Господа офицеры. Часть вторая

© Владимир Циканов, 2020

ISBN 978-5-4493-5821-9 (т. 2)

ISBN 978-5-4493-4600-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Настоящая книга является продолжением ранее опубликованного повествования автора Владимира Циканова, вышедшего под названием «Господа офицеры», рассказывающее о лётчиках-вертолётчиках Пограничной Авиации КГБ СССР.

Десантирование войск

Возвращение в строй

По возвращению из Гульханы, в конце октября ― начале ноября лично сам Захаров быстро ввёл меня в строй. Я снова начал летать! В декабре 1985 года, после длительного перерыва в лётной работе, был снова полностью подготовлен к полётам во всех условиях и включён в план-график по несению службы и выполнению спецзаданий в ДРА на 1986 год.

Новый 1986 год я встречал в Уч-Арале. Что было очень редко! Сейчас даже не могу и припомнить, было ли такое вообще, чтобы этот чудный и любимый с самого детства праздник я встречал вместе со всеми. Не в командировке, не в наряде, а вместе со всеми офицерами, лётным составом части и их семьями. Встреча именно этого Нового 1986 года почему-то запомнилась, а остальные как-то в памяти стёрлись.

В канун 1986 года в новом клубе части, в его уютно и нарядно убранном по случаю актовом зале, состоялось торжественное собрание. Мы были приглашены с жёнами. Офицеры щеголяли в парадной форме с орденами и медалями, а их жёны – в красивых праздничных вечерних платьях. Собрание проводил сам командир Виктор Григорьевич Захаров. Он говорил обо всех заслугах офицеров, прапорщиков и солдат за всё время уже уходящего в историю года. Говорил об особо отличившихся военнослужащих части.

Героями уходящего года были капитаны Александр Правдин, Вячеслав Давыдов и Михаил Пятибратов. Правдин и Пятибратов, вместе пришедшие в Уч-Арал после окончания лётного училища в 1978 году, они вместе и стали известными. Своими смелыми грамотными действиям особо отличились в республике Афганистан в том самом Зардевском ущелье, про котором упоминалось в этом рассказе неоднократно. Сане Правдину однажды при взлёте с площадки выстрелом вдребезги разнесло приборную доску левого лётчика. Сам он, изрядно посечённый мелкими осколками по лицу от частей, разбившихся вдребезги и разлетевшихся по всей кабине авиационных приборов, весь в крови, взлетел с того кошмарного ада.

Много хороших и добрых слов сказал тогда командир о Славе Давыдове и его экипаже, как они вывезли и эвакуировали из Зардевского ущелья с высоты 3600 метров сбитый в бою экипаж Сергея Прибыткова. Многие женщины, наши жёны, при этом плакали. Они в первый раз слышали из уст командования о том, чем на самом деле занимаются их мужья: что делают, как несут службу, в каких условиях работают и как рискуют…

Захаров не говорил только о себе. Ни слова, ни полслова. Ни намёком. Никак. Но всё равно все знали, что он ― главный Герой этого, уходящего в историю, года. После выступления Захарова начальник штаба довёл до всех некоторые Приказы и постановления Президиума Верховного Совета СССР, успевшие подойти к тому времени в часть ― о награждении за мужество и героизм наших военнослужащих.

Затем начался великолепный праздничный концерт, посвящённый встрече Нового года. Выступления были подготовлены солдатами и женсоветом нашей воинской части. Всё прекрасно прошло по придуманному и отрепетированному сценарию, который был целиком составлен самостоятельно нашими же сослуживцами. Оказывается, в части были свои таланты, которые при заинтересованности окружающих смогли раскрыться. Но во всём этом, конечно же, виделось непосредственное и активное участие нашего нового командира. Зрители были в восторге. Концерт прошёл «на ура». Все долго аплодировали и даже кричали «Браво!»

