Рыжие сапоги

Глава 1

Алина сидела за столом в углу легендарного клуба «Кризис жанра». Это место по своей популярности не уступало «Пропаганде» – многометровые очереди по пятницам выстраивались от самой трамвайной остановки. Публика собиралась разношерстная – от девочек, явно ищущих папиков, до маргиналов, которые действительно пришли послушать музыку. Стол был плотно заставлен посудой с объедками, разнообразными бокалами, пустыми и недопитыми, бутылками с алкоголем на любой вкус и грязными пепельницами. Из колонок неслось надрывное Believe me I just don’t care. Эта песня за полгода стала абсолютным хитом, хотя и не победила на Евровидении.

Сегодня собрались почти все девочки с работы, ее двоюродная сестра с подружками, незнакомые барышни, которых притащил брат, кто-то пришел со спутниками, и когда вечером они собрались за столом, сидели вплотную. Те, кому на этом застолье было неловко, делали вид, что им не голодно. Остальные лихо выпивали и хватали ту еду, до которой могли дотянуться. Все странности компании вуалировала громкая музыка.

Когда диджей начал ставить хиты типа «Ты вышла из мая» и «Земля в иллюминаторе», любительницы танцев потянулись к сцене, ритмично раскачивая бедрами, притопывая высокими каблуками и зазывно улыбаясь потенциальным кавалерам.

К рассвету народу за столом еще поубавилось: кто-то уехал домой, кому-то нашлась пара. Алина устало махнула брату, который, хорошо набравшись, выходил из зала с высокой блондинкой. Ей же не хотелось домой. Каждую пятницу она собирала тусовки в модных клубах. Ее не особо заботило, знакомы ли участники между собой, есть ли у них общие интересы, хотят ли большую или маленькую компанию. Она в этом видела свою миссию – знакомить и объединять людей. А может, сама пряталась от одиночества и скуки. Ее жизнь нельзя было назвать скучной, но была в Алине странного рода внутренняя пустота. Она не могла ее заполнить. В детстве, когда мать уходила во вторую смену на швейную фабрику и оставляла Алину одну дома, звуки пустой квартиры сильно пугали ее. Она сидела в оцепенении, боясь шелохнуться, пока не смаривал сон. В этой тишине она словно не могла думать, вместо мыслей в голове звучал непрерывный «пи-и-и-и-ик» – как ровная линия на мониторе, когда больной умирает. С тех пор Алина всегда окружала себя людьми – пусть они не подходили ей или были не интересны, иные вообще использовали ее для своей корысти, но Алина настойчиво поддерживала общение с любым, кто не игнорировал ее. Могло показаться, что нет людей, которые ей неприятны, но вместе с тем невозможно было определить, кого Алина считает истинными друзьями.

Ее жизнь так похожа на сегодняшнее застолье, куда она пригласила людей, с которыми не обменялась даже дежурными фразами. Но на нее никто не обижался. Все выглядело органично: народу битком, музыка оглушает, орать через стол неудобно, и, в конце концов, важно же, что тебя пригласили. А приглашать Алина умела. Она была продавец от Бога и легко находила нужные слова. Кому-то нужна была компания, кому-то важный человек в этой компании, кто-то сам хотел быть важным человеком. Алина метко попадала в амбиции и интересы, поэтому ее пятницы всегда были полны людей.

Рядом с ней откуда-то из полумрака присел немолодой мужчина. Надо отметить, что в свои двадцать восемь Алина нравилась зрелым мужчинам – еврейская кровь придавала ее внешности домовитость, которую ищут те, кто постарше, кто уже хлебнул от капризных красоток с безупречными формами. В Алине было едва уловимое, почти материнское снисхождение. Мужчины будто чувствовали, что в ее компании можно выпить и рассказать матерный анекдот. И Алина не закатит глазки, а тоже посмеется. И при этом, она не «свой парень» – ее внешность вполне тянула на роковой типаж. Длинные темные волосы, большие, почти черные глаза, нос с греческой горбинкой, выразительная складка над губой, ровные белые зубы. Алина не была худышкой, но все было на месте – грудь, талия. Бывает, что лишний вес у женщины скопится в одном месте и портит всю фигуру – худая, а живот выпирает. Алине природа сделала подарок – в любом весе выглядеть пропорционально и сексуально.

– Скучаешь? – пьяно улыбаясь, начал было мужичок.

