Неопознанная педагогика. Сибирские республики. Самые прекрасные кадры – смертельно опасны. Республика Алтай. Республика Бурятия. Республика Хакасия. ЕАО

Народная библиотека Уймонской долины. Лётчик-библиотекарь Леонид Калошин со своими читателями

Собирать книги он начал ещё лётчиком в Аэрофлоте – летал всюду, денег было много, покупал. Друзья пользовались. И вечно на обрывках оставляли расписки. Вдруг пришла в голову мысль, не понятно откуда – надо оформить, чтобы была библиотека. Раз пришла мысль, два… «А если, – говорит он мне, – мысль приходит к вам не однажды, к ней надо прислушаться…» В рериховских местах. В Уймонской долине. Да, он тогда ещё летал. Был туман, Новосибирск закрыли. Сели в Барнауле. И он решился: пошёл в отдел кадров и спросил: вам не нужен в какой-нибудь маленький аэропорт в горах – сторож? На него посмотрели с недоумением – красивый мужчина, штурман, двадцать лет стажа, и говорят: сторожей хватает, а вот нужен диспетчер в Усть-Коксу.

Он уволился из Аэрофлота, ушёл на пенсию, и три года, пока аэропортик в Коксе не закрыли, работал диспетчером. Построил дом, зарегистрировал: «Народная библиотека Уймонской долины им. Е.И.Рерих».

После этого, говорит, ему сразу стало легче. Как после реинкарнации.

Тысячный читатель

«Мы переходим из одного мира в другой, почти такой же, и тут же забываем, откуда мы пришли; нам всё равно, куда нас ведут, нам важно только то, что происходит сию минуту. Ты представляешь, сколько жизней мы должны прожить, прежде чем у нас появится смутная догадка, что жизнь не исчерпывается едой, борьбой и властью в стае…»

Дом с застеклённой террасой – на окраине села, рядом лес и горы. Я был осенью, в золотую пору, прихватил немного дождя, а как тут зимой – могу лишь себе представить: по заметенным дорожкам, тропинкам идут читатели. В доме топится печка, тепло. Интерьер не деревенский: картины, скульптуры. Во всех комнатах книги. Сам библиотекарь спит на крылечке, у него там закуток два на четыре.

Став юридическим лицом, Леонид Калошин съездил в Москву, добрался до директора «Ленинки» и представился: я такой-то, из алтайских лесов, не поможете?

Его завели в катакомбы с бесконечными стеллажами, сказали: бери, сколько унесёшь. И он сидел днями и ночами, руки все чёрные, и выбирал – дореволюционные фолианты, «Война и мир» издательства Сытина, Брокгауз и Эфрон…

Второй была сельскохозяйственная библиотека, куда Калошин набегал даже дважды, и теперь местный агроном набирает у него целую коробку книг: животноводство, семеноводство, почвоведение…

Собрал двадцать пять тысяч томов.

В народной библиотеке Уймонской долины, когда я туда пришёл, дети за столом играли у горшка с цветами. «Этот тюльпан, – говорил им Калошин, – можете домой взять и посадить». – «А как за ним ухаживать?» – «Я тоже не знаю, – признавался Калошин, – вот весной посажу и посмотрю».

Заявлялись из ближних деревень, и из дальних, везде у Калошина обнаруживались читатели. Однажды пришёл тысячный, им оказалась учительница, и Калошин подарил ей антологию гуманной педагогики Амонашвили…

В основном в библиотеку записываются дети, но берут книги и для родителей. А некоторые сами приходят – с такими испитыми физиономиями, Калошин сначала давал книги с опаской, но они аккуратно возвращают. Приезжают на конях, телегах, берут книг помногу… И учителя тоже много заказывают, коробками книги уносят, и вот таким образом, замечает Калошин, педагогический процесс улучшается.

Число читателей сильно выросло, когда он завёз учебники. Из московского северо-западного округа привёз в Коксу два пятитонных контейнера – одиннадцать с половиной тысяч учебников. Из библиотеки Ушинского – тысячи списанных книг. Учителя говорят, что у Калошина теперь лучшая педагогическая библиотека в Горном Алтае.

То, что больше пяти экземпляров, Калошин другим библиотекам раздаёт. Будь у него автобус, мог бы все деревни объезжать и выдавать книги. А пока к нему приезжают библиотекари и набирают две кипы, одну для взрослых, другую для детей.