После концерта всех пригласили на общий праздничный ужин, первый раз организованный за время моей службы в лётной офицерской столовой части. Все веселились, поздравляли друг друга, танцевали. Играл, что называется «вживую», вокально-инструментальный ансамбль нашей эскадрильи, которым руководил начальник клуба. Я тоже веселился и танцевал со всеми. Со своей женой, конечно, больше всего. Но она была заметно грустна, это было «написано» на лице… Она уже знала, что я буквально через два-три дня улечу обратно, как она выражалась, «в свой родной Афганистан». А она опять, в очередной раз, останется одна…

Перед самым наступлением Нового 1986 года, за пять-семь минут до боя московских курантов, командир с наполненным до краёв бокалом шампанского, в полной тишине и при пристальном внимании смотрящих на него сотен глаз, сказал следующие слова: «Дорогие друзья! Поздравляю вас всех с наступающим 1986 годом! Желаю всем крепкого здоровья и счастья в каждый дом! Думаю, что при работе вместе в одной и дружной команде, в единой семье у нас с вами всё получится! Я со своей стороны приложу все усилия и буду делать для вас всё возможное и невозможное, всё, что в моих силах и моей компетенции! С Новым 1986 годом!»

На такой позитивной ноте закончился для меня и для нас всех тяжёлый во всех отношениях 1985 год…

Встреча Нового 1986 года. Уч-Арал

Уже 5 января 1986 года я снова полетел в командировку в Гульхану. Перед командировкой в ДРА всегда и для всех экипажей командованием части проводился инструктаж. Это было заведено ещё с самых первых наших командировок в Афган. Все заместители командира, поочерёдно каждый: заместитель по лётной подготовке, замполит, начальник штаба ― говорили слова напутствия. О важности соблюдать все Уставы и наставления воинской службы, уставной партийной дисциплины, морального Кодекса строителя коммунизма и пр. Особенно предупреждали о недопущении пьянок. При перелётах туда и обратно, если задерживаемся по условиям погоды, чтобы не ходили к чужим женщинам, ну и т. д. и т. п. Очень долго, как правило, говорили замполит и начальник штаба. Один начинал со всякого рода Постановлений Партии и Правительства, Директив Политотдела округа и заканчивал различными примерами из повседневной бытовухи. Другой начинал с зачитывания и напоминания различных приказов, потом переходил на гипотетические примеры того, что будет или может быть, если эти все приказы не соблюдать и не выполнять. В заключение всего говорил командир или лицо, его замещающее

Иногда эти, так называемые инструктажи, превращались в многочасовые назидательные беседы обо всём и ни о чём. Фраза ― «И потом не говорите, что вам этого никто не говорил» била все рекорды. Однажды на таком инструктаже я, наверное, как и все другие, сидел, скучал и слушал наставления своих начальников, стараясь при этом изобразить заинтересованность и внимание. Как у нас в шутку, при этом, говорили все лётчики между собой: «Делал и изображал на лице умный вид». Карандашом на листе бумаги я ставил палочки после каждой произнесённой фразы «И потом не говорите, что вам этого не говорили». В итоге получилось 150 палочек!

Особенно смешно и парадоксально такие инструктажи выглядели в первое время, в начале 80-х, когда улетающие экипажи или члены этих экипажей уже неоднократно бывали в таких командировках, а всё командование части, проводившее инструктаж, все без исключения, в таких командировках ещё ни разу не были. В самые первые наши командировки командир Р. Ш. Шакирзянов, умудрённый житейским опытом, наверное, чувствуя всю парадоксальность ситуации, никогда не проводил такие инструктажи самостоятельно. Всегда перепоручал это обязательное и предписанное сверху мероприятие проводить за себя другому, кому-то из своих замов. Те и проводили его очень добросовестно и скрупулёзно, чтобы не утратить доверие командира.

После того, как все по должности наговорятся на таком, считавшемся тогда обязательным, мероприятии, начиналась целая церемония росписей в книге, которая называлась «Инструктаж экипажей, убывающих в долгосрочную командировку». Напротив фамилии командированного должен был расписаться сам командир части или лицо, его замещающее, а также каждый из его заместителей. А напротив каждой из этих росписей расписывался в обязательном порядке сам «виновник» события, в честь и на благо которого было задумано, запланировано и устроено настоящее мероприятие.

