Рыжие сапоги

Зима была снежная в этом году, и на асфальте держался твердый слой снежного наста. Алина вдруг подумала, что смертельно хочет новые сапоги. Она достала из сумочки телефон, полистала телефонную книжку и написала короткое смс.

Вечером в арке метро Смоленская она встречалась с Анной. Анна, чуть старше, беспокойнее – знаете, есть такие люди, которым все вокруг говорят «не принимай все близко к сердцу». Алине она нравилась за ум и скромность. В глубине души ей хотелось быть такой же умной, чтобы можно было так же спокойно сказать, глядя на огромные картины в кабинете Глухова: «Неплохая реплика на Моне». Он сделал вид, что не услышал, но с тех пор никогда не повышал на нее голос, не позволял себе унизительных комментариев – словно сам не желал стать репликой в ее глазах.

Анна уже ждала. Они встретились, обменялись теплыми объятиями и сразу направились в магазин. «Рандеву» – там можно было встретить настоящую итальянскую обувь на самый взыскательный вкус! А вкус у Анны отменный – она три года училась в Италии. А потом еще работала в московском бутике Dolce&Gabbana, так что вычислить подделку она могла на ощупь, проводя пальцами по швам и фурнитуре.

Алина снимала с полки одну пару за другой – кое-что Анна просила примерить, какие-то категорически забраковывала. Некоторые модели – даже не разрешала снимать с полки, изображая лицом шутливую брезгливость или ужас. Они приближались к самой дорогой части магазина.

– Вот они, – радостно, как ребенок, Алина воскликнула, тыкая пальцем в пару рыжих высоких сапог.

Это были ботфорты, на высоком каблуке, зернистой кожи цвета опаленного солнцем кирпича. Анна кивала и улыбалась. Продавщица быстро принесла нужный размер, и – у Алины перехватило дух – как же божественно она в них выглядела. Все – пальто, сумочка, сама Алина, уставшая после работы – все преобразилось. Каждая женщина хоть раз в жизни встречала такую вещь. Не похожую на то, что носила до и после, неразумно дорогую и нечеловечески красивую…

– Я все равно их не смогу купить сегодня, – раздосадованно констатировала Алина, – у меня нет столько с собой.

– Хочешь, я могу добавить. Отдашь, когда сможешь, – предложила Анна.

– Нет, я должна с этим переспать. Вдруг завтра я вспомню эти сапоги, как минутную блажь – это всего лишь сапоги?..

– Не вспомнишь, – Анна слегка улыбнулась и покачала головой, – это Casadei, они не шьют «всего лишь» сапоги.

Вечером Алина легла спать, так и не дождавшись Сашу. Не отвечая на ее звонки, он коротко написал «занят». Похоже, у нее развивался иммунитет на такое поведение, раз вместо обычной бессильной злости она устало подумала, что лучше бы он написал сразу «отвяжись» – по крайней мере, честнее.

Среди ночи Алина проснулась от грохота упавшего стула и Сашиной возни. Он, еле держась на ногах, непослушными руками пытался снимать с себя одежду. Она включила ночник и обомлела от увиденного. Саша, регулярно приходивший навеселе, сегодня превзошел себя. Он, видимо, по дороге упал, и, может, даже валялся где-то – грязный, качаясь, он бессвязно мычал. Из кармана куртки свисал драный женский чулок. Алину охватило остервенение. Она взмыла с кровати и начала срывать с него одежду. Рывками, с силой, чтобы причинить боль. Когда Саша неуклюже пытался обнять ее, она хватала его руки и впивалась в кожу ногтями. Слезы катились из ее глаз градом. Она схватила его за ворот футболки и начала ее рвать, с яростью шепча только одно слово: предатель, предатель, предатель… Наконец, она толкнула его на кровать, он повалился и заснул в ту же секунду. Алина, трясясь и шмыгая носом, схватила одеяло и вышла из комнаты. Она долго сидела в гостиной в темноте, кутаясь и вытирая то и дело проступающие слезы, и лишь под утро забылась лихорадочной дремотой.

– Алина, Алина, – Елена Васильевна брезгливо трогала ее за плечо. Алина с трудом открыла опухшие глаза. – Потрудись объясниться.

– Сына спросите, пусть он объясняет, – Алина встала, без церемоний отодвинула с пути Сашину мать и прошлепала босыми ногами в спальню.

Вечером Саша ждал Алину дома. Он привел себя в порядок, похмелье прошло, оставалось только уладить, как он выразился, недоразумение. Стол был накрыт на троих. «Понятно, решили вдвоем меня укатывать», – с раздражением подумала Алина.

Ужин проходил почти в полном молчании. После нескольких дежурных вопросов и таких же пустых ответов Елена Васильевна, предварительно нацепив милое лицо, повернулась к Алине:

– Алина, детка, – Алина почувствовала то, что называют «холодок по коже», – Саша хочет извиниться. Сынок?