Несмотря на помятый вид, в нем угадывалось материальное благополучие. Алина быстро приметила дорогие часы, манжеты с запонками, туфли ручной работы. Под расстегнутым воротом белой рубашки блестела толстая золотая цепь. Алина растянула губы в улыбку и, чуть повернув голову, позвала через плечо:

– Тоня, – точно с такой интонацией, как звали «Людку» в «Любовь и голуби», – Тонь, по-моему, это к тебе.

Мужичок от неожиданности молча уставился на Тоню. Он не понимал – его вроде не отшили и в то же время даже не удостоили ответом. Тоня, сидевшая через стул, уже перебралась ближе. Худенькая, в обтягивающих джинсах со стразами, с длинными русыми волосами, уложенными в вялые локоны, она сверкала глазами и демонстрировала интерес. Алина и Тоня работали вместе, и Алина точно знала, какие мужчины в фокусе у ее подруги. Состоятельный, желательно не слишком умный (у Тони был ограниченный кругозор), щедрый и вовсе не обязательно свободный.

– Антонина, – она протянула ему тонкую кисть с множеством мелких колечек и браслетов. – А мы с Алиной вместе работаем, – защебетала она. Мужичок неуклюже взял руку и закивал. – А вы какими судьбами? Что-то я вас за столом не видела.

– Да я с ребятами с другого стола, – он махнул в сторону сцены.

– А я-то думала, – протянула Тоня, разглядывая компанию у сцены. Там сидели еще трое – такие же подпитые, в не свежих, но дорогих, костюмах, располневшие от сытой жизни и ищущие приключений на вечер. Точнее, уже на утро.

– А вы, Тонечка, только за своим столом отдыхаете? Так мы это быстро исправим, – и мужчина махнул своим знакомым рукой, приглашая переместиться. – Меня, кстати, Володя зовут.

– Очень приятно. Ой, какая песня! – и Тоня закачала головой в такт музыке. Не спрашивая, она решительно взяла Володю за локоть и потянула в сторону сцены.

Алина несколько минут наблюдала за танцполом, где Тоня старательно исполняла современные па, то прижимаясь к новому знакомому, то отстраняясь от него, видимо, чтобы он смог полюбоваться. Алина знала: дальше Тоня под предлогом подышать воздухом вытащит его на улицу, чтобы оценить автомобиль и обсудить ключевые детали: женат – не женат, жилье-работа. Если резюме подходящее, Тоня предлагала переместиться в более уединенное место, если же нет, она ловко включала звонок на своем телефоне и разыгрывала разговор с няней, которая сообщает, что ребенок страшно затемпературил, и ей нужно срочно вернуться домой. Она считала, что такой способ избавляет ее от обид нежеланных знакомых.

Алина спустилась в уборную. На выходе ее встретила воодушевленная Тоня.

– Все, Аль, я уехала. Представь, у него «Кайен». И он не женат! Алька-а-а, – протянула Тоня, – кажется, это мой шанс. Он не быдло, по разговору – культурный, начитанный.

– Это ты за последние пять минут выяснила? – прищурившись, с ноткой сарказма спросила Алина.

– Да брось, – беззлобно отозвалась Тоня, – он там что-то процитировал или пошутил, я не разобрала, а переспрашивать неудобно было.

– Ну, главное, чтобы в машине удобно было, – они обе засмеялись. – Пойдем, провожу тебя. Хоть номера машины посмотрю, а то вдруг он маньяк.

Девушки обменяли в гардеробе номерки на одежду и, накинув пальто, поднялись к выходу. Володя курил со своими товарищами. Заметив Тоню, он поспешно попрощался с ними. Перекинувшись шутливыми любезностями с Алиной, Володя галантно усадил Тоню в автомобиль и сел за руль. В начале нулевых пьянство за рулем еще не было страшным грехом, и многие приезжали в клубы на машинах. Агрегаторы такси появятся лишь годы спустя, поэтому считалось, что сесть за руль нетрезвым безопаснее, чем уехать с частным водителем посреди ночи.

Алина махнула рукой отъезжающей машине и закуталась в пальто поглубже. Ноябрь подходил к концу, и по ночам стоял минус. Девушка достала из сумочки телефон, экран по-прежнему пуст. Саша не звонит и не пишет. Ее бывший уже бы извелся. Он вообще не выносил клубы: если они ходили вместе, он ревновал ко всем, с кем она находилась на расстоянии ближе метра, а если он оставался дома – было еще хуже. Звонки и сообщения шли непрерывным потоком, и стоило не ответить, через полчаса он являлся с выяснениями.

