Грезы о Земле и небе

Предисловие к работе «Простое учение о воздушном корабле и его построении»

1904 год

Книгоиздательство при «Русской мысли» несколько лет тому назад просило меня дать свою автобиографию для помещения в каком-то сборнике. Этого сделать тогда я не мог, но теперь могу сообщить кое-что. За форму же изложения прошу извинить: мне некогда о ней заботиться.

Мне было лет восемь-девять, когда моя мать показывала нам, детям, аэростат из коллодиума. Он был крохотный, надувался водородом и занимал меня тогда, как игрушка. Я таскал его по двору, по саду и по комнатам на ниточке. Лет четырнадцати я получил некоторое теоретическое понятие об аэростате из физики Гано. Попробовал, было, надуть водородом мешок из папиросной бумаги, но опыт не удался. Кажется, я тогда сильно увлекался механическим летанием с помощью крыльев. Я также делал плохие токарные станки, на которых все-таки можно было точить, устраивал разные машины и, между прочим, коляску, которая должна была ходить во все стороны с помощью ветра. Модель прекрасно задалась и ходила на крыше, по доске, против ветра. Отец был очень доволен, и с крыши изобретателя совлекали, чтобы показать машину гостям в комнате. Тут опыт также блестяще удавался. Ветер же я производил с помощью мехов.

Потом я уже начал строить коляску для собственных путешествий. Отказывался от завтраков, чтобы тратить деньги на гвозди и на разную дрянь. Но подвиг сей не увенчался успехом: отчасти не хватило терпения и материалов, отчасти надоело голодать, отчасти же я стал смекать, что это вещь непрактичная и выеденного яйца не стоит.

Одновременно ходила по полу у меня и другая модель: коляска, приводимая в движение паровой машиной турбинной системы. Воздухоплаванием, в особенности газовым, я занимался тогда мало. Лет пятнадцати-шестнадцати я познакомился с начальной математикой и тогда мог более серьезно заняться физикой. Более всего я увлекся аэростатом и уже имел достаточно данных, чтобы решить вопрос: каких размеров должен быть воздушный шар, чтобы подниматься на воздух с людьми, будучи сделан из металлической оболочки определенной толщины. Мне было ясно, что толщина оболочки может возрастать беспредельно при увеличении размеров аэростата. С этих пор мысль о металлическом аэростате засела у меня в мозгу. Иногда она меня утомляла, и тогда я по месяцам занимался другим, но в конце концов я возвращался к ней опять. Систематически я учился мало, в особенности впоследствии: я читал только то, что могло помочь мне решить интересующие меня вопросы, которые я считал важными[1].

Так учение о центробежной силе меня интересовало потому, что я думал применить ее к поднятию в космические пространства. Был момент, когда мне показалось, что я решил этот вопрос (шестнадцати лет). Я был так взволнован, даже потрясен, что целую ночь не спал – бродил по Москве и все думал о великих следствиях моего открытия. Но уже к утру я убедился в ложности моего изобретения. Разочарование было также сильно, как и очарование. Эта ночь на всю жизнь мою оставила след. Через 30 лет я еще иногда вижу во сне, что поднимаюсь к звездам на моей машине и чувствую такой же восторг, как в ту незапамятную ночь.

Малую дань отдал я и perpetuum mobile. Но, слава Богу, заблуждение продолжалось лишь несколько часов, и причиной его был неправильно понятый магнетизм.

Мысль о сообщении с мировым пространством не оставляла меня никогда. Она побудила меня заниматься высшей математикой. Потом (1895 год) я высказал осторожно разные мои соображения по этому поводу в сочинении «Грезы о Земле и небе» и далее (1898) в труде «Исследование мировых пространств реактивными приборами», напечатанном в «Научном обозрении» (№ 5, 1903).

