Царская невеста. Я попала!
- -
- 100%
- +
Зачем я здесь? Не для того же, чтобы разделить судьбу царевны-изгнанницы?
Тем же путем, но уже гораздо медленнее, поплелись с Дуняшей обратной дорогой, в покои. Задыхаясь под тяжёлыми одеждами, я уже с вожделением смотрела на высокие двустворчатые двери, за которыми спрятались царские покои. Хотелось прилечь, глотнуть водички. Ноги не держали совсем.
Но внутри, на царевниной постели, восседала будущая свекровь – суровая инокиня Марфа. Поджидает, змеюка, – почему-то мелькнуло в голове. Она мне ещё ничего не сделала, но от всей её позы и нахмуренных бровей добра ждать не приходилось.
– Земским собором принято решение от звания царской невесты тебя освободить, Марья Хлопова, – надменно восстала она, поправив чёрные одежды и царственным жестом махнув прислуге. – Подарки царские можешь оставить себе, девки уложат в дорогу.
– Как? За что? – только и сумел выдавить я, чувствуя, как краска бросилась в лицо. Вот оно! Не уберегла себя!
– За то, что неплодна и в государыни-царицы не годна! – отчеканила непреклонная Марфа.
– Как неплодна?! Да кто это постановил? – вскрикнула я в отчаянии.
– Лекари, что тебя осмотрели, доложили царю, что ты не годишься для брака, – процедила сквозь зубы несостоявшаяся свекровь и припечатала взглядом. – Сегодня же выезжаешь в Тобольск с бабкой и тёткой Желябужскими. Сопровождать вас будет дворянский сын Елизар Орлов. Так постановили бояре, так и сделаем.
– Но как же… Царь Михаил Фёдорович обещал, что…
– Царь батюшка волен делать то, что соизволит! И не тебе его решения обсуждать! Обещал одно, а решил по-другому. Негоже ему царство без наследника оставлять, Смута только закончилась. Поэтому неплодной царице не бывать!
Я отвернулась, чтобы скрыть злые слёзы. Вот же сука! За что она так невзлюбила свою будущую невестку? Где ты, Марьюшка, ей поперёк горла стала?
– Могу я увидеть царя? – глухо спросила я, не оборачиваясь.
– Нет, ты больше ничего не можешь. Живи тихо, смирно, тогда царь женится на достойной, и тебя, быть может, помилует.
Сказала, как отрезала. Ненавижу.
– К чему такая спешка? Пусть меня осмотрят ещё лекари, пусть покажут под присягой, что я здорова! Оклеветали меня!
Чувствовала, что надобно преклонить колени, просить, умолять, целовать руки царственной стерве, но не могла. Ну не могла я переступить через себя! Не глупая семнадцатилетняя девица перед ней. Чувствовала, что мольбы не помогут. Я таких сук за свою школьную учительскую жизнь перевидала. Одинокие, лишённые мужской ласки, самоутверждающиеся за чужой счёт гадины живут ради вот таких моментов славы. Не дождётся!
Я сжала губы в тонкую полоску, подняла подбородок повыше и процедила:
– Это заговор. И я этого так не оставлю! Я докажу, что здорова и что лучше царицы, чем я, вам не сыскать!
Развернулась и на твёрдых ногах вышла в гостиную, услышав, как за спиной захлопнулись тяжёлые деревянные двери. Сердце колотилось где-то в горле, колени мелко подрагивали. Я подошла к окну и грудью оперлась о высокий подоконник. Внизу запрягали красный, расшитый золотистыми узорами, возок с крошечными оконцами. Я видела такие в Оружейной палате Кремля на экскурсии. Так значит, вот в таком и повезут меня в ссылку?
