Отчуждённые

1. Семейные узы

«Вороны, рядящиеся в павлиньи перья… Но как бы вороны ни рядились в павлиньи перья, они не перестанут быть воронами.»

Сталин, И. В. XXIV годовщина Великой Октябрьской Социалистической революции. Горьковское издательство, 1941.

1.

Прекрасное летнее утро поднялось над старым родовым поместьем семейства Хоффманов. Подходило то самое время, когда глава дома, герр Магнус, в обычные будние дни ненадолго оставлял свой дом, чтобы отправиться в Берлин для проведения лекций, посвящённых естественным наукам. В прежние времена его можно было посчитать мужчиной в возрасте, действительно, не ранее как полвека назад наступление шестого десятка лет подсказывало человеку его статуса о необходимости задуматься о скорой встрече со старостью, где привычный распорядок дня корректировался лишь встречами с наследниками и их внуками. Но то прежние времена, а сегодня на дворе поднялись ласковые лучи первого июля 1925 года.

Германия… Летняя Германия недавно вывела новое поколение студентов в жизнь, теперь им предстояло найти работу, себя и трудиться во благо молодой и свободной Отчизны. Вот и старик Магнус на днях провёл последний вечер со своей любимой группой, ох сколько хлопот она принесла ему за последние два месяца! Экзамены, выпускной бал, до этого раз старик так нервничал лишь на фронтах Западного фронта, но те годы стали лишь печальными воспоминаниями, о которых он не любил вспоминать.

Теперь наш дорогой профессор мог спокойно провести два месяца лета в окружении небольшой семьи, обслуги, что жила при его доме, и гостей, которые намеревались приехать этим утром. Оттого Магнус и не сидел спокойно за столом на веранде, конечно, перед ним лежала одна из его любимых книг и красивый серебряный поднос с ароматным зелёным чаем. Но даже и он не мог унять волнение, томящее грудь ветерана, ведь скоро его глаза вновь увидят сестру своей дорогой жены Аделаиды, которая словно по счастливому провидению так удачно вышла замуж за сослуживца Магнуса, Германа Рихтера.

Вспоминая прожитые годы, мысли профессора метались в голове, словно там проходили соревнования по скачкам, которые он временами посещал. Магнус вспоминал конец войны, возвращение домой и любимый университет, рождение дочери и крестины племянника – Альберта. Наш друг больше не солдат, а преподаватель, и что ещё сильнее грело его сердце, он обучает молодых людей там же, где когда-то учился сам. Герр Хоффман очень любил стабильность.

Единственная, кто заставлял его сердце биться чаще, – его любимая дочь Агнесс, что расположилась в паре десятков метров от отцовской беседки, расстелив белоснежное, словно первый снег, покрывало прямо на цветущей летней лужайке. Отец понемногу наблюдал, как его сокровище читает книгу с подругой и изредка поправляет русый локон кудрявых волос, который никак не хотел оставаться на месте. От этого на сердце профессора наступал покой, и, вздохнув, он вновь посмотрел на наручные часы.

Но оставим старика в покое и перенесёмся к этим особам, тем более в эту минуту им есть что обсудить.

– Ах, Агни, зачем же столько писать, если сегодня мы не поедем в клуб? – вздохнула темноволосая девушка, щуря карие глаза от яркого солнца.

– Нельзя нарушать распорядок, Мия, тем более у нас ещё есть время до приезда тётушки, – спокойно возразила Агнесс, продолжая заполнять тетрадь, лёжа на животе и медленно болтая ногами. – Потерпи ещё немного, я скоро закончу доклад.

– Доклады… Сколько же их в нашем кружке, – улыбнулась Мия, встряхнув кудрями. – На любую тему: женский вопрос, детский, конституция, профсоюзы. Только успевай карандаши покупать!

– На то она и политическая организация, – нежно ответила Агни.

– Я понимаю. Ратенау, Каутский, Бернштейн… Сложно это всё, а от объёма голова болит, – вздохнула Мия и прилегла рядом.

– А ты как хотела, дорогая? – спросила юная Магнус, погладив ее растрепавшиеся волосы.

– Парня хорошего найти, ну как ты своего Ноймана. И встречаться с ним, – простодушно призналась подруга, протягивая руки к солнцу.

Агнесс усмехнулась, отложив рукопись.

– А как же Алиса? Неужели она тебе больше не мила? Мне казалось у вас роман, – удивлённо выговорила подруга, смотря на хитрые глаза гостьи.

