I
. Домик в мареве
У моего безумия были глаза матери. Полные ярости и отчаяния, они прознали меня тысячей копий, терзали, пытали, а порой раздирали по кускам, подобно тому, как Кали Ма раздирала асура Рактабиджу. Её взгляд терзал меня годами, преследовал в забытых закоулках души, и, казалось, вот-вот небеса разверзнутся и на меня обрушится чёрный, выжигающий всё живое, гнев.
Так было до недавних пор.
Сейчас же я смотрела словно сквозь пелену тумана, не до конца осознавая происходящее. Вот она, вот наш дом, вшитый в старую хрущёвку, вот стук школьных туфель об асфальт, полный трещин. Мне не терпелось прибежать домой и запрятаться в угол, под высокий стол, на котором лежала целлофановая скатерть.
Подправь рукой так, чтобы края висели максимально низко, – и всё, убежище от чудовищ готово. Оставалось прижаться к стене и замереть.
Туман переливался, наполняясь чернотой. Помнится, на улице он казался молочным, лёгким, с отголоском осени. Здесь – другой, отдающий пылью, залежами старых вещей и шкафами, которые давно никто не убирал.
«Раз-два-три, все чудовища внутри!» – просигналил мозг.
Сердце застучало втрое быстрее, я сжалась в комок. Из черноты полезли чужие руки с широкими мозолистыми ладонями.
«Нет-нет-нет!» – крик застыл в горле.
Тьма замерла прежде, чем осыпаться тысячей осколков.
– Для первого раза хватит, – издалека послышался голос Р., моего дорогого психотерапевта. Как много мне хотелось ему рассказать и как много приходилось удерживать внутри! Я не знала ни этого человека, ни то, можно ли ему довериться. Не делать же вывод по первым сессиям!
Впрочем, если всё будет хорошо и нам удастся наладить контакт, дорогому Р. и впрямь предстоит многое узнать. Как и мне.
Туман рассеялся, оставив после себя едва уловимый след, что тянулся в чертоги разума. Р. сделал несколько заметок в блокноте, а после уставился на меня. Видимо, ждал каких-то впечатлений, обратной связи или благодарности.
– Хорошо, – с трудом выдавила я.
Он ведь и сам видел. По реакции, описаниям, общему состоянию. А может, нет? Может, я идеализирую его? Откуда мне знать, что в голове другого человека? Возможно, прямо сейчас он вывел ручкой приговор или диагноз. Хотя это одно и то же.
Как бы там ни было, я вряд ли смогу вновь заговорить о произошедшем в ближайшее время. Страшно признаться в этом, но – необходимо. Как и в том, что после подобных сессий я боюсь оборачиваться и заглядывать за левое плечо, ведь там наверняка поджидают ушедшие в тень чудовища.
Они отступили на какое-то время, чтобы выдохнуть, наточить когти и снова схватить меня за горло, и если бы только так! О, сколько раз эти твари проникали в мой разум, усыпляли рациональную часть, травили сердце, а после кричали: «Сделай! Сделай! Сделай! Что тебе стоит воткнуть ручку в чужую спину? Посмотри, она ведь так похожа на нашу мать!»
– Если я правильно понял, – Р. поправил очки и уставился на меня, – вам не всегда удаётся сдерживаться. Как только вы слабеете, ваш… хм, внутренний ребёнок вылезает наружу.
– Да, – я поджала губы.
Если бы дело было только в нём! Психика может выдержать многое. Куда страшнее, когда перемены становятся заметны, и это не обычные странности, не причуды, а признаки чего-то страшного. Чего-то, что жаждет проявиться и разрушить весь мой мир.
«Всего лишь фальшивку, – проскрипел внутренний голос. – Как насчёт того, чтобы увидеть своё настоящее лицо?»
Я сжала руки, стараясь скрыть раздражение. Пальцы зудели, желание схватить что-то острое и проткнуть себя почти жгло.
Эта перемена не ускользнула от Р. Он бросил взгляд на мои запястья и выдал:
– Не нужно вступать с ними в диалог. Я не уверен, что вы к этому готовы.