– Да, хочу! – в Сашиных словах вроде и было раскаяние, но больше в них было пафоса. – Прости! Прости, я несдержанный идиот, я не хочу тебя потерять. – Алина молчала. – Ну что мне сделать, чтобы ты простила меня? – Саша слегка стукнул кулаками по столу, как бы изобразил раскаяние, сыграл отчаяние.

– Ну, сынок, – тут же подыграла мама.

– А знаешь, ты, пожалуй, можешь кое-что для меня сделать, – Алина никогда не была простушкой и всегда знала, как извлечь выгоду из человека или обстоятельств, но все же еще никогда не шла так прямолинейно, чтобы продать свое прощение за пару сапог. – Мне нужны новые сапоги, и я присмотрела тут одну пару. Но купить я их не смогла – очень дорого. – Саша с матерью, не ожидавшие ничего подобного, с минуту молчали. Первым опомнился Саша. Он принял деловой вид, словно это была сделка, и буднично произнес:

– Хорошо, милая. Сколько тебе нужно?

– Сорок тысяч, – Алина назвала цену, не глядя ему в глаза, но постаралась изобразить лицом что-то вроде «а что ты хотел, искупление должно оправдать тяжесть вины».

– Хорошо, – Саша произнес это с той же интонацией, сделав предварительный жест в сторону матери, так что Елена Васильевна только и смогла кхекнуть и моргать округлившимися глазами.

В полной тишине Алина сделала последний глоток чая и, сухо поблагодарив за ужин, отбыла в спальню. Деньги она обнаружила на следующее утро. Они лежали с запиской «Алине на сапоги» в прихожей на трюмо.

Глава 4. Постскриптум

Алина стремительно шла под дождем, чеканя шаги, словно солдат на плацу. Не замечая колючих капель и порывов холодного ветра, она шла по проспекту Мира, переосмысливая только что состоявшийся разговор с Глуховым. Он вызвал ее личным звонком. По дороге в офис она холила надежду на повышение, сомневалась, но все же ждала. Правда, особенных успехов в новом салоне она не добилась, но копилка достижений не была пустой.

Глухов, карикатурно доброжелательный, без долгих подводок объявил ей, что намерен перевести ее на открытие большого салона в Санкт-Петербурге. Это командировка, месяцев на шесть, предоставит ей отличную возможность проявить себя в полную силу. Он, видите ли, осознал свою стратегическую ошибку, заперев ее в Камергерском. Но он умеет не только признавать ошибки, но и исправлять их.

– Можно, я подумаю? – оглушенная новостью Алина произнесла эти слова без интонации, и, кажется, без смысла. Будто все вокруг превратилось в нагромождение бессвязных людей и предметов.

– Что значит, подумаю? На вашем месте любой бы согласился, не раздумывая! Да на вашем месте любой бы мечтал оказаться – Стас Глухов предлагает такой проект! Лично. – Он помолчал, оценивая произведенный эффект. – Послушайте, Алина, я знаю, что вы в разводе – вы не сможете сослаться на семью. А все остальные мужчины подождут. А если не смогут дождаться, значит, вам оно и не надо. Считайте, я делаю вам одолжение! – воскликнул он. – Дайте сформулирую… так сказать, упорядочиваю вашу личную жизнь.

Алина молча смотрела на него, готовая расплакаться. Он будто тыкал раскаленной иглой в самое больное место. Но чем больнее становилось, тем сильнее она хотела уехать. Да, уехать, сбежать, не видеть ни Глухова, ни Сашу, ни его мать, ни-ко-го.

– Ну вот и славно, – завершил встречу довольный Глухов. – Билеты, жилье – зайдите и все обсудите с бухгалтером.

Эта командировка в Петербург была и спасением, и бегством, и попыткой что-то доказать или, скорее, заставить. Заставить Сашу относиться к ней по-другому, ценить ее не «как музу», а как человека. Заставить его полюбить ее по-настоящему – с заботой и теплом, с пониманием, что близкий человек дороже похоти, что терпение и унижение – не одно и то же. Рыжим сапогам уже три месяца. Но стало все еще хуже. Саша ведет себя более надменно и открыто, как если бы он этими сапогами купил абонемент на измены.

Заскочив в метро, Алина с размаху уселась на первое освободившееся место и, тяжело вздохнув, уставилась на свои рыжие сапоги. Из-за проливного дождя они скукожились и покрылись темными разводами. Она чуть не заплакала, представив, что разводы так и засохнут на дорогой коже, и ее брендовые ботфорты испортились по ее неосторожности навсегда.

Приехав домой, Алина стянула сапоги, аккуратно поставила их в угол и поплелась в спальню. Тихо прикрыв дверь, она открыла шкаф в поисках чемодана. Следующие два часа она методично складывала вещи, отмечая, как сиротливо выглядят пустые полки и плечики. Они грели надежду, что Саша тоже почувствует это сиротство без нее.