Дурман

- -
- 100%
- +
Обычный девичий бред. Интересно, откуда это у Кости? Да ну его, бабник… Ленка пролистала ещё несколько страниц: «Секс и Дьявол должны дополнять характеристики ведьмы…». Тьфу, ну и чушь. Она осмотрелась, увидела урну у скамейки и, подойдя, опустила в неё блокнот.
Взглянула на часы – без пятнадцати шесть. Московская, 24 – это отсюда совсем недалеко, дворами – полчаса. Ленка вышла на Советскую и остановилась на пешеходном переходе, дожидаясь зелёного света. Костя говорил, что по пути на работу на этом перекрёстке часто встречал отца Илия. Кстати – сегодня же понедельник, надо будет показаться в редакции хоть на час.
Идя через дворы, Ленка наблюдала, как буквально на глазах газоны покрывались жёлто-синими коврами. Входя в первый двор, она видела перед собой зелёное поле, а минуя последний перед выходом на Московскую, уже четверть пространства двора была покрыта синим вперемешку с жёлтым. Интересно, почему в этом году дворники не стригут газоны? Ленка почти физически ощутилазапах свежескошенной травы и подумала, что в этом году ещё его не чувствовала. Так-то, конечно, весна ещё только началась… Она огляделась по сторонам. Мужчина в фартуке сметал к бордюрам мусор. Ленка остановилась и решительно направилась к нему:
– Как вас зовут, уважаемый? – спросила она с привычной репортёрской развязностью.
– Пётр, – хмуро ответил дворник, даже не оборачиваясь.
– Пётр, почему вы не подстригаете газон на своём участке?
– Так начальство не велит, – Пётр остановился и, обернувшись посмотрел на Ленку. – А ты кто, дамочка?
– Я журналист, – ответила она. – Готовлю сюжет о работе коммунальных служб.
– Моё дело маленькое… – сказал дворник. – Дали газонокосилку, я иду косить. Не дали – жду когда дадут, мету вот. И лезть в начальничье дело не могу. Лёшка вон попросил, так ему сказали, что газоны стричь в этом году не будут и премии лишили. Он молодой, неженатый, а у меня семья, двое детишек. Нет так нет, мне и лучше.
Запретили косить траву на газонах? Выходит, эти странные одуванчики заполонили весь город не по недосмотру, а наоборот, по причине высочайшей опеки? Украшать, что ли, город решили таким замысловатым способом? Стоп! Ленка даже вздрогнула от осенившей её догадки. Они одуряют, они гипнотизируют. И кому-то это нужно! Их специально культивируют, чтобы они влияли на людей! Вот это тема!
Тем временем Ленка дошла до двадцать четвёртого дома, вошла во двор и стала вглядываться в номера квартир на подъездах. Она прошла мимо такси с работающим мотором – и кого это в такую рань несёт куда-то? Напротив такси оказался как раз нужный подъезд, она остановилась и уже хотела набрать номер квартиры на домофоне, когда замок затянул незатейливую мелодию, дверь распахнулась, и с ней едва не столкнулась молодая красавица. Взгляд её равнодушно скользнул по Ленкиному лицу, и незнакомка обернулась в ожидании трясущегося старика, который на подгибающихся ногах шёл следом. Красавица взяла старика под руку и потащила к такси. Через несколько секунд они расположились в салоне, и машина отъехала от подъезда, а Ленка вошла внутрь и позвонила в квартиру на первом этаже с прикрученным на двери числом «72».
Тут же из глубины квартиры раздались тяжёлые шаги, и дверь распахнулась. Перед ней стоял высокий мужчина в монашеском облачении и вопросительно смотрел ей прямо в глаза.
Люди нечасто смотрят в глаза. Обычно они смотрят на лоб, на нос, куда-нибудь в область груди, а то и вообще в сторону. Когда-то, когда такое поведение было ещё редкостью, это называли «прячет глаза», хотя, на самом деле, конечно, никто глаз не прятал, а просто уклонялись от прямого взгляда. Ну а сейчас большинство людей смотрят именно так – вроде и на собеседника, но как-то мимо, как будто собираясь его обмануть или скрыть что-то.
