- -
- 100%
- +
МИЛАВА
Мы с Муркой, кряхтя и спотыкаясь, тащили Кирилла. Его тело, хоть и казалось легким после перевоплощения из волка в человека, все равно было тяжелым, а снег под ногами предательски проваливался. Мурка ворчала, ее ушки прижимались к голове с рожками, а крылья то и дело задевали сугробы.
– Ну вот, – шипела она, – спасительница нашлась! Теперь тащи его, а я что, на крыльях его понесу?
– Он спас меня! – огрызнулась я, чувствуя, как мышцы ноют от напряжения. – От Змея и снежной лавины! Забыла что ли?
Мурка фыркнула, но продолжала помогать, цепляясь когтями за его одежду и подталкивая.
– Еще чуть-чуть, Милава. Чую, они уже близко. Давно я там не была, но место хорошо запомнила!
Наконец, сквозь пелену падающего снега, я увидела их.
Горячие источники…
Сквозь пар, поднимающийся от воды, проступали очертания древних, поросших мхом камней. Воздух здесь был теплым, влажным, пахнущим серой. Казалось, будто сама земля дышит здесь, согревая все вокруг. Вода в озерцах светилась мягким, почти неземным светом, отражая рассветное небо.
Мы кое-как дотащили Кирилла до самого большого источника. Его тело обмякло, когда я опустила его в теплую воду. Струйки пара окутали его, словно дымка.
Я осторожно начала снимать с него остатки разорванной одежды. Каждая пуговица, каждая застежка давалась с трудом, мои пальцы онемели от холода. Когда ткань наконец подалась, я отвела взгляд. Никогда прежде я не видела мужского тела так близко, почти нагого…
Мои щеки вспыхнули. Кирилл был сильным, хоть и худым, с отчетливыми линиями мышц. Я почувствовала себя неловко, но понимала, что должна помочь ему.
– Ох, Милава, – раздался ехидный голос Мурки. – Смотрю, ты уже совсем освоилась! И чего это ты краснеешь? Небось, в деревне такого не видала ещё?
– Мурка! – прошипела я, бросив на нее гневный взгляд. – Не мешай! Иди, поохоться на что-нибудь, или просто помолчи, сделай милость!
Кошка лишь хихикнула, вильнув хвостом, и, расправив крылья, бесшумно исчезла в клубах пара.
Я вернулась к Кириллу. Вода была невероятно теплой, она обволакивала его, и я начала осторожно растирать его кожу, пытаясь вернуть ему тепло. Его тело было холодным, но постепенно, под моими руками, оно начало согреваться. Я чувствовала каждый изгиб его спины, каждое ребро, и странное, незнакомое чувство разливалось по моему телу. Это была не просто жалость, не просто желание помочь… Это было что-то большее, что-то, что заставляло мое сердце биться чуть быстрее.
Внезапно юноша застонал. Я вздрогнула, отняв руки.
Его глаза медленно приоткрылись. Сначала они были мутными, потом сфокусировались на мне.
Он моргнул, пытаясь понять, где находится. Его взгляд скользнул по моему лицу, потом вниз, на себя, и его глаза расширились. Кирилл попытался прикрыть себя руками, но они были слишком слабы. Краска залила его лицо.
– Я… я… – пробормотал он, пытаясь подняться. – Что случилось?
– Тише, – шепнула я, осторожно придерживая его. – Не двигайся. Ты был без сознания, а я просто пыталась согреть тебя.
Он снова посмотрел на меня, и в его глазах промелькнуло осознание. Он вспомнил. Лавину, Змея, то, как он прикрыл меня. И теперь я, маленькая девчонка, спасла его.
– Ты… ты спасла меня, – прошептал он, и в его голосе прозвучала искренняя благодарность. – От смерти… от холода… Спасибо, Милава.
Он замолчал, его взгляд задержался на мне. Кирилл смотрел так, словно видел что-то невероятное, что-то, что нужно запомнить.
– Знаешь… Ты такая… – он запнулся, подбирая слова. – Прямо сейчас я бы нарисовал тебя. Жаль, нет красок и холста под рукой.
Мое сердце подпрыгнуло. Нарисовать меня? Мне бы так хотелось, чтобы он это сделал!
– Я сейчас что-нибудь придумаю! – воскликнула я, забыв обо всем на свете, и, неловко выпрыгнув из воды, бросилась к ближайшему дереву.
Мокрое платье тут же облепило меня, вырисовывая каждую линию тела. Я схватила кусок отслоившейся коры березы и подобрала лежавший рядом черный, похожий на уголек, камешек.
