Стрекозье время

Глава 3. Муки радости

На следующий день меня переполняет энтузиазм продолжить историю подруги, но подобрать верную интонацию для рассказа не получается. Вчера я как следует порасспросила Лену о её примирении с сестрой – был у меня существенный пробел в понимании развития их взаимоотношений. Когда подруга – вдруг – приняла Юлю, я была просто счастлива, мне не нужны были пояснения. Конечно, я никогда не говорила ей, насколько это дико и глупо – в двадцать семь лет начать ревновать свою мать к другому ребёнку, испепелять ни в чем не повинного младенца нелюбовью. Мне было жалко девочку, тетю Надю и Лену тоже.

Нелюбовь убивает.

Но «арка героя» сама себя не построит – здесь всё должно быть чётко. Только я никак не избавлюсь от навязчивой в своей неправильности речи Ахмеда, которую с таким удовольствием передавала Лене во время нашей встречи. Я смакую и наслаждаюсь каждым оборотом и искажённым словом. Ограниченность лексики делает рассказчика обезоруживающе честным.

Начну с него, а там – как пойдёт.

Салон работает до десяти. Последний клиент – грузный, отёчный мужчина – оказался самым тяжёлым за весь день. Ахмед трудился над ним, пока не получил желаемый результат. Администраторы уже подсчитывали выручку, маленькие балийки протирали и расставляли флакончики с маслами. Все посмотрели на него с лёгкой укоризной.

Массажист развёл руками и улыбнулся:

– Извинять. Так вышло. Завтра все будет? Ничего не забыли?

– Не переживай. Главное – не опаздывайте!

– До завтра и хороший вечер.

Он вышел на улицу, вдохнул пахнущий липовым цветом сладкий воздух с примесью городской копоти. Было ещё светло. Хорошо. Зимой – плохо. Зимой он спускался в массажный кабинет из темноты и выходил в ночь. Клиенты сменялись один за другим и приносили новости из внешнего мира: снег, дождь, гололёд, пробки или, может, даже солнце. Особенно тяжело, если солнце. Его катастрофически не хватало. Дома, в Египте, солнце было круглый год, каждый день. Как его угораздило?

В этой вечной ночи он встретил своё персональное Солнце.

Раньше, когда отменялась запись, появлялись паузы опозданий, он не пытался выйти наружу – пощупать жизнь. Нет, он забивался в угол тёмного кабинета, садился на скамью, опирался спиной и затылком о стену, опускал тяжёлые руки на колени, уходил в тишину, надеясь, что его не найдут, не заметят, не попросят. Потом появилась она – и каждую свободную минуту он старался провести в порождаемом ею вихре. Руки не засыпали, тоска о свете прошла.

Теперь у них двое детей – из декрета в декрет, строится дом, он почти отличный водитель и у жены завтра день рождения. Коллеги приготовили сюрприз. Давай деньги, сказали, ничего ей не говори и привози жену к ресторану – будет сюрприз. Какой сюрприз? Как «ничего не говори»?!

Этот женщин! Этот женщин все хочет знать! Сто вопрос! Дырк в голове!

С утра был на стройке. Ругался с прорабом. Решали важное. Тёще обещал «рай на земле», только чтоб ничего не спрашивала и осталась с детьми. Жену попросил быть красивой. Взяла денег на маникюр, причёску и платье.

Сколько можно платье? Нельзя понять.

Ждала нарядная, душистая, сияющая – Солнце.

– Ты скоро? Мы не опоздаем? Я красивая? Я не слишком вырядилась? А куда мы поедем?

– Сюююрпрыыыз. Я говорил – сюрпрыз.

До метро ехали со скоростью 60 километров в час. Он хороший, аккуратный водитель – только 60. Только до метро. В город он не может – там пробки, нервы, лихие люди.

– Ты можешь быстрее? Мы не опоздаем? Куда мы едем? Я не слишком нарядилась? Я красивая?

Аааааааа. Костяшки пальцев на руле побелели. Этот женщин!

