Стрекозье время

Глава 6. Ой, яблоко летит. Вкус, свет, цвет

Из Суздаля я привезла с собой огромный пакет яблок. Часть выложила на большое блюдо – всю квартиру сразу заполнил плотный яблочный дух. Что делать с остальными – мне же все не съесть? Мама ещё поправляет здоровье в пансионате, а больше никто не оценит. Хотя…

Надо мной живет интеллигентная пожилая пара: Елена Николаевна и Александр Павлович. Дети их разлетелись по разным континентам – старики беззлобно ворчат друг на дружку среди заставленных книжными шкафами стен. Иногда болеют – пару раз покупала им лекарства, за что обласкана вниманием и выпечкой. Мне кажется, не будь они знакомы с моей мамой – удочерили бы меня.

А познакомились мы своеобразно. Елена Николаевна страдает бессонницей, может полночи стучать домашними туфлями у меня над головой, бегая по квартире. Однажды в лифте она решила поделиться со мной фотографией «фантастически красивой луны» и, между делом, заметила, что выгляжу я уставшей, но всё равно – очаровательна. В ответ, не подумав – спишем это на недосып, – я брякнула: у вас очень громкие тапки. За этим последовал такой шквал извинений и переживаний, что лучше б я и дальше спала с подушкой на голове.

Поднимаюсь этажом выше и презентую яблочный гостинец соседям. Честное слово, ничего лучше с этими яблоками и случиться не могло. Каждое обнимают, обтирают и вдыхают, любуются, перебирают, откладывают в сторону те, у которых примят бочок. Меня поят чаем с домашним печеньем. А я смотрю на эти старческие, пятнистые, нежные руки и начинаю придумывать историю.

Он, она и стиральная машинка соседей закончили почти одновременно…

Он – читать исторический роман.

Она – чистить зубы.

Машинка – стирать.

Она ещё немного повозилась: расчесала и собрала волосы, нанесла на руки крем с тонким, приятным запахом. Вдохнула его, улыбнулась. Муж уже спал, и сонное посапывание прерывалось лёгкими всплесками храпа. «Ах, как жаль, что у нас нет французской бульдожки, – подумала она, – был бы прекрасный дуэт».

Тихонько легла рядом.

Потянула одеяло.

Одеяло сопротивлялось.

Ну ладно. Подождём.

Закрыла глаза. Представила «весь этот мир». Зажгла фонарями точки, где наверняка уже спали её дети. Как пиццайоло раскручивает над головой блин теста, она растянула полотно света и накрыла им всё своё. Будьте хранимы. Обернулась в прожитый день. Увидела комнату для буйных пациентов со стенами, обитыми матами. В стену летели…

В стену летели яблоки.

Сочные шары ударяли в толстое ватное покрытие, вминались, замирали на миг в мягкой нише и медленно, как будто даже лениво, падали, скатывались вниз. Один бок у яблок светился красным, другой – жёлтым иззелена. Плоды были твёрдые, хрусткие, полные кисло-сладкого сока.

Она опустилась на колени, села на пятки. Подняла яблоко, понюхала. Обтёрла, надкусила – я помню тебя, я помню этот вкус, этот аромат. Стала собирать яблоки в кучку. Куча разрасталась, яблоки не заканчивались. Она принесла корзину и сложила в неё все здоровые плоды. Примятые, с червоточинами отбросила в сторону. И было их много, и было их жаль.

Нашёлся старый маленький нож с цветной рукояткой. Она вырезала все подпорченные места, яблочные четвертинки скормила жадной трубе соковыжималки. Сок залила в высокие бутыли. Пусть стоят до поры, когда на застеклённой веранде деревянного дома соберутся все частицы сердца. Прозрачные стаканы, разнокалиберные кружки, хрустальные бокалы, пенясь, заполнит золотистый яблочный сидр. Босые ступни с наслаждением будут касаться посеребрённых временем, сухих и тёплых досок пола. Лица, плечи, руки, стены, пол, потолок, стол и скатерть на нём расцветут солнечными улыбками. Искры смеха брызнут из глаз, отскочат от чайных ложечек, от резьбы на посудном стекле. Ветер заблудится в кронах старых яблоневых деревьев, и струи света, проскальзывая между пляшущими ветками, предложат бесконечную, разнообразную игру – выбирай…

Из приоткрытого окна потянуло льдистым холодом. Она дёрнула одеяло, закутываясь, свернулась калачиком и провалилась в сон без сновидений.