– Мы только что убежали оттуда, – мрачно заметила я. – Не нужно держать меня за идиотку.
– Я не пытаюсь, – кажется, он сконфузился. – Поймите, Ната, если они вас действительно гложут, то лучше попробовать дозированный контакт с предварительной подготовкой.
Я не стала спорить. В самом деле, откуда ему знать, что мы иногда сотрудничали? А в детстве они и вовсе помогали мне выжить. Если бы не их упорство, где я была бы сейчас? На свалке? В очередном притоне? Или в старом психдиспансере, которым нынче пугают всех, кого не лень.
«Если не желаете закончить, как она, то лучше не проявляйтесь, – подытожила я. – Без моего контроля вы очень быстро попадёте в ловушку».
Тишина. Ни зуда, ни звона в голове. Кажется, меня услышали.
– Не забудьте созвониться с товарищем Генриховым, – добавил Р. за минуту до окончания сессии. – У нас есть общие клиенты. Поверьте, он хороший специалист.
– Да, спасибо, – мне лишь оставалось кивнуть.
«Хороший специалист» – значит, держит язык за зубами и гарантирует конфиденциальность. Чего нельзя сказать о других, доступных по цене и опасных по роду деятельности. Протянешь руку к ним, отсчитаешь любимое «раз-два-три» – и окажешься среди обшарпанных стен, шприцов, орущих санитаров и седативов, что притупляют боль, усыпляют чудовищ, но и только.
Покинув кабинет Р., я торопливо зашагала по лестнице, минуя мелкие офисы. Наверняка хотя бы в одном из них находились наши. Их не так легко узнать, особенно в последнее время. Ах, эта славная охота на ведьм! И всё ради чего? Ради какого-то эгоистичного желания вырастить… что? Здоровое поколение?
«Насильно. Вырастить. Здоровое. Поколение», – даже чудовища хохотнули.
Не только из-за этого.
Я перепрыгнула через лужу, полную осенних листьев, и поспешила скрыться в толпе, что лениво плыла к метро. Зонтики, плащи, рюкзаки, волосы разных цветов, интересные костюмы – в общем, идеальное место для того, чтобы скрыться и почувствовать себя в безопасности. Кто бы знал, как сильно нам хочется покоя и стабильности и как много для этого нужно сделать.
Один поводок чего стоит. Выкуй его собственными руками под бдительным взглядом Р., а потом надень на этих Церберов и держи покрепче. Главное – не забывай выгуливать и подкармливать. Иначе порвут.
«А говорила – не станешь, как она», – я скривилась от этой мысли. Да, говорила, как и многое другое, когда ещё не знала ничего о генетике, преемственности и передачи психотравм от поколения к поколению.
В рёбрах закололо. Всплеск агрессии ощутимо вдарил по голове. До жути захотелось рычать и резать. Рез-зать, рез-зать.
«Ать-два, стоя-яать! – я резко натянула цепь двумя руками. – Мы не будем проявлять себя в толпе, ясно?!»
Спокойствие снаружи, спокойствие снаружи, замедленное дыхание. Максимум, что можно, – ускорить шаг. Ровно так, как учили.
Чудовища зарычали и скрылись в темноте, бросив многолосое: «Ты ещё пожалеешь!»
Что ж, возможно. Но не сейчас.
2.
Город раздваивался, отдалённо напоминая великого Януса. Одна сторона его была наполнена жизнелюбием. Цветная плитка вместо кусков асфальта, уличный флейтист в потёртом коричневом пальто, разноцветные стаканчики с кофе и чаем, дореволюционная архитектура, в которой смешались античность и готика, старые боги – с новыми. Кажется, сам воздух здесь полнился загадочными ароматами – помесью пачули, обработанных зёрен и вина. Неудивительно, что изнутри поднималось желание закружиться в этом причудливом маскараде, забыться среди пестроты, ведь она – как нескончаемый творческий поток, способный удовлетворить мой голод.