– Я красивая? А что за сюрприз? Почему на меня не смотришь? Скажи! А мы куда?

– Я говорить, что не говорить! Сюрпрыыыз!

– А мы до города или до метро? Я на каблуках! Я не могу такая вся – в метро! Почему ничего не отвечаешь?

Ыыыыы.

– Всё. Нет настроения. Я уже не хочу… Отвези меня домой…

– Женщина, если ты не молчишь – ехать домой. Точка.

Молчала. Смотрела в окно. Обиженно сопела. Женщина.

Кружил по паркингу у метро. Правое ухо пылало под яростным пламенем Солнца. Нервически всунул машинку между двух чёрных громадин.

Так шваркнула дверцей, что болью отозвалось всё нутро.

Таксист опоздал. Солнце выжигало асфальт. Шипели покрышки.

Ехали молча.

Такси остановилось по направлению движения, на противоположной от ресторана стороне, напротив «Макдоналдса». Обошёл машину, подал жене руку. В дверях ресторана заметил бешено пляшущие цветные пряди администратора салона – всем телом, беззвучным ртом, распахнутыми ладонями кричала: нет!!! Нет! Десять минут!

Обречённо отвернулся, взял жену за руку, подвёл к витрине. Изучал рекламу. Двойная котлета. Двойная котлета… Микс салатов…

Солнце заглянуло с запада, снизу.

– Что, дорогой, выбираешь мне праздничное угощение?

– Ыыыыы…

– Так вот зачем я потратила полдня, кучу денег и тащилась в город?! Да лучше бы я!.. Да ты!..

– Мне надо… Живот! – он обхватил себя руками. – Мне надо туалет! Срочно!

Распахнул стеклянную дверь. Усадил жену за низкий столик.

Взметнула кудри, закусила дрожащую губу.

Укрылся в туалете. Схватил телефон.

– Что?!!! Что, Настя, десять минут?! Она меня уже съедает! Как дракон!

– Миленький! Мы совсем чуть-чуть не успели! Уже почти всё! Пять минуточек!

Ыыыыы. Он умылся холодной водой. Посмотрел в зеркало – стал старый за этот сюрприз. Лучше работа. Купил воды на кассе. Предложил жене. Не взяла. Потянул за руку, молча посмотрел в глаза и повёл.

В зале ресторана занят был каждый столик.

– Ты хоть заказал? – иронично фыркнула жена.

– День рождения. Ахмед, – сказал он хостес.

– Мы вас ждём! Позвольте проводить на второй этаж. Весь верхний зал – для вас.

Пропустил Солнце вперёд. Выплыло в дождь конфетти, облака разноцветных шаров, шквал объятий и радостного смеха.

Ура! С днём рождения! Мы так соскучились! Ты такая красивая!..

Он сел в углу. Оперся затылком о стену. Руки заснули на коленях. Счастливое Солнце сияло, бросало в него благодарные лучи. Он устало улыбался.

Пока именинницу провожали на второй этаж, Лена, сидящая с детьми за угловым столиком, пыталась разглядеть вновь вошедших гостей. Ей показалось, что она услышала знакомый голос. Девушка-администратор перекрыла обзор на лестницу – Лена с сожалением отвернулась к девочкам, которые с несчастными личиками ковыряли суп.

– Ма-ам, а можно десерт?

– Сегодня воскресенье, Алла?

– Нет.

– Десерт по воскресеньям. Мы же договорились.

– Ну ма-ам…

– Будешь толстая – сольную партию отдадут другой девочке. Ты этого хочешь?

– Нет.

– Вот и ешь суп. Аня, что ты делаешь под столом? Опять телефон? Заберу!

– Нет, мамочка. Я ем, мамочка, – Аня подняла на маму чистые прозрачные глаза и зажала телефон коленями.

После уроков, перед тренировкой они всегда обедали в ресторанчике напротив «Макдоналдса». Девочки только успевали вымыть руки, как на накрытом к их приходу столе появлялись тарелки с горячим ароматным супом. Аня и Алла были послушными детьми, очень любили маму, кушали, что она скажет, и с тоской смотрели через окно на счастливых людей в «Макдоналдсе».

