- -
- 100%
- +
Сначала ему казалось, что ничего не получается – зубья цеплялись за верёвку и отскакивали. Эх, тут бы по металлу, с мелкими зубчиками, подумал Клякса и в то же мгновение почувствовал удар по спине. Что это? Он расслабился и принялся махать руками, надеясь обнаружить того, кто его ударил, но находил только земляной пол – под действием ножовки верёвка порвалась, ослабла, и он свалился вниз.
Всё существо Кляксы было наполнено восторгом – ну вот! Он освободился! Теперь – бежать!
Сначала зажечь свет. Где-то на полочке у стены лежит фонарь, Чёрт включает его каждый раз, когда приходит. Клякса встал на ноги… вернее, только подумал, что встал, потому что затёкшие и потерявшие чувствительность ноги не слушались, и, едва поднявшись, он снова упал. Ну что ж… ноги отойдут, пока надо делать то, что возможно. Клякса осторожно сел на четвереньки и пополз к стене. У стены он разогнулся и попытался достать фонарь, но смог только дотянуться кончиками пальцев до полки. Он схватился за неё, подтянулся, раздался хруст, и полка свалилась прямо на него.
Потирая ушибленную голову, Клякса принялся шарить по полу в поисках фонаря. Вот он! Нащупал выключатель, и свет залил его темницу. Прежде всего, он решил осмотреть ноги. Усевшись на пол, Клякса вытянул их перед собой и осветил фонарём. Увиденное его ужаснуло – голеней, по сути, не было, были их фрагменты на торчавших наружу костях. Странно, ведь это же должна быть жуткая боль… почему же он совсем ничего не чувствует?
Теперь понятно, почему он не может на них встать. Но даже вид собственного искалеченного тела не мог уменьшить радость от ощущения свободы. Даже если ему не удастся выбраться, он дождётся здесь своего палача и… Клякса огляделся в поисках чего-нибудь тяжёлого и тут заметил, что после последнего визита Чёрт не поднял наверх лестницу, видимо, поленившись. Он оказал ему большую услугу – путь к свободе открыт. Только вот ноги… как же он будет по ней подниматься?
Клякса поднял с пола валявшиеся шампур и ножовку, задумчиво посмотрел на них, затем отбросил шампур в сторону, а ножовку засунул за пазуху, застегнув пуговицы. В углу он увидел ведро с водой и, одним толчком оказавшись рядом, погрузил в него голову. Он пил, наслаждаясь вкусом жидкости, которую прежде считал безвкусной. И хотя вода в ведре пахла тиной, Клякса не чувствовал этого. Он выпил не меньше литра воды, когда почувствовал, что жажда утолена. Одновременно он ощутил прилив сил и повернулся к лестнице, намериваясь совершить последний рывок на пути к свободе. Передвигаясь так же, короткими прыжками на коленях, он добрался до низа лестницы, схватил рукой фонарь и попробовал забраться. Но ноги не слушались, а на одной руке он подтянуться не мог. Он попытался засунуть фонарь за пазуху, но, во-первых, он там не помещался, а во-вторых, в погребе снова сгустился сумрак, и мурашки пробежали по спине Кляксы – древний страх темноты с её невыясненными опасностями проснулся в нём.
Клякса схватил фонарь зубами за ремешок и принялся карабкаться по лестнице, опираясь коленями на ледяные трубки-перекладины и подтягивая руками тело. Довольно быстро он добрался до люка и толкнул его. Но люк не открылся, только щель шириной в палец образовалась между крышкой и поверхностью. Снаружи было темно, вероятно, стояла ночь. Держась одной рукой за лестницу, второй Клякса взял фонарь и направил его в щель. Луч света тут же выхватил верёвки, которые удерживали крышку.
