- -
- 100%
- +
Глава 1
Перед закатом.
Солнце катилось к западу, оставляя за собой полосу желтовато-медного света, которая растекалась по бескрайней равнине. Небо над лагерем переливалось охрой. Земля, ещё недавно изрытая руками археологов, теперь казалась мягкой и почти уютной: жара уходила, но песчаная пыль всё ещё стояла лёгкой дымкой над горизонтом.
На запад от раскопов тянулся неглубокий овраг – возможно, обмелевшее русло древнего канала, теперь заросшее сухой колючкой. Ветер принёс едва ощутимый прохладный шлейф. Тёплый воздух пах солью.
Каждый звук – шаг сапога, хлопок палаточного тента, шёпот охраны, чей-то смешок при укладке ящиков – казался особенно громким. А над пустыней, среди присыпанных песком руин и пересохшего канала, свет медленно угасал.
В траншее рабочие уже собирали инструмент. По правилам полевые работы должны были завершиться час назад – на этих территориях ночь приходила не одна. Вместе с ней приходили голоса, оружие и чужие интересы.
– Пять минут, – жёстко бросил охранник, поправляя автомат. – Все наверх.
Зоя будто не слышала. Стояла на коленях, склонившись над тёмным овальным пятном земли. Запылённые волосы в узле держались почти на честном слове. Внутри нарастала необычная, опасная концентрация, переходящая в одержимость.
На краю траншеи появился Виктор фон Гуттенберг. Даже в полевых ботинках и брюках цвета хаки он выглядел так, словно только что вышел с учёного совета: осанка, чистая рубашка, уверенная, осторожная точность движений. На него оглядывались. Его уважали. Зоя – больше всех. Если бы только она ограничивалась уважением.
– Зоя, – произнёс он мягко, но холоднее обычного. – Мы заканчиваем.
Она будто очнулась. Подняла глаза, и уголки губ сами дрогнули:
– Ещё минуту. Я… чувствую, что здесь что-то есть.
Виктор нахмурился. Слово «чувствую» всегда раздражало его. Зоя делала вид, что не замечает.
– Земля мягче, чем должна быть, – быстро добавила она, оправдываясь. – Слой нарушен. Как будто…
Она замолчала. Её дар – тайна, которую она не могла объяснить. Но земля говорила с ней. Иногда слишком громко.
Виктор протянул руку, помогая ей подняться. Пальцы его были сильными – слишком.
– На сегодня – всё, – тихо сказал он, наклоняясь ближе. – Уходим. Ребята начинают консервацию траншей.
Зоя кивнула – было действительно поздно. Поднимаясь, увидела, как рабочие спустили в раскоп рулон геотекстиля и начали разворачивать его по поверхности, обрезая края ножом.
Не удержавшись, она бросила последний взгляд под ноги – и увидела её. Маленькую бусину, величиной с вишнёвую косточку, правильной формы. Зоя шагнула назад, присела и пальцами убрала слой песка. Земля хлынула мягкой волной. И вдруг – вспышка знания, бессловесного, как инстинкт. И едва слышный стон ветра.
Нет… не ветер. Плач.
Далёкий, тонкий – будто из-под самой земли.
– Виктор… – прошептала она, не осознавая.
Он был рядом мгновенно, нависая над ней тенью.
– Немедленно наверх, – его голос стал стальным. – Зоя, я не буду повторять.
Она слышала его – но слышала и зов земли. И впервые в жизни не знала, кому повиноваться. Охрана закричала на арабском. Зоя дрожащими пальцами раздвинула влажный грунт – и увидела маленькую подвеску. Изящную. Древнюю настолько, что сама ночь над пустыней казалась моложе.
Она застыла. Мир исчез. Подвеска звала её – ощущением. Теплом на коже. Чужой древней скорбью.
– Зоя! – Виктор резко схватил её за запястье. Сила его руки была неожиданно жёсткой. – Вставай. Быстро!
Подвеска выскользнула у неё из пальцев и снова ушла в песок. Плач оборвался. Зоя вскрикнула. Но Виктор уже тянул её наверх, в умирающий свет дня.
– Но завтра… – она ловила воздух. – Завтра я…
Он резко обернулся. Глаза его были холодными, как пылевое облако после взрыва.
– Завтра ты уедешь в основной лагерь. Сектор будет закрыт до моего распоряжения.
Ей стало трудно дышать. Он ведь верил ей. Всегда. Траншея темнела, растворяясь в сумерках. Охрана подгоняла. Рабочие спешили к машинам.
Виктор буквально затолкал её в джип и захлопнул дверцу так, будто ставил точку. Машины караваном двинулись с места, подняв фонтаны песка. Зоя прижалась лбом к холодному стеклу. Там, за пылью и временем, что-то звало её.
То, что услышала только она.
Вечер в штабе был мрачным. Лампы отбрасывали на ящики и карты неровные тени. Пахло сухой тревогой – той, что приходит в экспедициях перед большой находкой.
Зоя второй час сидела над снимками глиняных табличек. Бумага была измята от постоянных перелистываний.
Виктор подошёл бесшумно – она почувствовала его прежде, чем увидела.
