На третью ночь, собираясь и очень надеясь подняться, – почему он решил, что поднимается, а не опускается? – Игорь не знал, но в ту ночь набрал инструментов, разложил по карманам иглы, шприцы и разные медикаменты, но когда очнулся в этом мире, то всё потерял: всё, что состояло из тяжёлых частиц. Ни игл, ни любимого скальпеля. А он был так нужен! Врач понял, что перенести что-то, кроме себя, не удастся. И тогда он сделал самое простое, на что мог решиться: превратил скальпель в частицу себя. Он вшил его прямо под кожу. Принял хорошую дозу антибиотиков, перевязал рану и почти сразу поднялся. Каково же было его изумление, когда скальпель прошёл! Дрожащими от радости руками Игорь тут же обнажил бедро и осторожно распорол швы. Антисептическая мазь ещё покрывала разрез: он специально положил больше. Зашил себя – и забыл. А когда утром вернулся домой, то опять увидел непостижимое: переход в пространстве уничтожил все следы.

Скальпель очень помог ему, но требовалось ещё, по меньшей мере, с десяток инструментов, и тогда Адамар призвал самых искусных ювелиров и усадил их за работу. По рисункам, которые сделал Игорь, они со всевозможной тщательностью выковали из металла, похожего на золото, щипцы и ножницы, пинцеты и зажимы: всё немного кустарное, но – инструменты! А потом появился Хранитель чемоданчика, который всё то время, пока Игоря не было в стане, аккуратно берёг его сокровище и каждую ночь возвращал.

В те дни он долго смотрел в небо, пытаясь увидеть хоть одно знакомое созвездие, но – ничего: прекрасные звёзды, и все – чужие. Испугало ли это его? Пожалуй, что нет. И дело даже не в бесстрашии, но сама мысль о том, чтобы отказаться от этого мира, оказалась тяжела его сердцу. То новое, что неожиданно ворвалось в его жизнь, внесло в неё свежую струю, сделав существование куда более насыщенным, полным.

И другой вопрос терзал его: как? Каким образом? Что происходит с моим телом, когда я преодолеваю пространство, и как можно ничего не чувствовать? А почему заживляются раны? Какие изменения протекают в клетках, когда я, идеально отдохнувший, просыпаюсь у себя дома? Вопросы, вопросы… Но шли недели, месяцы, и он успокоился. Какая разница? – подумалось. Чудо совершается, и это важнее всего, а как оно происходит, так ли существенно? Ведь главное в другом: не потерять эту связь, подниматься каждую ночь, чтобы успеть сделать как можно больше.

Лекарств не было, важнейших препаратов – тоже, но он обматывал себя пакетами с бинтами и так проносил стерильный перевязочный материал. Намазывал толстый слой мази – и опять проходил, а потом аккуратно снимал мазь и собирал в шкатулку. Всё, что мог, на что хватало фантазии и предприимчивости, делал.

На земле руки стали увереннее, твёрже: опыт прибавлялся немыслимыми темпами. Конечно! В больнице, в лучшем случае, две операции за день, а там за одну ночь – пять-шесть!

Походы следовали один за другим, и врач шёл за войском, не отставая, появляясь каждую ночь в том месте, где располагался стан. И лишь в те редкие дни, когда чувствовал себя неимоверно усталым или прихварывал, позволял себе немного расслабиться. «Сегодня беру выходной», – говорил и засыпал на всю ночь, и спал спокойно, без снов.

«Так значит, уже пятнадцать. Тогда тоже была осень, только холоднее. Помню-помню, я всё время мерз, пока Адамар не прислал мне меховой плащ с «королевского плеча». Сейчас намного теплее: что, здесь тоже климат меняется?» – он улыбнулся. И вернулся к мысли о Светлане. Как её провести? И как всё объяснить?

Спустившись к стану, миновал первую зону охраны и пошёл вдоль шатров. Завидев высокую фигуру врача, часовые поднимались с мест. Игорь не выносил угодливости, а потому простое внимание этих солдат было ему намного приятнее, чем льстивая физиономия Хранителя чемоданчика. Многих он знал, особенно ветеранов; пожалуй, не было ни одного, кто не прошел бы через его лазарет за все эти годы. Бесконечные ранения, колотые, резаные, кровоточащие, часто загнивающие раны. Его скальпель прикасался к истерзанным телам, руки резали, сшивали, латали. Он не помнил имён, но, как ни странно, помнил глаза. И во всех – надежда: доктор поможет. Мог ли он теперь, когда намечался новый поход, подвести этих людей?