Ну это его не задержит, решил Клякса и сунул руку за пазуху, чтобы достать ножовку. Однако ножовки там не оказалось. Что за чертовщина? Он ощупал одежду, оказалось, что, пока он поднимался, ножовка выпала через дыру в рубахе. Клякса посветил вниз и увидел её на полу в метре от лестницы. Ну вот, придётся ползать туда-сюда по лестнице…
Прямо под люком Клякса увидел вбитый в косяк гвоздь и, недолго думая, подвесил на него фонарь за кожаный ремешок. Затем он довольно быстро спустился вниз, поднял ножовку и так же ловко поднялся обратно.
Верёвки были перепилены довольно быстро, и Клякса, наконец выбрался из затхлой атмосферы подвала. Осмотревшись, он убедился, что находится в небольшой избушке-срубе, – видимо, охотничьем домике. Одна стена была глухая, вдоль неё стояло что-то, вроде топчана, рядом – небольшая печь. По левую и правую стороны в стенах были небольшие окна, сквозь которые внутрь пробивался свет от занимавшегося рассвета. Напротив топчана была дверь, еле державшаяся на петлях и неплотно закрытая, а пространство слева между дверью и окном занимал крепкий дубовый стол с рассохшимися от времени ножками и грубой столешницей. На столе лежали два полотняных мешка с каким-то добром, а под окном стояло ведро с водой.
Клякса кинулся к столу и вывалил на стол содержимое мешков – это была сушёная рыба и сухари. Голод, до того сидевший где-то глубоко, мгновенно поднялся и вырвался наружу. Клякса, как одержимый, накинулся на еду. Он вгрызался в сухие куски, словно у него их могли отобрать. Яростно поедая рыбу и хлеб, он в какой-то момент услышал звериный рык и насторожился, но, прислушавшись, понял, что рычит он сам. Он остановился и на четвереньках подполз к ведру с водой. Нависнув над ним, Клякса разочарованно хмыкнул, вернулся к столу, взял фонарь и снова подполз к ведру. Фонарь он поставил на пол у ведра вверх лампой и включил его.
После этого он несмело заглянул в ведро. Из глубины на него смотрело косматое непричёсанное чудище с неопрятной щетиной, покрывавшей лицо и шею. Взгляд у чудища был затравленный и злобный. Клякса провёл руками по лицу, и чудище в воде повторило это движение.
Он отпрянул. Затем посмотрел на свои ноги и только теперь в полной мере ощутил, что отныне и до конца своих дней будет ползать и никогда уже не встанет на ноги. Чувствительность к ногам, кажется, понемногу возвращалась: касаясь своих ран, он ощущал саднящую глухую боль, которая шла будто издали, будто это была не совсем его боль, а боль какого-то двойника, но, даже чувствуя её, встать на ноги он не мог.
Клякса забился в угол и тихо заскулил. Для чего он выбирался из погреба? Не лучше ли для него было сдохнуть там, на том кресте, поедая собственную плоть, и утоляя жажду по милосердию палача своими кровью и мочой?
Он вспомнил запечёное мясо во рту, куда его заталкивал Чёрт, снова ощутил тот сладковатый вкус человечины, и его вырвало только что съеденной рыбой. Он опять подполз к ведру, опустил в него голову и вдруг захотел остаться там, в этой воде, навсегда. Клякса чувствовал, что чья-то нежная рука удерживает его там, под водой, не давая подняться, а он и не стремился к этому и с благодарностью воспринимал заботу того, кто давал ему возможность навсегда успокоиться в этой тёмной воде. Он чувствовал блаженство и тихую радость. Закрыв глаза, он умиротворённо ждал смерти и воссоединения с тем, кто, как он уже веровал, ждёт его по ту сторону бытия.
Внезапный приступ жизнелюбия вывел его из этого состояния, и он с силой вырвал голову из ведра, опрокинув его и расплескав вокруг воду. Струйки стекали в щели между половыми досками, и вместе с этими потоками из Кляксы уходило стремление покориться, возрождалось желание жить и бороться.
