- -
- 100%
- +
Ненавижу выходить на улицу. Повсюду грязь, дерьмо и алкаши.
Если бы у меня не закончились сигареты, я бы ни за что не вышел из квартиры. С самого утра за окном форменный дубак и противная морось. Я не знаю, кому там осень кажется жутко романтичным временем года. Как по мне, так в жопу её.
Этот город – полный отстой. Обшарпанные дома, полное отсутствие нормальных дорог и полчища дегенератов, снующих туда-сюда, а на каждом столбе – лозунги о том, как же пиздато нам тут живётся.
«НА СЕВЕРЕ ЖИТЬ» и бла-бла-бла.
Мимо проехал автобус, битком набитый бессмысленными ушлёпками. Я показал им фак. Две малолетки в конце салона заржали, бородатый мужик в косухе показал фак мне в ответ, а престарелая шалава, знаете, вот из этих, с ярко-оранжевыми волосами, скривила свой хлебальник и зашевелила губами, мол, а что происходит?
Иди ты нахуй, вот что происходит.
Я вообще не понимаю, какой смысл в стариках. Никчёмные отребья, которые только брюзжат и воняют каким-то говном.
Я бы с превеликим удовольствием избавил этот мир от лишнего. От долбанных мамаш, у которых матка встала вместо мозга, от гоповатых подростков, что слушают свою уёбищную музыку до ночи, от жирных неудачников, занимающих по два места в троллейбусах, от тупых дырок, считающих, что им все должны за одну только возможность им присунуть.
Да много от кого.
Этот мир давно протух.
Я закашлялся и сплюнул комок слизи на тротуар.
Ненавижу красный цвет. Просто не переношу.
Я остервенело растоптал этот кровавый харчок кроссовками. К чёрту его.
Не, ребята, смерть – это не про меня. Я слышал что-то про слабые сосуды. Кровь при кашле – это не обязательно пиздец. Это вроде как лагают капилляры. Я вообще спокоен насчёт этого, не то, что тот петух из нашей поликлиники. Я читал, что им платят за то, чтобы они ставили здоровым людям хуёвые диагнозы. Я тогда его послал с его анализами, и правильно сделал. Меня не провести. Кровь, она такая штука. У всех бывает. У кого-то всю жизнь течёт из носа, из глаз, из пизды. Это нормально.
Я подкурил сигарету. Курю я часто, что правда, то правда. А как без этого, если всё вокруг ежеминутно выбешивает до ломоты в костях? Нервов не хватит терпеть всю эту херню, ведя здоровый образ жизни.
Наконец-то я почти дома. Спасибо дождю, что согнал с лавок у подъезда мерзких старух, которым дай только повод сунуть свои носы не в своё дело. Я затушил сигарету прямо о сиденье лавочки. Вот так, суки.
Что-то потянуло меня за штанину, и я опустил взгляд вниз.
Котёнок, мать его. Размером с ладошку, грязный, уродливый, и, по ходу, обосравшийся. Схватился за мою ногу и пытается мяукать. Звук такой, будто молния яйца зажевала.
Слышь, пиздюк, ты точно не по адресу.
Я несильно пнул его, отбросив подальше от себя его полудохлое тельце.
Каждый сам за себя, чувак. Такие правила. Ты либо вывозишь эту ёбаную жизнь, либо нет.
В подъезде кто-то опять устроил свалку. Я подозреваю, что это сделали те мрази со второго этажа, которые въехали два месяца назад. Семейка долбоёбов с двумя спиногрызами-олигофренами.
– Здорово, Макс!
О, задрот из сорок пятой квартиры. Опять намылился к своей тёлке в соседний квартал. Гляди-ка, нарядился в голубовато-серую рубашку, нацепил очки с серебристой оправой и надушился так, что блевать охота.
Нехотя я протянул ему руку и поздоровался.
– Есть сижка?
Для тебя есть только отсосать, урод.
– Не, сейчас вообще с куревом туго, – ответил я.
– Ну ладно. Увидимся.
В гробу я тебя видал, олень четырёхглазый.