Лазарет едва освещался светом масляных ламп: больные спали, а Шалиян, сидя в уголке, неторопливо скатывала бинты. У этой девочки – непростая история. Четырнадцатилетним подростком она оказалась в плену и была уведена из захваченного хасарами селения. Какое-то время принадлежала одному из приближенных Адамара, а потом, как видно, надоела ему, и он захотел отдать наложницу солдатам. Вот тут-то Игорь и заметил её! Маленький осколочек жизни, в тот вечер она шла по стану в сопровождении воина, и врач неожиданно увидел лицо: будто скорбь всего мира собралась в этих тонких губах, прикушенных от отчаяния и страха. Спросил, в чём дело, и, узнав, тут же взял за руку и повёл к Адамару. Только он мог позволить себе действовать так смело! Никогда ни о чём не просил для себя, но эту девушку просто вытребовал себе! Адамар уступил, подарил ему юную наложницу, а Игорь в несколько месяцев сделал из неё прекрасную помощницу. Она жила в шатре подле лазарета и дежурила каждую ночь, так же, как и он сам.

– Не устала? – спросил ласково. – Сейчас обойдём шатры, и отпущу тебя спать.

Шалиян лишь улыбнулась в ответ. Склонила тёмную головку и продолжала быстрыми пальчиками скатывать длинные полосы. «Да, бинтов понадобится много», – отметил Игорь. И попросил охранника позвать Хальгу. Тот был хорошо обученным медбратом, в обязанности которого входило совершать ежедневный осмотр шатров, пока доктора не было в стане. Он беседовал с военачальниками, охраной и «вылавливал» тех, кто скрывал высокую температуру, потёртости на ногах, которые потом легко превращались в гнойные раны, и другие недомогания. Позже, когда врач возвращался в лагерь, они вместе обходили шатры, и тогда Игорь сам мог исследовать каждый случай. Он входил к солдатам, будил «подозреваемых», тихо, чтобы не мешать остальным, осматривал их, и если находил что-то серьёзное, то отправлял в лазарет.

Воины относились к осмотру спокойно: верховный приказ Адамара велел наказывать каждого, кто посмеет ослушаться врача, а потому, позёвывая и ёжась от холода, солдаты давали раздеть и ощупать себя. Таким образом, Игорю удавалось держать под наблюдением огромное число людей и заботиться о здоровье солдат даже в мирное время. Но, к облегчению его практики, войско хасаров состояло из молодых, крепких мужчин, и болели здесь редко.

Ночь текла незаметно, и лишь первые звуки наступающего утра напомнили: пора заканчивать. Игорь отпустил Хальгу, отправил спать клюющую носом Шалиян и лёг сам, примостившись в углу лазарета на узком топчане. Накрылся одеялом, согрелся. Шорох ветра доносил мягкие трели птиц, просыпающихся навстречу солнцу, голос жеребят, зовущих матерей, и лёгкое ответное ржание. Неподалёку, полоснув ярким светом факелов, прошли часовые: их дежурство заканчивалось, и воины мирно переговаривались в предвкушении сна. Игорь немного полежал, успокаиваясь и затихая, а потом вдруг очень чётко, ясно подумал: «невероятно, что в обоих мирах я – дома…»

– Как наш врач?

– Благополучно. Он продолжает практику.

– Вы обеспечиваете ему безболезненный проход по мирам?

– Да, он ничего не чувствует ни поднимаясь, ни возвращаясь: спит.

– Прекрасно. Позаботьтесь, чтобы он ни в чём не терпел недостатка.

– Ему нужны лекарства. Мир хасаров очень скуден, средств для лечения почти нет, и врач постоянно думает о том, как пронести препараты.

– Это невозможно. Мы не должны позволять мирам взаимопроникновение в столь сильной степени. Его знания, умения – вот единственный источник помощи.

– В последнее время он мечтает о помощнице. Владыка Адамар собирается начать новые войны, и доктору нужен кто-то, кто мог бы ассистировать во время операций.

– Это конкретный человек?

– Да, девушка. Она привязана к нему эмоционально.

– Любовь?

– Возможно.

– Он знает об этом?

– Догадывается.

– Так помогите им. Создайте условия. Всё, что можно, сделайте и в мире хасаров, и на земле. Он уже говорил с ней о помощи?

