- -
- 100%
- +
© Геннадий Чепеленко, 2023
ISBN 978-5-0060-5398-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Адажио на бересте
Слепой апрель
Из холода в жаркий апрель,в слякоть и таянье красок,в очередь красных потерь,но – исчезающим классом.Может, не в худший кортеж:медленный, в память террора,под замолчавший оркестр,SOS, всех с правами надзора.В очередь на карантинчерез секретные кнопки,в комнату с грифом один,тесную, уже бытовки,на четырех, и – ждать:кому – то под ивээлом,другим под живот кроватьи красная скатерть с мелом.Мне несвободный режим,приступы пьяной одышки.Я, как живущий живымне ре-комендую книжки,их бело-черную мутьс подтеками акварели,тяжелых страниц ртуть,шелест, строчек качели.И не прогноз, не расклад:сбитые в кровь одеяла,подтеками свет на руках,на лицах, глубоких ранах.В ступор осел телефон,слов молчаливый шопот.По ком-то плачет Афон,другим воскрешения опытутром, в неровностях дня,от новостей к передышкепод красные волны вина,под белые, беглые выси,когда от жары корридор,красный закат с мотыльками,перед глазами просторс ослепшими глухарями.И слышать: небо в воде,как лодку апрель конопатит,а дождь в перебив на ведремузыку капель прячет —к мозаике ночи пустой,к пестрым проемам окон,когда дребезжат под рукойосколки последних стекол.И ранят до струек теплав зрачках слеповатой ночи,с сетчатки, глазного днаотслаивая подстрочник.И дня с глухарями следыв сознании тлели мутномпод всхлипы осенней водыс вечера в прошлое утро.Лепестки чухони
Медленно стыли деревья,когда затихали поля.Безмолвие: через нервыего осязать с нуля,видеть: стреножены кони,когда не окончен сезон,и ты не зависишь от воливставая, идти в наклон,когда еще свет в ладоняхи на водянистой листве,а ты не в просторном доместреноженным и в узде.Глотая холодный воздуходышку гасишь внутри,с трудом понимая прозудоступную взаперти,как прячутся в паутинахкрупные капли дождя,как пули проходят мимоустав в сквозняках дняи тают в мишенях точкивысушенной мошкарыв лесу из хвойного воскас подтеками бурой корыразбросанными от центра,дрожащими по углам,они в серой копоти светаподобные мотылькамдвоились и падало зренье.Я слышал: по каплям вода.тревожила днем осенним,просачиваясь в никуда.Я видел: таяли листьяв остатках стоячих луж;от них уплывали выси,их белых чешуй чушьОкончен сезон охоты.Из скудных трофеев улов:два, три лепестка чухонив лодке с одним веслом.И по туманам в лощиныв узкий, без света просвет:в нем вспыхивая осинникпредупреждал: не снег.Он рядом и таял ближев тусклом окне сентябряхолодных домов крышив нейронных грея сетях.Стекол разводы и копотьс собой уносила вода,и знающий, чей-то шопотподсказывал мне «куда».И – медленно из изгоев,из Пятницы – в дикарято трезвым, то с перепояпохожим на глухаряя превращался в птицуспособную токовать.Я не говорил «в Ниццу»,меняя на стул кровать.С ветки к удобной вышея не успевал взлететь,на резкий осев выстрел,раненным вкось висеть,мутную видеть картинукак тень мою принял лес,как падает в паутинунебо, оставаив врез,как остановился кокондоматывать дня витоки замерзал меж стеколс белым лицом листок.Он мне царапал душу,немела от ветра щека,а я продолжал слушатьразбитые звуки стекла,слышал игру ксилофонахрустальные полутонаи колокольного звона,когда затихала она,когда перепутаны жилы,артерии – с кровью вен,кругом не снег и не иней,окно ни вкось и ни в крен.В нем видимое терялосьв подробностях сентября,а то, что еще оставалосьсамо по себе, без меняоттенками серой краски,брошенных греть костери ветром больным в маскерасшатывать корридор.Пьяные снегири
Вале Чепеленко