Вот так хитро я перешла к Лене. Ахмед классный. Открытый до невозможности, простой. Долго ещё он будет переживать день рождения жены, говорить о нём. А где же у меня Юля?

Мяч ударился о ствол шелковицы, лениво прокатился по осыпавшимся мягким ягодам, грязный, в пятнах и потёках, затих в окружении мальчишек. Антоха пнул его носком белого «найка».

– Фуууууу! – отозвались трибуны. Антоха потрясённо разглядывал испачканную обувь.

Юлька распахнула окно.

– Придурки! Кто здесь играет? Ещё окно разобьёте! Валите отсюда!

– Выходи гулять! – как ни в чём не бывало ответили мальчишки.

– Не могу! – Юлька звонко захлопнула окно.

– Ууууууу… – разочарованно проплыло над трибунами. Большие пальцы арбитров опустились вниз.

Юлька, обняв колени и уперев в них подбородок, сидела на письменном столе перед окном. Смотрела на проходную арку соседнего дома, ждала, когда появится мама. Мама задерживалась и не отвечала на телефонные звонки. Такого ещё никогда не было. Отвечать на звонки друг друга – непреложное правило. Юлька нервничала. Для этого было две причины: пропажа мамы и сомнения в дальнейших действиях. Звонить папе или не звонить? У папы сердце и нервы – его нельзя беспокоить по пустякам. Он уехал к бабушке в деревню до самого маминого юбилея – помочь по хозяйству и привезти старушку на праздник. Он не может знать, где мама. Но что делать? Пора ему уже звонить или ещё не пора?

Затрезвонил стационарный телефон. Юля и удивилась, и обрадовалась. Спрыгнула со стола, побежала в прихожую.

– Алё?

– Юлька! Мама где?

– Не знаю.

– Как не знаешь?!

– Мама поехала на примерку. Давно. Я ей звоню, а она не отвечает.

– Я ей тоже не могу дозвониться. Ты одна?

– Одна.

– Ладно. Я тут рядом, сейчас подъеду.

Юлька опять забралась на стол. Набрала маму. Тишина. Скачала новый фильтр с масками и стала корчить рожицы на камеру.

– Юлька! Ты где? – Лена, как обычно, открыла дверь родительского дома своими ключами.

От неожиданности Юлька резко развернулась и, спрыгивая на пол, задела локтем плафон настольной лампы. Большая белая полусфера матового стекла медленно, по дуге, покатилась по столу. Юлька следила за ней как заворожённая. Плафон качнулся на краю и, коснувшись коврового покрытия, с глухим звуком распался на три части.

– Ты! – Лена стояла в дверном проёме и ловила воздух ртом. Это была её лампа! Её стол. Её комната. Она не заходила в неё с тех пор, как трёхлетнюю Юльку родители наконец-то выселили из своей спальни. – Ты разбила мою лампу…

– Прости! Прости, Леночка! – Юлька на коленях трясущимися руками подбирала стекло. – Это можно склеить…

– Убери руки.

Лена оттолкнула Юльку, опустилась на колени и аккуратно сложила осколки один в другой.

– Не хватало ещё, чтоб ты порезалась. Возись потом с тобой. Не надо клеить. Вообще, удивительно, что лампа всё ещё жива.

– Мама говорит, что она самая правильная.

– Ага.

Они сидели рядом на кровати. Лениной кровати. Юлиной кровати. Держали телефоны в руках. Хмурились одинаковыми бровями. Лена в задумчивости обводила комнату взглядом: новые обои и шторы, старая мебель… Рисунки, булавками приколотые к стенам. На некоторых от старости загнулись уголки, как и у неё когда-то. Один рисунок в простой пластиковой рамке. Лена подошла поближе. «Леночка С. 5 лет» – подпись в углу, сделанная округлым почерком воспитателя. Портрет мамы, выполненный неловкой детской рукой. Рядом почти такой же: «Юлечка С. 5 лет».

