Найду тебя в Нави

Он подбежал ко мне, обогнул, и один из его хвостов ласково коснулся моей ноги. Я вздрогнула, а лис исчез за моей спиной, растворившись в воздухе.

И тут же, словно из ниоткуда, передо мной возник высокий, статный парень. Его кожа была бледной, как лунный камень, и короткие волосы до плеч были цвета снега. Глаза, однако, были все те же, лисьи – желтые, пронзительные.

Он улыбнулся, и эта улыбка не предвещала ничего доброго.

– Ну, что, крольчонок? – голос его был сладким, почти девичьим. – Нашли мы тебя. Плохо ты спряталась.

Холод. Пронизывающий, ледяной холод, что впивался в кожу, вытягивая из нее последнее тепло. Вода, в которую меня толкнула Велена, была не просто холодной, она была… другой. Она выплюнула меня не на берег знакомого лесного озера, а в какую-то ледяную пустошь, где каждый вдох обжигал легкие.

Я стояла по колено в снегу, продрогшая до нитки, а вокруг простирался бесконечный лес, укутанный в белые сугробы. Ели стояли, словно застывшие стражи, а с неба медленно падали тяжелые хлопья, оседая на моих ресницах.

Попыталась подойти к замерзшему ручью, чтобы умыться от этой болотной жижи, но замерла.

В ледяном зеркале не было моего отражения. Только голые ветви, да тусклое небо. Как так?

Я потрогала свое лицо, свои руки – они были здесь, настоящие, но их не было в отражении воды. Сердце заколотилось, как пойманная птица. А еще, когда я выныривала, пришлось бить кулаками по тонкому льду, что сковал поверхность. Костяшки пальцев были содраны, и по ним медленно стекали алые капли, яркие, как ягоды рябины на снегу.

Я быстро распустила свои длинные косы, вытянула из них яркие ленты, что вплетала утром, и кое-как перевязала пораненные пальцы. Хоть какая-то малость, но все же.

Шаг за шагом я брела вперед, проваливаясь в снег по пояс. Каждый шаг давался с трудом, ноги не слушались, а мокрая одежда словно приросла к телу, вытягивая остатки тепла. Слезы уже подступали к глазам. Где Велена? Где мама?…

Я крикнула, сначала тихо, потом громче, но мой голос словно растворился в этой белой тишине. Ни эха, ни ответа. Какое странное, жуткое место…

Еле выбравшись из очередной снежной ловушки, я забралась на поваленный пень, чтобы хоть немного перевести дух. В голове крутились мысли о Велене. Зачем она толкнула меня в то озеро? Что это были за водные врата, которые перенесли меня сюда? Как далеко теперь дом?… Вернется ли она за мной? Или бросила?

В животе заурчало. Холод и страх отступили на время перед острым приступом голода. Я встала и побрела дальше.

Вспомнился Богдан… Что с ним случилось после того, как я его поцеловала? Он ведь тогда сразу плохо себя почувствовал. Неужели это правда все из-за меня? Я проклята??…

Эта мысль кольнула сердце, и я неловко оступилась, покатившись по пологому склону, пока не уткнулась лицом в сугроб. Подняв голову, я увидела чудо.

Прямо передо мной, посреди этого бесконечного зимнего леса, рос куст, усыпанный ярко-красными, сочными ягодами. Летними ягодами!

В животе заурчало так, что, казалось, услышит весь лес. Была не была, есть хотелось до жути!

Я протянула руку, чтобы сорвать одну, но…

– Не трожь, коли жить ещё хочешь!

Я резко обернулась, но никого не увидела. Только снег, да голые ветви.

– Кто здесь?… А ну покажись!

И тут, с ветки старой ели, прямо мне под ноги, спрыгнуло нечто.

Огромных размеров серая кошка с крыльями, как у летучей мыши, и рогами, прямо как у козы.

Я чуть не упала назад, открыв рот в немом изумлении.

– Еле нашла тебя! – недовольно проворчала кошка, фыркая. – Чего так далеко от озера утопала!

Я таращилась на этого невиданного зверя, и вдруг… что-то щелкнуло в голове. Эти глаза, эта шерстка, хоть и выглядит немного грубее…

– Дымка?… – прошептала я, не веря своим глазам. – Ты?