– А я скоро уеду. В Питер, по работе.

– Но ведь ненадолго? На неделю? Дольше? – Елена Николаевна выглядит встревоженной.

– На год, может – дольше. Не знаю пока.

– Санкт-Петербург – прекрасный город. Это будет полезно для вашего общего развития.

Александр Павлович смотрит на жену поверх толстых стёкол очков. Он уговаривает её, не меня.

– Да, конечно, – со вздохом соглашается пожилая женщина. – Мы будем очень скучать. Можем присмотреть за квартирой!

– Так у мамы же есть ключи!

Я отвечаю поспешно, мне не хочется доставлять беспокойство этим замечательным людям.

– Маме ехать, если вдруг что. А мы тут – рядом, – надежда не покидает Елену Николаевну.

– Наверное, вы правы, – дарю им эту незамысловатую ответственность в утешение.

Мне вручают какой-то древний путеводитель и обещают угостить яблочным пирогом: ты ведь ещё не теперь уезжаешь?

Для меня это общение обнимающе-целительно: чувствую себя маленькой и любимой без ожиданий. Моей бабушки не стало, когда я училась в старшей школе, она ушла приблизительно в их возрасте. Я была к ней искренне привязана: моя бабулечка, дорогулечка, любименькая!

У бабушки была подружка по имени Бузя. Бузя жила на окраине города в маленьком деревянном домике. Мы с бабушкой иногда ходили в гости к этой аккуратной, сухонькой старушке в платочке. Не придумаю, о чём они дружили: не могу представить свою бабушку, перебирающей сплетни, обсуждающей хвори. Могу её представить на революционных баррикадах с развевающимся флагом в руках.

У Бузи меня ждало лакомство – бутерброд со сливовым повидлом.

Из темноты далекого угла доставалась трёхлитровая банка повидла, всегда почти полная, ставилась посреди круглого деревянного стола, покрытого скатертью. На прямоугольник серого хлеба с маслом намазывался идеально тонкий, но в то же время, идеально плотный, слой повидла. Не знаю, чем занимались бабушка с Бузей – я полностью отдавалась бутерброду. Откусывала маленький кусочек, чувствовала нёбом ароматную, сладкую кислинку слив, на языке таяло масло, облагораживая простую кислоту ржаного хлеба. На зубах пружинила и поддавалась плотная сливовая кожица… Я больше ничего не помню про Бузю. Не люблю варенье, любое. Вкус сливового совершенства от Бузи никогда не повторится.

А потом мы с бабушкой шли домой длинными зимними тротуарами. Добросовестные дворники чистили снег большими лопатами, под ногами звонко хрустела крепкая, чистая снежная суть. Валенки, толстый пуховик до пят, глушащий бабушкин голос капюшон (было же время, когда я не мёрзла зимой!) – и только снежный хруст, который звенел, отдавался во всём теле. Снег, пушистый и такой тяжёлый, сыпал, искрясь в свете уличных фонарей, ложился на ресницы, делая их неподъёмными. Глаза закрывались, в узких щёлках плющился острый, жёлтый фонарный свет. А может, это опять летит тирса с фанерной фабрики? Тогда нельзя поднимать тяжёлых ресниц – древесные крупинки намокнут слезой, разбухнут и будут бесконечно долго терзать веко. Бабушкина горячая надёжная рука через кусачую шерсть варежки уверенно ведёт домой…

А дома бабушка заваривала черный чай с молоком, наливала его в гранёные стаканы в железных подстаканниках, давала мне отколоть щипцами острые кусочки сахара от большого мутного кристалла – и время останавливалось окончательно.

Бабушка всегда сидела за столом напротив окна и молча пила чай, ускользая в своих мыслях следом за редкими, одинокими прохожими. Я зажимала передними зубами нетающий сладкий осколок и прогоняла через него бархатистый молочный жар. Полусонная, в тишине и тепле, я смотрела на остановившиеся бабушкины глаза орехового цвета, на мерное качание розового камушка в длинной мочке уха, на убывающий кремовый напиток в стакане. Вечность.