Монах же смотрел прямо в Ленкины глаза. Взгляд его был немного удивлённым, но, в основном, изучающим. Ленка, несмотря на репортёрскую выучку, немного растерялась от этого проникающего внутрь взгляда, и сама отвела глаза.
– Вы отец Илий? – спросила она, разглядывая шнурки на кроссовках.
– Аз есмь, – шутливо ответил монах и отошёл в сторону, приглашая Ленку внутрь.
Она, поколебавшись, вошла. Монах закрыл за ней дверь и повернул в замке ключ. Заметив, что Ленка немного напряглась, он пояснил:
– Я тут не совсем законно… честно говоря, я думал, что это пришли меня выгонять. Но раз уж ошибся, то пусть нас не отвлекают от разговора. Вы же ко мне по делу?
Они прошли в комнату, и монах жестом предложил Ленке сесть в кресло или на диван, сам расположившись на стуле, который поставил в центре комнаты.
– Я Лена, работаю с Костей Боровцовым… – несмело начала Ленка, смущённая обаянием, исходящим от отца Илия.
– С Костей? Интересно. С ним что-то случилось?
– Он пропал.
И Ленка в подробностях рассказала всё, что случилось, начиная с пятницы, когда Костя побывал на квартире у Нади и обнаружил, что она похищена. Отец Илий терпеливо слушал, не перебивая, не задавая вопросов и только один раз порывисто встал и подошёл к окну, когда услышал, что он, якобы, участвовал в похищении Нади. Выслушав историю до конца, он сказал:
– Так Костя, значит, меня подозревает в том, что я куда-то увёз Надежду?
Ленка кивнула.
– Тут такое дело, – сказал он. – Я живу… вернее, жил в этом доме сорок лет. Надю я помню с того дня, когда её привезли из роддома. Меня здесь знают все, все соседи. Если бы я выводил Надю из дома и сажал в какую-то машину, соседки так и сказали бы Косте – с Валеркой ушла.
– Валерка? – недоумённо спросила Ленка. Что-то вспыхнуло в её памяти и тут же пропало.
– Ну да, моё мирское имя – Валерий.
– А почему вы сказали, что находитесь здесь незаконно, раз сорок лет…
– Потому что эта квартира больше не моя – я передал её монастырю, когда принимал постриг. Вместе со всем имуществом. Но у меня остались ключи, поэтому, когда выдаётся возможность, я иногда ночую здесь, до монастыря-то здесь два шага. А сейчас я решил отдохнуть здесь после поездки.
– Вы уезжали?
– Да, ездил по делам в соседнюю епархию… – уклончиво ответил отец Илий. – Так значит Костя ушёл запирать подземный ход и не вернулся?
– Да. И я боюсь, что…
– …что он там задохнулся?
Ленка кивнула.
– Что ж, пойдём проверим, – сказал отец Илий. – Я знаю это место. Здесь совсем рядом – только речку перейти. Да тут из окна видно. Вон, посмотри.
Ленка подошла к окну. Действительно, из него открывался прекрасный вид на реку и Заречье. Правда, вход в тоннель был так далеко, что толком и не разобрать. Если бы отец Илий не указал ей на далёкую точку на берегу, она бы не догадалась.
– Ну не так уж и близко, – сказала она.
– За полчаса дойдём, – сказал монах, пряча где-то под рясой пассатижи и стамеску.
На улице он продолжил:
– Мы, ещё когда были пацанами, иногда забирались в этот подземный ход и играли там в войнушки. Тогда он стоял просто открытым и воздух в тоннеле был нормальный. То ли вентиляция была, то ли он ещё как-то проветривался, но мы частенько добирались по нему до самого монастыря, а он тогда был почти заброшенным – там жили только три или четыре монаха. Мы выбирались в монастырский двор и дразнили их – то привидений изображали, то вампиров, то ещё каких-то чертей… в общем, веселились как могли. Нам казалось это очень остроумным: ведь религия – опиум для народа.