– Я, хозяйка. Узнала кошечку свою любимую? Помочь тебе пришла.

Моя Дымка, наша домашняя кошка, что обычно спала на печи и ловила мышей, теперь стояла передо мной, огромная, с крыльями и рогами, и фыркала, как рассерженный медведь.

– Ну, что на меня так смотришь? Язык проглотила от счастья? – проворчала она, махнув пушистым хвостом. – Матушка твоя наказала беречь тебя и Велену пуще глаза, а ты, гляди, куда забрела! Идем, нечего тут стоять, замерзнешь до косточек.

Она развернулась и пошла вперед, легко ступая по глубокому снегу, а я поплелась за ней, еле переставляя ноги.

– Дымка, а что это за место? – спросила я, оглядываясь по сторонам. Лес казался бесконечным, а воздух был таким холодным, что щипало в носу.

– Навь это, глупышка, – ответила она, не оборачиваясь. – Мир мертвых, мир духов, мир, где владычествуют древние силы, что старше самого Яви. Здесь зима вечна, а солнце лишь призрак. Здесь бродят тени ушедших, и те, кто еще не родился. Здесь живет Марена, хозяйка мороза и смерти, и Чернобог, что ткет мрак из ночи. Не место это для живых.

Я поежилась. Звучало жутко. Как же я тут оказалась-то?…

– А почему ты такая? – осмелилась спросить я, догоняя кошку. – Ты же была маленькой, пушистой…

Дымка остановилась и обернулась. Ее желтые глаза, похожие на два тлеющих уголька, пристально посмотрели на меня.

– Это мой истинный облик, Милава, – спокойно произнесла она. – Я из этого мира родом. Мой вид зовется Троян. Я – Троянская кошка, божество луны и ночи.

Я невольно хихикнула.

– Божество, значит? А что ж ты тогда по мышам гонялась как угорелая, да на печи дрыхла, как обычная кошка? И сметану постоянно таскала со стола.

Дымка раздраженно фыркнула, ее рога чуть заметно дернулись.

– Не твоего ума дело, что у меня за божественные дела были! – но потом смягчилась. – …Твоя матушка, Шура, спасла мне жизнь много лет назад. Я тогда была молода и неосторожна, и в пустошах Нави на меня напал бешеный пес. Будь он неладен! Шура, не побоявшись, отогнала его, хоть и сама могла погибнуть. Я дала клятву отблагодарить ее. Вот и жила с вами в Яви, приглядывала за тобой и Веленкой. Это она меня, кстати, за тобой сюда послала. Спасти тебя. Ясно?

Сердце кольнуло.

– Велена? Что с ней?? Она… она здесь?

– Велена в порядке, – ответила Дымка, снова трогаясь с места. – Она сбежала из деревни, когда огонь начал пожирать все вокруг. Теперь ищет вашу матушку.

Я почувствовала облегчение, но тут же на нас налетела какая-то тень.

Из-за деревьев выскочила старуха в рваном, но когда-то нарядном сарафане. Ее глаза… их не было. Только пустые, черные глазницы, словно выжженные угли.

– Не смотри ей в глаза! Ни в коем случае! – прошипела Дымка, прижимаясь ко мне.

Старуха издала пронзительный, каркающий звук и, словно сорока, взлетела на ближайшую ель, цепляясь за ветки скрюченными пальцами. Она металась по деревьям, издавая жуткие звуки, а мы с Дымкой, пригнувшись, побежали прочь, проваливаясь в снег.

– Кто это был?! – задыхаясь, спросила я, когда мы немного оторвались.

– Вештица, – отрезала Дымка. – Ведьма, что принимает облик сороки и вынимает младенцев из утробы матери. Но эта была слепая. Когда они слепы, они слабы. Не чуют тебя, если ты в их пустые глазницы не заглянешь.

Мы шли еще долго, пока впереди, сквозь пелену снегопада, не показался тусклый огонек.

– Вот, – сказала Дымка, указывая хвостом. – Наш единственный способ ночь переждать и не продрогнуть до смерти. Да и ты, гляжу, совсем устала уже. А то еще и посереешь от голода, как тени здешние.