Пора засушенных мимоз,рябин настоянных на ветре.От ветерка – острей морози снегири пьяней на ветке.Перебродивших ягод хмель,спасенный крыльям от мороза:с малиновых рябин капельв снега и к памяти мимозам.Друг перед другом снегирислетая в красной канителиплели на снегах лабиринтстяжками скатерти затейной.Как в гнездах пыли воробьи,елозя в белых, для веселье,для солнечной их ворожбы,валялись в ягодах осенних,настоянных на покрова,и первыми из мумитролейтянулись к новым островамраздутые от ягод с солью.Их продолжалась воркотня,мной не осознання взглядом…Сменилась осень за три днябезжизненным ее пейзажем.но через раз, через плетенья не выискивал их в сущем.Их не сменила свиристельвеселая в лучах секущих.Я помнил как обрывки днявлетали в пьяные обьятьязаката, как потом – со днаих красные бурели пятна.Душная палата
Через Гефсиманский садна суд: с удушьем в палату,в терновые круги, в ади – в трехнеделье кряду.Понтий Пилата месть:в мишенях квадраты окон,заревом каждая весть,с кровью, жарой, потом.Слыша, куда все плывет,не видел как из минаретовсвет падал. В ночь переход —его летаргической метой.Без лампы неполной луны,тусклой через расстояньястирался текст неба, винымоей, перед ней покаянья.И бесконечность, и тишь,охрипшие, шопотом ноты.Я слышал: от желтых лиц,отщелкивались темноты.На мысли ловил себя,как легче через преградув палате ловить снегиря,при свете окон прохладу,когда уплывала луна,водой разбавляя чернила,оттенками синего льнавсе как-то еще светиладорогу. До выхода, враторлом выпадала решка:я шел через утренний садс ней на зеленых ветках.Не помнил, когда до утрапамять вернулась, одышкас дыханием, бегом трависчезла. И – передышка!И – медленная суетавползала с возней прикроватной.Мне стены шептали: среда,не понедельник кровавый.С пропуском дней, с четвергамне неожиданной спешка…Вплывали с водой берегаи ночь – без ее отрезков.И настежь любой секрет:распахнуты окна, стены.Лунных фантазий сюжетбез текста, актеров, сцены.Небо подобьем шатра,дохнуло в глаза Куросио:воздухи хлынув с утрашли рябью, его курсивом.День разглядев не совой,я видел мосток капитанский,как ветром правит немойкапитан из чужой Небраски.Кружило. По курсу земля.Мне пузыри по болотам.Прав Лавуазье, не Золя:дыхание легче с азотом.И воздух из окисей дня,плавал по всем протокамв легких моих, без меняснаружи и между стекол,медленно ставил знакиподсчеты вел без таблиц,и – свет на углах атакивносил в искаженья лиц.В мозаике новых красокменя он надолго терял,а я – выплывал без маскииз той же воды в провал,разной от столкновенийс сюжетом кривых зеркализ повторимых мгновений,если их свет не смещал.День оттого не длинный,растянутый по голосамменя помещал в картины,да Винчи стирал их сам.Желтые лужи
После дождя лужи,устав от глубоких протрав,в листьях внутри и снаружии в тех, что в пути от стужизастряли на зыбких плотах.И – всем ветерок качелиустроил как теплый бриз:для тех, что куда-то летели,мне – не попасть в метели,качающих снежный обрыв.В них есть кучевые неба,без ряби по ним, в глазахв абрисах разного цвета:одним с позолотой лета,другим — с ветерком на вожжах.И – плавающим отраженьемое в облаках вверх лицом.Как после головокруженьянебо с моим отторженьемстиралось во мне и в нем.Я восстанавливал место,где свет исчезал за углом,но лужи подкинули Вестерни – ложные слухи и вести,устроив мне желтый фургон.И он – через лужи в холодс вечера плыл до зари:каждого встраивал в кокониз вороха листьев под пологиз одноцветной слюды,когда разноцветной мастьюне в тон ожиданьям творца:одышка простора от астмы,не маслом – осенние астры,но холод, знобящий с утра.И мне поворот на спасенье:рябь луж, разноцветие брызг,вода по изгибам осенними – отраженьем последниммоим и плывущим на бриз,когда уже астры и лужиподсели в контрастах Дегас водою, остывшей от стуживнутри, с одышкой снаружитуманов к концу декабря,а небо с волнами страхов:в лужах нет прежним меня.Осень под ковида знакомтекла по чужим буераками с тенью моей до дождя.Вощенное стекло