Отец Илий сокрушённо покачал головой.
– А монахи те терпеливо смотрели на наши проделки, и молча ждали, когда мы покуражимся и уйдём.
Он помолчал немного.
– Сейчас-то монастырь отремонтировали, отреставрировали, а тогда там были, по сути, руины. Та часть, которую власть использовала под овощехранилище, поддерживалась в пристойном состоянии, а остальное рушилось, осыпалось, и только те три монаха берегли обитель от полного исчезновения. А ведь монастырь этот старый, с традициями. Во время войны здесь был госпиталь…
И отец Илий пустился в долгий рассказ о том, с какими историческими событиями был связан монастырь. Ленка внимательно слушала и изредка задавала вопросы. Беседуя, они дошли до входа, и отец Илий, раскидав листву, и достав пассатижи, принялся выдёргивать гвозди из скобы.
– Опять ломаем, – грустно пошутила Ленка.
– Ничего, – сказал отец Илий. – Сами сломаем, сами и починим.
Он достал последний гвоздь и открыл дверь. Ленка посветила фонариком вниз. Отец Илий достал свой фонарь и включил его.
– Ого! – восхитилась Ленка. – Вот это он у вас лупит.
Фонарь пробивал темноту метров на двадцать-двадцать пять.
– Лена, – сказал монах, – вы постойте здесь, а я спущусь, разведаю, что там внизу и, если что, крикну вам.
Ленка была благодарна отцу Илию. От мысли, что ей снова предстоит спускаться в это подземелье, где она всего пару дней назад едва не умерла, ей становилось не по себе. Она улыбнулась и, присев на ступеньки, наблюдала, как отец Илий, окружённый пятном света, словно гигантским нимбом, разгоняет мрак.
«Как в преисподней», – подумала Ленка, и ей опять стало жутко.
К тому же она снова почувствовала вибрацию.
– Отец Илий, – испуганно крикнула она вслед монаху, который уже был довольно далеко, и тот обернулся.
Ленка вскочила и побежала к нему, спотыкаясь на разрушенных ступенях и каждую секунду рискуя упасть. Она подбежала к монаху и, даже не отдышавшись, выпалила:
– Отец Илий, я слышу голос. Каждый день. И он заставляет меня что-то делать, а что, я даже не помню. И прямо сейчас это начинается тоже. И ещё цветы – я думаю, что это они транслируют в меня этот голос.
Отец Илий нахмурился.
Глава двадцать четвёртая. Возвращение
Что-то зашуршало поблизости. Затем раздался плеск воды. Клякса открыл глаза и очутился в темноте. Первой его реакцией был испуг: опять подвал? Но тут же в голову пришло, что плескаться в подвале нечему, он вспомнил, что из подвала сбежал, сбил коленки, целые сутки ползая по лесу, и теперь должен лежать засыпанный кучей листвы на берегу ручья в овраге.
Клякса расшвырял листья руками и зажмурился от яркого света, ударившего в глаза. Затем он стал медленно приоткрывать веки, чтобы глаза постепенно привыкали к утреннему свету. Прямо над ним уносилась в небо крона высокой сосны. Клякса лежал на боку лицом к склону оврага. Аромат прошлогодних листьев и тепло, шедшее от них, создавали блаженное дремотное настроение, хотелось лежать так бесконечно и даже не шевелиться. Но тут со стороны ручья снова раздался плеск, и Клякса, осторожно перевернувшись на спину, скосил глаза направо – туда, где находился источник звука. Какое-то тёмное пятно ходило там по руслу, фыркая и плескаясь. Клякса повернул голову и мгновенно пришёл в ужас – в каких-то метрах от него громадный медведь устроил себе утреннее купание. Он мерил шагами дно, поминутно погружаясь в воду, поворачиваясь на бока и на спину, а широкие лапищи били по поверхности воды, отчего по тишине оврага и разносился плеск, разбудивший Кляксу.