– Зачем это здесь?

– Мама повесила. А что? Ты лучше нарисовала.

– Да ладно. Без носа.

– Зато красиво.

Лена внимательно посмотрела на Юлю.

– Что делать будем?

И тут в руках у Юльки замигал, завибрировал, зазвонил телефон.

– Мама! Мамочка! Ты где была?!

Лена протянула руку. Юля беспрекословно подчинилась.

– Мама? Что случилось?

– …

– Гипс?!

– …

– А голова? Головой ударилась?

– …

– Ты где?

– …

– Сейчас приеду за тобой.

Лена сунула телефон в карман, вышла из детской в прихожую, стала обуваться.

– Лен?

– Что? А, твой телефон…

– Что с мамой?

– Мама в больнице. Упала, сломала палец. Говорит, что палец. Обморок, кажется. Со мной поедешь или дома будешь ждать?

– С тобой!

Спустя неделю Лену попросили ехать с учеником на съёмки «Синей птицы». Это удача, ведь изначально сопровождающим педагогом назначили её коллегу… Так несвоевременно! Командировка у мужа. Мамина травма. Последний звонок у детей. Девочки месяц готовили танец для концерта в лицее, а она даже не сможет быть с ними. Но – Мацуев. Это шанс для школы, шанс для неё…

Лена подготовит и продумает каждую мелочь на время своего отсутствия – облегчить маме задачу, сохранить для дочерей привычный образ и ритм жизни…

– И что закажет юная леди? Тоже суп? – официант замер в выжидательной позе.

Алла пнула Юльку ногой под столом: «Бери наггетсы. Вкуснотища!»

Аня сложила ладошки у груди, заглянула бабушке в самую душу, прошептала проникновенно: «И мне можно? Я весь суп съем! Обещаю!» Юлька ободряюще кивала, подталкивая маму к правильному решению.

– Так… нам, пожалуйста, для девочек три порции наггетсов, огурчики палочками в стол и мне «Цезарь» с креветками.

– Я лучше чизкейк! Можно? – выпалила Алла.

– Чизкеееейк?

У Ани забегали глаза, она не могла решить, чего она хочет больше.

– Молодой человек, и ещё два чизкейка. Пусть будет.

На танцы бежали со всех ног. Еле успели – Аня и Алла влетели в зал под приветствие педагога. Бабушка села в уголке – посмотреть. Юлька шепнула что-то ей на ухо и ушла бродить по студии.

Бабушка Надя любовалась внучками: ах, какие ладненькие, пластичные – загляденье. Вот бы и Юлька… А где она? Надя тревожно заёрзала на скамье. Дверь скрипнула, просунулась Юлина мордаха – она всегда чувствовала момент. Тсссс! С таким же скрипом девочка закрыла дверь перед своим носом. Непоседа.

Занятие пролетело незаметно. Анна и Алла висли на бабушкиных руках, заглядывали в глаза – ловили похвалу и восхищение.

А где же Юля? Разбежались по коридорам. Юля! Юля!

– Юлечка ваша в мастерской у костюмеров. Там вон. Велела передать, когда её искать станут. Хорошая такая девочка, вежливая… – пожилая гардеробщица, привратница и администратор на подмену, отложила книгу и улыбнулась одними глазами сквозь стёкла очков.

Юлька, в шляпе и перьях, со шпагой в руке, медитировала над швейной машинкой.

– Смотри-и, ма…

– Ой, у нас на антресолях есть машинка. Забыла совсем. Достану тебе, если захочешь. Идём, идём уже…

– До свидания, Мария Петровна! – крикнула Юля в дверях на прощание.

– Ты что, знаешь её? – удивилась Алла.

– Сейчас познакомилась. А что? Она мама вашего педагога.

– Мама?