Когда я повернулась, чтобы вернуться к источнику, взгляд Кирилла упал на меня. Его глаза округлились, он сглотнул, и на мгновение отвел взгляд, словно смутившись.
В этот момент я осознала, как выгляжу. Мокрое платье, прилипшее к телу, было слишком откровенным.
Жар стыда опалил меня. Я тут же нырнула обратно в воду, стараясь погрузиться как можно глубже.
– Я… я передумала, – пробормотала я, пряча лицо. – Не нужно меня рисовать.
Но Кирилл уже взял кору и камешек. Он не смотрел на меня, его взгляд был сосредоточен на гладкой поверхности коры. Его пальцы, еще немного дрожащие, начали что-то судорожно чертить.
Мое любопытство взяло верх над смущением. Я осторожно выглянула из воды, пытаясь разглядеть, что же он там чиркает.
– Ну что там? – спросила я, стараясь придать голосу беззаботность, хотя сердце колотилось. – Неужто я так страшна там, что ты прячешь свое творение? Или, может, я так прекрасна, что ты боишься ослепнуть от собственного таланта?
Кирилл вздрогнул, будто опомнившись, что не один сейчас. Его щеки слегка порозовели. Он прижал кору к груди.
– Ничего там нет, – пробормотал он, отводя взгляд. – Просто… набросок. Неудачный. Я потом нарисую лучше, когда будут краски и настоящий холст.
– Ах так? – я хихикнула, чувствуя прилив озорства. – Значит, ты боишься показать мне свое "неудачное" творение? Неужели я настолько вдохновляю, что ты не смог удержать свою кисть, то есть, камешек и нарисовать меня красиво?
Я потянулась, пытаясь выхватить кору из рук юноши. Он отпрянул, но я была настойчива. Наши руки столкнулись, и в этот момент что-то изменилось.
Мы оказались так близко, что я почувствовала тепло его тела, исходящее сквозь воду. Мои пальцы скользнули по его руке, и я подняла взгляд. Его глаза, глубокие, как лесные озера, встретились с моими. В них читалось столько всего: смущение, удивление, какое-то новое, незнакомое мне чувство.
Время словно остановилось. Я замерла, вдыхая его запах – запах снега, леса и чего-то дикого, волчьего. Взгляд Кирилла скользнул по моим губам, затем вернулся к глазам. Он медленно, почти невесомо, поднял руку и провел кончиками пальцев по моей скуле. Его прикосновение было легким, но оно обожгло меня до глубины души.
Я почувствовала, как по телу пробежала дрожь. Он смотрел на меня с таким удивлением, словно только сейчас по-настоящему увидел во мне девичью красу.
Внезапно раздался громкий, раскатистый смех.
– Ох, голубки! – пропела Мурка, появившись из клубов пара. – Я, конечно, понимаю, что тут тепло, но не до такой же степени!
Мы резко отпрянули друг от друга, словно обжегшись. Кирилл отпустил кору, и Мурка, подхватив ее на лету, бросила мне.
– На, полюбуйся вот на свой портрет, Милава! – хихикнула она.
Кора приземлилась мне прямо в руки. Я взглянула на рисунок и ахнула. На ней была изображена… я, но не так, как я себя представляла.
Это была я, выпрыгивающая из воды, но мое мокрое платье было нарисовано с такой откровенной детализацией, что казалось, будто Кирилл видел сквозь саму ткань. Мои формы, обтянутые мокрой тканью, были подчеркнуты до неприличия, а выражение лица было каким-то… глупым.
Мои щеки тут же вспыхнули, и я почувствовала, как кровь приливает к лицу. Это было так неловко, так постыдно!
Кирилл, увидев мой взгляд, мгновенно выхватил кору у меня из рук.
– Мурка! – рявкнул он, и его голос был полон смущения и злости. Он сразу швырнул кору в воду. – Я же сказал, это неудачный набросок! Я нарисую лучше! Настоящий портрет Милавы!
Мурка лишь фыркнула, но промолчала.
– …Нам, кстати, осталось совсем немного, – выдохнул Кирилл, уже спокойнее, но все еще смущенный. – Скоро мы выйдем из этого леса.
Мы выбрались из источника и, одевшись в подсохшую одежду, уселись у костра. Тепло огня было таким приятным после холода, но мои щеки и так горели бы. И без близости к костру.
Мурка незаметно подошла ко мне, когда Кирилл отвернулся, проверяя свои вещи.