– Я не так уж и голодна! – надулась я.

– А кто тогда мертвую ягоду мавок чуть в рот себе не запихал? – парировала Дымка, и я окончательно сникла.

Мы подошли к избушке. Она была крохотной, покосившейся, с маленьким окошком, из которого пробивался тусклый свет. Из трубы вился тонкий дымок, пахнущий чем-то травяным и острым.

– Здесь живет старая ведьма Ягишна, – прошептала Дымка. – Не бойся ее, Милава. Если почует твой страх, то не видать нам тепла до утра.

Дымка толкнула скрипучую дверь крылом, и мы вошли. Внутри было тепло и пахло сушеными травами, дымом и чем-то еще… чем-то старым и очень древним. У очага, сгорбившись, сидела старуха за пряжей. Она была совсем крошечной, с морщинистым лицом, изборожденным глубокими складками, как старая кора. Глаза ее были мутными, но казалось, что они видят все насквозь. На голове у нее был повязан темный платок, а из-под него выбивались редкие седые пряди. Одета она была в простую, залатанную рубаху и юбку.

– Кого там нелегкая принесла? – прошамкала она, не поднимая головы, но ее взгляд, казалось, уперся прямо в меня.

– Это я, Ягишна, – мурлыкнула Дымка, становясь чуть меньше в размере. – Привела к тебе путницу. Заблудилась она в Нави. Нам бы переночевать у тебя ночку.

Ягишна медленно подняла голову. Ее взгляд скользнул по Дымке, потом остановился на мне.

– Заблудилась, говоришь? – ее голос был скрипучим, как несмазанная телега. – А пахнет от нее… и Навью, и Явью. Ты, девка, не совсем наша ещё, что ли?

Дымка тихонько мурлыкнула, прижимаясь к моей ноге.

– Нюх у тебя старый просто, Ягишна. Притупился. Наша она, наша. Просто совсем недавно к нам прибыла. Остыть ещё не успела совсем.

Ягишна хмыкнула.

– Старый нюх у меня, говоришь? Ну-ну. Что ж, раз уж пришли, садитесь к очагу поближе. Только за просто так у меня никто не греется. Загадки мои разгадаете – будет вам и тепло, и ночлег. Не разгадаете… что ж, Навь велика, места всем хватит.

Дымка легонько толкнула меня лапой.

– Слушай внимательно, Милава. И не бойся. Я тебе помогу. Главное, не спорь с ней и не показывай страха. У Ягишны свои правила, и если их соблюдать, она может быть добрее самого домового.

Ягишна уставилась на меня своими мутными глазами, и мне показалось, что в их глубине вспыхнул голодный огонек. Она облизнулась, и я поежилась – будто не человек я перед ней, а кусок свежего мяса.

– Что ж, коль так, начнем, – прошамкала она. – Первая загадка, девка. Слушай внимательно:

«Что без рук и без ног по земле ходит,

Да все забирает, что не мертво,

И даже живое в камень обратит?»

Я нахмурилась, пытаясь сообразить. Холод?… Мороз?

– Мороз? – неуверенно предположила я.

Дымка, что сидела у моих ног, тихонько мяукнула, словно одобряя. Но Ягишна тут же повернула к ней голову, и ее глаза сузились, вспыхнув желтым.

– А ну, кыш! – рявкнула она, и Дымка, поджав хвост, выскочила за дверь, обиженно фыркнув. – Нечего тут подсказывать, кошка Троянская!

Ягишна снова уставилась на меня.

– Верно, мороз. А вот вторая моя загадка:

«Что не имеет голоса, но может шептать так,

Что сердце стынет, а душа сжимается,

И самые смелые воины дрожат?»

Я закусила губу. Страх? Ужас?

– Страх… – прошептала я, чувствуя, как по спине пробегает холодок.

– И то верно, – кивнула Ягишна, и ее взгляд снова скользнул по мне, задерживаясь на моих румяных от тревоги щеках. Мне стало не по себе. Вот бы сейчас Веленка была здесь! Она у нас самая умная в семье, все загадки щелкала как орешки. Она бы точно не растерялась.

– А что будет, если я не отгадаю последнюю загадку вашу? – спросила я, еле выдавливая из себя слова.