Какое же это открытие – узнать, что мама есть не только у тебя! У каждого есть мама и папа. Понимание этого факта происходит у всех приблизительно в одном и том же возрасте. А вот для того, чтобы увидеть во взрослом человеке ребёнка, нужны какие-то особые таланты. И это тоже может иметь ошеломляющий эффект. Все мы когда-то были миленькими-маленькими. А затем произошла жизнь во всём её многообразии и добавила граней характеру и бороздок личности…

Лена звонила так часто, как только могла. Требовала отчёт, контролировала каждый шаг. В день праздника подняла всех раньше будильника. Потом позвонила во время завтрака.

– Что на завтрак у нас, Лена? Овсянка, яйца, сосиски. Сосиски вредно? С каких это пор? Ничего, что у меня одна рука? А вот то, что твои дети даже яйцо почистить не умеют, – это нормально? А, ну ты в следующий раз и повара нам пришли. И мы вообще в «Макдоналдс» потом пойдём. Возмутительное дело, да? Прям ужас и кошмар. Праздник у нас. Обожаю бургеры. Да. Девочки твои скажут «фи» и гордо покинут помещение… ага. Не лопни там от злости. Водитель под окнами уже стоит, нервирует. Зачем человека в такую рань пригнала? Ой, не могу я от тебя… Займись учеником своим. И причёску сделай сходи, а то нам потом стыдно будет на тебя в телевизоре смотреть. Да шучу я, господи! Поглажены платья! Иди уже. Пока.

Юлька хихикала, близнецы сидели ошалевшие – ещё никто и никогда не разговаривал так с их мамой. Над головой Нади вызревало сияние небожителя.

Лена позвонила снова сразу после завершения съёмочного дня.

– Мама, здравствуй.

– Здравствуй, дочь. Как всё прошло?

– Отлично. Ребёнок не подвёл, справился с нервами, эмоциями, исполнил в лучшем виде.

– И он победит?

– Там не всё так просто… Мам, меня пригласили поучаствовать в закрытом концерте. Это послезавтра. Можно я задержусь?

– Что это? Не приглашали, не приглашали, а тут раз – и пригласили? Мацуев?

– Нет, нет, конечно. Это мои старые коллеги. Встретились, попробовали. Я так скучала, мама…

– Ну и давно пора! А то замучила всех…

– Мам, девочки слушаются? Всё хорошо?

– Порядок у нас полный. Помогают. Только мы опять в «Макдоналдс» пойдём.

– Ну ладно.

– И гулять они будут сами, с Юлей, во дворе.

– С Юлей я за них не боюсь.

– Да?

– Да. Мам, ты говорила, что шелковица никогда не дорастёт до наших окон. А она доросла.

– Значит, я ошиблась. Все могут ошибаться, ребёнок.

– А Юля спит уже? Дай ей трубочку.

Надя позвала Юльку, та сделала «страшные» глаза. Надя смогла только пожать плечами в ответ.

– Привет, Лена. Да. Да… – Юля кивала и кивала головой, напряжение с её личика сползло, как грустная маска, в широкой улыбке открылась дырка от выпавшего зуба.

Юлька попрощалась с сестрой, отдала маме телефон и убежала к Анне и Алле на разобранный ко сну большой диван в гостиной.

– Алё…

Разговор был окончен, никто не отозвался.

Надя посмотрела на девочек, всех своих девочек, и почувствовала себя окончательно счастливой.

Ну его к чёрту, этот «Макдоналдс». Лучше испечём что-нибудь…

Я дописала, как мне кажется, совершенно чудесную, трогательную историю про сестёр. Но на душе у меня одновременно и радостно, и пакостно. Выходит, что девять из двенадцати лет материнства я свою лучшую подругу молча осуждала. За тёть Надю, за Юлю, за гиперконтроль над дочерьми… Я – двуличная особа?