Точнее, казалось. Я окуналась в него раз за разом и выходила наружу с чувством обмана. Такое ощущение, будто мне дали удивительно вкусную конфету, внутри которой оказалась пыль. Вот ты подносишь её к губам, слышишь запах шоколада, но стоит только надкусить и разжевать – и здравствуй, гадкое, бесячее разочарование!
Сейчас я понимаю: это как тянуть руки с одного края Земли к другому. Потому что ты – на второй стороне города, и она настолько впечаталась в душу, что уже не оторвать. В меня запустили корни сотни безликих многоэтажек, тёмные улочки, старые аллеи, где бесполезно устанавливать новые фонари, заросшие клумбы и парк неподалёку от кладбища.
Это лицо Януса было искалечено: треснутые щёки, провалы вместо глаз, отпавшая верхняя губа. Я любила и ненавидела его одновременно. Желание целовать и прижимать к сердцу сменялось потоком агрессии, рыками и тоской по разрухе. О, выворотить бы наизнанку, а потом собрать по кусочкам что-то принципиально новое!
Жаль, с городом так нельзя. Не по зубам и клыкам.
Я вынырнула из одного человеческого потока во второй, а после завернула на аллею. Из десятка фонарей уцелел всего один. Он-то и подмигивал у бордюра. В полумраке его можно спутать с Хароном, что встречал новоприбывших.
Меня он знал слишком хорошо, больше, чем стоило. В детстве я думала, будто мать заключила с ним негласную сделку. Иначе с чего бы ей… становиться поставщиком душ? Нет-нет-нет, слишком красиво для подобной мерзости.
Харон-фонарь мигнул мутно-жёлтым.
– И тебе привет, – мрачно хмыкнула я.
Чувство тревоги сдавило горло. Помнится, именно здесь слегка приоткрылся ящик Пандоры. Невзрачный район, паршивое освещение, да и кладбище рядом – просто идеальное место для всевозможных преступлений. Такие часто фигурируют в триллерах и медийных расследованиях. Наверное, потому и не верилось. Не может же оно быть настолько… мейнстримно? Стереотипно? Жалко?
«Ну вот ты и выросла, – отозвалось моё дорогое многоголосье из тварей. – Раньше она попрекала нас в несовершенстве, а теперь ты попрекаешь её. Ты ведь ждала большего, не так ли? По-эк-зо-тич-ней».
Самый обычный убийца в самом обычном районе. К счастью, мы не стали участниками шоу, оно вообще прошло как-то мимо, задев по касательной, иначе меня бы не занесло к Р. Жаль, что я не могу быть с ним искренней до конца и честно признаться.
Граница миров спряталась за серой панелькой. Здесь не шумели кофе-машины и не играли флейты, максимум – кто-то перебирал струны на расстроенной гитаре по выходным. От некоторых лавок несло пивом, мочой и немытыми телами.
«Таких и убить не жалко, да? – продолжали голоса. – Никто не хватится, да и им же полегче станет на том-то свете».
В глубинах рёберной клетки звякнул поводок.
«Беспорядочные убийства – как беспорядочные половые связи, – предположила я. – Да и вам-то никогда не будет достаточно».
Сотканные из боли, пустоты и голода, они ненавидели всё, живое и неживое, радостное и несчастное, потому стремились к разрушению. Хаотичному, дикому, похожему на последний танец Кали. Пока что мне удавалось сдерживать эту силу, но кто знает, что случится, когда механизмы ослабнут?
«С возрастом сопротивление становится меньше, – вспомнились слова Р. – Когнитивные способности идут на спад, защитные реакции психики начинают ломаться, и то, что человек старательно прятал и контролировал, вспарывает ему грудь и вылезает наружу».
От досады я пнула ногой бетонную ступеньку и быстро-быстро взбежала по лестнице, желая поскорее захлопнуть дверь и спрятаться от пугающих мыслей. Ещё один интересный самообман.
Хотя легче действительно стало. Чудовища расползлись по углам пустой квартиры и, кажется, настолько осмелели, что приоткрыли дверь в материнскую спальню.