Он снова огляделся по сторонам. Домик был старым и разваливался. Стены стояли ровно, но потолок перекосился и сполз, а сквозь дыры в крыше виднелось ультрамариновое небо со вспышками звёзд. Клякса поднялся на коленях и выглянул в окно. Кругом стоял глухой лес без признаков человеческого жилья. Он переполз на другую сторону и убедился, что и здесь картина повторяется. Небо уже начинало светлеть, намекая на близкий рассвет, и Клякса подумал, что вот-вот станет совсем светло, а вместе со светом вернётся Чёрт, увидит его, снова затолкает в подвал, опять распнёт, опять будет вырезать из него куски и кормить его ими, проливать его кровь и возвращать её в него.
Его охватила паника. Необходимо было срочно, прямо сейчас убираться отсюда – уходить в любую сторону как можно дальше, чтобы Чёрт не настиг его, не вернул в это подземелье, не продолжил истязать и медленно убивать.
Клякса кинулся к двери, но вдруг остановился и оглянулся. По столу были разбросаны рыба и сухари, и Клякса, двумя рывками подскочив к нему, схватил полотняный мешочек и принялся набивать его едой. Он понимал, что тяжёлый груз будет тормозить его, способного передвигаться только на четвереньках, но совсем без груза он и вовсе далеко не уйдёт. Поэтому он взвесил в руке мешок и, решив, что это именно та самая золотая середина, которая поможет выжить, но не будет в тягость, стянул верх тесёмками и, намотав на руку, распахнул дверь. Занимавшееся утро встретило его свежим воздухом, влажной росой и прохладой. Клякса поёжился и пополз по траве туда, откуда до его обострившегося слуха доносилось журчание воды.
Глава семнадцатая. Вибрация
Ночью Костя проснулся от странных звуков. «Ом-м-м», – отчётливо вибрировало вокруг, но источник звука Костя определить не мог. Он решил, что вибрация идёт из окна и закрыл его, но звук не прекратился и даже не ослаб. Костя заткнул уши, но слышал его всё так же чётко. Ощущение было неприятным, казалось, что сквозь вибрацию кто-то призывает его встать и куда-то идти. О-м-м-м – не звук, а вибрация в костях, как тогда, в подвале. Костя сел на кровати, сердце его колотилось, и тут он обнаружил, что Ленки рядом нет. Засыпая, он чувствовал Ленкино дыхание на своём плече, а сейчас её не было. Костя хотел было встать и вернуть Ленку в постель с кухни, куда она обожала бегать по ночам есть пирожные, но сон сморил его, и он вырубился. Во сне она обнимала его, а он не видел лица и потому не мог понять – кто шепчет ему ласковые слова на ухо, кто вызывает в нём неутолимую жажду и зовёт за собой в путь, полный блаженства и радости…
Наутро Ленка, едва выпив кофе, умчалась на работу, а Костя включил компьютер и начал расшифровывать интервью с Прозоровым. Он набирал фразы, привычно и на автомате исправляя корявости устной речи, но о самом интервью почти не задумывался. Все мысли были заняты исчезновением Нади. Прошло почти двое суток после её пропажи, а он до сих пор не продвинулся в поисках ни на шаг.
В том, что её похитили, насильно увели куда-то, Костя не сомневался. Дописав на скорую руку интервью, он решил, что причешет его позже и, быстро собравшись, вышел из дома.
Напротив четвёртого подъезда дома номер двадцать четыре, как и в прошлый раз, сидели три старушки. Они с любопытством окинули взглядами подошедшего к ним Костю и даже прервали свою беседу о Володьке, которому надо бы ремня всыпать, да некому.
– Чего надо? – спросила бабуля, сидевшая по центру.
– Скажите, вы не знаете девушку из семьдесят шестой квартиры? – спросил Костя.
– Надьку, что ль? – крайняя слева бабуля пришла в восторг от вопроса. – Не связывался бы ты с ней, милок.
