Когда Молчат Князья. Закон Топора

Глава 10: Урок провала

Прошла неделя. Первые дни ушли на обустройство: соорудили шалаши из лапника, вырыли общую яму-ледник, наладили караулы. Закон "общего котла", подкрепленный тяжелым кулаком Ратибора, работал. Люди, видя, что еда делится пусть и скудно, но по-честному, успокоились. Но голод и уныние никуда не делись. Каждый день одно и то же: жидкая похлебка из кореньев, вяленая рыба, если повезет. Боевой дух, подогретый речами Ратибора о мести, угасал. Нужна была кровь. И добыча.

Ратибор понимал это. "Нам нужно оружие. И еда", – сказал он на очередном вечернем круге. – "Боярин Волх осмелел. Его дозоры рыщут по лесу, ищут беглых. Завтра утром мы встретим один такой дозор. Их трое, едут всегда по старой лесной дороге. У них мечи, копья, и в переметных сумах всегда есть хлеб и мясо. Мы возьмем и то, и другое".

Эта новость оживила лагерь. Горислав и его вересовские аж подались вперед, их глаза загорелись. Вепрь хмурился, но не спорил – он видел, что люди дошли до ручки.

На вылазку Ратибор отобрал десятерых. Самых крепких, в ком горел огонь. Остапа-кузнеца, трех братьев-охотников, Горислава и еще несколько молодых, жаждущих дела парней.

Инструктаж он провел вечером, при свете костра, рисуя палкой на земле. Все было просто и логично, как он привык в дружине.

"Дорога делает изгиб вот здесь, у ручья. Место узкое, коню не развернуться. Лют и Влас, – он кивнул братьям-охотникам, – вы лучшие стрелки. Засядете в кустах на том берегу. Ваша цель – первый и последний всадник. Стрелять по лошадям, не по людям. Нам нужно сбить их с седел, создать суматоху. Остальные – со мной. Как только кони падут, мы наваливаемся с двух сторон. Остап, твоя задача – оглушить среднего, пока он в стременах запутался. Остальные – вяжем крайних. Работаем тихо, быстро, топорами и дубинами. Никаких криков. Никакой лишней крови. Нам нужны пленные и их железо. Ясно?"

Все дружно закивали. План казался надежным, как стена. Ратибор совершил ошибку, свойственную всем хорошим воинам: он судил о других по себе. Он забыл, что перед ним не гридни, прошедшие десятки битв, а пахари и охотники, чьим единственным боевым опытом была пьяная драка на ярмарке.

**

На рассвете они были на месте. Холодный, мокрый туман стелился над землей, гася звуки и скрывая фигуры. Идеальная погода для засады. Они залегли в зарослях, сырых и колючих. Ждали. Сердца стучали так громко, что казалось, их услышат за версту. Ратибор лежал рядом с Гориславом и чувствовал, как тот дрожит – не от холода, от нетерпения и ненависти.

"Спокойно, – прошептал Ратибор. – Жди моего сигнала".

Горислав лишь коротко, хищно кивнул.

Они появились из тумана внезапно, как призраки. Трое всадников на сытых, лоснящихся конях. Ехали неспешно, переговариваясь. У одного на копье болталась тушка зайца. Они приближались к изгибу дороги.

Ратибор затаил дыхание. Сейчас. Еще несколько шагов. Он уже поднял руку, чтобы дать сигнал лучникам…

И в этот момент все пошло прахом.

Один из молодых парней, лежавших в засаде, не выдержал напряжения. Он слишком сильно сжал в потной ладони дубину, сухой сучок хрустнул под его пальцами. Звук был тихим, но в утренней тишине он прозвучал как выстрел.

Головной всадник резко осадил коня. "Что это было?"

И вот тут нервы сдали уже у Горислава. Он решил, что их заметили. Решил, что или сейчас, или никогда. Не дожидаясь сигнала Ратибора, с диким, нечеловеческим воплем "Смерть псам!" он выскочил из кустов и бросился наперерез всадникам.

Это был конец.

Лучники, растерявшись от преждевременной атаки, выстрелили наспех. Одна стрела ушла в молоко, другая лишь оцарапала круп задней лошади. Та взвилась на дыбы, скидывая седока.

Остальные мужики, увидев, что Горислав впереди, тоже повскакивали и с нестройными криками ринулись в атаку.

Они действовали как толпа. Бежали наобум, мешая друг другу, не держа строя.

Дружинники Волха, на мгновение опешившие, отреагировали мгновенно. Они были не пахарями. Они были профессионалами. Первый всадник, выхватив меч, направил коня прямо на Горислава. Тот замахнулся топором, но конь ударил его в грудь. Горислав отлетел, выронив оружие.