«Не век же бояться, особенно мёртвых», – я попыталась утешить себя этой мыслью.
Её было то ли девять, то ли двенадцать лет, но спальню всё же не хотелось трогать. Хватит и того, что там каждый месяц убирают клиннеры.
«Видишь – там были люди, и они остались живы!» – чудовища гнули свою линию.
Наверное, мне просто не хватало решительности. Я поставила чайник, включила свет на кухне и в зале, а потом потянулась к бежевой двери, украшенной цветастым витражом. Ничего страшного и криминального, несмотря на волну леденящего ужаса и ощущение чего-то запретного, инфернального.
«Прости, мам, так надо», – выдохнув, я повернула ручку и провалилась в чужой, давно забытый мир.
3.
С её глаз сочилось безумие, неприкрытое и отвращающее, а улыбка напоминала скорее оскал. Нас разделяли и время, и пространство, но, несмотря на это, я ощущала дрожь, лёгкую-лёгкую, незаметную. На первый взгляд, фотография в рамке казалась невзрачной: самый обычный офис, монитор на фоне, кресло – и женщина, готовая вцепиться в глотку случайному зрителю.
Выдохнув, я открыла ящик и убрала фотографию лицевой стороной вниз. Затем осмотрелась: вещи, вещи, вещи. Обилие хрустальной посуды вперемешку с фарфоровыми статуэтками, толстыми старыми книгами, которые не принято было трогать, мягкие игрушки, бережно завёрнутые в целлофановые пакеты и массивный дубовый шкаф за кроватью, украшенной кистями и бархатным покрывалом.
Всё бы ничего, только спала она чаще всего в кресле. Кровать – впрочем, как и многое другое – должна была оставаться такой. И-де-аль-ной.
Ежовый ком расползся по горлу. Пришлось сглотнуть. Сколько ни убеждай себя, что её нет, а чувства… О, они бурлили в рёбрах и нашёптывали, мол, погоди ещё немного – и ты услышишь её голос.
«У тебя нет и не может быть плохих воспоминаний, – говорила она. – Так почему ты не хочешь возвращаться?»
«У тебя было счастливое, сытное детство, – вторили ей чудовища. – Так почему ты сбежала, прихватив рюкзак с документами?»
Помнится, я сразу же хотела оправдаться, начать убеждать её в обратном, а потом поняла: бесполезно. В её картине мира действительно всё было… идеально? Достойно? Правильно? Послушная кукла-дочь – почти как собственная рука или нога или предплечье. Двигается, слушается, но не должна иметь права голоса и воли.
Помнится, первое время она даже не звонила, потому что не могла поверить. Думала – я решила подшутить, разыграть её ради очередной порции внимания (да, больного и ужасного, но такого родного!). Ведь как так: часть тела – и вдруг ослушалась? Заговорила! Не-ет, в её голове это было недопустимо.
«Наверное, кто-то внушил, что тебе здесь плохо, – доносился её голос. – Прекращай свои глупости и возвращайся!»
Я распахнула шкаф – и выругалась. Ворох одежды высыпался наружу. Короткие платья, кофты с блёстками, брюки, рубашки, две шубы, куртки – они разлетелись по полу, порождая хаос. Вот так вот порядок оказался нарушен!
«Ната, мне не нравится твоё поведение! – о, как же её трясло от холодного гнева! – Либо ты сейчас же меня послушаешься, либо я больше не буду с тобой разговаривать».
«Что же не так, мамочка? – кажется, одно из чудовищ встало на мою сторону. Ещё бы: голодный ребёнок, точнее, зверёнок не получил желаемого. – Разве детей не принято хвалить за самостоятельность?»
Нужно ли перебирать? Вот ещё! Слишком много чести. Всё равно завтра-послезавтра всё это великолепие отправится на благотворительную ярмарку. Хотя шубы из принципа хотелось отдать за бесценок, только… Иногда приходится уступать.