– Очень мила, но понимаешь… – задумалась Мия, подняв лицо к солнцу. – Любовь не должна терпеть границ, тем более мы с ней это уже обсуждали.

– Вот за честность я тебя и полюбила, – вздохнула Агнесс, закрыв тетрадь. – Но встречаться просто так не имеет смысла.

– Как не имеет?! А любовь? – раздался удивлённый тон.

– А на что она просто так? Помимо создания семьи, у людей должна быть общая цель, – ответила Агни, перевернувшись на спину. – Например, вместе с другими строить новое общество.

– Это долго. Кстати, а ты с братом когда в последний раз виделась? – деловито вывела Миа.

– В детстве… – предположила Агнесс, приподняв бровь. – Если честно, очень давно. Я слышала, что он возмужал, но остался таким же разгильдяем, за что его и отчислили из университета. Но ничего, отец им займётся, – с улыбкой добавила она.

– А фотографии его нет?

– Я же говорила, что нет. Потерпи немного и увидишь его сама, – вздохнула Агни, чувствуя, что за неделю успела утомить подругу.

Тем временем где-то в нескольких километрах от поместья неспешно ехала пара автомобилей. Первый, большой, оказался доверху наполнен разного рода вещами – «добром», как любил называть Герман Рихтер весь этот хлам, который скопился у его жены за годы не то чтобы счастливого, а скорее своеобразного брака. Складировалось в нём многое, начиная от рояля и заканчивая набором цветочных горшков, которых по сложившейся традиции у достопочтенной Эммы было больше, чем цветов, потому что они нравились ей сильнее и не нуждались в уходе. При переезде выяснилось, что вещей у Германа оказалось в три, а то и в четыре раза меньше. Да и вообще он оставался угрюмым человеком, и с тех пор, как его лишили дворянства за серьёзное дисциплинарное взыскание, он больше пил, чем жил. Конечно, накопленного за годы капитала им вполне хватало, тем более его жена умела выдавать деньги под процент, но Герман оставался несчастен. Поэтому он и продолжал пить, что, собственно, и стало причиной его увольнения со службы. Но даже утратив дворянство, сознание Германа оставалось прежним, вот он и отказывался от пролетарской работы, несмотря на многочисленные предложения, считавшиеся недостойными его благородства. А вот пить, особенно вино и коньяк, доставшиеся ему от прошлых поколений, напротив, для него было в порядке вещей и соответствовало статусу. Правда, вот он, по его мнению, оставался на прежних высотах, хотя его обладатель уже второй месяц постепенно уходил на дно.

– Он даже не сел с нами, и всё это из-за тебя, – проворчала Эмма, не желая смотреть на мужа. – Напился на параде перед самим бургомистром, тоже мне ветеран.

– Ну Эммочка… – молебно вздохнул Герман, покосившись на водителя.

– Замолчи, даже не смей называть меня в такой форме, – обозлилась женщина и резко обернулась на него омертвевшими глазами, полными холодной злобы. – Откуда мне теперь деньги брать?

– Что ты, нежность моя. Друг мой военный нас на первое время примет, а после я и на работу устроюсь, – любовно отозвался Герман, поглаживая женскую кисть.

– Работу? – морозно засмеялась она, одёрнув ручку. – Ты и работа, ну смешон! А кого из нас на производство звали?

– Так ведь сторожем! – удивился муж, припав к спинке кресла. – Из гауптмана в рабочие, где это видано?

– Видно, тебе спиваться на мои деньги больше подходит? – повысила голос жена, чем вынудила водителя косо взглянуть на них. – А вы чего смотрите? – тотчас встретилась с его лицом Эмма. – Как с этим холуем иначе? Везите и не суйте нос не в своё дело.

– Прошу прощения… – пробубнил водитель.

– Извинения приняты, – распорядилась женщина. – И тебе бы стоило.

– За что душа моя? – оживился Герман, готовясь вновь вернуть расположение жены.

– За все годы, отравленные тобой. Но, боюсь, сил на все извинения у тебя не хватит, – в очередной раз усмехнулась женщина и вновь отвернулась.