Ягишна хитро прищурилась.

– Ничего, девка. Ничегошеньки. Просто… не отгадаешь. И все.

Ее слова прозвучали так зловеще, что мне стало еще страшнее.

Старуха снова облизнулась, и я почувствовала, как по моей коже ползут мурашки.

– Ну, слушай последнюю, самую важную:

«Что в Нави рождается, в Яви живет,

А когда умирает, в Правь уходит,

Но здесь, в мире мертвых, обретает вечность?»

Я уже было открыла рот, чтобы ответить, как вдруг раздался глухой стук в дверь.

Ягишна, до этого сидевшая сгорбившись, мгновенно выпрямилась. Ее движения были быстрыми и резкими, как у хищника, почуявшего добычу.

Старуха подлетела к двери и припала к ней ухом.

– Кто там? – проскрипела она.

В ответ – тишина. Только ветер завывал за стенами избушки.

Ягишна медленно, словно нехотя, потянула на себя тяжелую дверь.

На пороге стоял юноша. Высокий, хрупкий, с опущенной головой. Его волосы были странного сероватого оттенка, будто седые, и спадали на лоб, скрывая глаза. Одет он был совершенно не по зимней погоде: лишь в льняной рубашке и таких же штанах, что облепляли его худые ноги. А руки его… все руки, от локтей до кончиков пальцев, были измазаны красным. Будто он окунул их в ведро с кровью.

– А, это ты, мой мальчик! – хмыкнула Ягишна, отступая в сторону. – Ну, чего стоишь, заходи! Не топчись на пороге.

Парень медленно шагнул в избушку. Он поднял голову, и его взгляд – пустой и печальный, бездумно двинулся по стенам, по старой печи, по закопченному потолку. Он словно не видел ничего вокруг, погруженный в свои мысли.

И вдруг его взгляд остановился на мне.

Медленно, очень медленно, его глаза расширились. Рот приоткрылся в немом оцепенении, а тонкие пальцы, испачканные красным, чуть дрогнули.

Ягишна заметила это и хмыкнула.

– Чего, Кирилл, гостья моя шибко приглянулась? Варежку та как разинул. Закрой, надует!

Но юноша словно не слышал ее. Он тяжело моргнул, проводя ладонью по лицу, и красные пятна от его рук отпечатались на его щеках, окрашивая их, а потом и глаза, когда он потер их, словно пытаясь что-то разглядеть.

– …Вернулась? – прошептал он, и голос его был полон такой тоски, что мое сердце невольно сжалось. – Ты наконец-то вернулась за мной?

И тут же, словно очнувшись, юноша отшатнулся назад, его глаза расширились еще больше, и он, потеряв равновесие, рухнул с лестницы прямо в сугроб.

В тот же миг на порог прыгнула Дымка. Она окинула нас подозрительным взглядом, потом перевела его на распростертого в снегу юношу без сознания.

– Это чего он так? – проворчала она. – Чьих рук нечестивых дело?

Избушка, что снаружи казалась крохотной, внутри оказалась на удивление просторной. Мы сидели на кухне, где пахло сушеными травами, медом и свежим хлебом. Вдоль стен тянулись широкие лавки, укрытые домоткаными половиками, а на столе, покрытом льняной скатертью, стоял пузатый самовар, источающий пар, и блюда с душистыми пряниками, медовыми коврижками и засахаренными ягодами. В углу, у печи, виднелась приоткрытая дверь в другую горницу, откуда доносилось тихое, ровное дыхание. Там, на широкой кушетке, укрытый тулупом, лежал без сознания тот странный юноша. Ягишна и Дымка, кряхтя и фыркая, перенесли его из сугроба, чтобы не окочурился там совсем.

– …Псиной от него воняет, – прошипела Дымка, прижимаясь к моему боку, пока Ягишна хлопотала у печи. – И странный он какой-то. Вроде молодец, а волосы седые, да и руки… Ты видела, какие у него руки были? Кровь, что ли?

– Ах, это ты про Кирюшу моего мурлычешь все, – проворчала Ягишна, возвращаясь. – Да, он у меня тонкой души мальчик. Нашла я его четыре луны тому назад в лесу. Лежал, весь побитый, хромой, голодный, и даже лапой пошевелить не мог…

Я удивленно моргнула. Старушка, наверное, оговорилась.