– Да, – подтвердила центральная бабка. – Не связывайся.
– Почему? – спросил Костя.
– А как Алевтина Анатольна померла – это матерь иёйная – она вовсе от рук отбилася, – сказала крайняя слева. – Сначала умотала кудой-то, да скока лет от иё ни слуху ни духу не было, а потом вернулася как збесившаяся. Мужики не вылезают от иё – один за другим, один за другим ходют.
– Да всё разные, – кивнула центральная бабка. – Не ходи к ней, милок. Аль ты из этих? из бесстыжих?
– Нынче-то вообще дома не ночевала, – сказала левая.
– Да и вчерась тоже… – подтвердила центральная. – Как укатила с какими-то мужиками, так и не возвращалася.
– Да мужиков-то трое было, – неодобрительно уточнила левая.
– И ить не пешком ушла. Села в машину и усвистала.
– Что за машина была? – насторожился Костя.
– Да кто ж её знаить, что за машина? Красная какая-то, – сказала центральная бабка.
– Красный «форд», – вступила в разговор молчавшая до сих пор бабка справа. – Номер 837, нашего региона.
– Точно «форд»? – уточнил Костя.
– Точно. У моего сына такой же.
– И номер? Не путаете?
– Нет, цифровой корень «девятка», я потому и запомнила, – сказала бабка справа.
– Какой корень? – удивился Костя.
Она начала было объяснять, но центральная бабка, удручённая тем, что правая перехватила внимание, тут же вмешалась.
– Не слушай ты корней иёйных. Стекло спереди треснуто было, вот что важно.
– А Надя сама шла? Или вели её? – спросил Костя.
– Сама, – сказала центральная.
Левая кивнула:
– Она всегда сама в машины к мужикам садится, шалава етакая.
– Под руки её вели, – сказала бабка справа. – И вид у неё был, как у выпившей. Шаталась, если бы не держали, упасть могла.
– Точно, – сказала центральная. – Она же постоянно пьяная.
– Ты, Клава, не сочиняй, – сказала правая. – То, что мужики ходят, – правда. А напиваться она не напивается. Я потому и запомнила, что в первый раз её такой увидела.
– А села как? – возмутилась Клава. – По центру, а мужики по бокам. Бесстыдница!
– А что за мужики с ней были? – спросил Костя, обращаясь к правой бабке, но Клава не унималась:
– Да мужики как мужики, тоже пьяные.
– Верно, – подтвердила левая. – Выпимши были мужики-то.
– Один был высокий и худой, – сказала правая. – В очках, солидный такой. Второй – толстый и маленький, лысый, в кепке. На щеке родинка. Он ключи уронил, нагнулся поднять, да кепка-то и упала.
– А третий? – спросил Костя.
– А третий был в рясе. Монах или священник, я в них не понимаю. Он за руль сел.
– Монах? – заинтересовался Костя.
Это было уже кое-что!
– Монах, – кивнула правая.
Клава опять вмешалась:
– Надька-то совсем стыд потеряла… уже и монахов не гнушается…
– И что же – все трое пьяные? – спросил Костя. – И монах пьяный?
– Трезвые они были, – сказала правая бабка. – Только глаза, вроде, красные, как с недосыпа.
Больше бабульки ничего интересного рассказать не могли. Но и этого было достаточно. Монах! Надо срочно найти отца Илия и узнать, кто из монахов ездит на красном «форде» с госномером 837.
И он почти бегом направился в храм святого Лазаря.
– А отца Илия сегодня нет, – ответила ему бабулька в церковной лавке. – Он по пятницам в монастыре.
– А отец Варфоломей?
– Батюшка тут, – сказала бабулька. – Там же, где и в прошлый раз.