Печатание последнего труда не было окончено вследствие неожиданной смерти редактора и прекращения журнала. Астрономия увлекала меня потому, что я считал и считаю до сего времени не только Землю, но отчасти и Вселенную достоянием человеческого потомства. Мой рассказ «На Луне», напечатанный в журнале «Вокруг Света» (1893) и мои чисто научные статьи «Тяготение как источник мировой энергии» («Наука и жизнь», 1893) и «Продолжительность лучеиспускания звезд» («Научное обозрение», 1897), а также «Может ли когда Земля заявить жителям других планет о существовании на ней разумных существ?» («Калужский Вестник», 1896, № 68) доказывают неослабный интерес мой к астрономии. Часть моих мыслей, занимавших меня с ранней юности, высказана в приводимых тут статьях. Через год или два после одного моего доклада в ученое общество и напечатания его («Продолжительность лучеиспускания звезд») в журнале, американский ученый Си, основываясь на работах Гельмгольца, доказывает те же истины, которые высказал я. О них прокричал весь мир, и я об этом узнал из русской прессы. О моих же работах наши ученые что-то помалкивали. По поводу этого обстоятельства я писал в «Научное обозрение»: письмо мое[2] было напечатано, со мной согласились, и все-таки…

Я страшно забежал вперед, но кстати; потому что далее о других работах, кроме как по воздухоплаванию, мне едва ли придется говорить. Впрочем, упомяну еще, что множество других вопросов интересовали меня и побуждали предпринимать тяжелые и головоломные труды.

Так лет двадцати трех – двадцати четырех, будучи уже учителем, я представил рукописные работы в С.-Петербургское физико-химическое общество. Отнеслись ко мне весьма сочувственно. Работы эти: «Теория газов»[3], «Механика животного организма»[4], (о которой добрый отзыв сделал профессор Сеченов), «Продолжительность лучеиспускания Солнца»[5]. Содержимое этих работ несколько запоздало, то есть я сделал самостоятельно открытия, уже сделанные ранее другими.

Тем не менее Общество отнеслось ко мне с большим вниманием, чем поддержали мои силы. Может быть, оно и забыло меня, но я не забыл г-д Боргмана, Менделеева, Фан-дер-Флита, Петрушевского, Бобылева и в особенности Сеченова. Лет двадцати пяти – двадцати восьми я очень увлекся усовершенствованием паровых машин. У меня была металлическая и даже деревянная (цилиндр был действительно деревянный) паровая машина, обе дрянные, но все-таки действующие. Попутно я делал недурные воздуходувки и разные насосы, которые я никуда не сбывал, а делал только из любознательности и в виде опыта, а также для паяния и кования. Через несколько лет я все это бросил потому, что ясно увидел, как я бессилен в техническом отношении и по части реализирования моих идей; поэтому в 1885 году, имея двадцать восемь лет, я твердо решился отдаться воздухоплаванию и теоретически разработать металлический управляемый аэростат. Работал я два года почти непрерывно. Я был всегда страстным учителем и приходил из училища сильно утомленным, так как большую часть сил оставлял там. Только к вечеру я мог приняться за свои вычисления и опыты. Как же быть? Времени было мало, да и сил также, которые я отдавал ученикам: я придумал вставать чуть свет и, уже поработавши над своим сочинением, отправляться в училище.

После этого двухлетнего напряжения сил у меня целый год чувствовалась тяжесть в голове. Как бы то ни было, но весною 1887 года я делал первое публичное сообщение о металлическом управляемом аэростате в Москве, в Политехническом музеуме, в Обществе любителей естествознания. Помню, что на сообщении присутствовали г-да Вейнберг, Михельсон. Имена других не помню или не расслышал[6]. Отнеслись ко мне довольно добродушно, сочувственно, в особенности Як. Игн. Вейнберг. Делали незначительные возражения, на которые легко было отвечать. Могли бы сделать серьезные возражения, но их не делали благодаря малому знакомству с делом воздухоплавания и недостатками моей рукописи. Она содержала около 100 писчих листов и 800 формул. Профессор Столетов передал ее на рассмотрение профессору Жуковскому. Я не считал свою работу полной и даже просил не делать о ней отзыва, а только для пользы моего дела перевести меня в Москву.