Первым порывом Кляксы было сигануть и изо всех сил ломануться прочь из оврага. Он наверняка так и сделал бы, его туловище уже натянулось для рывка, но рывка не состоялось, потому что у Кляксы не было ног. Он в панике сбросил с себя листву и опустил взгляд – ноги были, но они ему не подчинялись. Движение не осталось незамеченным медведем: мгновенно поднявшись на задние лапы, он повернул голову в сторону Кляксы.
Весной медведи голодные и злые, – мелькнула мысль. Убежать от него невозможно, значит, всё, прощай, жизнь. Только бы не жрал его медведь заживо, подумал Клякса, пусть бы сначала умереть, а уж потом…
Но медведь вовсе не выглядел голодным. Он только настороженно смотрел туда, где всё ворошился клубок листьев, среди которых, наконец, появилась голова, а затем и туловище обитателя мест в половине дня пути отсюда. Откуда взялось здесь это хилое существо, задавался вопросом зверь, и почему оно валяется под листьями – неужто провело зиму в спячке, как и он? Раньше медведь не встречал хилых в спячке. Он удивлённо повёл головой из стороны в сторону и, повернувшись боком к существу, от которого исходил кислый запах тревоги, двумя прыжками выбрался из ручья. На берегу он отряхнулся, сбросил с шерсти лишнюю воду и снова повернулся к хилому. Тот продолжал сидеть в своей берлоге и пахнуть страхом и опасностью. Зрачки зверя сузились…
Клякса, увидев, что медведь в семи-восьми метрах от него напрягся, вдруг почувствовал полное безразличие к происходящему. Приступ паники, охвативший его в первые мгновения, совершенно прошёл, тело расслабилось. Земля под ним вдруг стала мягкой и гостеприимной, будто звала остаться здесь навсегда. Даже холод камней под бёдрами был приятен. Клякса стряхнул с себя оставшуюся листву и подумал, что лучше не видеть момента, когда хищник на него бросится – он отвернулся и спокойно ждал удара могучей лапы, который вышибет из его тела остатки жизни.
Но стояла тишина и ничего не происходило. Клякса слышал только пение птиц над головой, вдыхал пряный запах гниющей листвы, так хорошо согревшей его этой ночью, и видел свет от поднимавшегося Солнца.
Он обернулся и увидел медведя, который лёгкой трусцой удалялся на запад по дну оврага.
Клякса подполз к самому ручью и, погрузив в него руки, поёжился от ледяной воды. Он зачерпнул в пригоршни воду и, смывая остатки сна, окунул в неё лицо. Затем он решил последовать примеру медведя и, опёршись на руки, спрыгнул в воду. Ноги выше колен немедленно ожгло льдом. Но ниже колен он ощутил только небольшое движение.
Охая и ухая от холода, Клякса вымылся в ледяной воде и, весь дрожа, выбрался на берег. Отереться было нечем, а стряхивать с себя воду, как медведь, он не умел. Встав на четвереньки, Клякса попытался встряхнуться, но получилось так себе. Тогда он, стоя на коленях принялся отжиматься, затем размахивать руками, делать рывки и ползать. Через несколько минут то ли это дало эффект, то ли вода испарилась с его тела, но Кляксе стало теплее. Он сел на берегу и, вытянув ноги, бросил взгляд на ступни. Из-под светлой кожи пробивалась чернота. Присмотревшись, Клякса обнаружил такую же черноту на всей передней поверхности голеней. Он провёл пальцем по чёрной коже. Она была холодной, гладкой, как отполированный камень, и такой же нечувствительной. Хорошо бы обратиться к врачу. Но откуда здесь, в лесу, взяться врачу? – печально подумал Клякса. Надо выбираться. По его расчётам, со вчерашнего дня он удалился от охотничьего домика километров на десять-двенадцать, где-то же здесь должны жить люди. Может быть ему осталось проползти всего пару километров.