– Как только выйдем из леса, – прошептала она, прижимаясь ко мне боком, – нам нужно попасть в какой-нибудь город или деревню. Велена сказала, что все расскажет твоей маме. Значит, надо ждать, пока она за нами придет или кого-то пошлет. В селении каком-нибудь её и обождем.
Я кивнула. Это было логично, и я понимала, что так нужно… Но почему-то от мысли о скором расставании с Кириллом на сердце стало как-то тоскливо.
ВЕЛЕНА
Утро в Чернограде началось не с привычного пения лесных птиц, а с шелеста тяжелых шелковых портьер и приглушенного звона серебра. Первый день в роли придворной дамы дворца обрушился на меня, словно лавина из парчи и напудренных париков. Служанки, словно тени, бесшумно сновали по покоям, помогая облачиться в непривычно тяжелое платье, расшитое жемчугом. Завтрак в общей зале, полный незнакомых лиц и натянутых улыбок, казался бесконечным. Каждый жест, каждое слово нужно было выверять, чтобы не оступиться, не выдать свою деревенскую простоту. Я старалась впитывать каждое правило, каждый намек, но мысли мои постоянно возвращались к маме.
Тревога за матушку не отпускала ни на миг. Ее весточка, пришедшая вчера, жгла душу, словно раскаленный уголь: "Отправлюсь в Навь за Милавой".
Моя старшая сестра, моя Милава, которую я перенаправила в Навь, чтобы спасти от гнева деревенских, и мама, готовая броситься в мир мертвых ради нее. Как я могла помочь?… Здесь, в золотой клетке Чернограда, я была бессильна. Мои знания о травах и шепотках, что так помогали дома, здесь были лишь забавой, не более.
Днем, после утомительных уроков этикета и танцев, я вышла в дворцовый сад.
Он был великолепен – фонтаны, мраморные статуи, благоухающие клумбы, но даже здесь, среди всей этой красоты, меня не покидала мысль о Куме. Его предложение, прозвучавшее вчера в моих покоях, висело в воздухе, словно дамоклов меч. "Ты даешь мне свою ласку и заботу, а я тебе – знания и покровительство при дворе".
Оттянуть решение больше не получится, я это чувствовала. А вдруг он снова заявится сегодня ночью? Готова ли я принять его? Готова ли я к тому, чтобы давать ему свою ласку, когда я и сама никогда не знала мужской ласки, и была совершенно неопытна в этом? И самое главное – можно ли ему доверять?
– Велена! Присоединяйся к нам! – звонкий смех вырвал меня из раздумий.
Мои новые подруги, княжеские фрейлины, уже резвились на лужайке, играя в жмурки.
– Мы завяжем тебе глаза, а ты попробуешь нас поймать и угадать, кто это! – предложила одна из них, и прежде чем я успела отказаться, на мои глаза опустилась мягкая шелковая повязка.
Мир померк до звуков и запахов. Я протянула руки, пытаясь нащупать кого-то. Звонкий смех и хлопки в ладоши раздавались со всех сторон, дразня и сбивая с толку. Я делала шаги наугад, пытаясь поймать хоть кого-то, но все они были слишком быстры.
– Быстрее, Велена! – кричали они, и их голоса звенели, словно колокольчики на ветру.
Внезапно раздался один громкий, резкий хлопок. И все стихло. Смех оборвался, остальные хлопки почему-то замерли. Я слышала лишь приглушенные перешептывания, словно кто-то что-то обсуждал.
Тревога кольнула в груди. Что случилось?
Я сделала еще шаг и тут же во что-то врезалась. Твердое, высокое, пахнущее кожей и чем-то терпким, мужским. Я протянула руки и осторожно ощупала незнакомца.
Широкие плечи, крепкая грудь под тонкой тканью. Мужчина… Мой нюх, необычный, обостренный, тут же уловил тончайшие нотки. Этот запах… я знала его. Пара встреч со старшим княжичем, хоть и мимолетные, оставили свой след в моей памяти. Это был он. Княжич Яков.
Но я решила играть дальше. Притвориться, что не узнала его. Мои пальцы осторожно поднялись к его лицу. Я провела по твердой линии подбородка, по легкой щетине, коснулась его губ, таких мягких, но плотно сжатых. Затем мои пальцы скользнули к его волосам – густым, чуть вьющимся, пахнущим фиалковой водой.