Мне, потомственной москвичке, и в двадцать первом веке Сибирь казалась необитаемой Вселенной. А сейчас, в веке семнадцатом, там вообще глушь. Без электричества, центрального отопления, без телефона и даже телеграфа! Любые вести из Москвы будут идти туда месяцами, и чтобы обменяться письмом хоть с кем-то, нужно будет ждать минимум год. Горячий лоб коснулся цветного витражного стекла, чтобы хоть как-то охладить голову. Если решение уже было принято на момент моей встречи с царём, значит, с этим пока ничего поделать нельзя. Остаётся только одно – бежать где-то на полпути. И?
Что дальше? Как в семнадцатом веке доказать своё плодородие? В моём времени есть УЗИ, анализы крови, врачебные консилиумы. Здесь же, чтобы доказать, что ты здорова, нужно родить ребёнка. И если я рожу его от кого-то другого, да ещё и не в браке, то путь в царицы мне точно будет закрыт. Куда ни плюнь – везде засада.
Значит, должен быть другой выход. Я и в своём времени не использовала свой шанс и не завела ребёнка до сорока. Может быть, я здесь для этого? Познать радость материнства? Но зачем так сложно? Не проще ли было в настоящей Москве толкнуть меня под колёса какого-нибудь миллионера, и я бы с радостью родила ему хоть десятерых. Но закидывать в семнадцатый век?!
В покои вошли два статных молодца с довольными улыбками. Увидев меня, осеклись, замолчали. Но веселье из глаз не исчезло.
– Здорова будь, Мария Ивановна, – сказал один из них. Кто они? Как ему отвечать?
Я холодно кивнула и отвернулась. Хорошо бы вместе с телом юной царевны мне бы досталась и её память. Но та молчала, и мне приходилось наощупь разбираться, кто есть кто.
А два придворных, судя по дорогой одежде, зашли в мою спальню и вышли оттуда с богато инкрустированными деревянными ящичками. Следом за ними уже спешили мужики покрепче. Двое тащили сундук, а третий – большой мягкий узел с чем-то объемным. Перина? Кровать? Шустро они.
Наконец, из покоев вышла Дуняша и за ней, торжественно чеканя шаг, инокиня Марфа. Она затворила двери и объявила:
– Возок уж собрали, изволь занять своё место, – и глаза радостно засверкали от удачной фразы, двусмысленно ставившей меня на место.
Я задрала подбородок и молча пошла по ковровой дорожке к выходу. Нужно успокоиться и покопаться в памяти. Что я вообще знаю про это время? Ну наверняка же есть что-то, что я могу использовать на пользу себе?
Дуняша подошла ко мне и попыталась подхватить под руку, чтобы я не упала. Но я держалась на гордости и бешеной злости, которую срочно надо было куда-то вылить. Когда мы дошли до возка и я увидела услужливо приоткрытую дверь, план в голове уже созрел. И я даже отточила прощальную фразу, которую намеревалась выплюнуть в лицо ненавистной Марфе. Надо же, а я когда-то сочувствовала её судьбе и романтизировала эту стерву!
Рядом с возком собралась небольшая толпа. Тут стояли два дюжих молодца, что тащили мои шкатулки, еще пара мужиков попроще. Поодаль прикрывали лица платочками сенные девки, которые вечно торчали в моих покоях. Но несостоявшегося жениха нигде не было видно. Струсил? Не вышел даже проводить свою Марьюшку? Я улыбнулась про себя и приготовилась кинуть в них свою гранату.
Поднялась на ступеньку возка, развернулась вполоборота, насколько позволяло просторное платье. Повела бровью, оглядела всех присутствующих и провозгласила:
– Как началось царствование Романовых с гибели невинно убиенного младенца, так и закончится гибелью их невинно убиенных отпрысков! И срок царствования уж отмерен! На небесах записаны все ваши грехи, погубите вы государство Российское и утопите в крови! Вот вам крест, так и будет!
Я с чувством размашисто перекрестилась и нырнула в возок. Сзади послышался шум и возня. Надеюсь, что это Марфа грохнулась в обморок и хорошенько приложилась головой! Аминь!