Голод, до того дремавший, вдруг сжал горло. Клякса осмотрелся, но не увидел вокруг ничего съедобного. Тогда он подполз к дереву и, приглядевшись, быстро выковырял из-под коры жука. Во рту жук хрустнул, но на вкус оказался горьким, и Клякса, скривившись, выплюнул его. Он вспомнил вчерашнего жука – тот был вкусным, даже немного сладковатым. Как он выглядел? Клякса не смог вспомнить. Что же теперь – пробовать всех подряд? Так и отравиться недолго, печально подумал Клякса. Он посмотрел на землю – кажется, есть какие-то съедобные корешки… да как их отличить от несъедобных?
Клякса вздохнул и посмотрел наверх. Что ж, нужно подняться, может быть, наверху хоть какие-то цветочки растут. Вдоль склона на поверхность оврага вела тропинка.
Он довольно ловко взобрался по тропке и оторопел – прямо перед ним стоял дом – точь-в-точь такой же дом, из которого он вчера сбежал. Сердце его упало и замерло. Не может быть. Это мираж, голодная галлюцинация. Он протёр глаза, но проклятое строение не исчезало, оно стояло, подпирая собой небо, как надгробие над его надеждами. Клякса кинулся вокруг него – дверь распахнута. Он заполз в дом – всё то же самое: стол, на столе разбросаны рыба и сухари, под окном опрокинутое ведро… вот и люк, который ведёт в подвал.
Получалось, что спустя сутки скитаний, Клякса вернулся туда же, откуда ушёл. Отчаяние охватило его, и он тихонько завыл от накрывшего его чувства безнадёжности.
Но приступ разочарования вскоре уступил место голоду. Клякса схватил со стола одну рыбину и, даже не почистив, вонзил в неё зубы. В мгновение ока растерзав небольшого подлещика, он потянулся было за следующей, когда что-то насторожило его. Он услышал шорох со стороны, противоположной оврагу.
Мгновенно выскочив из домика, он несколькими прыжками, не обращая внимания на саднящую боль в натёртых коленях, очутился за углом и, растянувшись там на траве, осторожно выглянул из-под нижних брёвен избы.
К двери домика приближался Чёрт. Кляксу охватил ужас ещё более сильный, чем при встрече с медведем. Всё тело его словно охватил паралич, и оно отказалось двигаться. Кажется, даже ветер замер, когда Чёрт ступил на порог и скрылся в сумраке избы.
– Чёрт! Чёрт! Чёрт! – раздалось оттуда через пару минут.
Мгновенно слетело с него оцепенение, и Клякса кинулся в овраг.
Хроники Чёрной Земли. Память священных камней
Гробницы охраняли. Здесь покоились тела древних пер’о, а ближе к Хапи – вельмож. Но Яхим не глядел на их усыпальницы. Он шёл к малозаметному некрополю, посреди которого возвышался выделяющийся на общем фоне пер-джед.
Сену следовал за ним неторопливо.
В школе писцов он не отличался усердием, но учителя никогда не наказывали его за нерадивость, только увещевали. Сену слушал и кивал, но слова их стекали, как вода с гладкой чешуи рыбы. Он не избегал товарищей, но и не искал их. В нём всегда чувствовалась тихая уверенность – будто он знал нечто, чего не знали другие.
Выучившись кое-как читать, писать и считать, он одновременно с Яхимом покинул школу. И до сего дня они не виделись.
– Странно видеть в этом древнем херет-нечер новые стены, – сказал Сену, указывая на церемониальную ограду.
Яхим остановился.
– Цари строят не одну гробницу. Тело – в одной, Ка – в другой…
– Не разделится же он на части! – усмехнулся Сену.
