Записки Бенвенуто Челлини, флорентийского золотых дел мастера и скульптора

Сложно давалась книга, потому что написана на большое количество страниц и в старинном стиле.Произведение написано автором о самом себе, его автобиография. На самом деле, он писал простым языком о том, как и где он жил, что творил, как работал и на кого. Оказалось, что он изготавливал скульптуры для многих королей и Пап, что были в его время. Он рассказывал о своих творениях. Но об этом было забавно читать, ибо он говорил о них так, утрирую: “оно не настолько красиво, поэтому я не буду о нем говорить”, либо “оно превосходно, но поговорим об этом позже”. Не скажу, что он был законопослушным гражданином, он дрался, убивал, сидел в тюрьме, но продолжал всегда творить.Он мог быть музыкальных дел мастером, но выбрал иную стезю, пошел наперекор своему отцу. Не спорю, он ради того, чтобы ублажить отца, пел и играл на инструменте, но его душа лежала к иному. И я рада за него, что он выбрал дело для своей души. И делал его на высшем уровне.Было удивительно услышать, что его скульптуры хранятся в Эрмитаже в Санкт-Петербурге, особенно если учесть тот факт, что часть их была утрачена. Произведение, как мне кажется, стоит прочитать тем, кто “вертится” в сфере искусства или изучает его историю.

Я (бьюсь головой о стену): 1000 страниц. И это основное задание. Ещё в полтора раза больше бонус.Голос совести: А из книги ты хоть что-то вынесла? Я (ноя): Неееееет. Он отвратительный, написано отвратительно. Голос совести (удовлетворённо): Вот, ты просто ленивая ж*па, сама повторяешь ежедневно, как обожаешь Флоренцию и так далее, а эти мемуары у тебя проходят по статье «самое жуткое во всей игре».Я (с подозрением): Ты вообще кто? В жизни таких, как ты, у меня не водилось.Голос совести (смущаясь): Ну, я так, забрёл на огонёк, я…Я: От судей ушёл, да? Думаю, ещё в январе.Голос совести (смущение прошло, обретает крепость): А ты пиши, пиши про Бенвенуто.Я: Щаз. В ж*пу. Что там писать? Воспоминания старикашки. Причём во всех смыслах. Для его времени он уже реально был «пожилой», а судя по мемуарам, он пожилым и родился. Так вести хронику всех, с кем спал и кто ему сказал «Ты молодец, Бенвенуто» – это надо обладать очень низкой и пустой душой. Не удивительно, что это не Леонардо. И не Микалнджело, хотя он раскрывает свой поганый рот, что, мол, лучше всех остальных. Это очень древняя штука – понимать, как именно создавать произведение искусства и что в нём должно быть заложено. Так, садись и сейчас я тебе объясню.Голос совести (пытается улизнуть): Знаешь, вот если я сейчас вернусь к судьям и напомню про 1000 страниц в основе… (под мои суровым взглядом сникает) Ладно. Как скажешь. Я готов на всё. Или почти на всё.Я: Я об этом уже говорила раньше, а теперь повторю. Чтобы работа была по-настоящему красивой, человек должен служить Искусству, а не другому человеку. Кстати, самое время поговорить о «внешнем» и «внутреннем». Это условные названия, я сама их придумала не так давно. Внешнее – это итог, некое собрание терминов, которое описывает абстракцию. Если я скажу: «Это произведение описывает трансформацию человеческих устремлений» – это внешняя оценка произведения. Внутренняя – рассказать, о чём оно, то есть «Сказка о том, как старик поймал золотую рыбку и не мог себе по тупости пожелать новой жены». В школах учат переводить внутреннюю суть на язык внешней и называют это с какого-то бодуна «анализом». В пособиях по писательскому мастерству учат сперва придумать внешнюю идею (например, это будет книга о лжи), а потом переводить в язык образов. На самом деле ни хрена, внутренняя суть, суть образов – всегда сложнее, чем внешняя, потому невозможно от идеи (книга о лжи) перейти к образом, которые раскроют эту суть, потому так ценится умение находить точные сравнения, метафоры в речи, чтобы перевести язык внешних терминов на язык более ясных внутренних образов.