Лена старше меня на полтора года. В раннем детстве это очень много – у нас сразу были выстроены отношения, в которых она верховодила. Она делала меня лучше, облагораживала, что ли. Тонкой натурой своей, изящными манерами. Я всегда хотела такие же волосы с солнечными бликами, как у неё, алебастровую кожу, зелёные глаза, длинные пальцы, пластику движения… Чувствовала себя рядом с ней «некрасивой подружкой». А она, наоборот, считала себя моей большой тенью – ей хотелось моей яркости, отваги, чувства юмора, миниатюрности… В детстве мы дополняли друг друга и, казалось, любили искренне и навсегда. Теперь я понимаю, что сама виновата в том, что Лена при каждом удобном случае начала указывать мне на то, что она и жена, и мать, а я – её непутёвая подружка, не способная выстроить прочные, гармоничные отношения. Она чувствовала моё неодобрение и защищалась, а я из страха потерять нашу дружбу избегала щекотливых тем при общении. Теперь она молодец, её «арка героя» сложилась, а моя – всё ещё нет.

Глава 4. Венера и багет

А я почти была замужем. У меня почти была свекровь. Я почти не курила или почти курила – не знаю, уместно ли в этом случае слово «почти». Давно уже не курю. Помню это состояние. Иногда медитирую, имитируя курение. Давно не пробовала выйти замуж…

Вдооох-выыыдох. Тело становится лёгким, мышцы лица расслабляются, плечи опускаются вниз… Приоткрываю правый глаз и аккуратно стряхиваю столбик пепла в баночку. Стягиваю с ушей края шапочки для душа, прислушиваюсь: сильный голос спортивного комментатора перекрывает грохот посуды. Порядок. Затягиваюсь, с тоской смотрю, как красный уголёк касается окантовки фильтра. Накурилась? Прислушиваюсь к себе: надо ли ещё? Что-то решила, кивнула легонько, притушила окурок о стенку банки, плотно закрутила крышку. Оттолкнулась спиной от стены дома, выпрямилась, стянула шапочку, одноразовую перчатку, сложила всё это вместе с банкой в глубокий карман халата. Покосилась на дверь. Из другого кармана вынула пузырёк с ядовито-зеленой жидкостью. Энергично ополоснула рот, подошла к краю верхней террасы, сплюнула. Струйка пробежала по резным листьям дикого винограда и бесследно исчезла в тщательно взрыхлённой почве. Широко развела руки в стороны и резким движением обхватила себя за плечи – воздух шершаво вырвался из лёгких. Повторила ещё раз. Немного кружится голова и звенит в ушах. Хорошо. Легко. Безразлично. Дверь, не скрипнув, пропускает меня в дом. Ну, хоть кто-то на моей стороне. Или что-то? Не важно. Свешиваюсь с лестницы, слушаю.

– Андрюша, ты мне заключительную часть не прислал. Давай вычитаем вместе, пока я здесь.

– Ну что за спешка, мам?

– А чего тянуть? Тебе уже под сорок! Отец в твоём возрасте…

– Не начинай, мам.

– И список литературы пересмотри – американцев много. Аполитично…

– Ма-а-ма.

– Куда кофе ещё?! У тебя давление!

Взвизгнули ножки стула по полу столовой. Неразборчивое бурчание. Шаги жениха по ступенькам. Я бросаюсь к ванной, скидываю халат, выдавливаю пасту на зубную щётку, успеваю засунуть её в рот.

– Можно? – Андрей понуро заглядывает в приоткрытую дверь.

– Заходи.

Он подходит, обнимает, утыкается носом в шею, в волосы, тяжко и глубоко вздыхает.

– Господи, как же она меня достала…

– Мама. Что поделать? Сами позвали. Ты так хотел.

– Да не хотел я.

– Потерпи, это закончится.

Завтра приедет его сестра с детьми – и всё внимание будет переключено на них… Тихо и настойчиво отталкиваю от себя Андрея. Меня волнует только один вопрос: пахнет ли от меня табаком? Нет, я взрослая женщина, могу делать, что пожелаю, но… Но этот трагический взгляд: как ты так можешь?! Ты же умрёшь! Я останусь один! Лекции и нравоучения от родни. Ещё один повод для ядоплевания будущей свекрови… Нафиг. И это так спасало – тайное вредительство. Ну и пусть, что себе. Когда враг неистребим, силы перенаправляются. Так пусть это будет контролируемое зло.

– Ты на конференцию? Поздно будешь? Готов?

– Ага.