Вот и сейчас, направляясь к назначенному часу на эту экзекуцию, я приготовился мучительно долго и мужественно терпеть все тяготы и лишения воинской службы. Думал с досадой и сожалением о том, почему бы не отменить или хотя бы изменить и ускорить по времени эту обязательную процедуру, проводившуюся согласно каким-то там Приказам и Директивам сверху.

Мы все, и заместители командира вместе с нами, к назначенному времени собрались в штабе. Стояли в коридоре штаба возле двери парткабинета и ждали, когда выйдет из своего кабинета командир, а секретарь парторганизации, тоже ожидавший вместе с нами командира, откроет нам дверь. Ключи от парткабинета были с приходом Захарова только у секретаря.

Секретарь парторганизации – это была отдельная штатная должность у нас в части со своими обязанностями. Её не занимал кто-то по совместительству. На эту должность всегда назначался политотделом округа специальный офицер из числа политработников со специальным политическим образованием. Как правило, закончивший какое-нибудь из военных политических училищ, коих в нашей стране тогда было великое множество. В том числе и авиационное политическое, которое было единственным в СССР, в городе Кургане.

Как только В. Г. Захаров пришёл в часть, сразу же вменил в обязанности секретаря парторганизации ответственность за сохранность и содержание парткабинета, а затем это вписали и в должностную инструкцию. Так что секретарь парторганизации отвечал теперь за весь кабинет в целом, за всё, что там находилось, за чистоту и порядок. После нововведений попасть просто так в парткабинет без ведома секретаря стало невозможно.

Ровно за пять секунд до назначенного времени нашего инструктажа открылась дверь командира, он вышел в коридор штаба и громко, обращаясь ко всем нам, собравшимся в другом конце штабного коридора, сказал: «Начинайте пока без меня. Я через три-четыре минуты подойду». Мы все ― и те, кто улетал в командировку, и те, кто должен был проводить инструктаж ― зашли в кабинет. К моему удивлению, с приходом Захарова к стану инструктирующих добавился ещё один заместитель командира. Это был зам. по тылу.

Командование части заняло свои места, мы – свои.

Первым по рангу всегда должен был говорить заместитель по лётной подготовке. Он встал из-за стола и сказал: «У меня ничего нет». Вторым должен был говорить замполит. «Ну, сейчас начнётся, ― подумал я. ― Сейчас будет говорить и за себя, и за «замполётной». К огромному удивлению нас всех, замполит произнёс только одно предложение: «Товарищи лётчики! Не забывайте, пожалуйста, никогда и нигде, что вы – советские офицеры». И сел! Начальник штаба сказал, встав со своего места: «Напоминаю всем о порядке и правилах хранения, использования и применения личного оружия. Также об обязательной необходимости всегда содержать это оружие в надлежащей чистоте». Сказал и тоже сел на своё место. Зам. по тылу вообще ничего не говорил.

Я даже не успел ничего сообразить, прежде чем открылась дверь в парткабинет и зашёл командир, а начальник штаба подал команду: «Товарищи офицеры!»

Прошло ровно три минуты с момента, как Захаров сказал: «Начинайте без меня…»! У меня чуть было не вырвалась наружу фраза: «Ни хрена себе! Как он их всех выдрессировал! Научил всех говорить кратко и по существу. Не прошло и полгода» … Захаров зашёл в кабинет и сел. Повернувшись к своим замам, спросил: «Ну, что? Всё?» «Так точно, командир!» ― ответил за всех начальник штаба.

Захаров обратился к зам. по тылу: «Вы чего скажите?» Тот отчеканил: «Товарищ, командир! Всё сделано! Комплекты чистого сменного постельного белья экипажами получены под роспись. Бортпайки на борту укомплектованы. Проверены. Дополнительный паёк каждому экипажу также выдан».

С открытием у нас в части своего подсобного хозяйства ― свинокомплекса, всем улетающим в командировку в ДРА экипажам, лично приказом командира части был определён дополнительный паёк в виде увесистого шмата солёного или копчёного сала. Этим доппайком члены экипажа могли распоряжаться по своему усмотрению и съесть его в любое время, когда захотят, хоть сразу и весь целиком за один раз. И никакой документальной отчётности за это не предусматривалось.