– Нет, и вряд ли рискнёт: слишком деликатная тема.

– Проанализируйте все варианты и выберите лучший. Эти двое должны быть вместе. Но будьте осторожны: психика людей хрупка, мы обязаны щадить их, считаться с тем, что они чувствуют, как переживают. И ещё. Думаю, что немного лекарств мы всё же можем им позволить…

Часть 2. Светлана

У Светы не было того, что называется «привыканием», – несмотря на достаточный опыт и то, что уже четыре года работала старшей медицинской сестрой, она волновалась перед каждой операцией. «Как первоклассница», – думала о себе. Но на самом деле это не было беспокойством новичка, скорее, волнением ответственности, осознанием того, что многое в этом стерильном царстве зависит от неё. А потому она входила сюда неизменно первой, тщательно проверяла наличие инструментов, салфеток, и сама, точно следуя инструкции, готовила сестринский стол к операции.

Обычно в этот момент она не позволяла себе думать о постороннем, но сегодня мысли, эти своевольные создания, то и дело улетали к Игорю. Для неё там, внутри, он никогда не был Игорем Анатольевичем, или «главным», как его иногда называли в бригаде, и уж тем более она никогда не звала его по фамилии. Только самое близкое, родное: Игорь…

Неведомо как, Света чувствовала, что в последнее время он необычно напряжён, будто что-то беспокоит его. Словно в подтверждение этой догадки, она несколько раз ловила на себе его взгляд – внимательный, вдумчивый, словно, глядя на неё, он пытался решить какую-то проблему.

«Что волнует тебя, родной? – думала Светлана. – Я плохо работаю? Нет, не это, ты бы непременно сказал мне. В бригаде не принято замалчивать случаи ошибок или нерасторопности. Здесь что-то другое. Но что?»

Она опять и опять сердцем взвешивала этот взгляд, молчаливое раздумье и касалась чего-то скрытого, глубоко личного. Но почему она решила, что его поведение связано именно с ней? Лишний вопрос: она просто знала.

Вокруг начиналась чёткая, деловитая суета предоперационной подготовки. Вошёл анестезиолог, сказал несколько слов, сёстры засмеялись. «Хорошо, всё хорошо, – думала Света, – но где же Игорь?» Скользнула взглядом по часам: сейчас придёт. И улыбнулась самой себе: пока его нет – жду. Как явления, как чуда! Маленькая, крохотная грусть вслед за тем пробралась в сердце: безнадёжно, все безнадёжно. И остаётся только одна радость – видеть его каждый день, быть рядом с ним и быть нужной ему…

Он показался в предоперационной, как всегда, стремительный, собранный. Она радостно запнулась, но тут же справилась с лицом и, немного помедлив, вышла к нему.

– Ты готова? – взгляд, обращенный на неё, очень тёплый, улыбки нет, но она видит её в самой глубине зрачков: мягкую, добрую ласковость, спрятанную от других и предназначенную только ей.

Он тщательно моет руки, ожесточённо скребёт щёткой кончики ногтей. Света ловко разворачивает стерильную салфетку, хирург выставляет руку ладонью вверх и подхватывает её. Вытирает пальцы, протягивает ладонь за шариком, смоченным в спирте, и так же виртуозно ловит его на лету. Эти простые движения, которые они выполняют вот уже четыре года день за днём, звучат у них как блестяще отработанные па танцоров, а потому согласованность, с которой они совершаются, вызывает у обоих улыбку. Света чувствует, что, начиная с этих минут, они вступают в некую тайную общность, принимаются говорить на одном лишь им известном языке: взаимопонимания, тонкого проникновения в мысли и чувства друг друга.

Она не только знала, как он наденет халат, – будто нырнёт в него одновременно обеими руками, – не только точно угадывала, как прижмёт к лицу маску, слегка потрётся об неё, насаживая удобнее и ожидая, пока сзади завяжут тесёмки. Она знала с точностью до полсекунды, когда нужно развернуть перчатку и, вывернув манжетку наружу, широко удерживая четырьмя пальцами, подать ему. Игорь стремительно вводит руку, перчатка плотно облегает кисть. Он немедленно поднимает руку вверх. Она повторяет всё со второй перчаткой и смотрит ему в лицо. Он благодарит её одними глазами, ей становится радостно и легко. Всё, готовы, бригада на месте, можно ввозить больного.

