает с каждым днем? Ваш психоэмоциональный потенциал? То есть умирать от рака страшно, а становиться ходячим трупом от депрессии – это как-нибудь само заживет? – Ляля нагнетала голосом слово за словом и, закончив, театрально покачала головой.

– Да, да, вы, конечно, правы, – торопливо и тише обычного ответила Светлана. – Мне потребуется пара дней, чтобы собрать деньги.

– Не переживайте, Светочка, – смягчилась Ляля, – начнем ровно тогда, когда вы будете готовы. Напишите мне послезавтра, а пока я вам абсолютно бесплатно дам маленькое упражнение, которое поможет вам бороться с навязчивыми мыслями о муже.

– Ой, это так мило с вашей стороны, спасибо! – просияла Светлана.

– Каждый раз, когда вы начинаете крутить в голове руминации – а именно так называются все эти навязчивые диалоги и сценарии, – задайте себе три простых вопроса. Что я вижу? – назовите три предмета вокруг. Что я слышу и что я делаю? Это вернет вас в «здесь и сейчас», чтобы психика не травмировалась нескончаемым потоком негатива, который забирает до восьмидесяти процентов вашей энергии.

– Спасибо, я попробую. Ляля, мне действительно легче даже после такой короткой встречи с вами. Регина была права, вы удивительная, спасибо. До встречи.

– Спасибо, – Ляля любила похвалу и искренне расплылась. – До свидания и удачи вам, Света, – она нажала отбой и закрыла глаза.

«Теперь приятное», – Ляля открыла страничку с видами на море и погрузилась в поиски курортного отеля.

Глава III

Ляля готовилась встретить сына. Прошло уже три дня после последнего разговора с Маликом, а он не позвонил, не написал и не искал встреч, будто бы случайных. Но сегодня ей было не до этого: должна была позвонить Светлана, там же решался вопрос с поездкой к морю, а если повезет и сын согласится сопровождать ее на курорт, к вечеру она будет самой счастливой женщиной. В конце концов, главный мужчина ее жизни, конечно, сын, и да, конечно, он согласится, иначе и быть не может.

С этими мыслями Ляля замешивала тесто на любимый пирог сына – с мясом и луком. Первый обед обязательно дома. Это потом рестораны, и счет будет закрывать сын. Она предложит оплатить хотя бы часть, но он будет настойчив – как же приятно! Она воспитала настоящего мужчину. Рыцаря. С детства внушала ему, что настоящий мужчина всегда платит за свою женщину. А главная и всегда первая его женщина – это мама.

Телефон тренькнул сообщением. Ляля пробежала глазами по экрану. «О, объявился, – усмехнулась она, – ну пусть дозревает», – и даже не стала открывать сообщение.

Через три часа квартира, стол и Ляля были наполнены праздничным предвкушением. На кровати водрузилось изысканное шелковое покрывало с лаконичным золотым шитьем. С мебели были убраны все лишние безделушки и выставлены фотографии сына в красивых серебряных рамках. Стол, украшенный светло-бежевой скатертью с кружевной набивкой по краям, ломился под кулинарными шедеврами. В центре поместился пирог с мясом, рядом стояли два салатника: в одном тонкой соломкой был нарезан салат с языком и огурцами, а в другом – креветки с грейпфрутом и рукколой, по бокам – нарезки мясных и рыбных деликатесов и капрезе, в котором сахарные помидоры перемежались кусочками моцареллы и были спрыснуты каплями домашнего песто. В духовке ждала своего выхода запеченная курица. На десерт Ляля припасла творожные конвертики, которые часто готовила сыну в детстве. Сама Ляля надела ситцевое платье с запахом и поверх фартук. Она специально не сняла фартук – так образ получался более теплым. Волосы она собрала в пучок, выпустив из него несколько прядей. На ногах лодочки на каблуках – сын все же не должен забывать, что перед ним не мама-наседка, а женщина. Пусть видит и ценит, она – прекрасная мать и может уделить ему время, но она не станет нянькой его детям.