Я злобно усмехнулась: о, знала бы мать, что деньги с продажи уйдут на помощь спасённым норкам! Знала бы она, что идеальную кровать продадут за символическую цену, как и прочие вещи, которые были настолько дороги её сердцу, что аж прикасаться страшно.
«Неблагодарная!» – зазвенело в ушах. Не хватало только сильной пощёчины, такой, чтобы щека горела ещё несколько дней.
– Ты ведь не для меня старалась, – шепнула с горечью, скорее подводя итог, чем пытаясь убедить саму себя. – Так с чего бы мне тебя благодарить?
Жаль, что внутренняя пустота разъела её, забрав остатки человечности. Жаль, что, забив комнату вещами, она переключилась на людей. Жаль, что ей не удалось увидеть за куклой-дочкой кого-то более живого. Но так уж случилось.
Прежде, чем покинуть комнату, я осторожно взяла в руки фарфоровую статуэтку. Это была девочка в розовом платье с кроликом в руках. Красивая, дорогая и не имеющая никакой ценности. Значит, прочь!
Дзыньк – и на куски. Неважно, что потом придётся убирать осколки, уж с ними-то разобраться легче. Затем вторая, третья… Я била их, довольно ухмыляясь. Волны злорадства разливались по телу, одно другой сильнее, ярче.
Как же мне нравилось это чувство! Это не просто привкус свободы, а высвобождение. Будто из лёгких выкачивают накопленную грязь и вливают свежий воздух – такой, какой бывает в горах или на морском побережье. Или у реки-под-рекой, тёмной, подземной.
«О да, детка, множь хаос, уничтожай упорядоченное!» – скалились чудовища. Они обожали крушить! Мне аж показалось, что на руках проступают толстые чешуйки, укрепляя кожу и прогоняя прочь мою человеческую часть.
К счастью, я вовремя одёрнула себя. Как раз на предпоследней. Так и самой можно слиться с пустотой и утратить всякое лицо, и ладно бы только его. Нет уж!
Последнюю статуэтку надо сохранить. Ради памяти, спасения и себя же. Пусть служит напоминанием и говорит: ты, Ната, не только не зациклена на вещах, но и не являешься чудовищем. Не полностью, по крайней мере.
И за это стоит бороться. Посещать Р., копаться в голове, лязгать цепью, по крупицам возвращать память и учиться проживать боль и горе. «Не было плохих воспоминаний». Ха!
«Тебя ведь, мамочка, интересовали не мои проблемы с памятью, не сам их факт. О нет, тебе было плевать на моё состояние! Тебя очень сильно волновало то, что я с трудом помню всё, связанное с тобой!» – ребёнок с лицом чудовища почти выплюнул эти слова.
О да. Будь у неё возможность, она раскроила бы мне череп и заставила вспомнить любой ценой. Иначе выходит, что кукла-дочь… превращается в ручеёк и утекает сквозь пальцы?
4.
До сих пор не понимаю: то ли она позвала меня, то ли я сама решила спуститься к ней за пределами безопасного пространства, за рамками всего логичного и разумного. В мир, где притихшие голоса водят хороводы, а сторожит их пёс о трёх головах. Имена им – Разум, Воля и Сила духа. У них есть лапы, клыки и цепи, а их вой пробирает до костей и заставляет, с одной стороны, содрогнуться, а с другой – прийти в себя. Я услышу его чуть позже, когда буду возвращаться в дивный светлый мир.
Тёмно-синяя трава стелилась под ноги, напоминая причудливый ковёр с небольшим вкраплением маков, за спиной разрастались драконьи зубы. Кажется, вот-вот из них родятся достойные воины – защитники гранатовых и виноградных полей, золотых рун и прочих сокровищ, которые можно отыскать на этой стороне.
Мой путь пролегал дальше, мимо разукрашенных фресками лабиринтов с запертыми то ли чудовищами, то ли забытыми и навсегда обиженными детьми, к одинокой каменной пещере, чьи края украшал настоящий цыганский шик – старые фигурки, фарфор разных видов, винтажные сервизы с позолотой и пластиковые куклы из ближайшего рынка, укутанные в меха и платину. Что ж, ничего другого я и не ожидала.