Но оставим возлюбленных наедине, тем более им есть что ещё обсудить, и перенесёмся немного назад, а именно в грузовик, следующий за ними по пятам. В его кабине, помимо лысого водителя и крепкого грузчика с козырьковой кепкой посередине, сидел красивый молодой человек с холодными голубыми глазами, отдалённо напоминавшими материнский взгляд. Его аккуратно зачёсанные назад светлые волосы с небольшим пробором грациозно обрамляли юную голову без единого изъяна и подчёркивали высокий белоснежный лоб. Острый орлиный нос и небольшие губы, без намёка на бороду или усы, заставляли окружающих считать, что в нём продолжает гореть жилка настоящего аристократа, хотя это сословие, как и пережитки кайзеровской Германии, по мнению некоторых, несмотря на победу Гинденбурга в президентской гонке, уже не имели будущего и постепенно уходили в историю, имея все шансы в скором времени покинуть этот мир навсегда. Звали этого юношу Альберт Рихтер, и пока он единственный жизнеспособный проект этого злополучного брака.

Эта кабина выделялась также тем, что в ней пока не чувствовалось намёка на ссору, напротив, сыну и рабочим, в отличие от матери, неспособной общаться с простым людом, удалось найти общий язык. Рассмотрим же его поближе…

– Так что же, Альберт, значит, ты и на пианино можешь? – продолжал расспрос рабочий между ними, играя мозолистыми пальцами в воздухе.

– И на нём тоже, – обернулся юноша, оторвав взгляд от зелёных полей. – Меня, чтобы вы знали, учили не только музыкальным инструментам, но и фехтованию, кулачному бою и разного рода другим вещам.

– Здорово, а чего вас-то с университета отчислили? – удивился водитель.

– А, пустяковая история, даже и вспоминать об этом лень, – отмахнулся младший Рихтер и ленно обернулся к окну.

– Нам спешить некуда. Ты способный малый, вон сколько о книжках рассказал, а про самое интересное молчком, – улыбнулся рабочий и хотел было подтолкнуть его в плечо, да в последний миг вспомнил, что статус не позволяет.

– Из-за девчонки… – зевнул молодой человек. – Мы с её парнишкой повздорили, точнее, он не хотел мне её уступить, за что вызвал на мензуру.

– Да ну? Слышал про это… С сабелькой, да? – запамятовал водитель.

– Верно, угадал, – ответил Альберт, размяв голову. – Обычное дело среди студенческой шпаны. Главное, глаза беречь, а то у нас были отважные умники, решившие фехтовать без очков. Кавалер был из таких.

– Ох, мне уже не по себе… – протянул грузчик.

Глаза младшего Рихтера блеснули, и, подсев ближе, он подтолкнул смутившегося мужчину в бок, заставив его вновь прийти в себя.

– Давай, Клаус, ты ведь любопытный, – чмокнул юнец. – Уже час меня о всяком расспрашиваешь, и вдруг так застеснялся. Ну же, спроси, ты ведь хотел.

– Да что вы, Альберт… Я, честно, лишнего ляпнул, – покраснел мужчина, несмотря на возраст.

– Этот дурак потерял собственный глаз и любимую женщину, – строго продолжил аристократ, прошептав это мужчине на ухо громче обычного. – А знаешь почему?

– Н-нет… – промямлил собеседник, проглотив ком.

– Дело в том, что он показывал себя не тем, кем являлся на самом деле, – поучительно прошипел молодой человек. – Каждый, кто обманывает себя или другого человека, рано или поздно должен поплатиться и лишиться самого ценного. Согласен со мной, Ганси? – вдруг добродушно выдал Альберт, глянув на водителя.

– Почему бы и не согласиться, герр Рихтер? – прозвучал спокойный голос шофёра, не желавшего отвлекаться от дороги.

Заставив работника вновь чувствовать себя неловко, Альберт устало вздохнул и обратил свой взор в сторону окна. Тем временем открытые поля сменили высокие цветущие зелёные изгороди, которые, подобно Сцилле и Харибде, окружили наших путешественников с обеих сторон. Их высота пока скрывала поднимающееся солнце, что позволило юному Рихтеру перестать морщиться. Его натура не приветствовала прямых лучей.

В это же время рядом с поместьем девушки продолжали наслаждаться летом. Долгие часы ушедшей ночи, проведённые за чтением, не прошли для Агнесс просто даром, и, устав заполнять клубные тетради, она постепенно погружалась в дрёму. Её чистые глаза пока наблюдали за клумбами с цветущими розами, над которыми трудились бригады пчёл, и это стало для неё природной колыбелью. Шелест ветра с тихим посвистыванием модных берлинских мелодий, напеваемых Мией, отправили сознание молодой особы в забытье, но резкое восклицание подруги заставило её вздрогнуть.