– Ох, кто же это у нас? – промурлыкала я, стараясь придать голосу игривые нотки. – Неужто сам красавец Ярило сошел с небес, чтобы поиграть с нами, простыми смертными? Или, может, это прекрасный лесной дух, что заглянул в наш сад? Ваша кожа так нежна, а волосы… словно шелк.
Внезапно его рука резко перехватила мою. Крепкий захват, от которого я вздрогнула. Он сдернул повязку с моих глаз.
– Довольно, – прозвучал его низкий голос.
Я моргнула, притворяясь, что удивлена. Мои глаза встретились с его. В них не было ни тени улыбки, лишь холодная, оценивающая внимательность.
Я склонила голову в глубоком поклоне, скрывая за вежливостью свои истинные мысли.
Ветер, несущий тлен и пепел
Я склонила голову, чувствуя, как по щекам разливается жар. Моя маленькая игра зашла слишком далеко, и теперь я стояла перед княжичем Яковом, чье лицо было непроницаемо, словно высеченное из камня.
Когда я подняла взгляд, на его протянутой ладони лежало нечто, отчего сердце мое дрогнуло. Это было не просто украшение, а тонкая, филигранная вязь из серебра, изображающая переплетенные корни и листья, а в центре – небольшой, но идеально ограненный камень, мерцающий глубоким, чернильным светом. Камень, похожий на осколок ночного неба. Прямо под глаза мои будто…
– Это за спасение моей жизни, – произнес Яков, его голос был ровным, без единой эмоции, словно он повторял заученный текст. Княжич смотрел куда-то сквозь меня, его взгляд был пуст. – И Княгиня просит передать, что приглашает тебя посетить с ее свитой театральное представление в городе сегодня вечером.
Он протянул мне украшение. Я приняла его, чувствуя холод металла на ладони, и снова склонилась в поклоне, стараясь скрыть довольную улыбку на лице.
Вокруг нас уже начался тихий шепот. Придворные дамы, словно стая голодных птиц, обменивались взглядами, их глаза сверкали любопытством и завистью. Подарок от княжича… да еще и приглашение от самой Княгини! Это было нечто большее, чем просто знак внимания.
Княжич уже собирался уйти, отвернувшись, но я не могла его отпустить. Не сейчас.
– Яков, подожди!
Он замер. Вся поляна сада, казалось, перестала дышать. Обращаться к членам княжеской семьи по имени было неслыханной дерзостью. Это было против всех правил, против всех негласных законов двора.
Мое сердце ушло в пятки, но я знала, что отступать нельзя. Если и пробиваться к власти, то только хитростью и дерзостью.
Княжич медленно повернул голову в профиль, и я увидела, как напряглись мышцы его челюсти.
«Пронесло», – подумала я, усмехнувшись про себя. «Моя очередная дерзость, чтобы меня заметили – получилась».
– Простите, княжич. Я хотела спросить, будете ли вы на представлении в театре? – спросила я, стараясь придать своему голосу смущенные, девичьи нотки.
Его взгляд, наконец, сфокусировался на мне, но в нем все еще читалось холодное недоумение.
– Зачем тебе это знать?
Я опустила взгляд, притворяясь, что краснею, и слегка теребя пальцами подаренное ожерелье.
– Ох, прошу меня простить… – пробормотала я, поднимая на него робкий взгляд. – Просто… мне нужно знать, стоит ли надевать это прекрасное ожерелье, что вы мне подарили. И подбирать ли под него платье и прическу… Я хочу выглядеть достойно вашего подарка.
Его лицо осталось непроницаемым. Он ничего не ответил. Лишь задержал на мне взгляд на мгновение дольше обычного, а затем резко развернулся и быстрым шагом удалился, растворившись среди деревьев вишни.
Я выдохнула. Победа. Пусть и маленькая, но победа. Я не могла сдержать легкой, торжествующей улыбки.
Едва Яков скрылся из виду, как придворные дамы, словно осы на сладость, облепили меня со всех сторон.
– Велена! Что это было??
– Какое прекрасное ожерелье!
– Ты видела, как старший Княжич на тебя смотрел?
Их голоса слились в гул, полный любопытства и зависти. Я лишь загадочно улыбалась, крепче сжимая в руке подарок.
Сегодняшний день показал, что в этой золотой клетке я могу быть не только пешкой, но и игроком. И правила этой игре… вполне могу задавать и я.