Бывший и Саша были полными противоположностями друг другу, и если бы кто-то взялся составлять список положительных и отрицательных качеств этих мужчин, ни одна графа не совпала бы. Бывший относился к категории селфмейд – свой бизнес он начинал в Твери в полуподвальном закутке, торгуя секонд-хендом. Потом он начал встречаться с девочкой-дизайнером, вот у нее и появилась идея открыть свадебный салон. Что-то она шила сама, бо́льшую часть закупали по дешевке в Турции. В девяностые этот турецкий ширпотреб казался изысканным, и очень быстро маленький салон превратился в сеть из трех крепких магазинов. Они даже начали заниматься организацией свадеб. Но на свою беду девочка-дизайнер решила нанять менеджера по пиару. Идея была в том, чтобы открыть магазины в соседних Торжке и Клину, но появившаяся Алина замахнулась на Москву. Тем более, швейное дело ей было знакомо с детства. Она так бойко начала пробивать рекламные площадки и места под аренду в столице, что бесповоротно очаровала бывшего. Девочку оставили дизайнером в Твери, а Алина, отыграв пышную свадьбу с королем свадебных салонов и прихватив с собой маму в качестве швеи и помощницы с будущими внуками, укатила в Москву. Правда, там их ждало разочарование. Бывший оказался мелковат для сурового столичного бизнеса, они смогли открыть лишь один салон, который вытягивал все соки из тверских магазинов. Через два года Алина подала на развод, устроилась в сеть салонов мобильной связи и отправила маму домой.

Что до Саши – наследник династии. Его дед был не просто известным художником, его вписали в энциклопедию искусств и изучают в институтах как родоначальника современных направлений. Отец всю жизнь работал театральным режиссером, тоже почитаемым. На стыке девяностых-нулевых, когда театр умирал, он умудрился стать собственником кинотеатра и пробить финансовую господдержку на его перестройку под театральную площадку. Так появился его личный театр, где он экспериментировал на злобу дня, неплохо зарабатывая. Мать – в молодости актриса, выйдя замуж, последовала семейной традиции: муж творит, жена – очаг. Сашу растили как наследника, как носителя гена одаренности, если не гениальности. Он закончил ГИТИС, но идти в папин театр не спешил. Вместо этого он выпросил денег, напряг семейные связи и начал снимать кино. Фильм получился замысловатым, но теперь Саша всем представлялся кинорежиссером и сценаристом. Он был избалованным вниманием, эгоистичным и обидчивым. Женщин любил, но только красивых и чтоб не доставляли хлопот. Никогда не тратился на подарки, но мог сделать красивый жест на глазах у знакомых, оплатив такси или вручив несколько купюр со словами «купи себе что-нибудь нарядное». Никто в его окружении не смог бы упрекнуть его в скупости, и только его подружки знали, что он легко забывал проявлять внимание, когда это действительно требовалось, а если доходило до выяснений, так и вообще требовал вернуть все, что потратил.

Они познакомились, когда Алина решилась на отчаянный шаг – снять рекламный ролик для свадебного салона. Тогда любой уважающий себя бизнес стремился на телевидение, это был показатель успеха и востребованности. Но даже самый нелепо склеенный ролик в непрайм-тайм стоил баснословных денег. Алина, вдохновленная рекламой «Персоны», где «лучшие руки трудоустроим», уже мечтала об известности в духе «лучшие невесты у нас». Она приехала на встречу с коммерческим менеджером обсудить количество и время выходов ролика, а Саша ошивался неподалеку в поисках работы. Тусовка нужных людей часто определяла, кто и что будет снимать, выпускать и сколько на этом зарабатывать. Фамилия фамилией, но Саша искал собственной славы и очень стремился оказаться в нужное время с нужными людьми. Алина понравилась ему сразу. Потом он будет часто говорить ей: «В тебе все, как я люблю». Правда, со временем станет добавлять к этому: «Только с характером не повезло».

Они разговорились в коридоре, спустились в кафе и проболтали там полтора часа. Алина была очарована. Такой не похожий на всех, кого она знала. Ироничный, галантный, так спокойно рассуждает на любую тему и так уверенно ухаживает. Господи, да он воплощение ее самых смелых фантазий! И он заинтересован: пригласил – нет, не в кино, или там банально в ресторан, он пригласил на выставку современного искусства и обещал достать билеты в самый модный московский театр. Это, конечно, почти невозможно и только «своим», но Саша сможет, ведь его отец главреж этого театра.