– Агни, взгляни! Кажется, ваши Рихтеры приехали, – звонко сообщила она, протянув статную руку в сторону появившихся из-за поворота машин.

…

Пока рабочие готовились приступить к разгрузке семейного добра, Герман и Эмма уже успели покинуть транспорт. В отличие от жены, с оценивающим интересом изучавшей поместье и прилегавшую к нему округу, глазки старшего Рихтера бегали в поисках старого друга, а, как вы уже поняли, берлинский профессор никогда не опаздывал, особенно на собственные лекции, за что его так ценили не особо прилежные студенты.

Герр Магнус радостно вышел из беседки и, отказываясь прятать задорную улыбку под аккуратными седыми усами, направился к гостям, не замечая, как неосознанно перешёл на военный марш. Крайний раз он маршировал на глазах гражданских в ноябре 1918 года, когда его штурмовой батальон возвращался домой с Западного фронта проигранной Великой войны. Последней в истории человечества, как хотелось верить Магнусу.

Увидев приближение друга, Герман хотел было рвануть к нему навстречу, но Эмма опередила его и крепко схватила ветерана за руку, не позволив ему проявить радостные эмоции. Старший Рихтер дрогнул от неожиданности и одёрнул пиджак под холодное наставление от любимой жены.

– Сохраняй достоинство, – приказала она, а затем встала рядом, приветливо улыбаясь подходящему профессору.

Видя это, Альберт закатил глаза. За все прожитые годы ему успели наскучить родительские манеры, и он давно относился к ним с пренебрежением. А вот красавицы, стоящие на зелёной траве и шептавшиеся о нём, напротив, вызывали активный интерес у молодого человека. «Агнес развела, как белая роза… А кто этот за сапфир? В жизни не встречал такую красотку. Ладно, ждите, мне надо поздороваться с главой дома», – подумал младший Рихтер, уже решая, как лучше пригласить незнакомку на прогулку после общения с кузиной.

– Какой он статный, – восторженно шепнула Миа, крепко обняв руку подруги.

– Обычный молодой человек, как мне кажется, – ответила Агнес, пожав плечами. – Пойдём знакомиться, но я даже не думала, что он так вырос.

Когда два старых друга почти поравнялись между собой, Герман восторженно, но в то же время печально проделал пару широких шагов вперёд. Он взглянул в глаза отставного капитана и хотел было, как в славные боевые времена, отдать ему воинское приветствие, коснувшись рукой своей тёмной шляпы, но она дрожала… Его спина по-прежнему ощущала властный, обжигающий взгляд собственной жены, которой он посмел не повиноваться. Кисть Германа дрожала, а Магнус, напротив, решил нарушить принятые нормы и широко расставил руки, чтобы обнять боевого товарища, но Рихтер успел протянуть вспотевшую кисть, которая сразу оказалась объята обеими профессорскими дланями.

– Герман… Мой старый друг. Сколько лет, а вы стали лишь краше, – с достоинством начал герр Хоффман.

– Семь с лишним, дорогой Магнус. И не прошло ни дня, чтобы я не вспоминал о вас и вашем… Вашего бесстрашия на поле боя, – с надрывом начал старший Рихтер и ощутил, что готов заплакать.

– Не станем тревожить прошлое, главное, что мы встретились вновь! – объявил Магнус и сжал ветерана в своих крепких дружеских объятиях, не позволив, чтобы жена и сын увидели его слёзы.

Он похлопал его по спине, крепко прижимая за плечо, словно Герман, несмотря на разницу в каких-то пять лет, был его собственным сыном. Магнус терпеливо ждал, когда пройдёт пора слёз, и всё смотрел на удивлённую жену друга, для которой такое проявление чувств было чем-то необычным. Но и Альберт не остался без внимания, и, к его несчастью, этим двум юным прогрессивным особам удалось незатейливо разрушить его галантные планы по традиционному знакомству с семьёй. Агнесс даже первой подала ему свою ручку и обратилась с весьма дружелюбным, даже милым тоном.

– Доброе утро, возможно, вы меня не помните, Агнесс Хоффман, ваша кузина, – с достоинством представилась дама, изучая юношу серебром своих глаз.

– Я не забываю людей, с которыми раньше имел счастье быть знаком. Счастлив вновь видеть вас, – промолвил гость возвышенным тоном, а затем тронул губами её руку. – Альберт Рихтер, всегда к вашим услугам.