***
Вечер, проведенный за выбором наряда, был не менее утомительным, чем уроки этикета утром. В конце концов, я остановилась на платье из глубокого, почти чернильного бархата, чьи длинные рукава и высокий воротник лишь подчеркивали хрупкость моих плеч. Серебряное ожерелье, подарок Якова, лежало на моей шее, словно застывшая лунная дорожка, а его камень, мерцающий, как осколок ночного неба, притягивал взгляд.
Служанки долго колдовали над моими волосами, заплетая их в сложную косу, уложенную вокруг головы, чтобы ничто не отвлекало от самого украшения. Я чувствовала себя… другой. Не деревенской Веленой – дочерью ткачихи, а кем-то, кто мог бы принадлежать этому месту. Высшему месту наших краев.
Карета свиты Княгини была роскошна, обитая шелком и бархатом, и покачивалась на мягких рессорах, словно лодка по волнам. Внутри, помимо меня, сидели еще три фрейлины, их платья шуршали, а смех звенел слишком громко, выдавая их юный возраст и пустоту в головах.
– Говорят, сегодня будет представление о древних богах, – щебетала одна, поправляя локон. – О том, как Перун сражался со Змеем Яви.
– Ох, надеюсь, не слишком скучно, – вздохнула другая. – Мне бы что-нибудь о любви, о страстях…
Я лишь улыбалась, слушая их болтовню. Они пытались выведать у меня подробности о подарке Княжича, так как весь двор уже знал об этом с полудня, но я лишь загадочно пожимала плечами, намекая на некую тайну. Я говорила о красоте театра, о предвкушении, о том, как дивно видеть столько людей, собравшихся ради искусства. Мои слова, казалось, очаровывали их, заставляя забыть о своих вопросах и просто слушать меня.
Театр встретил нас гулом голосов и запахом воска и старого дерева. На входе каждому гостю выдавали изящную маску, украшенную перьями или тонкой росписью, и предлагали кубок с пряным, чуть терпким напитком, который приятно согревал изнутри.
Я выбрала маску, отделанную черной нитью, которая гармонировала с ожерельем. Внутри играла легкая, струнная музыка, наполняя пространство ожиданием чуда. Я легко переходила от одной группы свиты к другой, обмениваясь любезностями, улыбаясь, слушая и говоря ровно столько, чтобы оставить о себе приятное впечатление. Моя деревенская простота, казалось, превратилась в некую экзотическую привлекательность, и я чувствовала, как взгляды мужчин и женщин задерживаются на мне гораздо больше, чем на других гостях.
Внезапно гул голосов стих, и музыка стала чуть тише. В зал вошла сама Княгиня Чернограда – Агнесса Кобрина. Ее появление было подобно явлению луны – все вокруг словно озарилось ее величием.
Она грациозно беседовала с несколькими дамами, кивая и улыбаясь, пока направлялась к главному балкону театра, предназначенному для знати. И за ней, словно тень, плавно скользил сам Кума и несколько других приближенных.
Мой взгляд невольно приковался к нему. Кума был облачен в костюм из тяжелого золотого шелка, который переливался в свете канделябров. На его лице была маска, выполненная из того же материала, что и костюм, и она идеально повторяла цвет его глаз – тот самый, золотой, хищный оттенок, который я видела в его омутах. Он держался прямо, его взгляд был устремлен только вперед, на спину своей Княгини, словно он не видел никого вокруг.
Когда Кума проходил мимо меня, я почувствовала легкое дуновение воздуха. Его голова чуть заметно повернулась и я услыша легкий, почти неслышный вдох, словно он принюхивался. Его взгляд скользнул по моим ногам, по подолу моего платья, задержался на мгновение на моих бедрах, а потом, так и не поднявшись до моего лица, он отвернулся.
Кума продолжил свой путь, не замедляя шага, словно меня и не было вовсе.
Я почувствовала, как внутри меня поднимается волна обиды. Ну и что? И катись колобком к ногам своей Княгини! Мне все равно.
Моя улыбка стала чуть более натянутой, но я тут же взяла себя в руки. Не позволю ему испортить мне этот вечер! Я здесь не для того, чтобы ждать его внимания. Я здесь, чтобы учиться и заводить выгодные знакомства.
Зал театра погрузился в полумрак, и на сцене, освещенной мягким светом масляных ламп, зазвучали первые аккорды гуслей. Поднялся занавес, и нашему взору предстали декорации, изображающие древний лес, полный вековых дубов и таинственных капищ. Представление началось с танца жриц, призывающих богов, а затем на сцене появились герои – могучий Перун, облаченный в грозовые тучи, и коварный Змей, извивающийся в тенях Нави.