Глава 3
Я привалилась к твёрдой стенке возка и вздохнула. На ухабистых московских улицах эту тарантайку трясло нещадно, а вместе с ней и мои внутренности. Пусть она и была обита шёлком изнутри, и занавеси колыхались из дорогого плотного бархата, но никто о моём комфорте не озаботился. Никто не постелил мягкую перину на жёсткие деревянные сиденья, не приготовил мне воды и еды. Никому не интересна опальная царская невеста.
Но зато я злорадно улыбнулась, вспомнив мёртвую тишину в ответ на мои жуткие слова. И ведь не соврала я! Правду сказала. Эту легенду нам рассказывала преподша на третьем или четвёртом курсе истфака.
Марина Мнишек, венчанная русская царица, которую возвёл на царство Лжедмитрий Первый, оказалась той ещё пройдохой. Когда русские войска взяли Москву и её супруга убили, Марина улизнула из столицы и спряталась там, где её никто не найдёт.
Но вот поляки привели в нашу страну Лжедмитрия Второго. И уже никто не верил, что он истинный царевич Дмитрий, но под его знамёнами собрался разный сброд, который хотел поживиться с русских земель за чужой счёт. И тут объявилась красотка Марина, которая «узнала» убитого несколькими годами ранее мужа, и стала женой уже и этого самозванца.
От этих отношений родился сын – царевич Иван Дмитриевич. А в народе – «Ванька-ворёнок», по прозвищу его отца, которого обзывали «Тушинский вор». И когда царь Михаил Фёдорович, первый из династии Романовых, взошёл на престол, то распорядился убрать трёхлетнего «царевича», как возможного конкурента.
И всё бы ничего, но бедного малыша приговорили к повешению и казнили на лобном месте. Верёвка на тонкой шейке ребёнка не затянулась до конца, и еще несколько часов приговорённый мучительно умирал на глазах у всего города.
Когда об этом узнала его мать, Марина Мнишек, она, по преданию, прокляла всю царскую династию и сказала почти ту же фразу, которую я и произнесла на весь царский двор. Что убийством ребёнка царствование началось, детским убийством и закончится. И все мы знаем, что спустя 305 лет всю династию выкосили пули палачей в подвале Ипатьевского дома. И там было пять невинно убиенных детских душ, и среди них один маленький мальчик – царевич Алексей.
Это страшное проклятие довлело над семьей Романовых триста лет, а я озвучила его вслух, пустив волну, которая должна что-то изменить в ходе той истории, которую я знаю.
Я устало откинулась на спинку неудобного сиденья и снова вздохнула. Дуняша пялилась на меня во все глаза, но заговорить не решилась. Если уж и на эту болтушку я произвела впечатление, то уж проклятую Марфу и вовсе пронзила насквозь. Так ей и надо.
Тем временем мы выехали за границы города. Выглянув в мутное окошко, я убедилась, что вокруг расстилаются поля и вдалеке уже темнеют верхушки деревьев – любимые мною подмосковные леса, которые ещё не пошли под снос, уступая спальным районам и серым лентам МКАДа. Почему-то стало легче дышать. Но тяжёлые царские одежды всё равно мешали, тело затекло. Я спросила у Дуняши:
– Где моё домашнее платье? Попроще?
Та отмерла и сказала:
– Я сложила в сундук на самом верху. Переодеться хочешь?
– Да, душно мне, Дуняша…
Та стукнула в крышу возка, и через несколько минут тряска прекратилась. Дверь распахнулась и в дверь просунулась голова молодого мужчины:
– Чего изволите, Марья Ивановна?
Вот так значит, да. И не Анастасия я уже, и не Государыня царевна, а простая Марья Ивановна. Ладно хоть не Машка-холопка, и на том спасибо. Зубы об меня обломаете!
– Ножки размять хочу да по нужде, – с вызовом сказала я.