– Не высока ли цена? – не удержалась и хмыкнула. Страшно представить, во сколько ей обошлось это великолепие. Шутка ли – утащить кусочек материального мира на тот свет, с кряхтением и болью в плечах, с дрожащими руками и вздутыми венами. Но самое главное – плата! Что можно пообещать богам в обмен на подобное святотатство на их землях?
– На-ата! – громыхнуло из пещеры. В этом раздвоенном женском голосе переплетались злоба и боль. Раньше он вызывал трепет, теперь – брезгливость и желание отшатнуться так, как сомелье отшатнулся бы от прокисшего вина. – На-аточка-а!
Лучше бы она не вылезала. Видеть мать – властную и по-своему красивую женщину – пузатым чудовищем, усеянным тёмно-зелёными чешуйками, было странно. Её неуклюжие лапы с трудом ступали по земле, а две головы – человеческие и похожие друг на друга – расстреливали яростными взглядами. Одна из них – помоложе, из моего детства, вторая – постарше, с первыми сединами.
– Принеси ещё! – она ткнула лапой на кучу. – Мне не хвата-ает! Нужна шуба. И серьги. И не забудь про енота и статуэтки, которые стояли на полках.
Я усмехнулась. Даже здесь мать давилась от собственной жадности, даже когда заплатила за неё собственной человечностью и превратилась в гадкого монстра. Хотя обличье её не волновало, а вот голод… О-о-о, чем больше она тонула в вещах, в чужой крови, во взглядах посторонних, тем сильнее голодала!
– Удивительно, что ты вспомнила только о них, – мне пришлось отвернуться. Не было сил смотреть на две искривленные рожи. Это не мать, не та, что улыбалась мне на прогулках, не та, что покупала шоколад и делала кофе по утрам. От той прежней осталась лишь голова, половина голоса, и что-то мне подсказывало: она не была доминирующей частью.
«Удивительно, что ты оправдываешь её даже сейчас», – хмыкнул внутренний голос. Да уж, такие мы, недолюбленные дети, хлебом не корми – дай видеть хорошее в значимом взрослом. Надеюсь, Р. сможет сделать с этим хоть что-то. Нет, точнее, мы с Р.
– Мне. Нужны. Мои. Вещи, – она отчеканила каждое слово, придавая им чуть ли не мировую значимость.
Раньше мне казалось, что передо мной – властная богиня, держащая в руках мою судьбу, Тиамат, Кали Ма, Геката, старшая из норн, Эрешкигаль, а на деле – пустышка. Россыпь чешуек, призванная замаскировать и украсить разросшуюся гниль.
– Нет, – отрезала я спокойно, призывая на помощь трёхглавого пса.
Всё случилось в один момент: земля задрожала под ней, затряслась и пещера. Вещи, что лежали рядом, начали трескаться и осыпаться, улетая в бездну. Её крик, казалось, готов был пронзить мнимые небеса, но вскоре затих, оставшись где-то в глубинах подземья.
Я с удивлением ощутила под собой гладкую шерсть пса, а ещё – прыжки. Он пригибал спину, а затем взмывал в воздух и вцеплялся лапами за очередной механизм, уводящий в верхний, реальный, мир. В уши вдарил боевой клич. Кажется, он был настроен на отчаянную схватку, так, чтобы в жилах кипела кровь, а у лап валялись части поверженного чудовища или любого, кто встанет между ним и путём.
«У тебя ведь тоже избирательная память, – отметил внутренний голос. – Так чему ты удивляешься?»
Да уж. Река времён беспощадна. Но я бы никогда не смогла забыть что-то вроде… убийства?
«Для неё это не более, чем истерика или психоз», – тут же нашёлся ответ.
Спорить я не стала – лишь уткнулась в центральную голову пса и прикрыла глаза. Перед нами по капле, по лёгким мазкам неведомого художника, вырисовывалась реальность, до жути обычная и полная повседневных дел.