Бабушка, спустя несколько лет – мой папа. Мама – поздний, залюбленный ребёнок – замкнулась в своём сиротстве, ожесточилась. Будто таила обиду на тех, кто оставил её. А у меня тем временем наступил запоздалый период критического восприятия родителей. То есть – мамы. Мне казалось, она стремится избавиться от меня, освободиться для чего-то или кого-то другого. Никого у неё не появилось. Она заранее отказывалась, отворачивалась от своего последнего близкого человека, предупреждая тот момент, когда я начну жить свою отдельную счастливую жизнь и брошу её одну. Мне понадобились годы, сотни книг и десятки чужих историй про детей и родителей, собственные потрясения и почти полная утрата доверия к людям, прежде чем я поняла её и смогла объявить маме о своей к ней любви. Мне было всё равно, что она думает и чувствует; в какой-то момент я научилась достаточно ценить и уважать свои собственные чувства. Психотерапия? Слышала.

Иногда мы с мамой вспоминаем истории из моего детства. Одно и то же рисуем разными красками. Несколько лет назад в социальных сетях делились постом о маленькой Алисе, которой подарили красивое новогоднее платье. Девочке платье настолько понравилось, что она ни за что не хотела его снимать и не давала маме обрезать длинную нитку, торчащую из подола. Папа предложил нитку поджечь, а девочка решила, что он собирается уничтожить её любимое платье. Через тридцать лет взрослая Алиса расскажет психологу, как в четырёхлетнем возрасте папа хотел сжечь её прямо в платье. Психолог сочтёт это подтверждением того, что все проблемы женщины – из детства.

Я слушаю мамины рассказы и понимаю: в нашей семье была любовь. Разве не это главное? Надо подсказать Вете – пусть она спросит у своего сына-студента, какие у него есть к ней претензии. Она удивится. Своевременная версия её «правды» может избавить парня от многих заблуждений. Всё, что произошло, уже произошло. Прошлого не изменишь, родители не будут другими. В нашей власти – изменить отношение.

Вета родила рано. Брала на год академический отпуск. Мы тогда с ней потерялись на несколько лет. Я многого не знаю про тот непростой отрезок её жизни. Когда-нибудь она захочет мне всё рассказать.

Глава 7. В случае неуправляемого заноса

«Ты мне друг?» – напишет Дашка почти ночью. И сама ответит: «Друг»

Три точки поволнуются секунд десять в верхнем поле экрана. Терпеть не могу эти гирлянды обрывочных фраз. Жду продолжения.

«Пойдешь со мной завтра в секс-шоп?»

Нет! Почему я?! За что?!

«Пойдешь».

«Мне больше не с кем».

Отвечаю: «Подумай ещё».

«Я подумала».

«Завтра в 12 заеду».

Отвечаю: «Меня дома не будет».

«У тебя на завтра нет планов, я знаю. А у меня офигенский план!»

«Ты заценишь»

«♥»

«Да! Оденься как на работу: не в джинсы и не слишком секси»

Что не так с моей репутацией, милая?!

Сплю безрадостно. Люблю, когда проносится одно мгновение между тем, как я закрываю глаза, засыпая, и открываю, просыпаясь; когда об этом мгновении, о том, где я была и кем я была, остаётся лишь светлое, смутное ощущение. Иногда, теперь уже нечасто, меня мучают ночные кошмары, но об этом я старательно не думаю – боюсь потревожить своих персональных монстров. Просыпаюсь рано. Лежу. Вязкое, тягучее полотно незапомнившихся сновидений мрачной тяжестью налипает на новый день. За окном ковш экскаватора грызёт сухую землю. Восемь утра субботы. Как же все его ненавидят. И строящийся дом. И будущих жильцов.

Встаю решительно. Желание одно – кофе! Это первая радость дня. Она всегда доступна и прекрасна неизменностью своего ритуала. Включить чайник. Всыпать в кружку три полные ложки молотого зерна. Залить кипятком. Размешать крепкий горячий напиток – густая плотная пена закручивается воронкой и опускается на дно. Пусть настоится. Капсульный кофе – быстрое сомнительное удовольствие – для гостей.

Вода вскипела. Но кофе закончился, надо открыть новую банку. Лезу на верхнюю полку кухонного шкафчика. Вы какой кофе любите? Я – натуральный, но уже молотый. Он продаётся в вакуумной упаковке. Всякие бывают фокусы – и банку я вскрываю над раковиной. Тяну за кольцо крышки – шипение, хлопок и… Мне бы хотелось просто одуряюще острого кофейного аромата, но сегодня не повезло – за хлопком последовал фейерверк. Частицы перемолотых зёрен забились в волосы, повисли на бровях и ровным слоем покрыли всё: лицо, руки, стол, пол. Отряхиваюсь. Завариваю кофе. Вожусь с пылесосом. Немного злюсь: ничему не стоит стоять на пути между мной и моими истинными желаниями.