Командир, теперь уже обращаясь к нам всем, улетающим в тот раз, сказал: «Так! Не забывайте, пожалуйста, что мы все вместе с вашими семьями вас всех ждём живыми, здоровыми и невредимыми! Такими, какими видим и провожаем вас сейчас». Встал со своего места. «Да! ― продолжал он уже стоя, ― «Все вы знаете, что сейчас в свете последних решений и постановлений нашего Правительства, Приказов вышестоящего командования по борьбе с пьянством и алкоголизмом, как все военнослужащие, вне зависимости от званий и правительственных наград, наказываются за это самое дело, употребление спиртных напитков. Чтобы там никаких мне «боевых» 100 граммов! Потом ни я и никто вам уже не сможет ничем помочь».

Весь инструктаж на этом закончился. После росписи всех в том же журнале, про который я рассказывал, командир, а потом каждый из его замов пожали нам всем по очереди руки. Всё это тоже было новшеством с приходом к нам нового командира В. Г. Захарова. Не заметить всего этого было невозможно.

В 1986 году я слетал в такие командировки шесть раз по 40—45 суток каждая. Одна из таких командировок в этом году была 79 суток. За год налетал 729 часов. Много это или мало? Пусть лётчики скажут. Они знают! По мне, так это приличный налёт целых двух лет в мирных условиях. В общем, я налетал положенное и даже за прошлый, ушедший уже в историю 1985 год. За пропущенный мною год в боевых полётах! Всё искупал, как говорится, своей кровью. За все свои нарушения и залёты.

Дважды или даже трижды в 1986 году за время моего нахождения в Гульхане прилетал для общего руководства авиагруппировкой наш командир Захаров. В первый раз, когда он прилетел, на общем построении объявил, что за проявленные мужество и героизм при выполнении спецзаданий в ДРА на меня отправлены документы вышестоящему командованию о снятия с меня взыскания ― предупреждение о неполном служебном соответствии должности. Второй раз, когда он прилетел, зачитал Приказ Начальника войск Восточного пограничного округа КГБ СССР о снятии с меня этого взыскания.

Захаров прилетал, когда надо было руководить на Гульхане во время серьёзных боевых действий. Надо было наносить РБУ, то есть стрелять, бомбить и пр. Иногда, правда, были какие-то незначительные операции, и Захаров не прилетал. Тогда руководящую роль выполняли заместители командира бурундайского авиаполка. Когда боевые действия не велись, авиагруппировка сокращалась до шести, а иногда, что было очень редко и на короткий промежуток времени, и до пяти вертолётов. Меньше пяти (четырёх транспортных Ми-8 и одного боевого вертолёта огневой поддержки Ми-24) при мне не было на Гульхане в 1986 году никогда. В такой период авиагруппой командовали лётчики из числа наиболее подготовленного лётного состава. Это были командиры эскадрилий бурундайского авиаполка, их заместители по лётной подготовке. Иногда на уж совсем короткий промежуток времени (несколько дней) – командиры звеньев. Как бурундайского полка, так и нашей учаральской авиаэскадрильи ― из числа старших офицеров, прослуживших достаточно большой, по сравнению с нами, молодыми офицерами, срок. Считающимися «дедами».

Ротация командиров авиагруппы в Гульхане с 1986 года стала постоянной. Она была необходима, как считал и сам Захаров, и для того, чтобы дать передышку, отдохнуть командиру, осуществлявшему руководство авиацией на Гульхане, а также, чтобы стажировались другие лётчики в качестве командиров. Набирались самостоятельного опыта в решении вопросов организации службы и всех других проблем, возникающих в отрыве от основных лётных баз бурундайского авиаполка и учаральской авиаэскадрильи. Учились работать и взаимодействовать с командирами наземных подразделений и с командованием всей общевойсковой группировки.