Закрутилось все так естественно и быстро. Сашина компания одобряла, некоторые подходили и намекали, что она задержалась дольше остальных, а это не просто так. Алина тонула, летала, купалась в страсти. Они не могли наобнимать друг друга, каждое мгновение рядом ей хотелось коснуться его, назвать ласковым именем, ей словно не хватало слов, чтобы объясниться ему в любви, а в секунду расставания она уже грезила следующей встречей.

Через три месяца бурных свиданий в гостиничных номерах Алина забрала из ЗАГСа свидетельство о разводе, а еще через три месяца Саша предложил познакомить Алину с мамой. И это была не та встреча, где взрослый сын представляет маме свой выбор, это были смотрины, от исхода которых зависела судьба их отношений. Именно мама решала, достаточно ли хороша девушка, чтобы отношения перешли в серьезную и длительную фазу.

Конечно, тогда Алина всех тонкостей не знала, но волновалась страшно. У нее даже затряслись руки, когда они вошли в трехэтажный особняк в самом центре Москвы. На каждом этаже было всего по две квартиры. Их давали очень заслуженным работникам искусства Советского Союза, и в каждой квартире было не менее шести комнат. Алину поразила эта квартира, полная картин, антикварной мебели и запахов музейной затхлости, красивой лепнины на потолках и огромных двустворчатых дверей. Одна из комнат была дедушкиной мастерской, которую превратили в мемориальную домашнюю галерею. Также имелась гардеробная. В то время Алина даже не могла представить, как можно целую комнату превратить в шкаф. Три спальни – у каждого своя. И зал – для приема гостей и семейных обедов. По стенам комнат и коридоров были развешаны картины, дедушкины и подаренные ему современниками, известными и не очень. Стол в зале, круглый и огромный, занимал две трети комнаты. Шкаф со стеклянными дверцами ломился от изобилия фотографий и памятных сувениров. Вот дедушка с Хрущевым, принимает из рук руководителя ЦК КПСС государственную награду, вот он же по-дружески обнимает молодого композитора Щедрина, а рядом фотография Плисецкой в костюме Сююмбике и подпись: «С любовью великому мастеру».

Сашина матушка неслышно подошла к зачарованной Алине как раз в момент, когда та разглядывала балерину:

– Отец моего мужа в последние годы жизни руководил художественно-декоративной частью Большого и участвовал в создании многих декораций и костюмов. Майя Михайловна и Родион Константинович часто бывали в этом доме, – мать снисходительно глянула на кивающую Алину и продолжила: – А это, – она достала фотографию своего мужа рядом с ухоженной, строго одетой женщиной, – а это Сашулин папа с Екатериной Алексеевной Фурцевой. Он тогда поставил Гамлета на Таганке, и этот триумф она, конечно, тоже оценила. А вот еще одна интересная фотография, – отодвинув передние рамки, мать достала небольшое черно-белое фото. Молодой мужчина и женщина, в которой угадывалась Людмила Гурченко. Алина невольно хмыкнула и тут же смутилась за свое недоверие. – Да-да, это она, – уловив интонацию гостьи, продолжила мать, – Люся Гурченко. У Станислава Игоревича был с ней роман в юности. Люся часто бывала здесь, а это, – она обернулась к столу и бережно дотронулась до плетеной скатерти, – ее подарок. Вы, наверное, слышали, она много шьет. Свои костюмы, интерьерные вещицы.

Алина разглядывала скатерть и не могла избавиться от мысли: смогла бы она хранить подарки и фотографии бывшей, пусть даже такой великой. Тем более такой великой. На видном месте…

– Вы, наверное, думаете, как я могу так спокойно об этом говорить? – и в голосе этой властной женщины Алина услышала не вопрос, а поучение. – Это часть жизни моего любимого мужа. Красивая и важная часть. Люся очень повлияла на его творчество, и если бы не их разрыв, мы бы никогда не увидели на сцене такого пронзительного Раскольникова. Я тогда играла Сонечку и впервые в жизни поняла, как личная драма режиссера может сотворить чудо на сцене.