– Не болтай, – оборвал Яхим. – Тело будет лежать в одной гробнице, а в других жрецы будут вспоминать его. К тому же нужны отдельные помещения для Ка.
Он снова оглянулся на своего спутника и увидел, что тот иронично улыбается.
– Проверяешь меня? – Яхим пристально посмотрел на Сену. – Ведь я о тебе почти ничего не знаю. Ты откуда родом? Кто твои итеф и мут?
Сену вдруг стал серьёзным.
– Итеф мой всю жизнь в походах…
– Он военачальник? – догадался Яхим, а Сену кивнул:
– Пожалуй, военачальник.
– Тогда и тебе предстоит стать солдатом?
– Скорее нет, чем да, – протянул юноша. – Да это неважно. Скажи, зачем мы здесь?
– Как? – опешил Яхим. – Разве ты не знаешь?
Тот отрицательно покачал головой.
– Моя мут приказала ждать тебя здесь. Я приплыл сюда на лодке…
– Откуда?
– Оттуда, – Сену махнул рукой на юг. – Так что мы здесь делаем?
Яхим помолчал. Получалось, что Сену пришёл сюда, зная ещё меньше, чем он.
– Мы ищем гробницу Сета Перибсена, – задумчиво сказал он.
– Ха! Так чего её искать? Вот же она.
И Сену показал рукой на небольшой сложенный из кирпича пер-джед, к которому они приближались.
– Только зачем она нам? Мы пришли пограбить? Так она охраняется.
Яхим сердито посмотрел на него.
– Не так всё просто.
– Твоя правда, Яхим, – подтвердил Сену. – В детстве я был на этом херет-нечер с итефом. И я тогда подумал – почему Сет Перибсен, сын богов и сам бог покоится среди простолюдинов, а не с царями там, – он посмотрел в сторону царского некрополя.
Яхим пожал плечами. Он пока не знал, насколько откровенным ему можно было быть с Сену и предпочёл промолчать. К тому же, как раз в это время к ним подошёл смотритель.
– Чего вам? – грубо спросил чиновник.
– Нам – к усыпальнице великого пер’о Сета Перибсена, – ответил Яхим, внимательно глядя в лицо смотрителя.
– Нельзя, – отрезал страж и положил руку на кинжал.
По лицу смотрителя обильно стекал пот, и он встряхнул головой, чтобы смахнуть его.
– Жарковато… – сказал Яхим и, запустив руку в суму, извлёк из неё небольшой кувшин. Сделав глоток, он протянул его смотрителю – Как зовут тебя, почтенный?
– Неферамон, – сказал тот, принимая кувшин из рук Яхима.
Он сделал большой глоток, и даже глаза его закрылись.
– Кебех-х-х1… – сказал он тихо и лицо его смягчилось. – Кебех-нечер2.
Он поднял веки и некоторое время бессмысленным взглядом смотрел на Яхима, губы которого беззвучно двигались, словно тот что-то говорил.
– Удивительно… как тебе удалось в такую жару сохранить воду такой холодной, Неферамон, – сказал Неферамон, обращаясь к Яхиму.
Он в очередной раз приложился к сосуду, запрокинул его и даже потряс, чтобы вылилась вся влага до капли.
– Так ты шёл к гробнице? – сказал он. – Саф-Анх говорил мне, что сегодня ночью здесь бегали шакалы, так что будь осторожнее, Неферамон.
С этими словами он протянул пустой кувшин Яхиму и ушёл, бормоча о шакалах.
– Как ты это сделал? – спросил Сену, дрожа. – Научи!
Голос его был твёрдым и требовательным.
– Это несложно, – улыбнулся Яхим. – Вот хочешь сам попробовать?
Он протянул ему кувшин. Сену отступил на шаг назад и отрицательно покачал головой.
– Не смей… слышишь, не смей! – в его голосе послышалась лёгкая паника.
Яхим понял, что тот едва сдерживает себя, чтобы не убежать, и рассмеялся.
– Кувшин пуст. Неферамон всё выпил.