Когда не велись боевые действия, казалось, мы все выполняли сугубо мирную работу: возили пассажиров и доставляли различные грузы, летали на воздушную разведку местности. Вывозили с площадок больных и раненых. Больные и раненые были постоянно. Заболевали разными болезнями и по самым разным причинам. А раненые? То же самое, случались разные случаи. Бывало, что кто-то подорвался случайно на своей же мине, кто-то неправильно обращался со своим оружием, или засунул свою голову «нечаянно» туда, откуда без проблем и без увечья высунуть её обратно порою было просто невозможно. Вспомнился случай, когда мы везли в Союз труп одного солдата, груз «200». У него не было головы. Оказывается, этот солдат, заряжая миномёт миной, заглянул в ствол миномёта. «Что там и как?»

Всякие были случаи – и такие, к сожалению, тоже были. Так называемые небоевые потери… Конечно, они случались в первую очередь из-за недоученности солдат и их командиров, как в специальной, так и в психологической подготовке. В боевой обстановке боец всегда должен быть собранным и готовым ко всякого рода случайностям и неожиданностям. Инстинкт самосохранения никогда и ничем у него не должен быть подавлен. Для этого должны постоянно проводиться всевозможные учебные занятия, тренажи, инструктажи, работа по непредусмотренным основному заданию1, вводным командам и т. д. и т. п. Но это так должно быть. А было так, как диктовали возникающие и иногда непредвиденные на войне обстоятельства…

Грузы мы возили на площадки, которые к тому времени были уже освобождены от каменных глыб и обозначены: границы любой площадки с двух сторон, с которых не производился взлёт из-за невозможности совершить его в этих направлениях, были выложены округлыми валунами, достаточно заметными с близкого расстояния с воздуха. А в стороне от площадки на какой-нибудь длинной палке или шесте висела тоже какая-нибудь белая тряпка. Если дул ветер, то тряпка развивалась, указывая лётчику его направление2. Всё это, вместе взятое, облегчало для экипажа пилотирование вертолёта, выполнение им взлёта и посадки. Поэтому такие площадки назывались обозначенными. Летать ― садиться, взлетать ― стало уже намного проще. Полное отсутствие обозначенных площадок характерно было для самого начала освоения Зардева, когда Захаров и другие лётчики вместе с ним начинали летать в тех краях и высаживали первый десант.

Грузами у нас в то время были: различные продукты питания, солярка в 200-х литровых бочках («соляра»), различные боеприпасы и патроны, какое-то стрелковое и другое вооружение, строительные материалы (в основном, гвозди различной величины, цемент, стекло), обмундирование, медикаменты, иногда даже просто питьевая вода, какие-то доски и дрова. Уголь… Ох! Сколько угля, который доставлялся на Гульхану машинами в грузовых колоннах по автодороге, мы перевозили, улетая дальше и выше в горы! Возили и в мешках на различные площадки, и просто ― россыпью на кусках брезента. Помнится, как-то после очередных таких грузовых полётов, выметая пыль и рассыпавшуюся угольную крошку из грузовой кабины, кто-то из наземных офицеров вполне серьёзно сказал: «Такое впечатление, что ваш „паровоз“ на угле летает?!»

Пассажирами были и офицеры, и солдаты ― как одиночные, так и в составе малочисленных групп, перелетавшие на эти площадки либо для замены (ротации) сидящего (находившегося) в тех местах личного состава, либо – на усиление расположенных там гарнизонов, либо в качестве резервных групп. Гарнизоны, высаженные и десантированные в 1985 году, активно обживались своими силами: укрепляли позиции и места своей дислокации, налаживали свой быт в тех условиях, организовывали службу и деятельность таким образом, чтобы предотвратить проход каких-либо банд-групп в своей зоне ответственности.

О десантниках-сослуживцах

Когда прилетал на Гульхану Захаров, вместе с ним (чуть раньше или чуть позже – не принципиально) прилетали теперь не только разного рода авиационные специалисты, но и много людей абсолютно разных военных и гражданских специальностей, или даже совсем не имеющих таковых. Все ― из учаральской эскадрильи. Это были и солдаты срочной службы, и сверхсрочники, решившие добровольно связать свою жизнь и судьбу с Армией. И офицеры из числа тех, кто закончил военные училища, не обязательно лётные. И офицеры, ставшие таковыми после окончания гражданских ВУЗов и пришедшие к нам в воинскую часть проходить срочную службу на два положенных по существовавшему тогда законодательству года.