Она театрально вдохнула, подняв подбородок и чуть отвернув голову. На секунду задержала дыхание, прикрыв глаза подрагивающими ресницами, и выдохнула, словно собираясь с силами после глубоких переживаний. Алине захотелось обнять эту красивую женщину, полную достоинства и ответственности за то, чтобы все, даже самые интимные, и, может, неприглядные, детали биографии великого рода звучали как драматургические кульминации, без которых спектакль обречен.

– Елена Васильевна, вы… – Алина запнулась и потупила взгляд.

Но именно этот ее порыв стал поворотным в их знакомстве. Мать будто поняла, что эта девочка – простая, без роду и денег – чувствует главное. Миссию женщины рядом с наследником рода. Любая другая – актриса или просто телевизионщица, среди которых, по мнению Елены Васильевны, сплошь выскочки, готовые идти по головам, – такие только при упоминании фамилии начинают трястись от вожделения славы и денег. У Алины не яркая, но милая внешность – с ней удобно выходить в свет, не отвлечет внимание, но дополнит образ творческого мужчины. Возможно, она недостаточно начитанна, но, в конце концов, сколько раз ей, Елене Васильевне, с ее блестящим образованием и тысячами заученных строк, приходилось демонстрировать эрудицию – не так много, чтобы при выборе пары для сына это стало проблемой. Тем более, современная молодежь не отличит Пушкина от Лермонтова, куда там до изысков переводов Шекспира – Пастернак, Маршак… «Рассеянный с улицы Бассейной» – вот, пожалуй, и все про Маршака…

– Расскажите о своей семье, Алина, – мягко улыбаясь, попросила Елена Васильевна, когда они втроем сели за стол.

– Ну, мама, – нарочито недовольно произнес Саша.

– А что такого? В конце концов, мы ведь именно для этого сегодня встретились, правда, Алиночка? Вы же совсем не против моего любопытства?

– Нет, конечно нет, Елена Васильевна, – в голосе Алины звучали заискивающие нотки. – Я родилась в Твери, и моя мама швея. Кстати, ее платья были бестселлерами в наших салонах.

– Салонах? – подняв бровь, Сашина мать пристально посмотрела на Алину.

– Да, – отозвался Саша, – я тебе не говорил, у бывшего мужа Алины было что-то вроде свадебного салончика.

Сашино лицо исказила презрительная ухмылка. Он бесконечно завидовал любому, кто мог зарабатывать, не опираясь на связи или состояние семьи. И всегда хватался за возможность обесценить таких людей. А в случае с бывшим Алины это было легко и естественно.

– Не знаю, что там за бизнес у него в Твери. Наверное, там можно продавать секонд-хенд в подвале и называть это бизнесом, но в Москве получилось полное фиаско. Он развелся с Алиной и смылся в Тверь, оставив ей юридические и финансовые хвосты. Все так, милая?

Алина только кивнула. Ей казалось, что история с бывшим мужем должна прозвучать с бо́льшим достоинством, но раз Саша решил рассказать матери именно так, значит, он знает, как правильнее.

– Что ж, – Елена Васильевна вытянула губы трубочкой и акцентно переложила чайную ложку со стола на блюдце, – то, что вы были замужем, скорее плюс. Целомудренность сейчас вызывает больше вопросов, чем развод. Да и то, что вы испытываете финансовые трудности рядом с мужчиной или из-за него, это тоже хороший опыт. – Она снова улыбнулась Алине.

– Да, вы правы.

Алине хотелось добавить, что бизнес был не таким уж и плохим, и юридические и финансовые хвосты означали лишь закрыть ООО и заплатить последний налог, на что бывший оставил достаточную сумму. Но она лишь ответно улыбнулась Елене Васильевне.

– А ваш папа? – вдруг спросила Сашина мать.

– Мои родители в разводе, – Алина невольно начала заправлять прядь волос за ухо, – я почти с ним не общаюсь. Он экскурсовод.

Отец Алины и правда в то время был экскурсоводом. Потому что больше никуда не мог устроиться после освобождения. Он отсидел четыре года. До этого отец работал преподавателем истории в ТГУ, и у него закрутился роман с одной из студенток. Когда ее мать узнала об этом, его посадили – девочке не было восемнадцати.

– О, а я и не знал! – Саша запихнул большой кусок пирога в рот и продолжил: – М-м, это же вжуть как инте…гесно..

– Сынок, что за моветон!

– Мам, ну ты так вкусно готовишь, что хочется откусить побольше. Как там дед говорил, большому куску рот радуется?