– Не положено. Государыня велела без остановок до ночи ехать, – спокойно сказал сероглазый стражник. Только… стоп… да не сероглазый он! Один глаз серый, другой зелёный! Надо же!
– Ну мне что теперь, в окно свои дела делать? – усмехнулась я, впившись в его лицо взглядом и разглядывая необычные глаза.
– Хорошо. Только я вас провожу, – не отвёл он прямого твёрдого взгляда.
– Проводи, – примирительно сказала я и со вздохом разогнулась, чтобы спуститься со ступенек. Пока шла до кустов, разминала рук и ноги. Махала восьмёрки, крутила головой. Потом остановилась и повиляла бёдрами. Им всё равно не видно, а у меня всё седалище затекло!
Пока я шмыгнула в кусты и оправлялась, Дуняша слазила в сундук, привязанный к возку, и достала какую-то одежду. Мы одновременно залезли внутрь и когда мой разноглазый спутник уже закрывал дверь, я осведомилась:
– Как звать-то тебя, мой тюремщик?
– Я не тюремщик. Я сопровождающий. А зовут меня Елизар Григорьевич Орлов, я состою на службе у бояр Салтыковых.
Я кивнула, а мозг уже перебирал, что я знаю о Салтыковых. Да ничего толком не знаю! Салтычиху кровавую помню, но она жила намного позже. Возможно, что-то ещё про них вспомню, но сейчас в голове было пусто.
Ладно, подумаю об этом потом, а пока нужно обзавестись минимальным комфортом. Я скомандовала Дуняше снять с меня тяжёлый царевнин летник и надеть лёгкое льняное платье, не предназначенное для посторонних глаз. Та снова вытаращилась на меня, но приказ исполнила. В итоге мой наряд полегчал на пару-тройку килограмм, коже стало легче дышать. А мне, если уж понадобится, будет проще улизнуть и затеряться среди людей.
Чтобы немного скоротать время, я расплела и заплела заново косу. Было очень приятно ощущать гладкий плотный шёлк волос между пальцев. Свои родные волосы я не любила, они были жидкие и пушистые, и я сначала вытягивала их щипцами, а потом гладко закалывала, чтобы не мешались. А тут я невольно залюбовалась медовыми прядями – в полумраке возка они поблёскивали приятным тёплым цветом, переливались и ласкали кожу. Приятно вдруг стать красивой!
Дуняша сидела, насупившись, и смотрела в окно. Небось не хочется со мной в ссылку! А куда она денется? Приказ есть приказ. Меня разобрал смех. Попала ты, конечно, Марья Ивановна, так попала. «Тайны Дворцовых переворотов» смотрела? Мечтала побыть там Елизаветой Петровной? Или, на худой конец, женой Петра Первого – Екатериной? Вот и получи все прелести пребывания около властного мужа. Промямлил что-то царственный подросток и спрятался за маменькину юбку. Эх, как же так!
Может быть, он сам не знал, что против меня затевается? Не ожидал, а Салтыковы уже дело обтяпали между собой? Что, если нежданно-негаданно явиться пред светлые очи да в ноги пасть, руки целовать? Просить повторного медицинского освидетельствования? Собрать врачебный консилиум?
Я громко вздохнула. Дуняша покосилась на меня и произнесла:
– Нам даже еды в дорогу не дали, – и в её глазах я прочитала обвинение. Ну а я в чём виновата? Меня вообще почти выволокли из покоев…
– Стучи Елизару, как там его, пусть кормит. Не было же у него приказа голодом нас морить! – приказала я ей.
Та неохотно стукнула, но ничего не произошло. Возок как мчался во весь опор, так и продолжал трястись по средневековому бездорожью. Может дождь призвать? Чтобы дорогу развезло да остановило наше продвижение к Тобольску?
Ясно одно – надо улучить момент и бежать. Пробираться к царю в Кремль, предавать огласке мою тёмную историю и просить заступничества у жениха. Насколько я помню по курсу истории, царь после ссылки Хлоповой долго не женился, влюблён был. Значит, надо это использовать!