Голос совести: Давай договоримся, я тебя не трогаю, ты меня…Кладу руку на плечо Голоса, чтобы больше не порывался встать. Жду пару секунд, осознав, что Голос мне удалось усмирить, продолжаю прохаживаться.Я: Ты явно хочешь спросить: а с какого бока тут Бенвенуто? Так вот, если переводить моё замечание о том, что чтобы быть Великим Художником надо служить искусству, уже переведено на внутренний язык – «Думающий о низком, о высоком думать не может». И это не совсем верно. Совершим снова перевод в другую сторону (анализ, ога). Как обычно, перевод проблемы в область внешнюю, даёт перспективу, а потому и уверенность в том, что мы видим все исключения. Мы, поколение, рождённое в этой стране, прошли через свою плеяду истеричных учительниц литературы и их больного пиетета перед «гениями», а потому где-то в глубинах подсознания все уверены, что «писатели не какают». Да, этому дало начало именно то внутреннее положение, о котором я сказал. Но давай снова выскочим в мир внешний, поговорим абстракциями. Разумеется, всем приходится думать о болях в кишечнике, о том, как заплатить долги, и как трахнуть ту девку/парня (ах, Флоренция, быть только натурастом было не в моде). Каждый человек думает о «низком». Чем же тогда рассуждения Бенвенуто хуже, чем если бы у нас были рассуждения того же условного Леонардо?Голос совести смотрит исподлобья так, чтобы точно дать понять – «если ты хочешь, чтобы я заговорил, а потом сказать, что это был риторический вопрос, то фиг тебе».Я: Все величайшие произведения всегда создавались нарциссами. Чтобы служить искусству, человек должен идти внутрь себя. Внутри наших личностей громадные неизвестные страны, континенты, вселенные. Нужна определённая любовь к себе. И да, упор тут на слове «определённая», так как мы видим абсолютного эгоиста Бенвенуто, который имитирует эту нарциссичность и самовлюблённость. Так в чём разница? В том же, почему эти мемуары не представляют художественной ценности, а являются нытьём и дрочевом на прошлое унылого, дряхлого старикашки. Истинному нарциссу требуется доказать что-то только одному человеку – себе самому. И он это делает в тот момент, когда совершает действие. Хвастовство и явное враньё при нём требуется людям, которые полностью зависят от мнения других людей. Да, Челлини это принесло успех, как сказано в предисловии, вряд ли кто-то вообще помнил Челлини, если бы не его записи. Но как художник он явно был говно или не без способностей, но близок к говну.Гуглю и сую под нос Голосу совести скульптуру Персея с головой Медузы.Я: Обрати внимание, какая красивая вещь, но только если смотреть на неё издалека. Неплохо выверенная линия фигуры, попытка уравновесить вытянутую руку согнутой в колене ногой. Но когда начинаешь приглядываться, видно, сколько недостатков. Прежде всего, этот выпирающий живот и вообще фигура человека глубоко за тридцать, который совершенно не следит за собой. Почему? Потому что был пох, кого звать натурщиком, у Бенвенуто нет первоначального замысла дальше, чем поза. Слишком много деталей из-за неровного расположения жировых отложений на теле натурщика, что отражено один в один в фигуре. Мышцы на руках наложены в рэндомном порядке – не горизонтальные и то хлеб. Лицо – ничего не выражающее. Слишком много деталей в каждом элементе. Окей, хорошо проработанные кудри Персея – это могло бы быть интересной задумкой, если бы эти кудри играли хоть какую-то роль в том, чтобы обратить внимание на лицо. Да ни фига. Это работа ювелира, а не скульптора. Он знает, что надо проработать детали, причём плавно их изогнув. Будет ли оно сочетаться, не будет – его не гребёт. И этот шлем. Словно скопирован из компьютерной игрушки с зашкаливающим фан-сервисом: ничего не защищает, но создаёт на башке тяжесть порядка трёх килограмм, а в скульптуре перевес в верхней части. А теперь сравни с моей любимейшей-наилюбимейшей скульптурой – Давидом работы дель Вероккио, который тоже бы сгинул в безвестности, если бы не был учителем Леонардо.