Рыжие сапоги

Алина скинула пальто. Черное, приталенное, со вставками тиградо – длинного, с завитками ворса овчины, пальто купил бывший. В Москве, задорого. Он действительно хотел, чтобы Алина выглядела как королева. Сейчас ничего подобного она купить не может. А Саша? Саша уже провел ревизию ее гардероба: два слишком откровенных, по его мнению, платья отправились в чемодан со словами «если разбежимся, можешь носить что угодно», остальное устроило. Однажды он пошутил, как удобно брать бывшую жену шмоточного спекулянта, не нужно тратиться на одежду. Ее бесили и обижали его шутки, его нежелание хоть в чем-то пойти навстречу, сарказм про бывшего и ее работу. «Работа для оборзевшей лимиты», – так он однажды выразился. Он будто выделял ее из массы «недоучек», подчеркивал, как ей должно быть сложно среди них. Но очень скоро Алина стала стесняться рассказывать о компании, в которой работала, о своей должности, которой гордилась, о малой родине и вообще старалась помалкивать, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Она присела на крутящийся стул за стойкой и ткнула пальцем в кнопку включения компьютера. Сегодня все менеджеры салонов должны прислать отчет по продажам. Ведь завтра корпоративное интервью, и от нее ждут экстремальных цифр. Глухов много раз подчеркивал на планерках, что салон на Тверской должен быть не просто самый проходимый, но и эталонный по всем показателям. Он его использовал в качестве аргумента в переговорах с поставщиками, франчайзи, инвесторами. Этими цифрами пользовались в отделе кадров и на всех корпоративных тренингах, к ним в салон присылали на стажировки, и сама Алина многократно выезжала на другие точки, чтобы преподать мастер-класс. Глухов уже дважды намекал на повышение. Должность руководителя отдела продаж, в народе РОПа, открывала большие перспективы.

Алина методично сводила суммы из софта с кассовыми отчетами. Пока все складывалось в более или менее предсказуемую картину. Но вдруг что-то неприятно кольнуло, и Алина поднялась на несколько экселевских строк выше. Нет, ей не показалось. Поднимаясь выше и выше, она сравнивала цифры. В голове крутилось: «Нет-нет, только не это…», сердце уже пульсировало у горла. Она прекрасно знала, насколько высоки шансы воровства. Система контроля не безупречна, в ней слишком много слепых зон. Алина уже прошла свое «разбитое сердце управляющего». На Тверскую ее перевели с Долгоруковской. Ей так нравился коллектив маленького уютного салона – два продавца и завскладом. Все такие хорошие девчонки. Совместные чаепития в подсобке, истории из личной жизни – они так сблизились за полгода. С одной из них Алина регулярно выходила в клубы по пятницам, и они ночевали вповалку в ее съемной квартире, где некоторое время она жила до переезда к Саше. Казалось, они подружились.

Воровство вскрылось случайно, Алина просто услышала отрывок разговора. Девочки продавали телефоны, которые предназначались для акции, без скидки. Клиент платил полную стоимость, а в программе телефон проводили со скидкой. Вот эту разницу они и делили. Алина просмотрела видео за предыдущие дни и даже не смогла понять, что ее ударило сильнее. То, какие суммы шли мимо кассы, и ей сразу стало понятно, почему премии, которые она выбивала в офисе, девочки встречали с прохладцей, или то, как лицемерно эти люди улыбались ей в глаза, ежедневно подставляя под увольнение. Развязка была стремительной, Алина представила все видеозаписи и отчеты в офис и лично объявила им об увольнении. «Подружки» плакали, но ни одна не извинилась перед Алиной.

В этот раз схема была посложнее: в системе продавцы подключали дорогие тарифные планы, а по кассе пробивали самый дешевый. Алина с замирающим сердцем открыла данные за предыдущий месяц. То же! Она прошляпила, не обратила внимание. Так, октябрь, сентябрь… Август – чисто. Что же случилось в сентябре? А-а, в сентябре пришел красавчик Толя. Алине он сразу показался слишком смазливым и болтливым. Она горько вздохнула, бесцельно бегая курсором по монитору, потом встала и направилась в подсобку за кофе. Нужно было подумать, как лучше это подать в офисе. Почему-то ее не оставляло чувство, что в этот раз финал будет сложнее.