– Ты снова их смотришь? – спросил он спокойно, но в голосе проскользнула напряжённость. – Мы же уже всё изучили.
– Нет, – покачала она головой. – Мы прошли то, что есть в каталогах. А эти таблички… – пальцы скользнули по снимку, – …говорят о другом.
Она указала на клинописные строки, выделенные красным:
– «Идущий к восточному каналу Лагабу должен помнить: там, где вода уходит в песок, город всё ещё говорит».
Она увидела, как Виктор едва заметно напрягся.
– Проблема в том, – продолжила Зоя, – что эти строки не совпадают с версиями табличек в музеях. В Британском музее – один вариант. В Берлине – другой. А в Стамбуле вообще убрали половину табличек из каталога.
– Потому что их купили на чёрном рынке, – жёстко сказал Виктор. —Провенанс мутный. Никто не знает, с какого холма всё сняли. Бродяги-копатели в девяностые перекопали пол-Месопотамии.
Зоя подняла на него тёмный, глубокий взгляд, словно смотря сквозь него.
– Но ты знаешь, – сказала она тихо. – Знаешь, что все эти таблички про один город. Про Лагабу.
Он не ответил.
Зоя развернула карту каналов III тысячелетия:
– Вот основные каналы: Итурун, Хабур, восточная ветка Нахур-канала. Но есть один – «канал Нинда». Он упоминается только в табличках из частных коллекций. Учёные считают их несопоставимыми. А я сопоставила. – Она ткнула в едва заметную линию на спутниковом снимке. – Канал Нинда пересекает древнюю террасу там, куда никто не ходит. Потому что там осталось минное поле с двухтысячных.
Повисла тишина.
– Ты понимаешь, что предлагаешь? – Виктор смотрел на карту слишком долго. – Это зона под контролем… – Он не договорил.
Зоя знала и без слов.
– Именно поэтому мы должны, – сказала она тихо. – Не закрывай сектор.
Он вздрогнул едва заметно. Но она увидела.
– Зоя, – начал он ровно. – Это не твой уровень ответственности. Ты всего—
«Лишь стажёр», – подумала она.
И снова она услышала тихую ноту под столом. Не ветер. Не звук.
– Я слышу, где они, – сказала Зоя. В её голосе была не бравада – только правда. – Я не знаю, как это происходит, но я слышу их голоса, чувствую руками их тепло. Ты должен верить мне. Эти траншеи… это часть одного комплекса. А комплекс – Лагаба.
Он шагнул ближе. Зое вдруг стало не по себе от его прерывистого дыхания.
– Если ты права… если хоть половина твоего верна… это уже не наука, – сказал он глухо. – И это может стоить тебе жизни.
– Я знаю, – тихо ответила она. – Но уйти – хуже.
Он провёл устало ладонью по лицу – как человек, привыкший к сложным решениям.
– Завтра сектор закроют, – сказал он наконец. – Военные выдвинули технику.
Зоя почувствовала в груди жар— то ли надежды, то ли отчаяния.
– Надолго? – прошептала она.
Он долго молчал.
–Я уже созвонился с посольством. Твоя стажировка завершена. Ты едешь домой. Здесь тебе оставаться опасно.
Зоя кивнула, не веря своим ушам. И снова, прямо из-под пола, раздался тонкий, женский плач.
Глава 2
Глава 2. 9.06.18, суббота, 06:00 Москва, Фрунзенская набережная
Жёлтая канарейка опустилась на каменный парапет, едва Зоя остановилась перевести дыхание после пробежки. «Из клетки удрала», – пробормотала вслух Зоя, вытирая лоб. «Теперь жди неприятностей», – нахмурилась она. Её вдруг окатило волной духоты. Ладони сами собой вспотели, совсем как много лет назад от страха, а в памяти всплыла та, другая канарейка: из детства.
Оранжевая кроха ни разу не запела с того дня, как мама принесла её домой: только прыгала по жердочке в крохотной клетке. С тех пор как брат погиб, мама перестала открывать окна в квартире, и в комнате нечем было дышать. Решение пришло само собой, но щеколда поддалась не сразу. Когда в открытое окно ворвался свежий воздух, птичка встрепенулась. С замиранием сердца Зоя взяла клетку, поднесла её к окну и отодвинула задвижку на дверце. В тот момент, когда канарейка упорхнула, раздался щелчок входной двери и цоканье каблуков в коридоре. «Ты что наделала?!»
Зоя остолбенела. Она успела увидеть только малиновый рот, открывающийся в крике, мамино белое, злое лицо…
«Ты что наделала, засранка?!» – и мамина овощная корзинка полетела в голову.
Зоя вздрогнула от шороха птичьих крыльев и невольно почесала шрам на голове. «М-да, кровищи было!»
Утренний ветер тихо качал ветви деревьев. Подаренный дедом спортивный «Rangeman» показывал только двадцать минут седьмого, а по серой речной глади уже скользили искры света. То ли от недостатка сна, то ли от яркого солнца в глазах забегали крохотные чёрные мушки; виски сдавило, и теперь единственным желанием было добраться до аптечки. Сегодня ночью как никогда легко писалось, поэтому спала она всего три часа. Однако если не сбавить обороты, то самый молодой доктор наук в университете до конференции не доживёт. Нужно завязывать работать по ночам.