Второй, спешившись, когда его конь встал на дыбы, уже твердо стоял на ногах. Он коротким, выверенным движением меча парировал неуклюжий удар дубиной Остапа-кузнеца и тут же рубанул его по ноге. Кузнец взвыл и повалился на землю.

Третий, чья лошадь была ранена, спрыгнул с нее и, прикрываясь щитом, отступил к дереву, коротко и зло отбиваясь копьем.

Ратибор, матерясь сквозь зубы, бросился в самую гущу. Он видел всю картину боя и понимал – это бойня. Он метнул свой топор в дружинника, который уже заносил меч над упавшим Гориславом. Топор вошел тому в плечо. Дружинник взревел от боли, но устоял на ногах.

Это дало Гориславу секунду. Он вскочил и, как зверь, вцепился раненому дружиннику в горло зубами.

В это время первый всадник уже рубил налево и направо. Один из молодых парней, тот, что хрустнул сучком, в ужасе застыл перед ним, выставив вперед тонкую рогатину. Дружинник с презрительной усмешкой снес ему полчерепа. Другому – вспорол живот.

Крики ужаса и боли смешались с боевым кличем. Это была уже не засада. Это было избиение.

"Назад! – заорал Ратибор во всю глотку. – В лес! Назад!"

Его люди, увидев кровь, увидев смерть своих товарищей, дрогнули. Паника оказалась сильнее ярости. Они бросились бежать. Бежали нестройной толпой, бросая оружие.

Дружинники не стали их преследовать. Двое оставшихся на ногах перевязали раненого товарища, взвалили его на коня и, подобрав тела своих врагов для отчета, ускакали.

**

Они собрались у ручья через час. Не все. Двое остались лежать на дороге. Остап-кузнец сидел, зажимая страшную рану на ноге, из которой сочилась кровь. У Горислава было разорвано плечо – лошадиным копытом. Еще у троих были мелкие порезы и ушибы.

Они вернулись в лагерь. Не как герои, а как побитые псы. Без добычи. Без оружия. С двумя убитыми и тремя калеками.

Когда женщины увидели их, раздался вой. Это был не плач. Это был вой отчаяния.

Ратибор стоял посреди лагеря. Он смотрел на тело молодого парня, которого они смогли утащить. На искалеченного Остапа. На плачущих женщин. На угрюмые, полные укора лица Вепря и его людей. На горящие безумной, нераскаявшейся яростью глаза Горислава.

Он не чувствовал гнева. Он чувствовал только тяжесть. Тяжесть вины, которая легла ему на плечи, как могильная плита. Он был вождем. Он повел их. И он привел их к смерти. Он думал, что они – стая. А они оказались всего лишь стадом. И виноват в этом был он. Он переоценил их. И переоценил себя.

Он молча взял лопату. И пошел в сторону от лагеря, к мягкой земле под старыми соснами. Копать первую в их новом доме могилу. Это был его урок. Самый жестокий и самый нужный. И он понял, что настоящая война только начинается. И война эта будет не с боярином Волхом. А с их собственным страхом, глупостью и слабостью.

Глава 11: Цена дисциплины

Похороны были молчаливыми и быстрыми. Две неглубокие могилы под соснами, два холмика сырой земли, которые скоро сровняет дождь. Женщины поплакали, мужики постояли с угрюмыми лицами, и жизнь, а точнее, выживание, пошло дальше. Но что-то изменилось. Воздух в лагере стал тяжелым, как земля в этих могилах. Надежда сменилась страхом, а боевой задор – глухим ропотом. Провал вскрыл их слабость, их ничтожность перед лицом настоящей силы.

Ратибор это чувствовал. Он видел, как мужики избегают его взгляда. Видел, как Вепрь, ухаживая за раненым Остапом, бросал на него косые, полные укора взгляды. Слышал шепот по ночам у костров. "Он повел их на смерть…". "Что он за вожак…".

Он провел ночь без сна, сидя у догорающих углей, глядя в темноту. Провал грыз его изнутри, как волк – падаль. Он снова и снова прокручивал в голове ту короткую, позорную стычку. Их крики, их страх, их беспомощность. И понимал. Дело было не в хрустнувшей ветке и не в ярости Горислава. Это были лишь поводы. Причина была глубже. В них не было воинов. В них сидел пахарь, охотник, мужик, который мог вспылить, ударить в сердцах, но который пасовал перед холодной, организованной смертью.