Я (продолжаю): Деталей меньше в разы. Они как бы являются стрелками-указателями. Обрати внимание на соски и пупок, которые, видимо, отражены на кирасе. Это реалистично? Да ничуть. Но именно эти детали создают ощущение обнажённости, более критичной, чем если бы на скульптуре реально не было бы одежды. Выпирающие вены-мышцы на руке ведут к тонкому запястью, сжимающему меч, что должно создать контраст между мягкой женственной юностью и оружием. Скульптору (ну, или его ученикам, так как скульптуры делались в мастерских) ничего не стоило сделать на юбке бахрому подлиннее, проработать нити, чтобы они заходили одна на другую, но это было бы бессмысленно, потому что намного важнее – это показать изгиб бедра и складки на материи, создать ощущение реальности, а не показать, как хорошо он работает с мелкими деталями. Лицо скульптуры выражает задумчивость, по губам блуждает мечтательная улыбка, парень явно думает не о голове Голиафа под ногами. Что хорошо в скульптуре? Ты можешь отмотать историю, как кусок фильма – вперёд или назад, попытаться понять, что за мысли у Давида. Потому я люблю эту скульптуру много сильнее, чем Микельанджелловскую. Ну, и ещё потому, что все эти складки одежды и задумчивые полуулыбки станут фирменным знаком Леонардо. Но суть не в этом. Это тело любимо. Оно обласкано. Чувствуется, что это тело создавал любовник. Не важно, был ли прототип или нет, важнее, что скульптор желал это тело, создавал нечто, чем бы хотел обладать. Это создано для того, чтобы потрафить себе, а не другим. Теперь понимаешь, в чём различие? Если ещё раз скажешь, что тебе пора, загноблю.Голос совести (издаёт вздох, скрещивает руки на груди): Ладно, я слушаю.Я: Истинный нарцисс пытается угодить одному человеку – самому себе. И да, ему интересно изучать самого себя, себя он знает, он знает, что дарит ему наслаждение. Ты никогда не сумеешь до такой степени изучить другого человека. Делая что-либо для других, ты всегда ошибёшься. Для нарцисса – только он сам мера всех вещей и лаская самого себя своими произведения на таком глубинном уровне, до которого не достать, даже если рассечь ему тело надвое, он ласкает тем самым и любого иного человека, так как где-то там, в глубинах подсознательного, как и в глубинах наших тел – мы, по сути, схожи. Искусство – это секс. Секс, в котором участвуют наши эмоции, а не выбросы гормонов, но секс. В этом и проблема с Бенвенуто. Перечисляя баб, которых он трахнул, а также мужиков, которых, возможно, тоже, он гонится за количеством, за качеством (богатый/небогатый, красивый/некрасивый), а не за своим удовольствием. Это и есть «низкое» и «высокое» из той самой поговорки, что я упомянул вначале. Да, обычно «высоким» называют думы об искусстве, о смысле жизни и прочее. Но дело в том, что оно будет «высоким» только в том случае, если человек достиг такой степени совершенства, что ему такие мысли доставляют почти чувственное наслаждение. Если монастырского послушника заставляют думать о аполегетике отцов церкви, эти мысли, которые насилуют мозг, «высокими» не будут. Да, о сексе думают почти все, потому для тех, кто не может в нечто иное, чем делить мир на белое и чёрное, мысли о сексе будут всегда «низкими», но на самом деле они будут «высокими», если человек будет жаждать, чтобы партнёр удовлетворил его не только физически, но и на глубоком эмоциональном плане, то есть желание должно доходить до… нет, не «самых печёнок», а до глубин бессознательно, до корней мозга, чтобы при исполнении желания выплеснулся не просто гормон удовольствия, а гормон такого глубокого счастья, что он мог бы на всю жизнь заменить любой наркотик.В этом и беда с Бенвенуто. У меня постоянно маячил перед глазами при прочтении «Золотой осёл» Апулея, где тоже есть секс, некромантия и пр. Каждая сцена там вела к новой, Бенвенуто же надо доказать, что он не старик, что он «ещё огого», потому это просто перечисление, кого он победил, трахнул и тоже трахнул, но так, чтобы не обвинили в содомии. Ему нужно чужое восхищение, он пытается поймать его внешними методами. Говно у него была жизнь, уверяю, постоянно неудовлетворённая, с вечной завистью. Потому ему нужно чужое одобрение, а не погружение в собственные воспоминания, когда бы он использовал людей для удовлетворения своих глубинных желаний. Нельзя иметь глубинные желания, если ты не глубок.