Войдя в квартиру, Зоя прильнула к горлышку бутылки и стала медленно топить боль раствором воды, аскофена и фексофенадина, одновременно растирая ладонью шею. Клубок тошноты в животе медленно растаял, и в глазах посветлело. Иногда приятно почувствовать себя убийцей: появилось ярко выраженное чувство удовлетворения от совершённого акта. Хорошо, что жертвой была головная боль.
Зоя уже открыла дверь в ванную комнату, когда раздался телефонный звонок. Она неприязненно посмотрела на мобильник, лежащий на комоде: номер был незнаком. Кому приспичило звонить в половине седьмого? В любом случае, кому надо – перезвонят.
Тёплые струйки воды, смывавшие пыль и раздражение, сменились на ледяные потоки. Дед заставлял её принимать контрастный душ все годы, пока она жила с ним, и теперь это превратилось в привычку. Без леденящей воды, как и без ежедневных пробежек, кровь бежала не так быстро, как хотелось, а настроение было паршивым.
Ну вот, в зеркале отразилось лицо живого человека. Длинные рыжие волосы рассыпались по плечам, и, просушив их полотенцем, Зоя отправилась на кухню, где её ласково встретил запах лимона. Жизнь опять улыбалась.
Телефон зазвонил, едва она налила себе вторую чашку чая. Зоя нутром чуяла, что звонок в такую рань добром не заканчивается. Её внутренний голос говорил: «забей», но победило чувство ответственности.
– Алло, – настороженно произнесла она.
– Доброе утро. Я могу поговорить с госпожой Сотниковой? – английский с лёгким немецким акцентом звучал почти безупречно. Появились мысли о дорогих частных школах и высоких должностях. Голос показался знакомым.
– Это я. Кто говорит?
– Это Эльза Гуттенберг. Госпожа Сотникова, я сестра Виктора Гуттенберга. Мы с вами однажды встречались. Я бы хотела обсудить с вами один крайне важный проект.
«Так и знала, что голос знаком. Вот высокомерная стерва. Всегда недолюбливала её начальственные манеры».
– Конечно, Эльза, я прекрасно помню нашу встречу, – ухмыльнувшись куда-то в воздух, ответила Зоя. «Ты тогда ещё назвала меня девушкой с низкой социальной ответственностью».
– Я вас слушаю, – продолжила она с нарочитой вежливостью.
– Нет, Зоя. Не по телефону. Мне срочно нужно вас увидеть!
– Эльза, мне очень жаль, но сейчас я очень занята. Давайте запланируем встречу на июль. Если вам нужна консультация, мы можем провести её по скайпу.
– Я не могу обсуждать это по телефону. Это конфиденциальная информация.
– А почему Виктор вам не хочет помочь? – Зоя неприязненно посмотрела на серое пятно на белой кухонной дверце.
– Он не может, – голос Эльзы дрогнул.
«Может, согласиться?» – подумала Зоя, но в памяти возникла надменная усмешка на холёном лице сестры её бывшего бойфренда.
– Извините, боюсь, что я тоже не могу вам помочь. Мне очень жаль, но не получится. Надеюсь, без обид, Эльза. До свидания, хорошего дня!
Она положила трубку, не дав обескураженной собеседнице возразить. Но, сделав пару глотков чая, пожалела о своей резкости.
Может, там действительно что-нибудь срочное? С другой стороны, она же доктор археологии, а не медицины. Что может быть срочным в археологии? А если дама хочет клад поискать, то ей лучше к братцу обратиться.
Знакомство с Виктором было лучшим, что с ней случилось во время её первой полевой практики на Крите (кроме раскопок, конечно). Имя Виктора Гуттенберга в археологии тогда звучало почти как немецкий синоним Джорджа Смита. И если Смит раскопал Ниневию, то Виктор нашёл древний город Лагаба. Он был удивительным и мог часами рассказывать истории о раскопках, наматывая на свои длинные пальцы Зоины волосы. Но потом он ушёл в какое-то странное агентство, помешался на секретности и… и кинул её.
«Козёл», – Зоя допила чай и, потягиваясь, встала.
Она вымыла посуду и вошла в комнату, служившую ей кабинетом, гостиной и спальней. Поправив криво стоящий на полке стеклянный контейнер, наполненный археологическим мусором с экспедиций, она уставилась застывшим взглядом на реку и парк Горького в окне.
«Странный звонок…» – подумала Зоя. – «Надо позвонить вечером деду, рассказать». И заторопилась на лекцию: студенты ждать не будут.
Когда она выходила из квартиры, телефон коротко звякнул сообщением:
«Приглашаю пообедать. Встретимся в университете после лекций. Буду с помощником. Эльза Гуттенберг».
«В каждой семье кто-то гениален, а кто-то просто настойчив, – подумала Зоя, сбегая вниз по лестнице. – Но надоедливые люди, не понимающие отказа, должны держаться подальше от телефонов».