Операция проходит ритмично, без сбоев, и Света довольна: для неё очень важно угодить ему, не нервировать секундными задержками, всё подавать точно и вовремя. Игорь бросает короткое слово, раскрывает ладонь и берёт инструмент, глаза прикованы к ране. А она, иногда и не зная, а будто предчувствуя, уже готовит следующий; он вдруг взглядывает, удивляясь: как она догадалась? Он и сам не всегда предвидит, что именно может понадобиться…

Наконец, Света быстро, не прикасаясь руками, вводит конец кетгутной нити в ушко иглы и подаёт ассистенту. Игорь отходит.

Потом она сама, не позволяя другим сёстрам, поможет ему снять халат и, сказав несколько ничего не значащих слов, станет смотреть, как он уходит по коридору. То, что только что объединяло их, вдруг исчезает, и он становится далёким, почти чужим. Конечно, они ещё не раз встретятся в проходах больницы, но вот этой общности, этой тайны «мы – вместе» уже не будет. До следующей операции…

И вдруг… Что-то изменилось в привычном ходе дня, потому что сегодня он не спешит исчезать, а опять смотрит этим своим особенным взглядом, будто хочет сказать нечто важное, и, наконец, говорит:

– Зайди ко мне чуть позже, в ординаторскую. Найдешь минуту?

– Конечно, Игорь Анатольевич.

– Отлично! – и убегает.

Но свободная минута в хирургическом отделении – это несбыточная мечта! Свету зовут то туда, то сюда, и лишь ближе к обеду она находит момент передышки. Тихо стучится в дверь ординаторской. Его нет: занят по горло. Проходит по отделению, спрашивает у сестёр. Наконец, находит его разговаривающим с одним из врачей, он видит её, кивает издалека: не сейчас. Она улыбается: понимаю. И так – до вечера.

На улице темно: поздняя осень, прохладно, но запах от тополей, растущих вокруг больницы, – обворожительный. Света выходит, несколько секунд стоит, поправляя пальто, и собирается повернуть к остановке, как вдруг видит Игоря. Радуется, потому что там, в отделении, так и не смогли поговорить. Он стоит у машины, подняв воротник, и смотрит прямо на неё:

– Света, садись, нам по пути.

«Впервые такое! Он даже не знает, где я живу!» Но поспешно подходит и садится в машину.

– Спасибо, Игорь Анатольевич! Я искала вас…

– Да, знаю. Мы с тобой – как два корабля в бушующем море, – он смеётся, бросает на неё ласковый взгляд и поворачивает ключ зажигания. Аккуратно, не торопясь, выезжает со стоянки.

Они медленно движутся в потоке машин, и Света видит его глаза: внимательные, тёмные. Она переводит дыхание и незаметно, с нежностью оглядывает всю его фигуру. Игорь красив красотой взрослого, зрелого человека. Подтянутый, стройный, движения чёткие, и ощущение, будто сосредоточен, словно куда-то стремится. Никакой вялости, весь свобода и собранность. Смелые широкие брови, чёрные волосы коротко острижены, но видно, что густы и совершенно не схвачены сединой. Морщинки собрались лишь у глаз, но они не портят лица, напротив, придают ему мягкость и сдержанное очарование.

«Кто сказал, что ему – сорок восемь? – думает Света. – И почему это лицо кажется мне самым красивым в мире?» Минуты текут, она сладостно отдаётся волнам радости от его присутствия, от неожиданной и тем более восхитительной близости. Нежность захлёстывает сердце, она так ощутима, что кажется: всё вокруг пропитано ею. Света слегка смежает ресницы: не выдать бы тайну! – а сама слышит, как в глубине рождается детское, несбыточное: «пусть эта дорога никогда не кончается!»

– Ты улыбаешься? – вдруг спрашивает он.

Она замирает: «как он заметил?»

– Давай поедим где-нибудь. Мне так и не пришлось: забегался.

– Конечно.

В городе тесно, Игорь всматривается в освещённые окна кафе, но везде суетно, и они понимают, что это – не то. Оба устали, хочется тишины. А потому она не удивляется, когда он, наконец, говорит обречённо:

– Придется самому готовить ужин! Поможешь?

Света смеётся:

– Помогу, я картошку чистить умею.

– И всё?!

Они сворачивают на тихие улицы и, немного покружив, подъезжают к его дому. Это частный квартал, здесь мирно и очень красиво. Деревья трепещут, тонкая листва светится в лучах фонарей.