– …Лапой? – переспросила я.

Ягишна лишь хмыкнула.

– А то ж. Сущь его вторая – волчья. Волколак он.

У меня глаза на лоб полезли. Волколак! Я всегда думала, что это лишь сказки.

Дымка недовольно зашипела:

– Ну вот, я же говорила! Псиной от него пахнет!

Ягишна отмахнулась.

– Да брось ты, кошка. Безобидный он. Как внук мне стал. Помогает по хозяйству, а в свободное время ходит, рисует всякую дичь или природу по округе. Красок у него нет, так я ему готовлю их из калины, да красной смородины. Они ему больше по нраву, красные. Яркие…

Я облегченно выдохнула. Волколак, но безобидный. Это уже не так страшно.

– Одного понять не могу, – задумчиво пробормотала Ягишна, – чего это Кирюша так тебя удивился? Будто Чернобога увидел. И стал мямлить что-то, я даже не расслышала толком.

– И что? Отмороженный он у тебя какой-то. Заморозила псинку, вот и мямлит он у тебя всякое. А вот в моих родных землях, – промурлыкала Дымка, переводя разговор, – нынче совсем худо. Духи предков беспокойны, тени бродят без цели, а река Забвения обмелела так, что слышно, как стонут души, не сумевшие перейти. Что-то точно грядет…

Неожиданно из соседней горницы послышался шорох, и в дверном проеме появился тот самый юноша.

Он уже был без красных пятен на руках и лице, опрятный, и только его серые волосы торчали в разные стороны, словно перья.

Он остановился в дверном проеме, опустив взгляд.

– Здравия всем… – прошептал он, едва слышно, словно боясь нарушить тишину.

– А вот и Кирюша проснулся! – бодро защебетала Ягишна. – Знакомься вот. Дымка – старая моя знакомая. А это Милава, – представила она меня. – Недавняя гостья Нави.

Кирилл удивленно моргнул, его серые глаза на мгновение задержались на мне, прежде чем он снова опустил взгляд.

Ягишна налила ему чаю, и он сел в дальнем углу лавки, прямо под старинным, вырезанным из дерева образом Чернобога. За все время чаепития он не произнес ни слова, лишь изредка, когда думал, что никто не видит, украдкой бросал на меня быстрые, почему-то печальные взгляды.

Наконец, Ягишна поднялась.

– Ну, хватит чаи гонять. Пора и спать ложиться!

Она отвела нас в дальнюю комнату, где стояла широкая лавка, укрытая овчиной. Окно в этой комнате было маленьким, и Ягишна собственноручно заперла ставни на крепкий засов.

Дымка, уменьшившись до размеров обычной домашней кошки, тихонько запрыгнула мне на колени. Я погладила ее мягкую шерсть, и вскоре сон сморил меня.

Проснулась я в кромешной тьме. Что-то тихонько тормошило меня за плечо.

– Проснись… проснись же.

Я распахнула глаза. Дымка, что лежала на моих коленях, недовольно зашипела на незваного гостя.

Рядом со мной, на коленях, стоял Кирилл, держа в руке крохотную свечу.

– Как же ты похожа на нее… – прошептал он, его взгляд стал завороженным.

– На кого?… Что случилось? – сонно спросила я, чувствуя, как сердце начинает тревожиться.

– Бежать нам надо, Милава. Скорее. Иначе Ягишна скоро проснется и… съест вас.

– Чего?… С-съест? – пролепетала я.

– Это днем она ворчливая старушка, – продолжил Кирилл, – но ночью… ночью она совсем другая. Так она силы свои колдовские поддерживает. А в тебе… в тебе очень много живой энергии. Ей осталось совсем немного до пробуждения. Надо спешить.

Он быстро подошел к окну и начал отпирать ставни. Я коснулась его руки.

– А ты пойдешь с нами?

Дымка недовольно зашипела. Кирилл слабо улыбнулся, и в его серых глазах промелькнуло что-то теплое.

– Раз ты просишь… Милава, – прошептал он, – то я готов идти хоть до самого Калинова моста.