Через горнило Афганистана командир 22-ой отдельной авиационной эскадрильи КГБ СССР В. Г. Захаров за время своего командования «протащил» практически каждого, кто мог держать в руках оружие. Сама эскадрилья по праву стала именоваться боевой, а Знамя войсковой части 9807, окроплённое кровью в прямом смысле слова, тоже, самым заслуженным образом, с гордостью стало называться Боевым Знаменем части.

В Гульхане побывали практически все военнослужащие нашей части от солдата до офицера, служившие в период с 1985 по 1987 годы. Не было ни одного человека, который под надуманным предлогом смог бы ухитриться не побывать в ДРА.

У пьедестала легенде авиации-вертолёту Ми-4. 28 мая 1985 года. Вячеслав Давыдов, Владимир Циканов, Владислав Волков

Командир 22-ой ОАЭ Р. Ш. Шакирзянов и начальник штаба

22-ая ОАЭ, Уч-Арал. Вынос Боевого Знамени части. Знаменосец – Вячеслав Давыдов. Торжественным строем авиаэскадрильи командует

Прощание с Боевым знаменем части. Солдаты увольняются в запас и уезжают домой. 22-ая ОАЭ КГБ СССР

В 1986 году в Гульхане мне частенько приходилось встречать своих сослуживцев из всех подразделений и служб нашей части: из парашютно-десантного взвода, из взвода связи, тылового снабжения и обеспечения, из разных служб политорганов, из роты аэродромно-технического обслуживания. Сам командир этой роты капитан Александр Кузнецов с вверенным ему подразделением были задействованы в качестве одной из резервных групп десанта. Несмотря на то, что они ― «резерв», им не пришлось в то время где-то отсиживаться и, как говорится, «есть хлеб десантника задаром». Пришлось, именно тогда, полазить и побегать по горам, сполна хлебнуть и разделить нелёгкую участь нашей «десантуры». Мне хорошо запомнились рассказы одного из наших сослуживцев Сергея Зуйкова, бывшего в ту пору командиром одного из подразделений роты А. Кузнецова. Рассказы про то, как «трудно быть десантником».

Начиная ещё солдатом срочной службы, Сергей летал какое-то время в составе многих наших экипажей. А потом остался на «сверхсрочку». Окончив школу прапорщиков, сразу в составе роты АТО (аэродромно-технического обслуживания) был отправлен на Гульхану. Но так как раньше он проходил службу в эскадрилье на должности бортового механика, его, в силу присущей влюблённости в авиацию, всегда тянуло к нам, в наш лётный «Хилтон».

Сергей Зуйков у своего вертолёта

Десантник Сергей Зуйков

В Гульхане воинские подразделения размещались в разных местах, каждое отдельное подразделение – в строго своём, отведённом ему месте. Несмотря на усталость, если выдавалась свободная минутка в периоды, когда их десантное подразделение по ротации снималось с мест боевых заданий для передышки, помывки в бане и т. д., и их привозили на Гульхану, Зуйков непременно забегал на несколько минут к нам, чтобы увидеться и пообщаться. Он рассказывал, как это «трудно быть десантником». Как с полной выкладкой и стандартной экипировкой рядового десантника, с сорока килограммовым рюкзаком за плечами, с полным штатным боекомплектом ― двумя ручными гранатами РГД-5 и двумя Ф-1, с автоматом в руках всего лишь через несколько километров пройдённого пути, никуда не бегая, а идя медленным шагом, «хочется сесть, а лучше лечь и больше никогда-никогда не вставать!» Через четыре-пять часов такой «простой» ходьбы пешком, не пройдя по установленному маршруту и половины пути, согласно поставленной командиром задачи, не вступая ещё пока ни в какие стычки и перестрелки с противником, «хочется просто умереть в полном смысле этого слова».