В этом мимолётном соприкосновении по всему телу Агни пробежал лёгкий холодок, словно к её белоснежной коже неожиданно приложили льдинку. После Альберт медленно выпрямился, и на такой близости оказалось, что при своем внушительном росте, около ста семидесяти пяти сантиметров, он был всего на четверть головы выше обеих девушек. Но даже при таком незначительном различии он старался смотреть на собеседниц возвышенно, слегка приподняв крепкую челюсть. Это проявилось ещё сильнее, когда очередь дошла до подруги.

– Миа Франк, мне очень приятно наконец встретиться с вами лично. Агни… Простите, Агнесс, много про вас рассказывала, – добродушно проговорила она, слегка подёргивая его руку и впитывая глубокий взгляд.

– Мне лестно это слышать, – кивнул Рихтер, дождавшись, когда она сама отпустит руку. Он внимательно изучил Мию и заложил обе руки за спину. – Но, боюсь, это только воспоминания о далёком прошлом. Увы, но теперь нам предстоит знакомиться заново.

– Согласна, – кивнула Агнесс. – Скажите, как вы добрались?

– Расстояние от Визена до пригорода Потсдама неблизкое, так что я успел надоесть паре моим спутникам, – слегка улыбнулся Альберт и указал на пару знакомых работников, которые выгружали тёмное, как ночь, пианино.

Увидев, что пролетарии тронули это сокровище, Эмма Рихтер позабыла про мужа и тут же поспешила проконтролировать весь процесс. Её уход стал вдвойне приятен для Германа, который, едва она удалилась, будто бы разогнул спину после тяжёлой ноши и оживился в общении буквально на глазах. Мать нашего героя быстро прошла за его спиной, успев отдать благородный поклон девушкам. Но затем, когда её глаза перевели внимание на людей рангом пониже, послышались раздражённые упрёки и негодование: «Нет-нет, держать инструмент надо не так. А вы сполоснули перед этим руки? Кто же так держит, нежнее! Это не ваш грузовик! Нежнее!» И далее в этом же роде.

Юный Рихтер глазами проводил манёвр матери, и волна стыдливой злобы отравила его жилы, но тут же развеялась от неожиданного вопроса.

– Альбер, вы любите музицировать? – с неприкрытым интересом обратилась Мия.

Он полностью вернул ей всё своё внимание и даже улыбнулся, ощутив неожиданную поддержку в свой адрес.

– Зависит от слушателя. Этим, – Альберт кивнул в сторону рабочих и матери, – терпеть не могу. А лично вам я готов сыграть Моцарта, Шопена или Бетховена. Зависит от ваших предпочтений.

– Мне нравится Луи Армстронг, – подмигнула Мия, решив поиграть с его реакцией.

– А я давно хотел купить саксофон, – спокойно отпустил Альберт. Он обернулся в сторону отца и вернул взгляд на девушек. – Дамы, я прошу прощения, но мне надо представиться герру Хоффману.

– Конечно, мы всё понимаем, – душевно отозвалась Агнесс, бросив любящий взгляд на своего отца.

Стоило юноше направиться к родителю, как тот совсем позабыл печаль и даже попросил старого друга поспешить за собой, чтобы скорее представить ему своего наследника. Герман постарался поставить Магнуса напротив любимого сорванца, а сам встал в полуметре от них, чтобы видеть дорогих ему людей со стороны.

– Альберт, я хочу представить тебе моего… друга, – застенчиво начал он. – Магнус Хоффман, отважный капитан штурмового батальона, мудрый профессор математики, преданный патриот Германии – и твой крёстный. Вы не виделись уже… больше десятка лет. Господи… – горестно вздохнул он, осознав о промелькнувших годах.

– Для меня большая честь вновь увидеть сына своего друга, – спокойно поддержал его Магнус и протянул Альберту руку. – Добро пожаловать в новый дом.

– Благодарю, герр Магнус, я счастлив быть крестным сыном такого человека, как вы, – почтительно высказался младший Рихтер, ответил крепким рукопожатием.

– Вы прекрасный воспитатель, Герман, и можете гордиться своим сыном, – похвалил отца Магнус, когда сын вновь спрятал обе руки за спину.

– Спасибо, гер… – Герман запнулся, с трудом сдерживая волнение. – Спасибо, что верил в меня.

Профессор Магнус не стал растрачивать лишние слова и удостоил друга лишь медленным поклоном головы, чтобы затем распоряжаться гостями.