Салон был двухэтажным, и второй этаж, организованный как балкон, с которого можно наблюдать происходящее внизу, очень нравился Алине. Быть не сразу на передовой с клиентами, а видеть, как справляются продавцы, и включаться только в сложных ситуациях. Алина любила продажи, но рутинные симкарты и дешевые телефоны ее выматывали. То ли дело клиент, пришедший за дорогим Nokia! Преодолеть все его сомнения и видеть счастье обладания новеньким устройством. Алина знала: нет ничего сильнее желания купить дорогую вещь, если человек уже держит ее в руках. Одень невесту в самое дорогое платье, которое ей к лицу, – деньги всегда найдутся. Люди сокращают бюджеты на еду или украшение стола, берут дополнительные кредиты, но всегда находят путь к той вещи, которая дает им ощущение значимости.

Алина никогда не продавала вещи, она всегда продавала статус. Вот зашел нувориш в костюме – «о, этот телефон берут в основном бизнесмены, очень богатые люди… кстати, в ваших руках выглядит элегантно». Или молодой студент с заначкой от родителей – «с этим телефоном все девушки будут вашими». А вот дамочка, явно скучающая домохозяйка с Рублевки в поисках дорогих аксессуаров – с ней просто заискивать. Постсоветский сервис еще так уязвим, большинство продавцов не представляют себе, что обслуживать – это в том числе спуститься на ступень ниже перед клиентом, не уронив достоинства. Люди, генетически привыкшие, что продавец – это больше, чем обычный человек, это доступ к дефициту, связи и деньги – вдруг сталкиваются с покупателями, которые были за границей, у которых в сотни тысяч раз больше и денег, и связей. И выходит с обеих сторон раздражение. Поэтому на своих стажировках Алина всегда говорила: «Секрет успеха прост: улыбайтесь и не делайте клиенту одолжение. Работайте с ним так, как если бы он делал одолжение вам». Однажды Алина прочитает эту фразу в книге Глухова. Он издаст книгу о себе. И присвоит эти слова, даже не упомянув Алину, потому что она так и не станет его РОПом.

Глава 3

Планерка длилась уже третий час. Это было ежегодное и довольно мучительное мероприятие. В конце ноября или в самом начале декабря каждый менеджер подводил итоги своей работы, сравнивал результаты с поставленными год назад целями и получал обратную связь от своих коллег. Резюмировал эту прилюдную экзекуцию лично Глухов. Он выбрал это время не случайно – идеально для мотивации продаж в декабре, самом лакомом сезоне для любого бизнеса.

Такие интервью делились на несколько дней – по округам Москвы. Сегодня был день ЦАО, приехали пять флагманов, остальные салоны с мелкими выручками представляли «кустовые» менеджеры – по восемь салонов. Их было еще десять человек. На планерке присутствовали руководители отделов – склада, кадров и рекламы. Для новичков творился сущий ад, сотрудники поопытнее знали, что увольнений обычно не следует, но несколько унизительных минут выдержать все же придется. Глухов никогда не хвалил – тактика была предельно проста: справился – повезло, или цели были занижены, или обстоятельства удачно сложились. Обычно никто не мог сформулировать свой вклад в выполнение плана, а это автоматически переводило менеджера в пассивную позицию. «Вы не проактивны, вы в пассивной позиции», – этот любимый пассаж Глухова стал притчей во языцех. А если план был не выполнен, тут уж Глухов не скупился на всевозможные эпитеты, означавшие непродуктивную деятельность и слабые профессиональные качества.

– Что вы тут перекладываете листочки? Что вы в них пытаетесь найти, свои мозги? А может, хоть какой-то управленческий результат?! – между своими язвительными вопросами Глухов делал паузы. Тишина и духота распирали стены его просторного кабинета. Девочка, которой был адресован этот сарказм, сидела с уже пунцовым лицом.

– Но я… я просто хочу сказать, что последний квартал мы закрыли с приростом в пятнадцать процентов, – казалось, она вот-вот задохнется от волнения.

– Что? Вы сама идиотка? Или меня за идиота держите? Ваши пятнадцать процентов – это долбанная инфляция! Закрыли они с приростом, – передразнил он. – Все по вашему кусту, идем дальше. Алина.

– Да, Станислав Юрьевич, – она выпрямилась на стуле и приподняла документы вертикально, стукнув увесистой стопкой по глянцевой столешнице. – У нас тоже общий прирост составил пятнадцать процентов, – присутствующие смотрели на нее как на самоубийцу, на лице Глухова было что-то вроде искреннего недоумения. Он ухмыльнулся, но прежде, чем опомнился, Алина продолжила: – Да, но это не значит отсутствие результата. За последние полгода у нас снизилась проходимость, это связано с тем, что сеть запустила еще один салон в Камергерском. Оба салона для сети дают больше, но для Тверской это внутренний конкурент. Таким образом, поток упал, а выручка выросла. Это значит, что вырос наш средний чек. Мы стали продавать более дорогие телефоны и больше аксессуаров к дешевым.