Отец Варфоломей, увидев его, широко улыбнулся, как старому знакомому и, сделав несколько шагов навстречу, опять протянул руку для поцелуя, а Костя опять, не поняв, смутился. Но батюшка сделал вид, что не заметил его промах и сказал:
– Смотрел, смотрел… уже два раза пересмотрел. Ну ты, Константин, молодец, как всё уместно смонтировал, лишнее отрезал, на нужном сфокусировал! Ценю такую работу!
– Монтировал не я, – уточнил Костя. – Я только отдал отснятый материал и свои предложения, а монтажом у нас другой человек занимается.
– Да неважно, – продолжил отец Варфоломей. – Кто снимал, кто вопросы задавал, тот и молодец. Ну, а с чем сейчас пришёл?
Он жестом предложил Косте сесть.
– Отец Варфоломей, вы же, наверное, всех в епархии знаете?
– Ну что ты, дорогой. Откуда же мне знать всех? Епархия большая. Здесь, у нас, думаю, что всех или почти всех. А что такое?
– Да у нас водителя подрезали на дороге. Красный «форд». Водитель, Ромка, в итоге, фару разбил. А «форд» укатил. Ромка успел только заметить, что за рулём монах…
– Красный «форд»? – отец Варфоломей провёл ладонью по бороде. – Красный «форд» у монастыря есть. А ездит на нём отец Илий.
– Отец Илий? – удивился Костя. – А я его всё время пешком вижу.
– А он пешком и ходит. Ездит очень редко. Настоятель там на другой машине ездит, а эта, вроде как для хознужд. Вот когда монастырю что-то по мелочи привезти-увезти надо, или гостей куда-то свозить, тут отец Илий и вспоминает своё прошлое.
– Какое прошлое?
– Так он до пострига таксовал. На этом самом «форде». А как в монастырь пришёл, всё имущество монастырю и отдал. И машину тоже.
– А позавчера? Вы не знаете, ездил он куда-нибудь?
– Вот чего не знаю, того не знаю, – развёл руками батюшка. – Знаю только, что в храм пришёл поздно, я его ругал за это.
– Как поздно?
– Да после обеда уже, а ждали его утром – он же нам на службах помогает…
Выйдя из храма, Костя перешёл улицу и вошёл в парк. Пройдя сотню шагов, он сел на скамейку и погрузился в раздумья. Судя по всему, Надю похитили при прямом участии отца Илия, который был за рулём того «Форда». Эх, нет фотографии его, показать бы той наблюдательной бабке. Выходит, после того, как они позавчера расстались, он пошёл в монастырь, взял машину и с сообщниками поехал похищать Надю. Она оказала сопротивление, но они, видимо, сделали ей укол, отвели в машину и увезли неизвестно куда. И ему тоже сделали укол… Однако почерк!
И ещё… в тот день, когда отец Илий лежал на газоне – ведь цветки ещё только что начали раскрываться, а он лежал так, словно получил тяжёлое отравление. Да и очухался он как-то подозрительно быстро – Надя всю ночь приходила в себя после отравления, а он поправился в тот же день, да ещё и его, Костю, потом тащил на себе по улице и на пятый этаж.
То есть, состав преступления налицо, осталось выяснить мотив. Ну тут что угодно может быть, вплоть до торговли людьми. Это он сам и расскажет. Теперь есть, чем его к стенке припереть.
Только вот где его искать? Костя посмотрел на часы – сейчас обед и, кстати, надо бы перекусить. А после обеда идти в монастырь. Или сначала в полицию?
***
– Гражданин, – обратился к нему всё тот же насмешливый старлей, читая его заявление. – Вы опять за своё? Какой красный «форд», какой отец Илий? Ну уехала ваша девица с монахом, и что? К тому же вы ей кто? Правильно, никто. Даже фамилию её не знаете. Так что прекращайте вмешивать правоохранительные органы в ваши личные дела. Сами разбирайтесь!
С этими словами старлей протянул в окошко заявление и махнул рукой – убирайся, дескать.
На пороге отделения в кармане завибрировал телефон. Костя достал его – это была Ленка.