Неоновой, в инее дверьвнутри: за стеклом клеткипьянила себя свиристельна красной от ягод ветке.Без нот, наугад, берестазвучала и – звуки леталикак будто зимою весна,не осень с ее цветами.На разноцветный мотивко мне миражами мракадождей приходил курсив,меняя Восток на Запад.В те же створки окнанебо входило холодным.На нем остывала лунаи свиристель в желтом.Без света зима по апрель,чисел, событий, неделей.С окон стекла акварельи с охрою лужи в аллеях.Погода ушла под навес.Стрелки с юга на север.Я с температурой и безу моря, и сзади не берег.В бреду, с голосами навощенном стекле сознаньяслоями всплывали со дназнакомые люди, зданья.И – растекалась вода,захлебываясь пузырямикрасными: в дыме домана фоне размытых зарев.Была свиристель на часиз красного подсознанья:свистящими звуками астмс апное – через дыханье,через подъемы – в диез.через скачки препинанья.И рушился плотный текст,в тумане шатало здания.Все размывалось в разыи отдаленным и близким.Я слышал: плачут навзрыдстворок шарниры, диски.Ветром открыло дверьокна втянув, а в стенуударила грохотом дрель,экран отключив и сценуи выпал рассвет до шестии титры о нем на экране.От тока двухфазной сетистекло осыпалось в раме,но – свиристель в окнена той же молчала веткеот пьяной рябины в огнеи – в продувной беседке.Адажио на бересте
Живой, готовый на выносутром, с сумой барахлая собран. И время на выбор!Я инок. Мне снова в бега.В исхлестанный ветками ветхийрассвет вдоль дорог и болотменя из распахнутой клеткивстречать у закрытых ворот.Не вылечен греками, Леной,ветром, изъеденным в моль.Он лепит соленой пенойв лицо мне волной голубой.Отчаянье перед простудойко мне подкатило само:посыпались буги и фуги,сюжеты в лучах Шапитои многоголосье от вспышеккоманд от ударов хлыста,сорванный голос одышек…Бемоль! С до диез не весна!Новый, в неоновой краскемедный, без поводов звук.И клоуньи шутки и пляскиот выстрелов пьяных базук.И продолженье качелейс приступов лжи под наркоз.Он мне доносил еле елесбивчивый стрекот стрекоз,а после затишия, с ночина сорванной берестеадажио правило почеркмой буквами, но не везде.Ржавые из магистрала,они меня гнали впередв залы слепых вокзалов,тесных портов, причаловс мыслью «на пароход»,но – ветер, парус, берег,с преодоленьем ширототвергнуты: зуммером пеленго рвущихся неба строп.Мне досягаемой точкоймаяк, красный луч в водеили – в ручье проточномзвезда, облучок в ладье,или по каплям источникводы, уходящей в песок,в часах без шума песочныйшум ветра, может звонок.О сроках воды волненье,в наклон убегающий слог…мне, потерявшим зреньеувидевшим это в смог.От парусов, всей регатывплавь догорающий залплучей и по волнам агатыпиков блуждающих альп.Снова к осиновым листьями нитям живых паутин.Я по подтексту вымыславидел нелепость картинретушью желтой краскиразмытых поверх одеял,похожих на поле из ряскив зеленых болотах углам.слышал дыханье округи,ветра игравшим на всем.Я не готовый к разлукес полсветом, спешил босиком,слыша дрожащей берестыкак звуки не все в тетрадь,как пьяный глотая воздух,трезвел, но не мог бежать.В окна стучал и в двери,их не открывавших домов.В стеклах торчали тетери,кричащие рты без голов.Лаяли с хрипом собаки,послушные им взаперти.Свет жил, гуляя во мракев пустом переулке плести.От вдребезги битых оконя слышал, к кому и по комосколки мозаик, стеклаторчали под разным углом.Безумная Грета