Он думал о своей старой дружине, о походах Святослава. Как их гонял воевода Свенельд. Бил плетью за нечищеный меч, заставлял часами стоять в стене щитов под палящим солнцем, пока пот не начинал разъедать глаза. Они ненавидели его. И были ему благодарны. Потому что в бою, когда со всех сторон летели стрелы и копья, их тела действовали сами. Нога знала, куда сделать шаг. Рука – как выставить щит. Это была не отвага. Это была выучка, вбитая в плоть и кровь через боль и унижение.

И Ратибор принял решение. Жестокое, но единственно верное.

**

Утром, вместо того чтобы распустить мужиков на охоту и за дровами, он собрал всех, кто мог держать оружие, на поляне. Человек двадцать.

"С сегодняшнего дня, – сказал он ровно, и в его голосе не было ни тепла, ни сомнения, – мы будем учиться. Учиться воевать".

Он воткнул в землю две ветки. "Это строй. Вы встаете между ними. Плечом к плечу. Щитов у нас нет, так что левая рука – это ваш щит. Вы прикрываете соседа. Правая рука с топором – ваше копье. Удар – короткий, сверху вниз. Все вместе, как один кулак. Поняли?"

Они смотрели на него с недоумением. Какой строй? Какие щиты? Это казалось им глупой, бессмысленной игрой.

"А ну, встали!" – рявкнул Ратибор так, что даже птицы на ветках смолкли.

Они нехотя начали сбиваться в неровную кучу. Кто-то толкался, кто-то усмехался. "Да что мы, скоморохи, на потеху плясать?" – пробурчал один из мужиков.

Ратибор подошел к нему. "Как тебя звать?"

"Семён".

"Так вот, Семён, – Ратибор шагнул ближе. – Вчера такой же, как ты, "не скоморох", помер с раскроенной головой, потому что не знал, где у него лево, а где право. А теперь – встал в строй".

Семён упрямо мотнул головой. "Да брось, Ратибор. Мы мужики простые, нам эта твоя дружинная наука…"

Он не договорил. Ратибор ударил его. Не кулаком. Просто с силой толкнул в грудь. Семён, не ожидавший этого, отлетел и неуклюже сел в грязь.

"Я сказал – в строй", – повторил Ратибор, и глаза его стали как два куска льда.

Началась муштра. Жестокая, изматывающая. Он гонял их по поляне, заставляя ходить строем, поворачиваться, рубить по воображаемому врагу. Они спотыкались, натыкались друг на друга, злились. Он не жалел их. Тех, кто выбивался из строя, он бил древком копья по спине. Тех, кто роптал, заставлял отжиматься от сырой земли, пока они не начинали харкать грязью.

К полудню они еле стояли на ногах. Мокрые, злые, униженные. В этот момент на поляну вышел Вепрь. Он долго молчал, глядя на это избиение. Потом подошел к Ратибору.

"Что ты делаешь?" – тихо, но с осуждением спросил он. – "Это твои люди, а не рабы. Они пошли за тобой, потому что верили, что ты выведешь их к лучшей доле, а не будешь бить палкой, как скот".

"Именно потому, что они мои люди, я и бью их", – не оборачиваясь, ответил Ратибор, следя за строем. – "Потому что я не хочу хоронить их одного за другим. Скот идет на бойню молча. А воины должны истекать потом на учениях, чтобы не истекать кровью в бою. Они не понимают этого сейчас. Поймут потом".

"Тирания это, – покачал головой Вепрь. – Ты выбиваешь из них человеческое, превращаешь в послушных псов. Так и до Волха недалеко".

"Я превращаю их в стаю, Вепрь! А не в стадо овец! – Ратибор резко повернулся к нему. – Да, я жесток. Да, я заставляю их ненавидеть меня. Пусть. Я лучше буду живым вожаком, которого ненавидят, чем мертвым героем, которого жалеют. А разница между мной и Волхом в том, что он калечит людей ради своей потехи, а я – ради их же жизни!"

Он отвернулся от старосты. Этот разговор был бессмысленным. Вепрь никогда не поймет. Он – хранитель старого мира, мира, где можно было договориться, стерпеть, переждать. А этот мир умер. Ратибор это видел. Он был на его похоронах там, на лесной дороге.

Он прогнал мужиков еще раз, до полного изнеможения. Когда он наконец отпустил их, они молча разошлись, даже не глядя на него. Они ненавидели его. Он это чувствовал каждой частичкой своей души.