Пока дом заполняется густым бархатным ароматом, следует почистить зубы и посмотреть, каков ты нынче встал. Ещё нет мыслей и оценок – всё к приятию и первому, обжигающему глотку. Шоколадная конфета из холодильника. Одна. Мне больше сладости не перенести. Разбить ложечкой пену, отпить, обжигая губы, расколоть зубами застывшую глазурь над нежной начинкой… Выдернуть зарядное устройство из планшета, поставить планшет перед чашкой. Что там в мире близком и мире далёком? Там жизнь. Разная. Но я ещё в кофейных парах, иное мало волнует. Этот запах, как защитный кокон, удерживает в моментальном удовольствии.

Я запоминаю всё картинками, картинки сопровождают запахи. Мама всегда вставала первой, намного раньше остальных членов семьи. Заваривала крепкий кофе в крошечной фарфоровой чашечке. Пила ли она эти капли, нюхала ли… Что там пить? И красила густо ресницы тушью перед круглым зеркальцем. Это был её маленький волшебный мир – пробуждающий тело кофе и таинство красоты. Я просыпалась в густой аромат и мамины смеющиеся синие глаза. День был мне рад.

И своим утренним кофе я дарю себе ощущение независимой радости, что бы там ни предстояло. Маленькую конфетку растягиваю на всю горечь большого бокала. Настроение отличное. О Дашке не думаю. Просматриваю новый список моей питерской команды со ссылками на резюме, пересланный помощницей. После изменений, внесённых в первоначальный проект, из полноценного рабочего продукта мы получили его пробник. Я не расстраиваюсь и всех молодых ребят, с которыми мне предстоит работать, нахожу замечательными. Будем учиться вместе.

Дашка приезжает минута в минуту, как обещала. На мне брючный костюм, волосы убраны в высокий хвост. Добавляю блеска на губы. Сестра осматривает меня критически – сойдёт. Я так нуждалась в твоём одобрении, дорогая. В машине стоит удушающий запах парфюма: ванильная черешня, ставшая модной прошлым летом. Морщу нос, открываю окно.

– Закрой, пожалуйста. Волосы растреплет, – просит Даша.

– Я не могу дышать. Ты весь флакон на себя вылила?

– Понимаешь, мне надо войти в вайб молодой, пустоголовой, нарциссической красотки, которая «губы, грудь, попа, ногти и волосы».

– О, боги… Надеюсь, не ради меня?

– Не льсти себе. Сейчас расскажу. Смотри, я нашла девицу Семёна в социальных сетях…

– Каким образом?

– Испачкала фронтальную камеру на его айфоне, подсмотрела пароль. Пока он спал, порылась в его телефоне. Записана она как «Саша Тренер Клуб». Понимаешь, да?

– Не очень.

– Каждое слово с большой буквы. Он никогда так не пишет. А здесь ведь придумывал с чувством…

– Допустим. И?

– Молоденькая. Двадцать лет. Всё при ней, вся напоказ – стандарт. Блондинка, волосы длинные, выглаженные. Высокая, тоненькая, фигуристая: голый живот, роскошные ноги…

– Ну ладно. Я и тебя так описать могу, разве что ты кудрявая брюнетка. И?

– Посты её посмотрела, переписку их прочитала.

– Что тебе это дало? Себя пожалеть?

– Да нет. Злость. Немного обиды. Противно. Думаешь, знаешь человека, который рядом с тобой, а на деле – вообще кто-то другой, незнакомый.

– Понятно, – понятно больше, чем мне бы хотелось. – А при чём здесь секс-шоп?

– Аферу века придумала. Есть у меня знакомый – взломает всё, что захочешь. Он номер этой Саши на день заблокирует. В офис Семёна с утра доставят букет и надушенную записку. Вот этими духами, которые тебе не нравятся, она и пользуется. Там будет приглашение в элитный спа-салон. Эротический массаж в четыре руки. Заведут его и следующую записку вручат. Возле спа есть киноклуб – забронировала там зал: лёгкий ужин под фильм возбуждающего содержания. Вместо счета – новая карточка с адресом отеля…

– Постой, Семён не будет знать, от кого это?

– Будет догадываться. Ну, что от неё.

– Угу… А откуда у неё столько денег?

– Он ей такие суммы переводит… Расщедрилась любимому на ответный сюрприз.

– Предположим. Что дальше?