«Шах и мат», – пронеслось в ее голове, когда она передавала распечатки Глухову и остальным. Глухов внимательно изучал бумагу. Наконец он оторвался от листка и посмотрел на нее, приспустив свою тонкую оправу на нос.

– Что ж, – он подбирал слова, – впечатляет.

Дальше воцарилось молчание. Когда потом Алина будет вспоминать детали роковой планерки, она поймет, что Глухов ждал именно Толиной истории. Он был готов и принял не спонтанное решение.

– У нас случилось сокрытие выручек, – твердо произнесла Алина.

Она было открыла рот, чтобы продолжить, но Глухов резко перебил ее.

– А вы уверены, что хотите это обсуждать публично?

– Ну как же, – на секунду замялась Алина, – эта схема будет полезна коллегам, чтобы знали, на что обращать внимание.

– Еще раз, – Глухов смотрел на нее, как если бы говорил: «дура, заткнись немедленно», – вы уверены, что не ошиблись? Очевидно, что эти грабли вам мерещатся везде. Но вы точно все проверили? У вас прекрасные показатели, выдающиеся личные продажи. А знаете что? – он резко улыбнулся, словно ему в эту секунду пришла гениальная идея. – Раз вы так прекрасно справились с Тверской и утверждаете, что это ваша заслуга, давайте-ка мы вас переведем в Камергерский! Поднимите выручки и там! Докажите нам, что это не случайность. Как вам идея? – он обвел хитрым взглядом людей в кабинете.

Многие прятали глаза – все понимали, что происходит что-то плохое. Никто не знал истинной картины. Этот перевод – как наказание, как игра «на слабо» – ничего хорошего не сулил. Лишь некоторые новенькие менеджеры, не знакомые с Алиной лично, закивали: мол, да, хорошая идея, а что такого…

Алина молчала. Хорошо зная манеры Глухова, она не хотела оправдываться или доказывать. Зачем? Дать ему повод глумиться дальше?

– Хорошо, – ей хватило выдержки говорить без истерики, без подступающих слез. В детстве она два года ходила в музыкальную школу и всегда помнила наставления своей учительницы: «Во время выступления ты можешь ошибиться сколько угодно раз, но финальный аккорд должен прозвучать по-королевски». – Я вас услышала. Я не, – она выделила голосом «не», – не уверена, что сопоставила данные верно, и я готова доказывать свою эффективность где угодно. Мне можно ехать прямо сейчас? – она аккуратно сложила документы стопкой перед собой и посмотрела Глухову в глаза.

– Можете ехать прямо сейчас – произнес тот скороговоркой. – Перерыв. Двадцать минут.

Все начали выходить под пристальным взглядом Глухова. Многие посматривали, как Алина укладывает сумку, как она натянутой струной выходит из кабинета. В коридоре ее догнала Тоня.

– Что случилось-то? Я ничего не поняла. Он за что так с тобой? – она уцепилась за локоть Алины, пытаясь ее притормозить.

– Тонь, – они остановились, и Алина вздохнула, пытаясь отдышаться от напряжения, – представь, сама не знаю. Помнишь того смазливого Толика? – Тоня кивнула. – Вот, в его смены нашла. Долго объяснять не буду, мутил с тарифами. Просто прикинь, он с каждого тарифа по пятьдесят рублей себе в карман складывал. При нашей проходимости в сорок клиентов это две тысячи за смену. Можешь себе представить, сколько он сделал за свои пятнадцать смен.

– Тридцать? – недоверчиво переспросила Тоня.

– Да, – открыв пошире глаза, подтвердила Алина. – У меня со всеми премиями десятка выходит, я радуюсь.

– Так, ну допустим, – проглотив эту информацию без комментариев, продолжила Тоня. – А Глухов-то почему так среагировал? Вы уверены – вы точно уверены, – спаясничала она. – Толя, говоришь? – Молча и пристально глядя в глаза Алине, она что-то томительно обдумывала. – Слушай, а не он ли протеже Глухова? Когда я в офис в сентябре приезжала, Татьяна Иванна с молодым парнем как раз из переговорки выходила. Они попрощались. И она мне рассказала, что Глухов попросил этого парня посмотреть. Мол, с отцом его знакомы, сына просит устроить. Если годный, определить на хорошую стажировку. «Говнистый, конечно», прикинь, она сразу его определила, но «надо, так надо». Лишних сотрудников, сама понимаешь, не бывает…

– И ты мне об этом только сейчас решила рассказать? – Алина наполнялась обидой.