Пока я размышляла, возок внезапно замедлил ход и начал останавливаться. Донеслись голоса, где-то прокричал петух. Мы у какого-то жилья! Интересно, как далеко уехали?
Дверь отворилась, и Орлов сразу же подал мне руку. Я осторожно оперлась на неё и спустилась по неудобным ступенькам складной лестницы. Хорошо, что у меня тело семнадцатилетней девушки, а не моё родное, сорокалетнее. Я бы точно неуклюже бухнулась прямо в грязь. А Марья лёгкая, как воробышек, скакать с её сноровкой легче лёгкого.
Прямо перед лицом был высокий деревянный забор и распахнутая калитка с двускатной крышей по верху – обвершкой. Я быстро оглянулась, но толком увидеть, где мы, не успела. Орлов невежливо ткнул меня в спину и пришлось прошмыгнуть в калитку, за которой открылся большой двор, в глубине которого виднелось много деревянных построек. Тусклый свет лился из окна избы, и дальние углы усадьбы тонули в темноте. Значит, здесь нам и предстоит ночевать?
Желудок громко заурчал, но, когда я вошла в горницу, сразу ухнул вниз от страха. Сзади громко хлопнула дверь, и я неожиданно подпрыгнула. В дальнем углу слабо освещённой лампадкой комнаты на коленях молилась знакомая чёрная фигура. А когда я вошла, она не торопясь поднялась, повернулась и я с ужасом узнала инокиню Марфу.
Что ей здесь надо?!
Как она успела тут очутиться? Не телепорт же, в самом деле, у неё в рукаве?
Между тем Марфа, нахмурившись, разглядывала моё лёгкое платье, а потом недовольно буркнула:
– Ты чего это разгонешалась?
На секунду мне показалось, что она приехала вернуть меня обратно, раз её волнуют условности и мой внешний вид. Но потом я поняла, что ею двигало не желание меня спасти, а вечная неприязнь будущей свекрови к невестке, пусть и опальной.
– И вам добрый вечер, – съязвила я. Ну а чего стесняться? Все всё тут уже знают друг про друга.
Внезапно чёрная фигура метнулась ко мне и сухие жилистые пальцы с неожиданной силой схватили меня за подбородок, заставляя смотреть в глаза обманчиво спокойной монахини:
– Что ты там бормотала про невинно убиенных младенцев? – сквозь зубы прошипела она, и весь лоск божьей невесты враз слетел с её лица. – Кто рассказал? Где подслушала?
Я вытаращила глаза и впилась в неё немигающим взглядом. Так вот что тебя волнует?! То, что в моём времени может узнать любой ребёнок, пролистав Википедию, в твоём времени – государственная тайна? Хотя, если Марина Мнишек произнесла своё проклятие, будучи в тюрьме, откуда простому люду знать о том? Молодец, Марья Иванна, это ты её неслабо зацепила. Теперь она либо будет с тобой договариваться, либо прикажет убить тут же, у дороги. Хороша ты, нечего сказать!
– Ну?! – угрожающе крикнула она прямо мне в лицо, не выпуская его из своих лапок.
– Ни от кого не слышала! Никто не рассказал! Приснилось мне! – только и нашлась я, что сказать. А мозг тем временем метался внутри черепной коробке в поисках решения.
– Ворожила что ли?! – повысила голос милая свекровь.
А в этом веке уже казнили за колдовство? Все мои исторические знания провалились куда-то и упорно не хотели помогать выпутаться из идиотской ситуации. Язык всегда был моим врагом!
– Откуда я могла ворожить? Помилуйте, Марфа Ивановна! – взмолилась я, пытаясь выиграть время. – Во сне привиделось, как пани Марина проклинала всех и своей темницы! Вещий сон то был!