по Брейгелю/ /
Не рукотворной картинав память, глубинам зеркалс бесами к злым паутинамкрасок, костров языкам.Ад, оглушенный испугомв красной, вспышками мгле.Каждый, имевший свой уголждет очередь – на костре.В смрад дымящих одышек,к густым перегарам отравпреступников и воришекв огонь кислород избрав!В воротах «Безумная Грета»,над всеми в руках металл.Шпага к ударам воздетанад пропастью в сотни жал.В ней, поглотившей небо,любое из них – в глазах,но взбаламученный Гретойад – на холмах, в ветрах.Повод там быть: слитки,а – огненный переполохк поискам зыбкой калиткик богатствам – через порог.Ни подлинника, ни копий,ни плана: откуда в огняхпросвечены ужасом окнаи адом вся пеплом земля.Он не выбирал в сюжетеудобный для глаза пейзаж,не был одиноким на светев цветах забывая про нас.Он поколенья без масокв ход времени и в потоквключал из огненных арокс кострищ, дымящих особ.И не для тех, кто выбылв набросках карандаша,в сюжетах из пепла, зыбипотухшим огнем дыша,выхватив «золото» Гретыв огне расплавлял металл…Он жил как не все поэтыпремированные за хлам.Не при дворе художник,скитавшийся по стране,был как любой сапожникуставшим, спиной к стене,что-то менял в картине,Гретой пугал всех насили – окном в паутинемазков исчерпав запас.Сюжеты его на выборс набросков карандаша.Он в тяжелейшей из игрбезмолвия всех лишал.Через глаза или жестычерез развороты лицмир его окислов жестибез воздуха, без границ.Еще – не Уленшпигель,открытый всем и всемув виды видавший тигельплевел добавлял к зерну.Ракурсы в фас, коллажименял как меняют вино,а после по виду, не сразуглотками глушат его,просеивал краски небаи воду – через решето.Воздух бледнел от светакостров и дыхания ртов.И – подбирал краскичерный сгущал до фраз,а после бардово-краснымкой-где оживлял грязь.Проездом
Вдоль туманов в огнях поезда.Мимо станций без остановок,без надежды на случай из стамне на скорый к станции Новой.Перед носом, по нервам вагонвзбаламутил туманные клочья:желтой молнией и через громоглушил меня шумом полночным.В поджигающем воздух огнене лежать на издерганной полке,днем не видеть как тает в охресвет осенний в снежном потокеи не слышать, как хлопает дверьи гармонь от цезур, с экстазомизворотливо, с «до» и до «ре»будет в нотах менять парафразы.Вместо ясных в длинноты тире,от них на неточный подстрочник:крупным шрифтом как на стенев нем напомнить значение точек…С веток ягеля с парой гвоздиквсе колеса по разным стрелкам…Дни темнее, чем ночи в разыокон в инее, в хвойных ветках,в бесконечной тягучести снов,до последнего кадра картины:только тиканье громких часовв темноту сквозь узлы паутины.В темноте, изменяющей полутонамимо «Новой» ликующий поезд:стук колес оживляют туманы окнас полустанками вместе и порознь.Тень от лампы качалась пустой,стакан еле желтый от едкого чая,окно с дребезжащей меж стекол осойвсех оттенков как в оттепель мая.В тех же сумерках перед окномизнутри с перебитым дыханием,я как тень, еле пульс, метроном,успевающий с опозданием…Дням вчерашним, текущие вкось,числа врозь и по разным лекалам:полусбившейся, к будущим ось,с замиранием, без интервалов,по резьбе, по виткам, через ряд,как дыханье с задержкой при астме.Листья в окна прогноз шелестят,облака предлагают мне царства,поезд скорый на выбор в четвергили в пятницу – без расписанья…Мне бы знать, чем закончится векв светолуние – в луностоянияс февраля, с високосных днейи в метели, на узких просторах.Я бы ждал как в снегах огней —отскрипевшие за ночь ворота.В дни зимы – и прогноз по себе,что ко мне от ковидного летав перепадах жары, не в средебезголосой, с подтекстами эхо,заведенным на час Х звонкомпо маршруту дыхания крыши,улетающим стать двойникоммотылька в дни цветения вишен,отвлекать облака – от всего:от туманов, огней листопада,если поезд не тот и чужое окноближе чем от жары прохлада.Передышка