– В номере – романтик: лепестки роз, свечи, полумрак и красотка в ожидании…

– Ты?!

– Я! Я уже парик купила, теперь надо бельишко подобрать и всякие прибамбасы.

– Думаешь, прокатит?

– Не вижу препятствий. А что я теряю? Эксперимент. Веселье.

– Ты долго думала над этим?

– Не-а. Фантазии их эротические меня так впечатлили, что захотелось…

– Доказать, что «все кошки ночью серы»?

– Или – шокировать, обломать, наказать. Как пойдёт.

– Сестрёнок, ты уверена? Что тебе это даст? Докажешь Семёну, что можешь быть не хуже, и он вернётся в семью?

– Не знаю.

– Чего не знаешь?

– Не знаю, нужен ли он мне будет после всего этого.

– Я боюсь за тебя. Его ли ты наказываешь? Ведь гадко.

– Я хочу. Мне это надо. Пусть будет голый, беззащитный, униженный. А я просто посмотрю ему в глаза и пойму, что чувствую к этому человеку, к этому мужчине, которому доверила всю себя. Любила. Ну и – да – мне надо получить подтверждение, что я способна вызывать желание.

– Даш, ты невероятно красивая, молодая и заслуживаешь всего самого лучшего. Настоящего. А не вот это вот всё. Может, не надо? Пусть идёт себе на все четыре стороны. Ты потом так пожалеешь…

– Не пожалею. При любом раскладе Семёна ждет потрясающее фиаско. Если он купится и пройдёт по всем запискам, конечно.

Я пытаюсь представить себя на её месте. Что это я в уязвимой обнажённости пытаюсь доказать свою… профпригодность? Унизительно. Мне давно не хочется, чтоб на меня смотрели только как на тело, которым можно обладать. Я бы так не смогла, но в Дашке чувствуется столько злости, она так заряжена, что воздух вокруг неё искрит. Не решаюсь дальше с ней спорить.

– Мы приехали. Идём? – Дашка смотрит на меня с вызовом, в её глазах пляшут огненные черти. – Улыбнись. Это же прикольно!

Что прикольно, милая? Но я послушно улыбаюсь, делаю вдох-выдох, расправляю плечи и представляю, что я – не я, а кто-то очень отвязный и раскрепощённый. Жизнь меня к этому не готовила, но я справлюсь.

Магазин находится на первом этаже офисного здания, перед общим входом толпятся курильщики в деловых костюмах. С самым независимым видом мы проходим мимо. Нам смотрят вслед. Я в брючной «двойке», на Дашке обтягивающее, но сдержанное, чуть ниже колена, платье. Мало ли куда мы идём? Они смотрят на нас, потому что мы красивые.

Вход в секс-шоп расположен сразу за вращающейся дверью, перед проходной. Громко тренькает колокольчик. Помещение светлое, просторное, витрины открытые, на столах – раскладка занимательных и странных вещиц. Несколько навязчивый запах клубничной отдушки и – пока – больше ничего пугающего. Нам навстречу выходит невысокая девушка в строгой униформе, приветливо здоровается, приглашает пройти, даёт нам осмотреться. Никогда раньше не была в подобных заведениях, но понимаю, что это статусное место. Я боялась, что Дашка, на правах младшей сестры, будет прятаться за меня, но она хорошо подготовилась: быстро сориентировавшись, сама обращается к консультанту за советом. Я остаюсь одна и тупо пялюсь по сторонам, продолжая улыбаться.

– Вы заинтересовались? Что-то подсказать?

Не знаю, каким образом, но я зависла перед застекленным стеллажом с фаллоимитаторами. Консультант начинает подбирать ключ к запертой витрине. Останавливаю ее, не теряя чувства собственного достоинства.

– У меня всё есть, спасибо. Просто смотрю.

– Тогда вы можете помочь подруге определиться с выбором.

Дашка перебирает стопку упаковок ярких расцветок. Суёт мне одну под нос.

– Вкусно пахнет? Или лучше эти?

Химозный ягодный запах заставляет меня отшатнуться.

– Фу. Что это?

– Съедобные трусики. Что?! Это суперсекси.

– Ты думаешь, Семён станет есть трусы?

– Точно. Ладно, девушка, я беру комплект из латекса, наручники и хлыстик.