Он посмотрел налево, и смех его тут же оборвался. За стеной гробницы, внутри её, горел свет. Он вгляделся. Яхим помнил, что способен проходить в сердаб через ложную дверь, как Ка – эта способность проявилась у него ещё в детстве. Но свет создавала статуя. Здесь же статуи не было. А свет был.
– Что ты уставился на эту стену? – спросил Сену, подойдя вплотную.
Яхим оглянулся. Сену, уже совершенно успокоившись, с иронией смотрел на Яхима. Тот заколебался было – не проучить ли этого самоуверенного неженку? И уже готов был войти в гробницу через ложную дверь, как когда-то к отцу, но Ка шепнул: «Не трать дары богов на мелочи».
Яхим отвёл взгляд от лица Сену, повернулся и направился ко входу.
Слева и справа от входа были зажжённые светильники, а у стены лежала кучка факелов. Яхим поднял один из них, зажёг от светильника и направился вглубь галереи. Он шёл уверенно, словно бывал здесь уже не раз. На самом деле, он был здесь впервые, но внутреннее зрение вело его вперёд, безошибочно подсказывая нужные повороты. Очень скоро галерея направилась вниз, значит вот-вот они окажутся в погребальном помещении. Яхим слышал поступь Сену позади. Он шёл в пяти-шести шагах за Яхимом и иногда что-то бормотал.
Коридор закончился тупиком. Яхим был обескуражен и стал осматриваться. Он был уверен, что коридор должен привести их к саркофагу. Сену оперся на стену и стоял с безучастным видом.
Яхим вставил факел в предназначенный для этого паз в стене и принялся стучать по стенам в поисках места, где звук станет гулким – признака, указывающего на то, что за стеной пустота. Простучав всё, он развернулся, извлёк факел и пошёл назад. Сену молча шёл за ним. Свернув в один из боковых коридоров, они попали в помещение, уставленное сосудами и глиняными фигурками.
– Кладовка… – сказал Сену, выйдя вперёд и протянув руку к фигурке бога Безы.
– Ничего здесь не трожь! – резко сказал Яхим и оттолкнул его.
– Да что такое… – удивился Сену. – Не украду же я это… – он демонстративно отбросил статуэтку в угол.
Голова бога отлетела – и огонь вспыхнул, ударив в юношу. Тот шарахнулся назад и больно ударился головой о стену.
– Это не просто фигурки, – сердито сказал Яхим. – Над ними совершён ритуал, в них живут Ка богов и людей, с которыми они связаны. Они здесь для охраны гробницы и её помещений. Во всех коридорах такие расставлены. Хорошо ещё, что ты совершил это с Безой, а не с кем-то посерьёзнее.
Сену промолчал. Он и сам знал всё это, но по некоторым причинам был уверен, что гнев богов на него не распространяется.
– Пора покинуть сие место, – сказал Яхим.
Долго бродили они по лабиринту гробницы. Коридоры вели то ввысь, к свету, то вниз – к царству мёртвых. Не раз проходили мимо выхода, но саркофаг так и не нашли. Наконец Яхим остановился, вставил факел в паз стены и молвил:
– Пришло время подкрепить силы.
Он снял суму с плеча, извлёк лепёшки из ячменя и разложил их на постаменте, будто принося жертву богам пути. Сену последовал его примеру. Голод сжал их животы, и они молча поглотили пищу, не прерываясь ни на слово.
– Словно со стола пер’о вынесено, – заметил, наконец, Яхим, откусывая сочный кусок гуся, что подал ему Сену.
– Хех, – усмехнулся юноша. – Почти угадал, о мудрейший. Моя мут вхожа во дворец в Нехене. Она и собрала мне снедь вчера, когда отправляла к тебе. Но гусь сей – не из царских покоев, а с базара у Хапи.
– Я так и не понял, – сказал Яхим с набитым ртом, – для чего тебя ко мне отправили.