Мне это обещали, но перевод по разным обстоятельствам все-таки не состоялся. Я был совсем болен, потерял голос, пожар уничтожил мою библиотечку и мои модели, но рукопись находилась тогда у профессора Жуковского и хранится у меня до сих пор. Называется она «Теория аэростата». Через год я немного оправился и опять принялся за работу.

Осенью 1890 года через посредство Д. И. Менделеева я послал в Императорское русское техническое общество мой новый труд «О возможности построения металлического аэростата» (из Технического общества эту рукопись мне не возвратили, но несколько ее списков у меня хранятся).

Вместе с тем я выслал модель аэростата, складывающегося в плоскость, в 1 аршин длиной. Вскоре из газет я узнал, что Общество нашло мои выкладки и идеи вполне правильными. Затем мне выслали и копию с мнения VII отдела Технического общества. Привожу тут лишь только его сущность.

1. Весьма вероятно, что аэростаты будут делать металлическими.

2. Г-н Циолковский со временем может оказать значительные услуги делу воздухоплавания (буквально).

3. Все-таки пока металлические аэростаты устраивать весьма трудно (согласен, что это тогда было сказано очень кстати, так как я проектировал устроить аэростат из листов, не касаясь устройства массивных частей оболочки).

Но так как (по мнению общества) аэростат обречен навеки силою вещей остаться игрушкою ветров (буквально), то металлический материал потому-то и потому-то оказывается не только бесполезным, но и совершенно неприменимым. И с этим последним мнением общества можно было бы почти согласиться, если бы аэростаты действительно навеки должны остаться неуправляемыми; а так как этого нельзя принять не только теоретически, но и на практике, ибо мы видим, что управляемость непрерывно прогрессирует, то нельзя согласиться и с выводом о бесполезности металлических оболочек. В это же время было общее и сильнейшее увлечение механическим летанием, которое продолжается и до сих пор. Формулы Ньютона по сопротивлению оказались на практике и в теории совершенно и грубо неверными. Воздух при наклонном движении пластинки, оказывается, представляет довольно значительное сопротивление. Это увлечение не миновало и меня в моем захолустье. Результатом его были опыты и теоретические изыскания, которые я выразил в рукописи «К вопросу о летании посредством крыльев». Рассматривая эту работу, профессор Жуковский, между прочим, говорит (отзыв его у меня хранится), обращаясь к профессору Столетову: «Сочинение г-на Циолковского производит приятное впечатление, так как автор, пользуясь малыми средствами анализа и дешевыми экспериментами, пришел по большей части к верным результатам. Хотя большинство этих результатов уже известны, но тем не менее оригинальная метода исследования, рассуждения и остроумные опыты автора не лишены интереса и во всяком случае характеризуют его как талантливого исследователя… Рассуждения автора применительно к летанию птиц и насекомых верны и вполне совпадают с современными воззрениями на этот предмет…»

Разумеется, этот отзыв влил в меня некоторое количество бодрости. Впоследствии Императорское техническое общество в лице г-на Федорова нашло в той же статье лишь математические упражнения. Не знаю, как согласовать эти два отзыва!.. Между тем профессор Жуковский мой прибор показывал на механической выставке в Москве в январе 1894 года. Чрезвычайно краткое (в отдельном оттиске было 13 печатных страниц) извлечение из этой моей работы было напечатано в IV томе «Трудов Отделения физических наук императорского Общества любителей естествознания» (1891) («Давление жидкости…») Там же была напечатана и другая моя статейка «Как предохранить хрупкие и нежные вещи от толчков и ударов». Профессор Столетов делал в Обществе любителей естествознания сообщение об этой отчасти опытной работке и высказал мне в письме по поводу ее несколько добрых слов (письмо у меня цело). Труды о летании посредством крыльев показали мне, что летание этим способом требует далеко не такой малой энергии, как кажется с поверхностного взгляда, что впоследствии и подтвердилось на практике. Вследствие этого меня опять стало клонить к аэростату. Помню, очень напряженные занятия привели меня к новому труду, называвшемуся «Аэростат металлический управляемый».