Марфа не сводила с меня глаз. Её чёрные зрачки перебегали с одного моего глаза к другому, выискивая проблески лжи. Но я смотрела прямо перед собой, в её страшные глаза, и представляла, что я на педсовете, а монашка – наша завуч по учебной части. Ох и грымза была! Но эта будет почище её.
Наконец, железные пальцы разомкнулись, и я отступила на шаг, потирая подбородок. Руки чесались врезать ей как следует, но я уже сделала один опрометчивый шаг, брякнув о словах Марины Мнишек. Несовершеннолетняя невеста царя не может поднять руку на его мать, поэтому нужно держать себя в руках. Хотя, признаться, я всё же струхнула. Даром что сорокалетний дух в этом тщедушном теле, а всё равно страшно.
Марфа быстро метнулась к двери за моей спиной, толкнула её и скомандовала:
– Позови Прохора, пусть тащит щипцы и дыбу!
Сердце пропустило удар. Как щипцы! Дыбу?! Она меня пытать собралась? Она серьёзно?! Я попятилась к тому углу в избе, где стояла икона и перед ней – зажжённая лампадка. В другом углу топилась большая русская печь. Марфа уловила движение и усмехнулась:
– Молиться собралась? Правильно, молись! Потому что скоро вряд ли сможешь хоть что-то сказать своим поганым языком!
Тем временем в избу притащили скамью, верёвки, деревянный короб с чем-то железным, бряцающим внутри. Дородный мужик с огромными лапищами поставил скамью прямо посреди избы, а потом поворошил огонь в печке огромной кочергой. Потом не спеша начал накидывать на верхнюю балку огромную серую верёвку.
Я решила схватить лампадку у иконы и устроить в избе пожар, но не успела. Неуловимым движением огромный Прохор метнул свою верёвку и заарканил меня, тут же затянув скользящий узел. Я почувствовала, что теряю сознание, и только успела подумать: «Хоть бы закинуло обратно домой!»
Но звонкий шлепок по щеке тут же привёл меня в чувство. Запах горячего металла разлился по избе, а страх гибкой змеей вонзился в сердце, не желая отпускать. Я открыла глаза и увидела, что вишу на руках посреди избы, рядом деловито возится Прохор с устрашающего вида железками. Прямо передо мной спокойно стоит Марфа и задумчиво щёлкает суставами пальцев. Терпеть не могу этот звук!
– Если будете так щёлкать, в старости даже ложку держать не сможете! – вырвалось у меня неуместное.
– Что?! – нахмурилась инокиня.
– Вредно пальцами щёлкать, государыня Марфа Ивановна, – почти шёпотом проговорила я. – Поберегите себя.
Та ухмыльнулась, а потом открыла рот и спросила:
– Сейчас ты мне расскажешь, откуда и от кого слышала последние слова Маринки. То большая тайна была, которая неведомо как долетела до твоих ушей. С кем заговор против царя устроила? Что затевали? Либо расскажешь, либо выйдешь отсюда одноглазой.
Её обманчивое спокойствие навело мысли о том, что всё происходящее мне только снится. Инокиня Марфа, мать первого русского царя, не могла быть столь безжалостной. Хотя, учитывая, что и её насильно лишили её судьбы, мужа, сына… Законы времени? Даже здесь твоя жизнь ничего не значит, если ты помешала кому-то влиятельному?
Я прикрыла глаза, мучительно соображая, что же ей ответить. Рассказать всю историю дома Романовых вплоть до 1917 года? Казнит меня за колдовство. Выдать кого-то наобум как сообщника? Так кого? Никого не знаю…
– Матушка, – жалобно проблеяла я. – Поклясться могу на всём, чём угодно! Опоили меня злобные завистники, кому я поперёк горла встала. Отравить хотели ядом сильным, и я пока в бреду лежала, слышала те слова от Маринки в темнице! Может быть, я на небе в то время побывала и всё могла видеть и слышать?
– А откуда вяла, что царствие закончится убийством младенца?! – грозно вопросила царственная монашка.