Голос совести (выпрямляется, поддаётся вперёд): Ты наконец закончила?Я: Вызови мне дух Лодзинского.Голос совести: Чего?Я: Не прикидывайся, у любой совести в аду должны быть свои связи.Дух Лодзинского: А, что, вы кто? Я (потираю руки): Не, это не временное спасение из пламени. Это просто смена деятельности, то есть смена пыток. Сейчас ты мне ответишь за всю долбанную российскую школу перевода, которая всегда пыталась выпендриться, которая всегда пыталась не сделать текст ясным и понятным, а инверсировать предложения, впихнуть слова, которые уже лет пятьсот в языке не употребляются, а потом и «надуть щёки». Ты ж, мой милый, сам тот же Бенвенуто – напыщенный идиот, который больше хвастается, чем работает. Нееееет, оправдание «все так делали, только так в этой стране и можно прославиться», не прокатят. Считай, что в твоём лице я наказываю сразу всю переводческую школу! Голос совести, ну-ка на место, ты мне понадобишься в предстоящих пытках.Голос совести: Я не хочу, отпусти!Я: Твои желания мне до лампочки, сторожи дверь!Лодзинский мечется по комнате и стучит по стенам: Соседи! Соседи!Я (беру плётку, включаю Генделя погромче): С чего ты взял, любезный, что у меня ещё остались соседи?

Честно скажу, что меня никогда не прельщала и не интересовала эпоха ренессанса вообще, и итальянская в частности. Всему виной стало мероприятие «Охота на снаркомонов», где нужно было выбрать книгу из итальянской классики. Вот тогда я решил познакомиться не просто с каким-то старинным романом, а с автобиографией классика. Мое внимание привлек скульптор Бенвенуто Челлини, о котором я практически ничего не знал.Я поразился, как вообще до нас дошел сей труд? Ведь мастер жил в шестнадцатом веке! Оказывается, его записки переводил даже сам Гете. И это немудрено, потому что эти записки получились не просто прилежной автобиографией, а масштабным литературным проектом, описывающим целую эпоху.Конечно, автор был безусловно гением и талантом, проявившим себя во многих сферах, он был и военным, и скульптором, и ювелиром, и живописцем, и музыкантом, сначала был сам учеником и позже имел своих учеников, он был в зените славы, был и в опале, сидел в тюрьме, не раз был на волосок от смерти… понятно, что автор создавал в записках свой преувеличенный портрет, но, тем не менее, все описываемые события в действительности происходили с ним, может, не так красочно, не так реально, а так, как их представлял их в своем зеркале автор.Мне не понравился главный персонаж записок, но я был терпимым, терпимым к его приукрасам, терпимым к его мнимой наивности, терпимым к простецкому повествованию. Он представляет себя этаким честным и наивным простаком, хотя каждый при чтении поймет, что выходить сухим из воды не смог бы ни один простак. А еще, что мне сильно запомнилось из Записок, это легкость в применении таланта. Читая, невольно думаешь, неужели такого успеха, какого достигал Челлини, может достигнуть абсолютно любой человек, которому нужно только захотеть. Успех, будто, приходит сам, играючись, без кропотливого труда и силы воли. Сказка? Да! Неужели это ренессансная сказка? Может быть, думаешь ты и читаешь дальше эти причудливые строки. Противна алчность, противна жадность, корысть героя, но ты возмущаешься и читаешь дальше. Кардиналы и папы были более негативными героями чем автор, все ж познается в сравнении. Хочешь, верь, а хочешь – нет!.. Неожиданным был конец записок, дойдя до конца, чувствуешь осмысленность и понимание жизни, как узнать злодея, как не стать завистливым, какие бывают гении, каков смысл жизни, зачем люди умирают, куда мы движемся. Записки меня заразили, теперь и я болен пороками и успехами этого гения. Плохо? Нет! Хорошо!