«Ты из Башталы?» – «Ага. У вас есть физика для седьмого класса?» – «Только что последнюю отдал. Где ты была раньше?» – «А биология?» – «Биология есть. Тебе серую?» – «Нет, жёлтую.» – «Жёлтую разобрали. Поздно ты, подружка, прибежала».

В первых числах сентября тут у него не продохнуть. Родители бедные, многие не получают зарплаты, не могут ребёнку купить учебник. И вот Калошин ездит и достаёт на весь район. А сам сидит, зима на носу, а у него дров нет.

Куплю всё

«Смысл жизни в том, чтобы достигнуть совершенства и рассказать об этом другим… Мы выбираем следующий мир в согласии с тем, чему мы научились в этом. Если мы не научились ничему, следующий мир окажется таким же, как этот, и нам придётся снова преодолевать те же преграды с теми же свинцовыми гирями на лапах»

Отношения между Калошиным и детьми похожи на те, которые описал другой лётчик, сделавший вынужденную посадку в пустыне Сахара. Он, как вы знаете, встретил там мальчика, угадавшего, что на рисунке не шляпа, а проглоченный удавом слон.

Дверь библиотеки открывается, мальчик спрашивает: «Рисунки принимаете?»

Когда у Калошина идёт конкурс рисунков, здесь все картинами облеплено. Рисуют на обоях, на склеенных листах заявок на гранты, на обороте стенного календаря. «Задумчивый житель саванны», «Кот-аристократ», или вот произведение, называется: «Чтобы мир был полон людей. Никто ни на кого не обижался». Подписано: К.Н., то есть, Казанцева Надя из шестого класса. «Она, – говорит Калошин, – уже как маститый художник подписывается – К.Н. А ещё есть М.О.»

Раз две девчушки копировали профиль, и у одной Пушкин очень хорошо получился, а у другой непохоже. Калошин хотел сказать, смотрит, а она подписывает: «Брат Пушкина».

Единственный, наверное, в мире такой рисунок.

Без призов никто не остаётся.

Дети – замечательные художники. И вообще – замечательные, если с ними заниматься. Один его знакомый ездит за семь километров на велосипеде в другую деревню, там с детьми рисованием занимается, и эти дети все первые премии у Калошина получают.

В очередной свой набег на Москву зашёл народный библиотекарь в Академию художеств – попросить книг. Вдруг видит, а навстречу идёт сам Церетели со свитой. Калошин к нему, как ко всем: не поможете? Церетели говорит: «Ну, иди к кабинету». Бросил царственный взгляд на детские рисунки, взял координаты, сказал, вот будет фонд… Но так и не помог.

– Ну, может, забыл, много нас таких, – сказал Калошин и усмехнулся.

«Отвлекусь, – говорит, от темы. – В подземном переходе, знаете, стоят люди, держат в руках объявления – „куплю золото“, „куплю меха“. А один хлыст у Киевского вокзала стоит с объявлением: „КУПЛЮ ВСЁ“. Я, – говорит Калошин, – шёл и очень долго смеялся…»

Как-то он приехал к Амонашвили на семинар, но опоздал, смотрел в зал через занавески. Полный зал молодых людей, и настолько, говорит, было приятно на них смотреть. Обычно – маска на лице учителя, а тут полный зал молодых светлых лиц. Радостно видеть, что не заглохло, несмотря ни на что…

– Я, – говорит Калошин, – был лётчиком, теперь библиотекарь, в педагогике ничего не понимаю – и то у меня столько задумок. Будь я министром или царём, все бы провёл через детей, начиная с садика. Что творится в стране – тысячи беспризорных. А умницы? Их тормозит общий уровень, а у умника информация идёт из космоса.

«Учёным бы все это обдумать, – говорит Калошин свои наивные вещи. – С чего начинается страна? С учителя, библиотекаря – эти сословия надо поднимать».

Читатели подрастают и среди них встречаются такие смышлёные. Один говорит: «Я эту библиотеку всю перечитал, и вашу перечитаю. Дядя Лёня, у вас лучшая библиотека…» Такой парнишка никогда не свихнётся. Книгу когда выбирает – такой у него взгляд серьёзный.

– Я, – говорит Калошин, – таким в детстве не был. А этот мальчик будет необычный. Их пятеро ребят ходит и бабушка. И какие-то все дети хорошие. Бывают такие семьи. Как подарок.

Самый драгоценный подарок достался Калошину вот какой: ходила к нему читательница-четвероклассница, красивая – сказка. Однажды пришла, топчется у стеллажей то там, то тут, не может выбрать. Ну, он подобрал ей хорошую книгу. Девчушка ушла, задумавшись. «А я провожал её взглядом, вот отсюда, где вы сидите, смотрю, она вышла из калитки, раскрыла книгу и поцеловала. Представляете? И пошла по заснеженной тропинке, читая».