– А теперь, когда мы в достаточной мере показали друг друга с лучших сторон, я хочу пригласить вас в дом, – произнёс он и взглянул на дочь, которая вместе с подругой отправились к веранде. – Ваши комнаты уже готовы, осталось лишь доставить вещи, и можно отдохнуть с дороги. Пройдёмте.

2.

Перед уходом в дом герр Магнус вызвал своего камердинера, чтобы он помог рабочим выгрузить музыкальный инструмент. Неудивительно, что пианино оказалось не только тяжёлым, но и громоздким, поэтому Гансу и его крепкому товарищу Клаусу потребовался помощник, чтобы они не только не уронили инструмент на грузчика, но и он сам не утянул за собой водителя, подстраховавшего из автомобиля. С прибытием третьего человека их труд несколько облегчился, и тёмный лакированный корпус медленно, но верно спускался на дорожку, грозясь рухнуть на Клауса и служащего. Лица тружеников налились багрянцем, пот заструился с их голов, но опытные товарищи, занимающиеся перевозкой уже не первый год, видели и не такое. Когда первая половина пианино уже вышла на свет, осталось самое сложное: Гансу пришлось поднатужиться и приподнять его своей усталой спиной, а Клаус с камердинером, которого звали Альфред, успев сдружиться, страховали своего товарища по несчастью, чтобы их половина не ударилась о брусчатку.

Выполнение задачи осложняла фрау Рихтер, которая, сама того не ведая, носилась рядом, как наседка перед единственным яйцом, кружила вокруг рабочих, непрестанно подбадривая их своими «добрыми» словами.

– Господа, только не уроните, умоляю, держите крепко… – молебно протягивала она слова. – Знаете, сколько он стоит? Ох, это чудо, сокровище нашей семьи, и оно бесценно, держите изо всех сил.

Какие мысли блуждали в головах мужчин, особенно когда они спускали это «чудо», вцепившись в него пальцами, нам оставалось только гадать. Скорее всего, о ней и о её пианино. К счастью, всё завершилось в самом лучшем виде, и стоящий на дороге инструмент можно было увозить в дом. Убедившись в его сохранности, Эмма с серьёзным выражением лица раскрыла сумочку, чтобы достать из неё пару банкнот номиналом в пятьдесят марок, которые затем она молча протянула Гансу и ушла, не произнеся даже благодарности. Она свято верила, что такие слова только унижают ее в глазах человека «подчинённого», а вот плата за труд, да и к тому же с небольшой надбавкой, способны заставить рабочего трудиться не только усерднее, но и больше. Фрау Рихтер ушла, оставив тройку рабочих наедине со своими мыслями.

– Вот стерва, и сыночек у неё та ещё сука, – сплюнул Клаус, доставая пачку сигарет для товарищей. – Альфред, ты давно тут работаешь?

– Со времён конца революции. Меня по старой памяти принял к себе герр Хоффман, мы с ним познакомились еще при Вердене, – ответил камердинер и затянулся сигаретой. – Странные у вас попутчики, хотя родня.

– А эти не такие? – продолжил грузчик, поднеся огонёк товарищу.

– Нет, – покачал головой слуга. – Магнус добрый человек, он никогда не оскорблял меня и не делал упрёка. И дочка его, Агнес, нежная душа. За таких, как мы, радеет.

– Благотворительница? – поднял бровь Ганс.

– Социал-демократка. Надеюсь, хоть у них получится построить такой мир, где люди станут относится друг к другу с уважением, – вздохнул Альфред, подняв лицо на ясное небо.

Наступило мимолётное молчание, и тройка знакомых просто наслаждалась горечью табака.

– Всё может быть, главное, чтобы наши дети не пережили того, что выпало нам, – вскоре улыбнулся Клаус и подал слуге руку. – Ну давай, Альфред, удачи тебе!

– До свидания, господа. Всего вам наилучшего, – почтительно отозвался местный и обменялся с ними рукопожатиями.

…

Пока трудящиеся находили между собой общий язык, герр Магнус, неспешно следуя к своему поместью рядом со старым товарищем Рихтером, показывал гостям красоты родного сада. В этот час его аккуратно выстриженный газон светился под яркими лучами солнца, переливаясь подобно природному зеркалу, блеск которого тускнел с наступлением дневной жары. От широкой дороги, вмещавшей до пяти людей, его отделяла живая изгородь высотой в половину человеческого роста. Над ней, как и над остальными растениями, в числе которых находились молоденькие дубки, ели, тис и даже несколько отцветших сакур. За этой красотой ухаживал целый коллектив садовников.