– Ну и где ты? – раздалось в трубке. – Договаривались же, что никуда не пойдёшь. У меня ключей-то нет! Сижу тут на лестнице как дура…
– Сейчас буду, – сказал Костя и убрал телефон в карман.
С работы свалила, а он виноват, ну и ну, – думал он, заходя в салон автобуса, чтобы подъехать несколько остановок.
Ленка сидела на ступеньках, опершись спиной на стену и задумчиво смотрела в пол.
– Ну извини, Лен, – сказал он, отпирая дверь. – Я же не знал, что ты так рано…
– Я два материала сдала, и ушла на интервью с Тримасовым, – пояснила она. – Ступеньки ледяные… застужусь тут с тобой.
– Хе… Тримасов не в городе уже неделю, – усмехнулся Костя.
– Так а я о чём? Но шеф-то не знает. Я ему в понедельник скажу. Ну а чего мне там сидеть?
Она сняла в прихожей куртку и повесила на вешалку.
– А ты как? Где бродил? – спросила она. – Поди опять носом рыл, Надюху свою искал?
– Вроде того, – кивнул Костя, снял с крючка для ключей нужный и протянул его Ленке. – Держи, Ленок. И больше не садись на холодные ступеньки.
Ленка вся расцвела и обхватив его за плечи, чмокнула в щёку. Выслушав порцию нежностей, Костя пошёл ставить кофе. С кухни раздался его голос:
– Я её, считай, нашёл. Узнал, кто и как её похитил.
– Да ты что?! – Ленка встала в дверях и уставилась на него. – Ну выкладывай.
– Это отец Илий… ну тот монах. Похоже, что он тут крепко замешан.
И Костя в двух словах рассказал ему о разговоре с бабками и отцом Варфоломеем.
– Ну бабульки-то – свидетели ненадёжные, – задумчиво сказала Ленка. – Но вообще похоже на правду. Видимо, Надюху и правда похитили, и твой монах – как минимум соучастник. Ты в полиции был?
Костя скривился.
– Надо сходить. Пусть ищут, – сказала Ленка. – Давай-ка, иди прямо сейчас, кофе потом попьёшь.
– Да был я, – Костя неохотно пересказал ей свою эпопею с полицией. – Не верят они. Считают, что я из ревности… Сейчас пойду в монастырь. Сам его отловлю.
Ленка вздохнула.
– Ну отловишь… а толку? Он скажет, что ничего не знает, и всё. Ладно, вместе пойдём. Может, и я чем-нибудь пригожусь. Но сначала поедим.
Она открыла холодильник и начала выгружать его содержимое на стол.
Монастырь был неподалёку – всего километрах в трёх. Они быстро миновали дворы, где коммунальщики уже разгребли обнажившийся после быстро ушедшей зимы мусор и теперь вовсю высаживали клумбы, и, пройдя сквозь территорию областной больницы, вышли к стенам обители. Монастырь существовал практически с момента основания города и выстроен был как крепость – с толстыми высокими стенами, подземными ходами, выводившими к реке, бойницами, наблюдательными башнями и прочими атрибутами инженерного искусства четырёхсотлетней давности.
– Они могут Надюху где-нибудь здесь и держать, – сказала Ленка, схватившись за Костин локоть. – Тут же настоящие казематы, монашеская келья – чем не одиночная камера?
Костя взглянул на неё и тут же замер – из-за угла выехал красный «форд» и затормозил у монастырских ворот. В одно мгновение Костя оказался возле машины и налетел на монаха, вставшего с водительского сидения и направлявшегося к багажнику. Тот обернулся, и Костя, который уже замахнулся для удара, опустил руку – это был не отец Илий.
– А где… – тяжело дыша от возбуждения, спросил Костя. – Где отец Илий?
– Не ведаю того, – буркнул монах, вырываясь из Костиной хватки. – И никто не ведает. Позавчера ещё пропал. Ушёл в храм и не вернулся.
