Шульц

Это было невеселое октябрьское утро, когда с неба сыпался крупный снег, но все-таки зимы еще не было, так как о мостовую громко стучали колеса и снег, падавший на длинное, как халат, пальто, скоро таял и превращался в мелкие капельки. Костя Шульц, ученик первого класса, был невесел. Виновата была в этом отчасти погода, отчасти «Мартышка и очки»; он не успел выучить наизусть этой басни и воображал теперь, как в классе подойдет к нему учитель русского языка, высокий, полный господин в очках и, ставши так близко, что до мельчайших точек видны будут и пуговки на его жилетке, и цепочка с сердоликом, скажет тенором: «Чего-с? Не выучили-с?» Отчасти была виновата в этом и няня. Перед уходом в гимназию он нагрубил няне и, чтобы досадить ей, не взял с собою котлеты на завтрак и теперь жалел об этом, так как ему уже хотелось кушать.

Вот уж в конце улицы показалась гимназия… У часового мастера на окне без двадцати девять. У Кости неприятно сжалось сердце. Господи боже мой, какая перемена! В августе, когда мама водила его на приемный экзамен, и в первые дни, когда начиналось учение, как он рвался в гимназию, как мечтал, как скучал в праздники, а теперь, в октябре, все это уже тяжело, сурово, холодно! Впереди через три дома идет в гимназию учитель математики Сергей Семеныч, в цилиндре и в высоких кожаных калошах, солидных на вид и которые, как кажется, строго и неумолимо скребут по тротуару. Сколько мог взять сапожник за эти калоши, и думал ли он, когда шил их, что они будут так хорошо выражать характер человека, который их теперь носит?

Примечания

Впервые – «Письма А. П. Чехова». Под ред. М. П. Чеховой, т. IV. М., 1914, стр. 527–528. С подзаголовком: (Из неоконченного рассказа. 1896 г.)

Печатается по черновому автографу (ГБЛ).

Рассказ начат на обороте чернового автографа письма Чехова к И. Д. Сытину, датируемого по содержанию: около 4 октября 1895 г. (см. т. VI Писем). Рукопись начатого рассказа занимает немногим больше половины листа линованной бумаги большого формата. Чернила, которыми Чехов писал рассказ, значительно светлее тех, которыми он писал письмо Сытину.

Правка особенно обильна в начале и в конце автографа (см. варианты).

Формой повествования в начатом рассказе – с точки зрения ребенка (гимназиста-первоклассника) – Чехов продолжал линию произведений, начатую в 1885 г. рассказом «Кухарка женится» (затем появились: «Детвора», «Гриша», «Мальчики», «Степь»; отчасти примыкают сюда «Событие» и «Беглец»). Возвращение Чехова в 1895 г. к этому виду повествования не случайно. Весной 1895 г. он написал рассказ, специально предназначенный для журнала «Детское чтение», – «Белолобый» (см. примечание к этому рассказу). Летом он получил приглашение участвовать в другом детском журнале – «Детский отдых». Я. Л. Барсков, редактор этого журнала, в письме к Чехову от 24 июля 1895 г. просил дать «что-нибудь» в 1896 г. (Записки ГБЛ, вып. VIII. М., 1941, стр. 33). Чехов ответил на эту просьбу с редким для него опозданием – через 2 месяца: «Не отвечал я Вам так долго, потому что не хотелось отвечать на Ваше обстоятельное письмо коротко и неопределенно. Но время затянулось и волей-неволей приходится отвечать коротко. В настоящее время у меня нет ничего готового, а то, что пишу и буду писать до весны, уже обещано давным-давно. Если случайно напишу что-нибудь подходящее для детского чтения, то пришлю, но это „случайно“ случается со мной очень редко, раз в пять лет. Кажется, за все 15 лет, пока я пишу, я написал только два детских рассказа, да и те, говорят, охотнее читаются взрослыми, чем детьми.

В октябре я буду жить в Москве и постараюсь повидаться с Вами и поговорить, а пока позвольте поблагодарить Вас за приглашение и пожелать Вам и журналу полнейшего успеха» (22 сентября 1895 г.).

В октябре Чехов был в Москве дважды – в начале месяца и в двадцатых числах. Возможно, к этой предполагавшейся встрече Чехов набросал начало рассказа. Судя по письму Барскова к Чехову от 4 октября 1897 г., в котором он писал, что Чехов его не знает или знает «два месяца», встреча эта в 1895 г. не состоялась.

Некоторые исследователи Чехова считают этот отрывок логическим продолжением повести «Степь», которая заканчивалась приездом героя в губернский город для поступления в гимназию (см. например: О. А. Петрова. К расшифровке некоторых заметок в записных книжках Чехова. – В кн.: Чеховские чтения. Таганрог – 1972. Изд. Ростовского ун-та, 1974, стр. 40). Возможно, что новый замысел был действительно как-то связан с сожалением Л. Толстого о том, что Чехов не продолжил «Степь», которая представлялась ему «началом большого автобиографического романа» (мнение Толстого Чехов узнал из письма Г. А. Русанова от 14 февраля 1895 г. – Записки ГБЛ, вып. VIII, стр. 58). Однако нет оснований ни повесть «Степь», ни тем более начатый отрывок считать произведениями автобиографическими – жанром, чуждым Чехову.

Описание длинной грязной дороги в гимназию совпадает с воспоминаниями родных Чехова о Таганроге (вплоть до детали: «высокие кожаные калоши», обладателями которых были немногие зажиточные таганрожцы – см.: М. Андреев-Туркин. Чехов в Таганроге. – В сб.: Чехов и наш край. Ростов н/Д., 1935, стр. 33).

Страх маленького гимназиста перед строгим учителем восходит также к детским годам Чехова. Из письма к Д. В. Григоровичу от 12 февраля 1887 г. видно, что ему долго снились гимназические учителя в характерном соседстве: с воротами кладбища, похоронами и другими кошмарами (см. т. II Писем, стр. 30).

К намеченному в отрывке «Шульц» внешнему образу: маленький герой в окружении большого вещного мира (длинное, как халат, пальто и просторная фуражка Кости Шульца – в зачеркнутых черновых строках; «высокий, полный господин в очках» с пуговицами на жилетке, которые приходятся вровень с глазами мальчика, – в сохраненном тексте) Чехов обращался и позже. К 1897 г. относится пометка в Записной книжке I (стр. 92): «Маленький, крошечный школьник по фамилии Трахтенбауэр» (зачеркнуто и перенесено в четвертую записную книжку – для будущих произведений). Любопытно, что длинная фамилия школьника – немецкая, как и в отрывке «Шульц». Этот образ осуществлен был в конце концов в рассказе «Душечка» (1898): девятилетний сын ветеринара Саша «идет по улице в гимназию, сам маленький, но в большом картузе, с ранцем на спине».