– Ладно-ладно, – мать с умилением смотрела на Сашу, – в конце концов, все ж свои, – и она перевела взгляд на Алину.

– Елена Васильевна, поде́литесь рецептом? Никогда не видела Сашу с таким аппетитом, – Алина ненавидела, когда мать или свекровь делились с ней своим кулинарным мастерством, но здесь этот избитый ход был так кстати.

– Моя девочка, – Елена Васильевна вдруг сделала серьезное лицо с налетом философской грусти, – если у вас с Сашей дойдет до свадьбы, мне придется поделиться с тобой многими рецептами, и большинство из них, как ты понимаешь, отнюдь не кулинарные.

Через три месяца Алина с чемоданами стояла на пороге Сашиной спальни, внимательно слушая Елену Васильевну. Инструктаж был подробным и включал все нерушимые правила жизни в этом доме. Как кого следует называть, то есть никаких зайчиков – Алина и Саша. В спальне – как угодно, в местах общего пользования – только так. С семи до восьми санузлом пользоваться нельзя, это время для родителей. Можно воспользоваться гостевым, но в нем есть только рукомойник. Ванна одна, ведь когда делали ремонт, никто не рассчитывал жить двумя семьями. «Вот когда и если вам выпадет привилегия сделать в этой квартире ремонт, конечно, предусмотрев мемориальную комнату отца, тогда и будете думать, делать вам две ванные, чтобы уже вашим детям было удобнее приводить в дом возлюбленных, или нет». Последнее было сказано с нажимом.

Также было строго объявлено время приемов пищи, между которыми пользоваться кухней нельзя. Можно заказывать еду из ресторанов, но только не вонючую, есть в своей спальне и выносить пакеты из нее на помойку. Захламлять общее мусорное ведро этими коробками нельзя. После девяти вечера громкость телевизора не может превышать отметки десять на пульте. Позже Алина убедится, что такая громкость – почти немое кино. Но это были цветочки. Дальше Алине предъявили требования к домашнему внешнему виду, который не допускал никаких футболок, лосин и халатов, нечесаных волос по утрам. Колени и декольте открывать запрещено. И находиться в общих комнатах в присутствии родителей без видимой причины и интереса с их стороны – тоже. Так Алина стала официальной Сашиной девушкой.

Глава 2

«Телеbizz – наши цены за…бись!» Баннер с провокационным слоганом красовался на фасаде их флагманского салона. В самом сердце Москвы, на Тверской, на темных гранитных плитках величественного дома советской элиты теперь был растянут этот пошлый желтый плакат. Огромный, два на три метра – так, чтобы водители на светофорах могли прочитать все рекламные подробности. «Нормальные люди посмеются, ханжи возмутятся – наша задача зацепить каждого, облизать и обобрать», – так говорил собственник сотового оператора Telebizz Стас Глухов. Он сплошь состоял из провокаций и противоречий, любил эпатировать своим внешним видом, мог устроить сцену и материть сотрудников при клиентах, а потом тут же подарить всем присутствовавшим мобильные телефоны в качестве извинений. Алина считала его коммерческим гением. Его появление заставляло людей замирать и любоваться. Или бояться. Восхищаться или остервенело ненавидеть. Этот слоган появился на их рекламе год назад и имел эффект цунами, где каждая волна сильнее предыдущей. Радиостанции отказывались выпускать ролик даже с запикиванием, но нашлись и те, для кого деньги не пахли. После первых пяти эфиров продажи выросли в десятки раз, а через полгода сеть вошла в тройку лидеров сотовых операторов.

Алина привычно глянула на баннер. Дважды в день она посылала в офис отчет о состоянии рекламы. Утром – висит ли она ровно и чистое ли полотно. Вечером – работают ли гирлянда и прожекторы, освещающие желтый шедевр.

Она зашла в салон. Пусто – как всегда первая, только уборщица громыхает ведрами в подсобке. У Алины теперь был простой выбор: либо принимать полноценный душ и приезжать на работу с красивой укладкой, но на час раньше открытия, либо спать подольше и начинать вместе со всеми, но терпеть несвежесть тела, стесняясь лишний раз широко жестикулировать. Алина уже просила Сашу хотя бы подумать об отдельном жилье, но он отказывался наотрез. Ей казалось, что его семье нравится мучить ее, причем Саше даже больше остальных.