– Как в деревне! – говорит Светлана с затаённым восторгом, выходит и прислушивается к аромату ветра.

Игорь берет её за руку:

– Идём, здесь темно.

У дверей разбрасывает ногой влажные листья.

– У меня холодно, сейчас включу отопление.

Он входит первым, комната освещается, и Светлана с изумлением видит строгий, аскетический порядок. Здесь нет лишних вещей, мягких подушек на диване, нет картин и салфеток: всё сурово, чисто и точно. Ей становится не по себе, как-то слегка прохладно, но в эту минуту Игорь ловит её взгляд и с улыбкой поясняет:

– Знаю: как в казарме. Это потому, что времени нет убирать. Дом от деда достался, и однажды, когда я делал ремонт, вдруг понял, как мне мешают вещи. Взял большие коробки и просто всё выбросил.

Он прошёл в кухню.

– И ты знаешь, сразу стало легко. Все эти пустые штучки на столах и шкафах забирали внимание, а переставлять их, когда убираешь, вообще сущая мука. Ты не находишь?

Она улыбнулась:

– Да, когда убираем, то больше времени тратим на то, чтобы подвинуть, переставить, переложить…

– Вот-вот!

Он уже доставал картофель, ставил сковороду.

Они готовили ужин и тихо смеялись, и говорили, и чем-то делились. Она понимала, что нравится ему, но сможет ли он сказать это вслух? Или так и закончится этот чудесный вечер, и окажется лишь, что разговор – только о деле, что-то незначащее, не относящееся к ним самим?

Наконец, выпит чай, посуда убрана, он берёт её за руку и сажает напротив. Лицо становится строгим, почти суровым. Внимательно смотрит в глаза:

– Трудно начать.

– Что, так серьёзно? – она пытается шуткой смягчить ситуацию, помочь ему, и он это ценит.

– Светочка, – говорит, – мне нужна твоя помощь. Но в деле настолько неординарном, что я полгода не знаю, как вообще подступиться к этому разговору.

– Полгода?! Игорь Анатольевич! Да вы бы давно уже…

– Не спеши! Всё выходит за пределы реального. В этом – главная сложность.

Он держит её сжатые ладошки, и она чувствует, как он напряжён. Но в эту минуту нет ничего, что ей было бы трудно понять. Нет ничего нереального, потому что всё, что связано с ним, уже принято, понято ею! Не зная, о чём пойдет разговор, она уже готова сказать «да» и только «да», потому что слова «нет», когда он рядом, не существует.

– Давай представим, что один человек, вполне нормальный, обыкновенный, каждую ночь в течение многих лет пересекает границы пространства и появляется в другом мире. Он не знает, как это происходит технически. Не знает, что это за мир, в который попадает: Земля, или другая планета, или ещё что-то третье… Не важно. Важно другое: там, в том мире, есть люди, которые живут… – Игорь подумал: – Как дикари! Света, ты, медработник, была бы в шоке. Руки грязные, лица немытые, о зубной щётке понятия нет. И вот, эти люди воюют, а потом умирают от сепсиса, гангрены, кровопотерь и так далее.

– И этот человек хочет помочь? – её голос очень тих.

Он смотрит внимательно:

– Очень хочет. Потому что он может и знает – как.

– Много лет?

– Пятнадцать.

– Это значит, что он привык и чувствует себя там как дома.

– Верно, как дома. Потому что мир не то, чтобы мягкий, но там всё как-то проще: нет машин, суеты, много полей и пространства. Ветер напоен травами, ночью кони пасутся на лугах.

– Может быть, это мечта?

– Нет, реальность.

Они пристально смотрят друг на друга. Игорь молчит. Он ждёт, понимая, что ей нужно время. Читает в глазах тревогу.

– А там не опасно?

Смеётся:

– Нет. Потому что по какой-то невероятной случайности владыка, повелитель всех этих солдат, умнющий парень. Не какой-нибудь самодур, а нормальный, мыслящий человек. Их тысячи, целое войско, и очень много работы. Шикарная практика! Они называют себя «хасары», а внешне похожи на… Ты можешь представить войско Тамерлана? Вот что-то подобное, только без мохнатых шапок. Лошади такие же, как на земле; еда – бараны, свинина, всё очень вкусно. То же телосложение, та же кровь, тот же страх, та же мука, когда умирают.

Света слушала очень внимательно.

– А барьер общения?