Поначалу я была заворожена. Движения актеров были отточены, их голоса – сильны, а костюмы – невероятно детализированы. Я видела, как древние легенды оживают прямо передо мной, и на мгновение забыла обо всем на свете. Но вскоре однообразные песнопения и пафосные диалоги начали уже утомлять. Сюжет, казалось, тянулся бесконечно, и я поняла, что мне гораздо интереснее наблюдать за живыми людьми вокруг, чем за вымышленными героями на сцене.
Благо, маска скрывала мое лицо, позволяя мне беспрепятственно скользить взглядом по ложам и партеру. Я сидела в ложе свиты Княгини, чуть ниже ее самой и ее ближайших фрейлин, но достаточно высоко, чтобы видеть почти весь зал. Мой взгляд, словно бабочка, порхал от одного наряда к другому, от одной прически к другой, пытаясь уловить детали, понять негласные правила этого мира.
И тут мой взгляд зацепился за одну из лож напротив. Там, в окружении своей свиты, сидел Княжич Ратибор. Он был насуплен, его темное одеяние, казалось, лишь подчеркивало его мрачное настроение, а маска на лице не скрывала скучающего выражения. Он ерзал на месте, явно не заинтересованный в происходящем на сцене. Но не он привлек мое внимание. Во главе его свиты, чуть позади и в стороне от него, стоял… Княжич Яков.
«Так вот почему младший Ратибор так рвется на трон…», – подумала я, иронично усмехнувшись про себя. «Получается, Яков избрал другой путь правления – теневой, скрытый, но, возможно, куда более влиятельный. Управлять свитой внутри дворца, быть серым кардиналом, дергать за ниточки, оставаясь в тени… Это было интересно. Очень интересно…».
Яков стоял прямо, его маска была простой, без излишеств, но от его фигуры исходила какая-то внутренняя сила, даже когда он просто стоял и наблюдал.
Внезапно, словно почувствовав мой взгляд, Яков медленно повернул голову. Его ястребиный взгляд, пронзительный и острый, мгновенно устремился прямо на меня.
Сердце мое замерло. Я затаила дыхание, чувствуя, как по спине пробегает холодок. На мгновение мне показалось, что он видит сквозь мою маску, сквозь толпу, прямо в мою душу.
Я тут же отвернулась, делая вид, что вновь увлечена представлением. Спасительная темнота зала и маска на лице позволили мне скрыть внезапно вспыхнувший румянец. Яков не мог знать, что это я, ведь так? Отсюда не видно ничего. Или же… нет?
Мои размышления были прерваны. Музыка стихла, занавес медленно опустился, и в зале вспыхнул свет. Наступил перерыв между частями представления, и зал театра тут же наполнился гулом голосов, смехом и шуршанием платьев.
МИЛАВА
Ох, и Навь же она Навь! Даже лес тут какой-то… не такой, как у нас в Яви. Вроде и деревья, а вроде и тени от них пляшут, будто живые, и шепчут что-то на своем, навьем. Кирилл, наш чудной провожатый, идет впереди, такой задумчивый, будто в облаках витает, а его глаза… они как… Как старые, мудрые озера, в которых отражаются все печали мира. Но мне с ним хорошо. Спокойно как-то…
Дымка, хитрая бестия, плетется рядом, хвостом виляет, и все время что-то мурлычет себе под нос, а потом вдруг шепчет мне на ухо:
– Прижимайся, Милава, к Кириллу или ко мне, а то тут, в Навьграде, почуют твой живой дух за версту.
Я, конечно, к Кириллу поближе придвигаюсь, он все-таки побольше и теплее.
– Милава, – говорит он, оборачиваясь, и протягивает мне руку, – давай я тебя поведу, а то тут камни скользкие, да и… безопаснее так. Дымка права.
Я киваю, удивляясь его слуху отменному. Беру его за руку, и тут замечаю… Ох, его ладонь, какая же она… вся в шрамах. Не свежих, нет, а старых, затянувшихся, будто он не кистью махал в прошлом, а с бурей боролся или с диким зверем.
Я чуть нахмурилась, но промолчала. Не мое дело это.
Навьград оказался… ну, не таким, как я себе представляла. Не мрачным и страшным, а скорее… тихим и величественным. Дома из черного камня, крыши, покрытые мхом, улицы, где вместо грязи – какая-то серая пыль, которая не липнет к сапогам. И тишина. Не мертвая, а просто… другая. Будто город спит, но в любой момент может проснуться.