– Как пропал? – разочарованно выдохнул Костя, понимая, что ниточка, ведущая к Наде, обрывается. – И никому ничего не сказал?
– Я за себя говорю, – хмуро ответил монах. – Мне ничего не говорил, про других не знаю. Но отец игумен недоволен шибко…
Костя отошёл в сторону. Монах достал из багажника две большие сумки и пошёл ко входу.
– Постойте, – Костя догнал монаха, и тот обернулся. – А где он… он же где-то жил до монастыря? Адрес есть?
– Есть, – монах остановился, поставил сумки и, порывшись в складках мантии, извлёк откуда-то обрывок бумаги. – Только что туда ездил, квартиру-то он монастырю отписал. Вот, бери, – монах протянул Косте обрывок, поднял сумки и скрылся за воротами.
– Постойте! – крикнул вслед Костя, и монах с недовольной гримасой показался в калитке.
– Ну, чего ещё?
– Он здесь с девушкой не появлялся? Вчера или позавчера?
– С девушкой? – лицо монаха сделалось ошарашенным, и он расхохотался. – Да ты что, браток! Анекдотов наслушался? Это же мужской монастырь, кто сюда девицу пустит?
Ленка, стоявшая рядом, вмешалась в разговор:
– Скажите, а у вас братии много в монастыре?
– Одиннадцать братьев и отец игумен, – сказал монах, просмеявшись, и широким жестом перекрестился, низко склонив голову.
– А раньше сколько было? Ну лет двести назад.
– Не жил тогда, – серьёзно ответил монах. – Но келий на две дюжины братьев.
– Выходит, примерно половина келий пустуют? – вцепилась Ленка в монаха.
– Выходит, да, – ответил тот и закрыл было калитку, но Ленка просунула в щель плечо.
– А проверяют эти пустые кельи? Ну уборку там делают?
– Под кладовки используют, – монах, боясь прикасаться к Ленке руками, плечом стал выталкивать её наружу, но та не поддавалась.
– А что в кладовках-то? – продолжала она допытываться.
Монах напрягся, упёрся ногой в асфальт и, вытолкнув, наконец, Ленку наружу, с лязгом захлопнул тяжёлую дверь, после чего сразу раздался скрип засова.
– Шмотки разные, в основном, – донеслось из-за двери, и по звуку удаляющихся шагов Костя понял, что дальнейшие расспросы лишены смысла.
– Ну что я тебе говорила? – повернулась к нему Ленка. – Шмотки, кладовки… они точно там Надюху держат. Ты знаешь, какие эти монахи извращенцы?
– А ты знаешь? – посмотрел на неё Костя.
– Фу, не смешно, – сказала Ленка. – Надо в полицию сообщить. Пусть обыщут здесь всё.
– Оснований нет, – сказал Костя.
– Заявление подашь, будут основания.
– Да не принимают они заявление. Говорят, пусть родственники подают.
– Но теперь-то ты можешь сказать, что похититель сбежал.
– Ерунда это всё, они меня и слушать не хотят.
– Ну тогда всё, – развела руками Ленка. – Не найти нам Надюху.
В этот момент её телефон пискнул, и Ленка полезла в карман джинсов. Посмотрев на экран, она изменилась в лице.
– Глянь-ка, – она протянула Косте телефон. – Эсэмэска пришла.
«Ты следующая», – прочитал Костя.
– Ничего себе… – сказал он тихо.
– Это угроза, – сказала Ленка, и губы её задрожали.
– Пошли в полицию, – решительно сказал Костя.
Дежурный за стеклом, увидев Костю и Ленкой, улыбнулся во весь рот.
– Ну что, вижу, нашли свою пропажу?
– Нет, не нашёл, – сказал Костя. – Это другая девушка.
– А вот это правильно, – сказал старлей. – Если девушка крутит нам динаму, что надо делать? Крутить ей динаму тоже! Так что у вас сегодня?