– Нет никаких барьеров! Такое ощущение, будто кто-то или что-то переводит нас, делает понятными друг другу.

Света молчала. Вопросов было много, мелькали сомнения, но главное она видела перед собой: абсолютно чистые глаза Игоря. Он говорил правду!

– Как это получается?

– Не знаю! Но на деле просто ложусь, засыпаю и просыпаюсь уже там.

– Может быть, всё же сон? Какой-то особый вид, незнакомая фаза?

– Сначала думал, что так, а потом доказал себе множество раз, что реальность.

Он рассказал ей про скальпель и про то, как проносит бинты. Показал пустые коробочки из-под мазей.

– Оттуда не могу взять ничего, это непостижимо. Когда возвращаюсь обратно, то ни швов, ни грязи, ни даже усталости после бессонной ночи не остаётся. Хотя… Есть одна вещь, доказательство, пусть непрямое. Смотри.

Он встал и выпрямился. Лицо стало очень спокойным.

– Света, сколько мне лет?

Она смутилась:

– Сорок восемь, Игорь Анатольевич, все знают.

– А сколько ты видишь?

Она задохнулась:

– Поняла! Замедлен процесс старения!

– Почти вполовину! Переход в пространстве «забирает» те часы, которые я провожу там. Он как бы компенсирует мне время, которое потратил, гасит его. Ты понимаешь? Я должен быть слегка поседевшим, кожа – другой, зрение… Так сколько? Давай напрямую!

– Сорок, самое большее. Игорь Анатольевич, вы ведь не занимаетесь спортом?

– Какой спорт! Работаю в две смены. Они ведь, как дети: стоит оставить ненадолго – сразу инфекция, грипп.

– Они гриппом болеют? – смеётся.

– И гриппом, и корью, и всеми болезнями, как на Земле. Мне от этого легче: всё знакомо, не нужно делать анализов, по внешним симптомам читаю.

Они говорили долго. Она верила, верила!

– Почему ты мне веришь? – спросил он, наконец.

Света задумалась.

– Начистоту?

– Только начистоту!

Она стеснялась, но всё же сказала:

– У меня раньше бывало: во время операции смотрю в раскрытую рану и думаю: у них там свой мир. Клетки, бактерии, обмен веществ. Всё разумно, точно, взвешено. Такое ощущение, что они мыслят. Может быть, даже реагируют на нас: «Что вы тут делаете, ребята, зачем раскрыли наши тайны?!» А мы копаемся, режем, потом зашиваем, и они опять продолжают свою работу.

Игорь смотрел с любопытством, слушал внимательно, лёгкая и очень ласковая улыбка не сходила с губ.

– Ты прелесть, – сказал, склонив голову. – Ты сохранила взгляд ребёнка. Ведь мы все так чувствуем поначалу, а потом привыкаем к чуду и перестаём удивляться.

– Смеётесь? – прячет глаза.

– Не смеюсь, восхищаюсь! Потому что знаю тебя, как серьёзнейшую медсестру, и вдруг – подарок.

Он замолчал, сам смутился. Но Света успела понять. Как ни в чём не бывало, продолжила:

– Вот и этот мир, о котором вы говорите, может быть, лишь один из сотен миров. Они все – здесь, рядом с нами, но скрыты от глаз. Мне легче поверить в то, что они существуют, чем в то, что их нет.

Она любовалась им, сидящим напротив, а потом просто вздохнула:

– Вот и всё!

Они засмеялись, но каким облегчённым был этот смех!

– Так, Игорь Анатольевич, в чём моя помощь?

Он помолчал. Подумал.

– Прошу у тебя одну ночь. Идём со мной. Посмотри, понаблюдай, послушай. Хотя даже не знаю, смогу ли провести тебя за собой. Я очень рискую: ведь если ничего не получится, ты навсегда останешься с мыслью, что твой коллега – сумасшедший!

Она резко подняла руку и прикрыла его губы. Глаза стали серьёзными. На мгновение ей показалось, что сейчас отважится, погладит его по лицу, но сдержалась, медленно убрала ладонь. «Мне страшно», – подумала, а сама сказала:

– Идём.

Он понял, почувствовал.

– Света, не надо бояться. Риск, конечно же, есть, но вот я прохожу туда и обратно многие годы, и ни разу, ни единого раза не остался там, ни одной накладки. Иначе бы я не позвал тебя. Рискнём?

<1234...32>