– Вы, может быть, – говорит Калошин, – понимаете моё состояние… А её отец против того, чтобы она сюда ходила. Библиотека Уймонской долины, Рериха, а к рериховцам отношение разное. Слухи распространяют, залепухи, чем нелепее, тем, думают, больше поверят.

Раз приехала проверять одна из администрации, в чёрном кожаном плаще, пенсне – вылитый Берия. Ходила-ходила, изучала. Ну и что тут особенного, говорит, библиотека как библиотека. И тут же сама записалась и взяла книгу, «Предсказания Нострадамуса». В другой раз к Калошину нагрянули пожарники и закрыли из-за того, что нет схемы маршрута покидания помещения. А какой маршрут, если у него одна дверь?

Ну, ничего, потом снова открыли, и в библиотеку ещё четыреста человек записалось.

– Так вот, насчёт благодарности, та девчушка, что книжку поцеловала, её отец бьёт за то, что здесь бывает, и она ходит теперь редко, украдкой. Ещё красивей стала. Эта девчушка, – говорит Калошин, – такая для меня награда. А у неё подружки, одна печенье ему принесёт, другая – солёный огурец: «Дядя Лёня, покушайте…».

Вид Сатурна из Уймонской долины

«Он говорил об очень простых вещах: о том, что чайка имеет право летать, что она свободна по самой своей природе и ничто не должно стеснять её свободу – никакие обычаи, предрассудки и запреты. Существует только один истинный закон – тот, который помогает стать свободным, – сказал Джонатан. – Другого нет».

Пропасть, словом, ему не дадут. Автономная электростанция на два киловатта – от Джорджа Сороса. Грузовик – подарил один филантроп из Новосибирска. Эти вот стол, полки, лавки – тоже все люди сделали. Картошку помогли выкопать и в подвал опустить, Калошин же здесь, как все, на натуральном хозяйстве.

Так что библиотека во всех смыслах народная. Кто чем мог, тот и помог. И вы, может быть, поможете, говорит мне Калошин, и ваши знакомые. Всё, что залежалось, старые книги, учебники, тетради. Что в городе не нужно, там другие программы. А тут всё пойдёт. Всё равно это какими-то учителями было придумано, лучше, чем ничего. Попробуйте использовать свои знакомства с издательствами… «А я, – говорит Калошин, – раз в год езжу в Москву, приеду с контейнером. Детишки уже ждут, вы ведь слышали?»

Он здесь один, а на нём и библиотека, и огород, и дом надо достраивать. Самому читать книги некогда. Ложится в час, встаёт в полседьмого. А помощников нет. Временные попутчики. Приезжают перебиться, перезимовать, говорит он, а чтобы всего себя отдать библиотеке – такого нет. Но он ждёт, может быть, Бог пошлёт.

Я спросил: «Вы живёте тут восемь лет. Что происходит с деревней?» – «Как везде, – сказал Калошин, – с одной стороны, наверное, вымирает. Даже удивительно, что где-то что-то посеяли, жнут». – «А с другой стороны?» – «А с другой стороны, – говорит он и смотрит на меня большими, спокойными, ясными глазами, – очень много детей».

– Как это, – не понимаю я, – много детей. Откуда? Все же говорят, что детей как раз мало.

– Нет, – повторяет Калошин, – много детей в Усть-Коксе, одна ребятня.

Пока мы стонали, охали, они народились?

Каждый человек появляется на свет под своей планетой. На неё можно посмотреть в телескоп – Калошин купил его, когда ещё летал, за триста рублей, и теперь ребятишки смотрят.

Бывает страшная толкотня, приходят смотреть сюда спутники Юпитера и Сатурна – целыми улицами. Даже маленькие дети, иного на руках держать приходится, чтобы в окуляр взглянул. Первый возглас, когда видят – это на всю жизнь. Вид Сатурна. Или Луна на весь экран, со всеми кратерами и тропинками.

Я спросил Калошина: «А вы когда лётчиком были, предполагали, что будет эта – библиотека?» Он засмеялся: «Даже в кошмарном сне не могло присниться».

– А не хотите опять летать?

Он сказал: «Есть выражение такое смешное, я взял его от последней жены – так хочется, аж морда болит… Страшно охота летать».