Вечером, сидя в одиночестве у костра, он смотрел на свои руки. На сбитые костяшки. Этими руками он бил своих же людей. Людей, которых повел за собой. Он сам выбрал этот путь. Путь вожака. А вожак стаи не может быть добрым. Он должен быть самым сильным, самым жестоким, самым безжалостным. Потому что стаю со всех сторон окружают враги. И самый страшный враг – слабость внутри самой стаи.

"Чтобы спасти их от волков, я сам должен стать волком. Даже для них", – подумал он, и эта мысль не принесла ему ни облегчения, ни раскаяния. Только холодную, тяжелую уверенность в собственной правоте. Цена была высока. Но он был готов ее заплатить.

Глава 12: Кровь брата

Прошло три дня непрерывной муштры. Ненависть к Ратибору в лагере загустела, стала почти осязаемой. Мужики возвращались с "учений" избитые, вымотанные, злые. Они больше не роптали вслух – боялись, – но их молчание было тяжелее любого проклятия. Вечерами они сбивались в кучки вокруг костров Вепря, который молча подливал им в кружки травяной отвар и качал головой, и в этом молчаливом сочувствии была тихая оппозиция.

Ратибор делал вид, что не замечает этого. Он продолжал гнуть свою линию с упрямством маньяка.

На четвертую ночь двое не выдержали. Один из них был Семён, тот самый, которого Ратибор унизил в первый день. Второй – молодой парень из людей Вепря по имени Тарас, тихий, неприметный, который больше всего на свете боялся боли. Они наслушались утешений Вепря, который твердил, что "надо потерпеть, вожак одумается", и решили, что терпеть больше невмоготу. Лучше сгинуть в лесу от голода, чем каждый день терпеть побои и унижения от своего же.

Они дождались, когда их смена на карауле подойдет к концу, и, вместо того чтобы идти спать, тихо скользнули в темноту, прихватив свои скудные узелки и по топору. Они не хотели предавать. Они просто хотели сбежать. Назад, к тихой, понятной жизни, пусть даже и рабской.

Но они были пахарями, а не лесными жителями. Их выследили братья-охотники, чья смена была следующей. Лют и Влас, выросшие в лесу, двигались беззвучно. Они не стали их останавливать. Они просто пошли по следу, а на рассвете, когда беглецы, выбившись из сил, уснули под корнями вывороченной сосны, охотники спокойно подошли и забрали у них топоры. Проснулись дезертиры уже под взглядами четырех немигающих глаз.

Их привели в лагерь. Связанных. Усталых и насмерть перепуганных.

Новость облетела стоянку мгновенно. Люди высыпали из шалашей, образовав неровный круг. В центре стояли двое беглецов с опущенными головами. Рядом – Ратибор. Его лицо было спокойно, но это спокойствие пугало больше, чем любая ярость.

"Они хотели уйти", – просто сказал Лют.

По толпе прошел гул. "Трусы!", "Предатели!" – крикнул кто-то из вересовских.

Но большинство молчало, и в их молчании не было осуждения. Многие втайне понимали и даже сочувствовали беглецам.

"Что ты с ними сделаешь, Ратибор?" – подал голос Вепрь. В его голосе была тревога. Он чувствовал свою вину. Это его слова подтолкнули их к побегу. – "Они не со зла. Они просто устали. Отпусти их. Пусть идут своей дорогой".

"Отпустить?" – Ратибор медленно повернул голову к Вепрю. – "Отпустить, чтобы они, заблудившись, через три дня вышли к дозору Волха? Или чтобы их поймали, и под пыткой они рассказали, где мы? Где наши женщины, наши дети? Ты этого хочешь, староста?"

Вепрь сник, не находя ответа.

"Их нужно судить! – выкрикнул Горислав. Его глаза горели. – Закон войны прост: труса и предателя – на ножи! Чтобы другим неповадно было!"

Он сделал шаг вперед, вытаскивая из-за пояса длинный нож. Несколько его людей тоже шагнули за ним.

Но Ратибор преградил ему дорогу. "Спрячь нож, Горислав. Ты прав. Их нужно судить. Но судить буду не я. И не ты. Судить будем все мы".

Он повернулся к кругу. "Вчера они стояли с вами в одном строю. Ели из одного котла. Сегодня они сбежали. Если бы они ушли, за ними завтра ушли бы другие. А послезавтра наша стая разбежалась бы по всему лесу, и нас бы переловили поодиночке. Их трусость – это угроза жизни каждого из вас. Каждого! – он повысил голос. – Ваших жен. Ваших детей".

Он выдержал паузу. "Я – не судья. Я – вожак. Мое дело – вести вас. А ваше дело – решать, кем вы хотите быть. Стадом, которое разбегается при виде кнута, или стаей, где каждый отвечает за каждого. Выносите приговор. Что мы сделаем с ними?"