Сестра расплачивается, мы выходим под аккомпанемент дверного звоночка. Теперь у курильщиков нет никаких сомнений, откуда мы выплыли. Я жалею, что подобрала волосы: кажется, малиновые мочки моих ушей видны со спины. С облегчением скрываюсь в машине. Фух. Смотрю на Дашу: она невозмутима и весела, ею движет высшая цель.

– Сделано! Класс! Спасибо, что пошла со мной! Ой, а ты ничего не хотела купить?

Издевается?

– Я уже сказала продавцу, что у меня всё есть.

Дашка смотрит на меня с восхищением. Прощаюсь с сестрой на полпути к дому – хочу немного пройтись. Люблю гулять. Полюбила после аварии.

Это была невероятно снежная зима с резкими перепадами температур. Посреди ночи, сотрясая весь дом, сплошным пластом сошёл снег с крыши. Наши южные гости вскочили, перепуганные. Землетрясение?! Да нет же, оттепель. Спустя два дня после новогодних тридцатиградусных морозов плюсовая температура – большая неожиданность.

Ранним утром Андрей повёз друзей в аэропорт, а я, прибравшись, рванула в город проведать маму. Я не гонщик, езжу тихо, спокойно. Да и машинка маломощная. Двигалась осторожно, местами переметы превратились в густую снежную кашу. Перед выездом на основную трассу, на спуске, машину повело на снежном мыле – начало мотать от края до края пустой двухполосной дороги. В какой-то момент понимаю: меня несёт прямо в лоб серой «девятки». Скорость мысли – она чудовищная. Я успела подумать: сейчас будет авария, гаишники, разборы и когда я доберусь до дома?! И ещё. Я увидела перед собой колонку советов водителям из журнала «За рулём», который выписывал и раскладывал по всему дому Андрей. «Для машин с передним приводом, в случае неуправляемого заноса, нажать на газ и выкрутить руль в сторону заноса».

Я нажала и выкрутила.

Сижу в сугробе. Снег по самые окна моего «паркетника». В полуметре перед капотом – ствол дерева. Поворачиваю голову в сторону дороги. «Девятка» стоит, редкие машины её объезжают. Водитель лбом упёрся в руль. Но ведь столкновения не было?! Тронулся потихоньку, уехал. Уф…

Звоню Андрею, рассказываю, что вылетела с дороги, выйти из машины не могу, цела. Что делать? Жди, говорит, я уже далеко, в ста километрах – не стану возвращаться, пришлю кого-нибудь. Жду. Начинает потряхивать. Вдруг кто-то стучит в окно. Мужчина. Подполз по снегу. Ага, серая «девятка» на обочине. Разбираться вернулся, думаю. Обречённо опускаю стекло.

– Т-ты как? – спрашивает.

– Нормально, – отвечаю.

– Спасибо т-тебе.

– За что?

Интересно, он заикается или его, как и меня, колбасит?

– Я видел, как твоя машина вышла из управления. Как ее несло на меня. Думал: всё, – мужчина разминает пальцами комки снега, проводит мокрой ладонью по лицу. – У меня ж сынишка сзади в автокресле сидел. Сердце чуть не остановилось. Ты извини, что сразу не подошёл. Я в шоке был. Ребёнка домой забросил и вернулся. У тебя трос есть?

– Есть, но ко мне сейчас приедут. Спасибо.

– Тебе спасибо, – вытирает рукавом глаза. – Каким чудом ты с дороги ушла?

– Выкрутила руль в сторону заноса, – произношу, как нечто само собой разумеющееся, голосом без эмоциональной окраски. Все же знают об этом, правда?

– Молодец ты, сообразила.

– Угу…

Владелец «девятки» выбрался из снежных завалов и уехал. Меня трясло пуще прежнего. Ещё и ребёнок… Приехали мои спасатели. Без троса. Начали останавливать проезжающий транспорт. Связали, в итоге, три верёвки – дотянулись. Выдернули меня армейским грузовиком. Осмотрели машину: всё цело, двигатель работает. Расцеловала всех, от избытка чувств, и укатила. Сама. Влетела в квартиру, сбрасывая одежду на ходу. Прямиком – в душ. Горячие струи били полчаса, но нервная дрожь не унималась. Советовали «жахнуть» крепенького, для снятия стресса. Но – мама; ей о происшествии ни слова. «Жахнула» чаю с лимоном. Горячего, крепкого. Пока пила, постепенно осознавала произошедшее и благодарила, благодарила за разбросанные журналы, за привычку читать всё подряд, за память, которой хоть толком и нет, зато она срабатывает в критических ситуациях…