– Ну чес-слово, Аль, ну ты меня знаешь…– Тоня растерянно моргала, как провинившийся ребенок. – Я тогда совершенно не подумала. Кто ж знал, что он за сына какого-то там товарища так рвать будет?

– Ну… – Алина поджала губы и сдержалась. – Ты поэтому с мужиками каждый раз нарываешься. Потому что не думаешь. Хотя, – скорее, подумала вслух Алина, – может, так жить легче… Как, кстати, ты с тем мужичком отдохнула?

– Нормально, – Тоня мечтательно расплылась. – Володя хороший. Там, правда, мать с пулей в голове, – Алина усмехнулась, – но терпимо.

Время поджимало, и Тоня, глянув на запястье с часами, обняла Алину:

– Все, побежала. Позвоню, когда закончит.

Алина проводила ее взглядом и повернула к выходу.

Дома ее ждал еще один сюрприз. Елена Васильевна велела своей домработнице Лиле навести порядок в комнате сына. Вещи были разложены параллельно-перпендикулярно по ящикам, одежда висела по убыванию длины, а личные вещи Алины – сувениры, старый фотоальбом и косметика – лежали в отдельной коробке, как если бы их отложили. Лиля бы не стала проявлять дерзость, так явно распорядилась Елена Васильевна. Каков намек! Ждать Сашу оставалось недолго. Алина машинально достала альбомчик с фотографиями и присела на край кровати. Вот она – хроника жизни. Обычно люди фотографируют то, мимо чего не хотят пройти и забыть. Они не носят фотоаппарат на работу или не фотографируют, как варят борщ, хотя, кажется, это и есть жизнь. Но свадьба, день рождения, отпуск – полистаешь, и ощущение сплошного праздника. Даже если с тем мужем давно не живешь, а дни рождения ненавидишь с детства. Память изменчива, и то, что еще вчера казалось ужасом, сегодня навевает улыбку, и наоборот, иллюзия счастья превращается в шрам на душе. Алина открыла снимок со своей свадьбы, где они вчетвером – она с бывшим и отец с матерью. Мама – небольшая, в красивом платье по фигуре, с прической на манер бабетты и, как всегда, с уставшим лицом. Сколько ей здесь? Почти пятьдесят. Что в ее жизни было, кроме работы и воспитания детей – так и не приходит ничего на ум. Алине было десять, а брату три, когда отец ушел. С тех пор мама ни разу не приласкала ее. Только упреки, что не помогала с младшим. Все, что Алина старалась сделать, чтобы порадовать мать, воспринималось как должное, без «спасибо», и сразу же сваливалось следующее: «А это кто будет делать – Пушкин?» Алина выходила не просто замуж. Стоя рядом с отцом, который вернулся из тюрьмы за несколько месяцев до свадьбы, она испытывала схожие с ним чувства. Оценить свободу, как возможность жить полноценно, распоряжаться собой и не чувствовать ничьего презрения в спину может только бывший заключенный. Девочки, мечтающие рано выйти замуж, отнюдь не всегда выходят за принца. Алина не выходила за мужа, а уходила от матери. Она невольно сравнила свою мать с Еленой Васильевной. И как бы плачевно ни складывалось, Алина все еще питала надежду понравиться Сашиной матери.

Дверь в спальню открылась, на пороге завис знакомый силуэт. Высокий, стройный – к тридцати двум Саша не обзавелся животом, как многие ровесники. Шикарные кудри до подбородка, небритость, крупные черты лица, потертая одежда – он выглядел небрежно, творчески. И только домашние знали, как много времени он уделяет этой самой небрежности и потертости. Саша театрально осматривался.

– Не верю своим глазам – ты сделала идеальную уборку?

– Нет, милый, когда бы я успела? Я же работаю, и у меня сегодня было интервью. – Алина говорила об этом накануне и ждала, что Саша хотя бы дежурно переспросит.

– М-м, значит, благодарить нужно Лилю, – Саша закрыл за собой дверь и начал переодеваться.

– Ты не хочешь спросить, как прошло, может меня уволили, – Алина чувствовала знакомое равнодушие. Мать тоже всегда все игнорировала.