Один из моих братьев и мои знакомые (Казанский, Чертков, Спицын и Глухарев) помогли мне его издать в 1892 году. Кажется, никогда я не испытал такого блаженства, как при получении (уже в Калуге) корректуры этого труда. По поводу его в «Калужском вестнике» (1897, № 200, 11 октября) читаем следующее, заимствованное им из «Московского вестника»: «Нет пророка в отечестве своем», «Дело касается русского ученого, калужанина Циолковского. Французский журнал Revue Scientifique посвящает несколько заметок г-ну Андрэ и проводит параллель между ним и г-ном Циолковским. Наш соотечественник, теоретик в науке, издал в 1893 году брошюру под заглавием “Аэростат металлический управляемый”. Не только общая, но и специальная пресса в России не сочла нужным даже словом обмолвиться об этой брошюре (это не совсем верно), которая тем временем была переведена на языки французский, немецкий и английский и вызвала за границей оживленный обмен мыслей. Течения жизни предали ее забвению, из которого ее вызвал полет Андрэ. Французский журнал говорит: если бы г-н Андрэ ознакомился с этой книгой, то никогда не предпринял бы своего безумного полета… Все это так, но одна странность: почему же русские ученые сочли нужным замолчать г-на Циолковского? (Помнится, около этого времени появилось в одном из юмористических журналов карикатура, изображающая людей с длинными волосами, преусердно закапывающих в могилу таланты; погребаемые корчатся, стараясь вылезть из могилы, но неумолимая лопата величественно делает свое дело). Если это сделано согласно системе, по которой ничего доброго не бывает в своем отечестве, то, пожалуй, глубокомысленный англичанин отчасти и прав наступит время, когда самое высшее честолюбие будет заключаться в том, чтобы участвовать в деле культуры человека, хотя бы это участие не было ни оценено, ни замечено. Из опыта мы и теперь иногда убеждаемся, что преследование совершенно бескорыстных целей может быть источником величайшего наслаждения (насчет наслаждений трудно согласиться. Головоломный труд скорее причиняет приливы крови к мозгу и преждевременное расстройство этого органа). С течением же времени станут все чаще появляться люди, бескорыстною целью которых будет дальнейшее развитие человечества. Эти люди, вглядываясь с высот своей мысли в ту далекую жизнь человеческого рода, наслаждаться которой придется не им самим, но лишь отдаленному их потомству, будут испытывать тихую радость в сознании оказанного ими содействия к ее осуществлению». В Калуге благодаря, главным образом, Ассонову, моим прежним знакомым и неизвестным мне лицам издано было продолжение моего труда: «Аэростат»…

«Аэростат» был рассмотрен Техническим обществом, причем г-н Кованько замечает, что с помощью их указаний (жаль, что я не получил этих драгоценных указаний) мог бы сделать такие дополнения, которые сделали бы мой проект осуществимым. «Это один из серьезных изобретателей», – добавляет г-н Кованько.