Передышка к метели. По осени не тишина:небо с криками, ветер рифленный на крыше,на мозаичной кальке в оттенках сухого винадаль размытой в рассеянном свете виднаи – дорога, не в фокусе то, что мне ближе.И – мелодия слов ощутимее шелеста в уши,но безмолвной, в две стороны лжет пятерня:перелески в огне, в красных листьях, а лужи,в аллегориях света, а в нем утомленные души,от удушья когда их спасала, ослабнув петля.Накануне озноба по стенам сползала жара,вниз по Цельсию и – от ночной лихорадки…Запись пульса, лекарства по схеме в тетрадки!Утром ветер и волны отливами – через «Ра»,похожих на шелест и звуки вдыхающей воздух трехрядки.Пульс, дыханье метались по кнопкам одышки:с западающих клавиш и почерк, и главы листане на сюжет, не на исповедь вымысла книжки,а от новых страниц после выстрелов мышки,отключающих воздух плывущему и с утра.От жары он сгорал. Покидали поля перелески.Смысл всего исчезал и огонь – по началам глав.Он за лживый сюжет продавал последние вести:на экране включал мне прокуренный Вестерн,и дыхание правил до хриплых от дыма октав,до одышки – в ячейках дневной паутины,до снегов в сентябре, перепадов жары; с январякислород из подушки, вода от удушья и пытки,аритмия без пульса, вспотевшие стены до нитки,окна света луны, без нее – из камней янтаря.И – к безмолвию ночи: по одичавшей равнинебезымянный, оторванной льдиной – в февральна себя непохожий, в снегу и без едкого гримая при свете янтарном ветром по ней негасимымпо торосам, как мог, неизвестно куда дрейфовал.Удушье
Из сумерек, азотом, на верстудышало все и дымом переулковудушье горло жгло как берестуогонь трепал и мстил краями звуков.Они, часть речи и моей вины,и корчились под новыми углами,метались без огня от тишиныи пепел поднимал их в пламя.Они мне зажимали роти я как рыба из воды на сушедышал и жабрами глотая «О»,а пузырями выдыхал снаружу.Они меня учили наизустьчитать слова и мысли наизнанку.Я их боялся: резкий на испугв палате свет включал из них шарманку,один и тот же вечный патефон,заигранной до одури пластинки.От лампочки едва живой плафонлистал к ним не истлевшие картинки.Но не переворачивалась ночь:скрипела дверь оторваной петлеюили прорвавшийся сквозь скотчна выдох вдох маячил запятою.В удушье, в полумрак, в болезньвходили стены, опрокинутые на пол.Дыханье с пузырями, чаще без,искало путь от Севера в Неаполь.И скоро, полночью повеял ветерокот воздуха все стены побелели,но шторы край не подхватил потокзастыл, не разворачиваясь к двери.По темной кальке, медленной рукойводила ночь: кармином и лазурьюто вспыхивала, искажая боль и бойчасов, темнея вышивкой ажурной,или, пыталась сплесть из лоскутоввзамен окна, мозаичном от дымакартину без сюжетов и – без словедва живую без адреналина.Куда повернет
Истертая в красную пыльдуша аллергирует к окнам.За ними простор и ковыль,ветер, закрученный в кокон.Он как метельный клубоквзорвался и вьюгою настежьи каждый с пружиной витокиз белой смеющейся пасти.Она, если встать у окна,испуганной, волнами ночи:все вкось, поднимаясь со днаворонок, из сьехавших с оси.Мне некого, нечего ждатьв жаре, без рубашки, в стужу:с горячего снега – в кровать,молчать, пропуская ужин,когда снег вокруг и вездена стеклах, на стенах и выше,когда терпкий воздух истлели стенам мой голос не слышен.Теплом, уходящим за дверьне дышит потухшая печкаи я задыхаюсь как зверьдавно под шкурой овечьей,но снег не смахнуть с лица,завяли в ветрах георгины,от звезд не пылит пыльцапод шумные стоны рябины.И – белой не вышла зима,не видно нигде простора:ковыльная, в сером земля,чуть снег, если он у забора.И мне неизвестен прогнозна дни выпадавших из круга,к каким повернет альбатросот ветра и снова ли вьюга.Огней осыпь