– Как прошло, тебя уволили? – механически повторил Саша.

– Нет. Перевели в Камергерский, – она внимательно следила за его лицом.

– Поздравляю. Кстати, знаешь, мне тоже кое-что предложили, – казалось, Саша искренне не замечал Алининой обиды, – короткий метр. Конечно, не то, о чем я мечтал. Но зато для супер-рейтингового ситкома. Угадай? – Саша сиял.

В Алине боролись противоречивые чувства. Она страшно злилась, что он так запросто, так фантастически органично пропускает мимо ушей едва ли не все, что для нее важно. А, с другой стороны – она любила его и когда видела его трепетную радость, пусть и такую эгоистичную, ей хотелось обнять его. В ту минуту второе победило, в конце концов, она же его женщина. В приливах страсти он называл ее музой. А музы не злятся, не помнят обид, не устраивают разборки – они вдохновляют и поддерживают. Алина ласково взяла Сашу за руки:

– Скажи сам, – тепло его рук током пронзило все ее существо. Поразительно, как ее тело зависело от близости с этим человеком.

Вопреки обидам, унизительному отношению его семьи, бесконечным Сашиным изменам, которые по настоятельному совету его матушки лучше было не обсуждать («ты же не хочешь, чтобы скандал из-за минутной Сашиной слабости разрушил репутацию семьи»), вопреки бесчисленным рациональным аргументам, подталкивающим к разрыву этих мучительных отношений, она оставалась с ним. Никогда ни до, ни после их отношений физическое соприкосновение с другим человеком не приносило столь долгожданной эйфории. Алина узнает эту зависимость позже – когда после рождения дочери скатится в депрессию и начнет выпивать. Когда, просыпаясь по утрам, и пытаясь быть хоть как-то матерью, она будет желать только одного. Глотка вина. До трясучки. До бабочек в животе.

Глава 4

Алина махнула рукой из-за столика и приподнялась навстречу Тоне. Девушки обнялись, и, улыбаясь друг другу, расселись на диванчиках. Они встречались в кофейне в рабочий перерыв.

– Ну, как ты? – обеспокоенно заглядывая в глаза Алине, спросила Тоня.

– Да как… декабрь провалили, январь – тухлый, – начала Алина, но осеклась. Про работу говорить не хотелось.

– А что Саша? Вы, кстати, как Новый год отметили? Что он тебе подарил? Давай, хвастайся! – Тоня с нарочитым любопытством осматривала подругу. – Колись, серьги? – Алина отрицательно мотнула головой. – Часы, браслет? – та усмехнулась. – Ну, может, косметику дорогую? Тоже хороший подарок!

– Нет, не угадаешь, – ответила Алина с горечью. – Прекрасный скандал в гостях у его друзей. После чего мне пришлось возвращаться одной в дом к его родителям, благо, отец уже спал. Но с матерью объясниться пришлось. – Тоня с сочувствием смотрела молча. – Мать рассуждает просто: сын безупречен, все проблемы во мне.

– А из-за чего скандал-то?

– Видимо, из-за моих завышенных ожиданий. Я ему дорогой фотоаппарат для его Живого Журнала, а он мне: «Извини, закрутился, не успел». Ну я и обиделась немного, – Алина с чувством отпила кофе из чашки.

– Да-а-а-а, – протянула Тоня, – волшебно.

Минуты две они помолчали.

– А у тебя что? – Алине не хотелось дальше вдаваться в подробности своих новогодних злоключений.

– Володя сделал предложение, вот, – Тоня аккуратно положила на стол правую руку с бриллиантовым колечком на безымянном пальце.

– Так вы ж… – Алина подбирала слова, – два месяца всего.

– Да, ну а толку ждать!

– Узнать друг друга.

– И много ты своего узнала? Лучше я замуж выйду, пока не началось. Пока он влюбленный и порядочный мужик.

– А когда начнется? Когда он превратится в очередного… – и пока Алина подбирала слово, Тоня перебила ее:

– Ты ж своего не бросаешь. Володя хотя бы крутые подарки дарит. Ой, – она поднесла ладонь к губам, – извини, Аль, не хотела тебя обидеть.

– Да чего уж там, – Алина поставила локти на стол и положила лицо в ладони, – я и сама все понимаю.

Они снова помолчали.

– И когда ты планируешь свадьбу? Родители сразу на свадьбе знакомиться будут?

– Володя сказал: «Как захочешь, так и сделаем». Мол, скажи, сколько надо, я оплачу. Для него это не принципиально, у него ж вторая свадьба.