Вообще же Общество опять упирает на неуправляемость аэростатов и на великую глубину моих заблуждений в этом отношении и в отношении эксплуатации аэростатов. В «Инженерном журнале», кроме того, появилась на мой труд рецензия (кажется, г-на Федорова), которая рассматривает мысль о металлическом аэростате как пустые бредни. Я готов был поверить моему критику, если бы через несколько лет (1897 год) Шварц не сделал металлический аэростат, который летал. Если аэростат этот был плох, то потому, что конструкция его была нелепая. К этому времени относится моя статья «Возможен ли металлический аэростат». Эта популярная статья, переведенная на французский язык Е. А. Гончаровой, была отправлена с другими моими брошюрами и моим письмом во французскую Академию наук. Не отсюда ли некоторая известность моя за границей? Ответа же от Академии я не получил. Кстати сказать, была послана и металлическая модель аэростата. Потом до меня доходили только слухи, что к моей работе отнеслись хорошо. В следующем (1894) году я отдал последнюю дань увлечения аэропланом, напечатав в журнале «Наука и жизнь» теоретическое исследование «Аэроплан» (46 страниц), но и в этом труде я указал на преимущества газовых металлических воздушных кораблей. Отзыв о последнем труде, на языке эсперанто, прислал мне некий инженер. Самый журнал издается где-то в Швеции или Норвегии. Споры об аэростате и аэроплане снова натолкнули меня на мысль заняться опытами по сопротивлению воздуха. Г-н Поморцев и другие теоретически находили сопротивление аэростатов громадным. Мои опыты показали, что оно далеко не так значительно и коэффициент сопротивления уменьшается с увеличением скорости движения аэростата. Опыты производились отчасти в комнате, отчасти на крыше в сильный ветер. Помню, как я был радостно взволнован, когда коэффициент сопротивления при сильном ветре оказался мал; я чуть кубарем не скатился с крыши и земли под собой не чувствовал. Эти грубые опыты относительно сопротивления аэростатов были описаны мимоходом в статье «Железный управляемый аэростат на 200 человек длиною в большой морской пароход» (это издание помогли мне сделать г-да Каннинг и Назаров) и в другом еще труде «Самостоятельное горизонтальное движение управляемого аэростата», напечатанном в «Вестнике опытной физики» (1898). О первой работе военный журнал «Разведчик» сделал такой отзыв (1896, № 311, 2 окт.): «Г-н Циолковский – это ученый-фанатик, увлекшийся идеей о металлическом управляемом аэростате. Над этим предметом он работает уже, кажется, более десятка лет: он издал целую книгу под заглавием «Аэростат», брошюру «Аэроплан», составил массу рукописных трудов, произвел целый ряд интересных опытов относительно сопротивления воздуха продолговатым телом, изготовил металлическую модель аэростата из волнистой жести для доказательства возможности применения подобного рода материала при постройке аэростатов; наконец, решился представить свой проект металлического управления аэростата на компетентное суждение VII воздухоплавательного отдела Императорского технического общества в надежде получить надлежащую оценку своей работе и веские указания для дальнейшего труда. Но г-н Циолковский разочаровался; разбор состоял из мелочных придирок и каких-то расплывчатых замечаний. Вот что, между прочим, пишет г-н Циолковский: “B чем же может упрекнуть меня глубокоуважаемый VII Отдел технического общества? Во-первых, в неполноте; упрек этот справедлив; но не все же сразу; дайте время: даже с выходом в печать этого труда я не осмеливаюсь считать свои работы ни совершенными, ни законченными. Во-вторых, в недостаточном знакомстве с литературою вопроса. Охотно соглашаюсь, но желал бы знать, в какие заблуждения ввело меня это незнакомство, какие выводы мои благодаря ему неправильны? У меня могут быть неверны основания (основные формулы сопротивления воздуха, данные о крепости материалов, о скорости ветров и т. д.), может быть, неверен анализ и могут быть простые ошибки в арифметических действиях.

Однако ни одну из подобных ошибок г-да члены ѴII отдела не соблаговолили мне указать.

(Я не хочу этим сказать, что у меня нет никаких ошибок; они есть, но не имеют существенного значения и указываются мною самим при каждом удобном случае печатно).

Даже мои заключения о чрезвычайной доходности аэростатов не опровергнуты”.

Г-н Циолковский разочаровался в компетентности своих судей, ибо относительно статьи одного из них, г-н Поморцева (бывший председатель VII отдела), он говорит так: “Автор дает уравнение, определяющее диаметр (Д) наибольшего поперечного сечения управляемого аэростата в обширном значении этого слова. Решая его, он находит Д = 86,3 метра. Объем такого аэростата, говорит г-н Поморцев, более 2 000 000 кубических метров, и потому построение его немыслимо (таких аэростатов, правда, никто еще не строил, но из этого не следует еще, что они не возможны; впрочем, дело теперь не в этом).