В карандаше – утро:в оплавленных водах заривключались в тумане мутномвверх окна и вниз этажи,меняя фасады зданий,небесный кроя пустырьно свет не теплел с окраинни по этажам, ни внутри.Калькой поверх рисункабыл от случайной искры,и – проявлялся от звуковутренней в нем листвы,в новых оттенках краскисквозь решето тишинычерез намеки, краткихтаинственных слов Тажи*,как на вощенной бумаге,теряющей запись всего,слышать по каплям влагик кому они сквозь решето,увидеть как падают здания,как дождь возникая в семь,плавил от света сознаниеменя оставаляя ни с чемстекла тускнея от влагис трудом протирали глаза:я видел глазами бродягив воде как дрожит бирюзакак в монотонной картинедвиженье оконных зеркала утром, в туманной тинешаг влево и новый провали, где посеревшие стены,вниз окна и вверх этажи,створки потухшей сценыи между оттенков стяжкии струны дождей от ветрао – не наступившем дне,по памяти копии детства:на солнечной к ним сторонеа на перепутьях вокзалавне дорисовках рукойтень моя кисти Шагаланад не бирюзовой рекой,где приближение к тайнес вечера, ночью, с утра:я слышу как тикает таймер,журчит и молчит береста.Вижу оттенки в картинев сюжетах на сто ветров,как я вовлечен в паутинев подтексты сгорающих слови жду неизвестный поезд,меняющий стрелки, путии – утро, затеявшим поискменя на пороге пурги,когда неизвестно, куда женебо плывет и – ведутветра на потухшем форсажев рваном на память бредуи, почему – на вокзале,прощальный на вылет, полет,когда в полутемном залесознания снижен пороги сквозь окно напротивв огнях не ярки этажи,но слышу как капли кровилицо, согревая, свежи.И продолженье метаниймое наяву и – с листвой:от хрупких, тающих зданийвспышки сознанья искрой.Меня вспоминали окна,спиралью сжимая витоксознанья и трескались стекла,и вдребезги ночи кусок,когда неизвестно откудаптица влетела на свет:и – перекошеным утро,и с перьями красный снег,когда через прутья оградыглаза запорошил не снег,а волны от легких фрегатов,белый папирус Зюйд-Вест:в холодную, серую слякотьпотухшего видеть стекла.я плыл из созвездия ракаот – утреннего сквознякаи – возвращался в осень,но холод не жог глаза:я видел созвездий осыпьи желтую в белом озимьвзъерошенную в снегах,как мой полупьяный островне уплывал – в темноту,как парус от дома остов,оставив щемящий воздух,держать мою тень на лету,когда еще ветер сносени – был на него рефлекс,я сны пропускал в восемь,зная, что осень в шестьтеряла меня от бессилия:кругами, с дуги другойя был неспособен осилитьв окно обвал ветряной,и свет не сходил, не таялкак все в преисподне дня,я видел в нем осень в мае,как снег веселил поля.все в искаженной видеа на сетчатке вверх дном.Как же неправ Овидий,описывая дурдома я защелкнут на двери,от скуки считать этажи,слушать пьяные бредни,шатаясь, ловя виражи.видеть: вестью откудаптица влетела на светпоглядеть как посудав дребезгах ловит снег,какие на память осколки,с чем недопитый стакан,отрывки газет, перетолкисквозь битые линзы стеклаи не наяву, по приметам,когда свет в моем окнеи бабье с гуслями летотускнело, меняясь в игреи желтым пятном птицав – не акварельной охре,в мозаиках астры и лицавдыхают рассвет на реке.И брызг и огней осыпьвходила, ломая мой сон,а я – подбирал шопотмолчать и ни слова ртом,когда еще утро свежими утро не сушит глаза,а поздняя осень режев дожди, незаметна в слезах.О, Рио-Рита