– А, так у него есть бывшая! Ты не интересовалась, почему развелись? Хотя бы его версию услышать, – Алина как могла, старалась скрыть иронию.

– Потому же, что и все разводятся – не сошлись характерами.

– О, ну это мое любимое, – Алина в шутку нахмурилась. – И что же в ее характере его не устроило? Он тебя еще не предупредил?

– Вообще-то, – Тоня вдруг стала напряженной, – предупредил. Вот ты сейчас сказала, и я вспомнила. Мы ехали в машине, ему позвонила мать, он с ней довольно долго разговаривал и как-то даже начал отвлекаться от дороги. Я тихонько ему знаками показала, что, мол, заканчивай, ты же за рулем, потом договорите. Он с ней попрощался, припарковался на обочине, вышел, открыл мою дверь и попросил выйти. Я вышла, и он начал говорить, тыкая мне пальцем в грудь на каждом слове: «Больше никогда, слышишь, никогда не прерывай мои разговоры. Особенно с мамой, поняла?» – Тонины глаза, полные ужаса, словно смотрели сейчас не на Алину, а в то страшное Володино лицо.

– Ничего себе, – эхом отозвалась Алина. – А ты что?

– Я что? Брякнула, что поняла, и молча поехали дальше. Честно говоря, мне в один момент показалось, что он меня оставит там, на шоссе.

– Тебе не страшно? Вы знакомы два месяца, а он уже тебя так воспитывает…

– Как тебе сказать. Страшно было в моменте. Я потом думала об этом. Крутой мужик – крутые методы, – Алина промолчала. – Ладно, распишемся, там видно будет.

– А тебя не настораживает вот это вот: «особенно с мамой»? – Алина на своей шкуре знала, как далеко может зайти треугольник мама – сын – невестка. – Ты готова быть его запасной женщиной? Все лучшее маме, а жена – так, по остаточному принципу…

– Но сейчас же это не так, он не отказывает мне ни в чем.

– Так сейчас ты с ним и не живешь, дорогая, – Тоня напряженно молчала. – Ладно, я не хочу с тобой ссориться. Твой мужчина – тебе решать. Я просто за тебя волнуюсь. Наверняка он лучший, а этот случай, – Алина забегала глазами, подбирая слова, – ну, может, мать болеет, Володя разволновался.

– Да, ты права, он просто разволновался, – подхватила Тоня, – действительно, я даже не спросила, что там, у матери – может, серьезное что…

На улице, когда пришло время прощаться, Тоня странно посмотрела и неожиданно спросила:

– Ты же знаешь, что твой бывший сошелся с нашей Натальей? – Алина остолбенела. – Ты серьезно не знала? Весь офис уже в курсе. А я еще подумала, какая ты умничка – ни слова.

– Как? Он ведь в Твери? – только и смогла выдавить Алина.

– Нет, как видишь. Он всего раз за тобой в клуб приезжал, когда ты напилась в хлам из-за своей новой любви, а она его там и заприметила. Я тогда еще тебе сказала: «Не жалко таким бывшим поделиться? А то смотри, как Наталья вокруг вьется…» Волосюшки распустила, рубашку до пупа расстегнула, губы в помаде, глаза с поволокой, – кривлялась Тоня. – Но, видно, твоему бывшему того и надо было. Не знаю точно, по-моему, съехались уже. Ладно, извини, что так вывалила на тебя. Чес-слово, думала, что ты знаешь. Побежала, чмоки.

Алина стояла на зимнем тротуаре, перебирая образы бывшего и Натальи. Игорь – невысокий и полноватый, плюшевый, с добрым лицом. Она не могла припомнить это лицо злым, оно становилось недоверчивым или расстроенным, но в нем будто отсутствовали мышцы, ответственные за злость, или там раздражение. А Наталья – такая вот картонная девочка двадцати пяти лет. Очень красивая, и на этом, пожалуй, все. Не та красота, которая «в страдании» по Достоевскому, и не та, что «основание пристрастий» по Толстому, и даже не та, что «выше мира и страстей» Александра Сергеевича – а просто правильные черты лица и складная фигура. Наталья мало говорила, стеснялась своего косноязычия. Шаблонные фразы, дежурные эмоции. Алина поставила их вместе – какое странное чувство. Ревность? Не похоже. Задевало то, что она мучительно не могла найти ничегошеньки, чтобы объяснить себе, как после нее он смог увлечься человеком такого скупого склада.