Если вы, читатель, решите то же уравнение, только более внимательно, чем г-н Поморцев, то получите Д = 47,3 метра, то есть чуть не вдвое менее. Также если вы при составлении самого уравнения в рассеянности, не перемешаете радиус с диаметром, как это сделал г-н автор, и напишите верно формулу площади круга, то самое уравнение изменится и, решая его, уже получим Д = 11,82 метра. Аэростат такой высоты (5,5 сажени) и объема (около 4000 кубических метров) не представляет никакой особенной трудности построения, потому что даже 24 года тому назад управляемый аэростат Дюпюи-де-Лома имел в высоту гораздо более (почти 15 метров). Итак, исходя из данных, приводимых г-ном автором, и избегая лишь некоторой его рассеянности, можно решить в положительном смысле вопрос об управляемости аэростата. (Ошибки эти указаны мною в «Техническом Сборнике», за 1896 год, № 2; адрес редакции: Москва, Долгоруковская ул., № 71)”.

Работа г-на Циолковского “Железный управляемый аэростат”, видимо, есть плод солидного труда, выражена весьма определенно и заслуживает, чтобы ею занялись не только рассеянные люди» (слова «Разведчика»).

Сочувствие прессы, вызванное отчасти и статьей г-на Голубицкого в «Калужском вестнике» (1897), сопровождалось пожертвованиями от разных лиц на дело воздухоплавания. Всего получено мною 55 рублей, которые я и употребил на производство новых опытов по сопротивлению. Принимал я эти деньги со скрежетом зубов и затаенною душевною болью, так как некоторые, не поняв статьи г-на Голубицкого, прямо жертвовали на бедность. Я даже заболел, но все-таки терпел, надеясь на возможность дальнейших работ. Но, увы, не смотря на порядочный шум газет, сумма оказалась чересчур незначительной. Так Питер выслал 4 рубля, но утешил меня тем, что своими лептами не оскорбил меня, жертвуя только на воздухоплавание.

Как бы то ни было, спасибо обществу и за то, так как я многое разъяснил себе произведенными опытами, которые описал, также как и устроенные мною приборы в «Вестнике опытной физики», в статье «Давление воздуха на поверхности, введенные в искусственный воздушный поток» (1899, с. 32). Работа эта была представлена мною в Императорскую академию наук. Академик Рыкачев сделал о ней благоприятный доклад Академии (что видно из письма г-на Рыкачева), которая благодаря этому выдала мне по моей просьбе 470 рублей на продолжение опытов.

Года через полтора мною был послан в Академию подробный доклад об опытах, состоящий из 80 писчих листов текста и 58 таблиц чертежей. Академия об этом труде дала следующий печатный отзыв, который я сильно сокращаю ввиду малого интереса его для лиц, незнакомых подробно с моими опытами по сопротивлению.

«Опыты многочисленны, разнообразны, интересны и заслуживают внимания, несмотря на недостатки способа наблюдений и на грубость измерительных приборов…» «Для решения вопроса о помещении труда г-на Циолковского в изданиях Академии необходимо предварительно испросить от автора материал наблюдений в чистом виде, сгруппированный так, чтобы для каждого его вывода, данного в тексте…»

Одним словом, вышло так, что мне буквально было невозможно сделать то, что требовала Академия для напечатания моих трудов. Вышли бы очень печальные похороны моих работ, если бы не покойный редактор «Научного обозрения», согласившийся напечатать краткое извлечение из доклада, которые я назвал «Сопротивление воздуха и воздухоплавания».

Академия поддержала меня сначала. Но почему же не продолжать начатое? Очевидно, Академия потеряла в меня веру, и, конечно, винить ее в этом я не могу. Тем не менее я только еще некоторое время имел силы продолжать свои опыты после отзыва Академии. Сделанное хранится у меня до сих пор в рукописи. Мои опытные исследования, связанные отчасти с разными вычислениями, выясняли мне истину сопротивления постепенно; каждый трудовой шаг приближал меня к ней и был вернее предшествующего, но и последний мой шаг не донес меня, конечно, до истины абсолютной.

Я бы желал еще предпринять это путешествие по стезям истины, но где взять силы, где взять средства и поддержку?!

При своих опытах я сделал много новых выводов, но новые выводы встречаются учеными недоверчиво. Эти выводы могут подтвердиться повторением моих трудов каким-нибудь экспериментатором. Но когда-то это будет! Я сейчас считаю себя правым перед Академией, но мое уверение, конечно, ничего не доказывает…