В мутной с утра сфередвумерными все домаили прохожий в скверев плоскости два на два.Тех же размеров, в омутес колоколов в два рядаплоские звуки не тонуткак в тихих широтах <Ра>или – как с ветки птахасерой под белым мелкомохвачена плоским страхом,слетая кривым углом.От этой головоломкия стекол сдирал пелену,помня как ранят осколки,дыру оставляя окну,видеть в тумане причинышаткий на сваях причали бриз от немой отчизны,скрип половиц по ночам.Третьих ища измеренийпалаты, людей, тишины.в острые пики мгновенийот боли в руке со спиныи теплых теней <Рио-Рита>в сиреневых звуках тоскио том, что еще не забытомолчанье у плоской доски,молчанье, запой, чаепитьене от приправы хмельной,от не озарений – открытияпо кардиограмме кривойболи сознанью закрытой,тумана по вспышкам огнейтех, что пылят на орбитах,а под ноги утром темней.Свет согревая, был спрятан,от розовых красок в средесерой от вздувшихся пятен,от капель дождя везде.И по рифленым крышамменял он тональности дня,и то как в тумане дышитпрохожий, не видя дождя,как на перепутьях летазвучал под иглой патефон,как к месту музыка света.К ней даже ярче плафон.В подлинниках картиныза каждым сюжетом слойследами плакучей рябины,штрихами, мазками, рукойстеклам с моим дыханьем,снаружи, внутри – от дождяи медленному привыканьюко мне в счете чисел до ста.В зримой и плоской призмес неравенством плоскостейс водою от кромок крыш ивьюжливых щелей дверей,когда для обзора не нуженрасклад по лекалам дня,когда ты не вечный узникдвух стен, самого себя,когда в двух шагах от дома,выйдя в чем есть перрон,увидеть, как осень снова,по стыкам, по слухам, скорымвезде продувает огонь.Через стекло от осколков
Пробелы в календаре,с числами что-то не так.Одни догорали в охре,другие стирались в ветрах.Осень когда осторожнав закатных блуждая краях,и в передышке тревожнойкочующий дым на углях.Растянутый до зимысквозь заросли чертополохаон тлел и от искр золыдень оживал одиноко,и – проседал календарьбез чисел и дат к началу.О них неизвестных хоралк какому тянуть отчаясь.Далекий от колоколензвук медный его страницко мне доносил их холоди шопот листвы опричь,В нем отражался голосопустошенных равнин,по календарю – голых,плачущих вместе с ним.Не мертвые зяби и выси,не тлеющих дней искра,а ветер, падая с крышив дожди обострял твой страх,как после – ее желобамк земле тяжелела вода,как прилетали к намосколки стекла и льдаи осень пошла не туда,и как февраль в сентябре,не без холодов с утра,пьяных в пуху снегирей.Куда же, к кому, зачемк погоде чужой привыкатьты выбрала осень из темпо жгучим ее сквознякам.Время в труху, в истоки сыро, куда не пойди.К зиме и не греет восток,дожди в поворотах пути.Зачем и куда, к комустранница, кто теперьзовя тебя – в Костромуменял этажи и дверь.В окне пузыри, к окнувсе птицы летят, на светмелькающие же вокругне ищут свой в перьях следближе к зиме: от снеговметели на память намторосы крутых береговк пегим спешат волнамиз троеперстой страныв обьятия красных тенейу каменной плача стены,помня потом, что с нейа снег выпадает с утране помним, куда следы,когда без луны светлазакрытая дверь внутрии календарь не о том ли:с числами стерт с доски.Ночами то трели, то троли,в скрипичном ключе тоски.В темных разломах сознанияне зная, что с ней потомот боли, ее осязания,хватая дыханье ртом,когда в сентябре стынети вспыхивает бирюза,темнея как в окнах инейспадая в кругах виража,и – не осязая потемок,став различимыми им,через стекло, сквозь осколки видеть, туда ли летим.