– Так тоже какой-то глас трубный произнёс над ухом. Не ведаю, кто это, – натурально захныкала я. Внутри сосало и тянуло от страха. Руки, вывернутые в суставах, болели.
– Брешешь, – уверенно проговорила Марфа Ивановна. – С чего начнём? Косу отрежем или сразу за глаз возьмёмся?
– Матушка-государыня, – внезапно вмешался низким басом великан Прохор. – Коли косу отрежем или глаз выколем, в гробнице прилично выглядеть не будет. Надо что-то другое отрезать, что из-под савана видно не будет.
– И то верно, – пробормотала Марфа. – Чего тебе меньше жалко? Палец на правой ноге или на левой?
Прохор тем временем взял раскалённую кочергу и вплотную подошёл к моей фигуре, висящей на манер окорока. А сам он, нацепивший грубый фартук, натурально походил на рыночного мясника. Жар от раскалённого металла я почувствовала даже сквозь платье.
– АААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА, – заорала я дурным басом и вдруг всё перевернулось. Кто-то выбил дверь и набросился на Прохора. Тот выронил кочергу, она покатилась прочь и задымилась, прожигая деревянный пол. Чёрная фигура Марфы метнулась к окну, но нападавший подлетел ко мне с тускло сверкнувшим лезвием огромного ножа, и я позорно потеряла сознание. Наступила спасительная темнота.
Глава 4
Мне казалось, что кто-то рядом со мной прыгает на огромном батуте, а я подлетаю вверх и больно приземляюсь на пятую точку. Один раз мы с учителями пошли на день рождения нашей коллеги – молодой преподвательницы иностранного языка. Она организовала его в батутном центре и заявила, что «нам всем не хватает немного взбодриться». Инструктор в центре учил меня приземляться и тут же вскакивать на ноги, падать и вставать. А потом, когда я выдохлась и решила прилечь прямо на батуте, то испытала ровно такие же ощущения. Будто я подпрыгиваю по чужой воле.
Мгновенно вспомнив всё, что произошло в избе, я со страхом открыла глаза и обнаружила, что лежу без чувств на скамье в возке, который бешено несётся и подпрыгивает на ухабах. Вокруг темно и душно, воздух словно бы наэлектризован. Я руками начинаю ощупывать пространство вокруг себя и натыкаюсь на что-то неприятно влажное.
– Ай! – раздался Дунин крик. – Ты мне глаз выколола!
Дуняша! Слава Богу!
– Дуня, прости! Мне ничего не видно! Куда мы едем?
– А я почём знаю? Колдун этот оглашенный тебя приволок, меня затолкал в возок, и мы помчались. Небось мечтает быстрее до Сибири добраться, чтоб нас бросить, и скорее в Москву вернуться! – зло проговорила Дуняша.
– Подожди! Какой колдун? – не поняла я.
– Ну тот, с разными глазами! Мне мамка так говорила, что люди с глазами кошки либо колдуны, либо дети колдуна. А ты чего так орала-то? – перешла Дуня на шёпот.
– Ты про Елизара что ли? – облегчённо вздохнула я, игнорируя её вопрос. – Так это он нас везёт?
– Ну да. Телегу с вещами бросил, теперь у нас только то, что поместилось в сундук. Всё пропало, – продолжала сокрушаться Дуняша.
– Так куда он меня везёт?! Мне в Кремль надо! – закричала я в отчаянии.
– Всем в Кремль надо! – неожиданно съязвила Дуняша. – Мне думаешь охота с тобой в Сибири погибать?
– Ну так помоги! – сквозь зубы процедила я и стала нашаривать дверь рукой. Когда нашла деревянную ручку, стала сильно толкать от себя, и внезапно дверь распахнулась, запустив поток свежего воздуха в возок.
– Держи меня, чтоб не выпала! – скомандовала я Дуняше и положила её руку себе за горловину платья.