Судьба, планида Леонида Калошина чем-то напомнила мне Ричарда Баха – лётчика-писателя, тосковавшего по этажерке времён первой мировой, с открытой кабиной, где шумит ветер и ты отделен от земли одним-единственным ремнём безопасности… Я давно хотел прочесть «Чайку по имени Джонатан Ливингстон», в библиотеке Калошина нашлась. «Почитайте. Все определяется сердцем. Чайка это вы…»

Глаза у него немного ироничные, но больше в них грусти и света. Елену Ивановну Рерих, чьим именем названа библиотека, считает величайшей женщиной. В рериховское учение, в душу к Калошину, я лезть не стал.

Это может случиться с человеком и в одной-единственной его жизни – перевоплощение. Не только внешнее: место жительства, семейное положение, профессия. А внутреннее: был таким, а прошёл через муку, страдание, покаяние, и стал – другим. Вдруг понял, зачем люди появляются на свет. Ради чего все это мироздание. В чём смысл всего.

– Пойдёмте на улицу, – сказал Калошин, – покажу, как луна всходит.

Луна была необыкновенная, красная – в селе жгли ботву. Возвращаться мне надо было на ночлег на турбазу через реку, по подвесному мосту, а там в темноте по лесу. Калошин предложил подбросить меня на своём грузовике в объезд. Только, сказал, там переправа, шлагбаум, надо заплатить десять рублей, у меня денег нет.

Мы остановились у переезда, я сунул в окошко десятку, прыгнул в машину и спросил Калошина – надо же ещё на обратный путь? «Платят только в одну сторону» – сказал он.

Когда доехали до моего ночлега, луна стояла уже белая.

Копать могилы предков нельзя. И не копать, в смысле, не познавать, не исследовать – нельзя. Получается, противоречие. Что же делать?

Владимир Моносов, учитель истории Горного Алтая, пытается разрешить его.

Игрушка из того мира

При воспоминании о той ночи, его до сих пор пробирает дрожь. Он спускался с Теректинского хребта, там паслось стадо, от деревни километров сорок вверх, в альпийских лугах. Был сентябрь, на Моносове – алтайская шапка из лисьих лапок. Да, это было осенью, в тайге холодно уже, в сентябре идёт снег. Была примета: лошадь упиралась на полпути, не хотела идти. Моносов разбил нос, кровь потекла на гриву, и подумал: нехорошо. Спустился в урочище Сарычей – Жёлтую лиственницу, там рубленная юрта стояла. Сварили хороший чай из золотого корня, хозяева предложили остаться. Дальше путь через ущелья мрачные, нехорошие места, говорили старики. «Айэски» – старая луна, луна в ущербе – нельзя ночью ездить. Он не послушал, как будто спешил, стал спускаться дальше. Не боялся: на случай, если медведя встретишь, есть ружье, патроны и нож – самое главное, говорят старики, чтобы у мужчины был нож. Если нечистая сила, «турган», спутывает лошадь, и она дрожит от страха, всхрапывает, всаднику надо слезть с коня, выкурить трубку, потом вынуть нож и – перерезать путы.

В общем, он не боялся. Хотя все в тот день сходилось один к одному: тринадцатое сентября, в тринадцати километрах от деревни… Как раз проехал худые места, называется «грязная переправа» – справа огромные мрачные скалы, а слева лес, Моносов ехал между ними по тропке. В тринадцати километрах от деревни открылась поляна, ему запомнилось – как проплешина, ни единого деревца, и огромные валуны. И вдруг пришло это чувство. Такое нехорошее чувство, как будто впереди ожидает что-то. Он испугался. Лошадь внезапно остановилась, стала дрожать. Сперва мелкой дрожью, а потом как будто крупная волна пошла… У Моносова с собой были спички, он тогда не курил, но жена скотника, бабка, сунула, возьми на дорогу. Зажёг спичку – лошадь успокоилась немного, но продолжала двигать ушами. И пошла шагом, только как-то боком, боком…

Смотрит Моносов, а навстречу… сперва он подумал, женщина – маленького роста, в чём-то чёрном, как будто развевающемся. Сутулая, смотрит в землю. Подумал ещё: кто это может быть тут, в такой час. Была луна в ущербе, тоненький серп… Моносов натянул повод, остановил лошадь. На нём, вспоминает, была фуфайка, полушубок зимний накинут на плечо, правый рукав свешивался, в руке плётка, бич кожаный. Свесился с седла – разглядеть, кто это идёт ему навстречу, и в этот момент… волосы у него встали дыбом.