Это был жестокий и гениальный ход. Он переложил ответственность на них. Он заставлял их делать выбор.

Люди молчали. Потом кто-то из толпы, чей брат погиб в первой вылазке, крикнул: "Смерть предателям!".

Ему ответил другой: "Они не предатели! Они просто слабы!"

Круг зашумел, заспорил. Крики, обвинения, мольбы. Ратибор молча ждал. Он дал им выпустить пар, дойти до предела.

Наконец он поднял руку. Шум стих.

"Я слышу вас. И вот мое решение, как вожака, – сказал он громко. – Мы не убийцы своих братьев. Их кровь не прольется здесь. Мы не уподобимся боярину Волху. Мы их… отпустим".

По толпе прошел вздох облегчения. Тарас и Семён подняли головы с надеждой.

"Но, – продолжил Ратибор, и его голос снова стал жестким, – мы должны быть уверены, что они не приведут за собой смерть. Уходя, они должны оставить здесь свою скорость и свою силу".

Он повернулся к кузнецу Остапу, который стоял, опираясь на костыль. "Остап. Принеси свой молот. Не тот, что для подков. Малый. Для правки железа".

Остап нахмурился, не понимая, но захромал к своему шалашу. У всех по спинам пробежал холодок.

"Вы уйдете. Мы даже дадим вам еды на три дня", – Ратибор обратился к пленникам. – "Но пойдете вы медленно. И далеко не уйдете. Но достаточно далеко, чтобы не выдать нас. Таков закон. Закон стаи".

Когда Остап вернулся с тяжелым молотом, все уже поняли. Женщины ахнули, кто-то закрыл лицо руками. Семён и Тарас затряслись от ужаса.

"Не надо… Ратибор… не надо…" – заскулил Тарас.

"Лют! Влас! Держите!" – скомандовал Ратибор.

Братья-охотники, с каменными лицами, схватили Семёна и повалили на землю, заломив руки. Один из них вытянул его ногу.

"Это должен сделать не я, – сказал Ратибор, глядя в круг. – Это наш общий приговор. И исполнять его должны мы все. По очереди. Каждый мужчина подойдет и нанесет один удар. Несильный. Чтобы не убить, а чтобы научить. И чтобы запомнить самому, что бывает с теми, кто бросает стаю. Начинай ты, Остап. Твоя нога болит. Ты знаешь цену раны".

Кузнец колебался. Потом посмотрел на свою дочь Миладу, потом на лица других людей, и в его глазах появилась мрачная решимость. Он взял молот. Подошел. Раздался глухой, мокрый хруст и дикий, полный боли крик Семёна, который тут же оборвался – ему зажали рот.

Потом подошел другой мужик. Потом еще один. Они подходили, отводили глаза, били и отходили, бледные, с дрожащими руками. Ратибор заставил пройти через это всех. Даже Вепря. Староста долго стоял, потом подошел, коснулся молотом ноги уже потерявшего сознание парня, и отошел, качая головой.

То же самое сделали со вторым.

Это была не казнь. Это было страшнее. Это был ритуал. Ритуал посвящения в новую, жестокую реальность. Ратибор связал их всех кровью и общей виной. Теперь в этой стае не было невинных. Каждый был палачом. Каждый был судьей.

Покалеченных, стонущих дезертиров перевязали, дали им по краюхе хлеба, по фляге воды и на рассвете вынесли за пределы лагеря, оставив на лесной тропе. Что с ними будет дальше – сожрут ли их волки, или они умрут от голода – никого уже не волновало.

Закон был исполнен. И стая сплотилась. Но сплотилась она не на вере и дружбе. А на страхе, крови и общем грехе. И Ратибор знал, что именно такая стая сможет выжить.

Глава 13: Тактика страха

После суда над дезертирами в лагере воцарилась тишина. Тяжелая, напряженная. Муштра продолжалась, но теперь никто не роптал. Мужики двигались молча, угрюмо, с какой-то механической точностью. Они видели цену неповиновения. И каждый удар, который они нанесли по ногам беглецов, связал их с Ратибором прочнее любой клятвы. Теперь они были не просто жертвами. Они были соучастниками.

Через несколько дней, когда он почувствовал, что сталь достаточно закалилась, Ратибор собрал отряд для новой вылазки. На этот раз он не спрашивал, кто хочет. Он просто называл имена. Десять человек. Те, кто лучше всех показал себя на "учениях", и, обязательно, Горислав – его ярость нужно было направить в правильное русло.