В подъезде стояла такая вонь, будто кто-то сдох. Почти бегом я добрался до своей квартиры. Открыв дверь, я вошёл внутрь.
Жутко хотелось жрать.
С тех пор, как меня уволили с работы, это моё обычное состояние.
Но это ничего. Я-то знаю, что эти уроды без меня никто. Это пока группа выезжает за счёт музыки, которую написал я. Наш хит держится в десятке лучших треков местных радиоэфиров уже хуеву тучу времени.
«Во мне холодная кровь,
Я режу вены вдоль,
Я отрицаю любовь
И обхожу стороной!
Да, я такооой! Такооой!..»
Текст я тоже написал сам, как и партию для второй гитары. Название нашей группы, «Dead motor», тоже придумал я несколько лет назад, когда мы, четверо безбашенных подонков, только начинали работать вместе.
Я знаю, что не был пунктуальным и до хуя ответственным, словом, не был кем-то из тех пиздатых парней без дедлайнов по жизни. Но, как ни крути, я справлялся со своей работой.
Они мне в лицо сказали, что я еблан, который вечно подводит весь коллектив. Что за последний месяц они ни разу не видели меня вменяемым и трезвым. Что я грёбаный наркоман, которому нужно лечиться.
Я послал их всех нахуй, и нисколько об этом не жалею.
Я сел на диван напротив телека и закурил. Огляделся вокруг в поисках пепельницы, но понял, что в таком бардаке, как у меня, найти её будет сложно.
Я живу в раздолбанной однушке, естественно, съёмной, так как своего жилья у меня никогда не было. Из всей мебели здесь только старый, насквозь прокуренный диван, шкаф для одежды в прихожей, стул и здоровенная тумба с раковиной на кухне, заменяющая кухонный гарнитур. Из удобств ржавая ванна, унитаз и видавший виды телек.
Похуй, зато дёшево.
Хозяина квартиры за три года, что я тут живу, я ни разу в глаза не видел. Ключи мне отдала соседка, а деньги за съём я перевожу арендодателю на карту. И никакого лишнего движа.
Это охуенно, что никто мне не указ. Я в принципе никого к себе не пускаю, за редким исключением, если, к примеру, гомосекам из жилконторы вздумается проверить счётчики, или что-то вроде этого.
В основном сюда приходит только Венц, мой кореш. Его единственного не смущает срач в моей квартире. У него дома, кстати, ещё хуже.
Мы с Венцем знакомы лет пятнадцать, с того самого момента, как я попал в детдом.
Когда мне было восемь, мой папаша завалил мою мать, несколько раз ударив её по голове обухом топора. Потом он утащил её за ноги на балкон, приказав мне замыть кровь и ошмётки мозгов на полу кухни.
Помню, как меня все жалели. Какого хрена, непонятно. В детдоме я впервые пожрал от пуза и выспался.
Венц был постарше меня года на два. Он вступился за меня, когда старшаки впервые хотели меня отпиздить за одним из корпусов после физкультуры. Я даже уже не помню, за что именно, ведь в таких местах повод не особенно важен. Венц в той драке сломал руку одному из уродов. Поднялась страшная шумиха, набежала куча народа. Венца я не видел недели две.
Ко мне больше никто не приставал с того дня. Когда Венца привезли обратно, я подошёл к нему сказать спасибо. Он тогда ответил:
– Ненавижу, когда быкуют на мелочь, которая не может дать отпор.
Мы держались вместе до самого выпуска. Затем вместе поступили в единственное ПТУ нашего города. Потом государство наебало нас с жильём, да и не только нас. В принципе, это было предсказуемо. Кому до нас было дело, если мы не были нужны даже нашим предкам? Венц никогда не рассказывал о своих родителях, но, я думаю, это оттого, что нихуя хорошего о них сказать было нельзя.
Единственное, за что я благодарен детдому, это гитара. Там я открыл для себя музыку. Не вот эту попсовую хуету, которую крутят на каждом углу, а мир охуенного металла, который напрочь срывает крышу.
У нас там было что-то вроде актового зала, где на каждый праздник показывали спектакль или проводили вечер танцев. Я записался в театральный кружок, чтобы быть поближе ко всей этой кухне.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.