Корона из Пепла. Сумерки Яви

Глава 14: По горячим следам

Туман рассеялся, но лес остался враждебным. Теперь он был не просто диким, а чужим. Каждый шорох заставлял вздрагивать, каждая тень казалась угрозой. Они шли по следу, и в этом преследовании Ратибор и Кайя действовали как единое, отлаженное целое.

Ратибор стал глазами и разумом их маленького отряда. Годы тренировок с отцом, его бесконечные уроки о том, "как думает враг", теперь обрели страшный, практический смысл. Он читал след не как охотник, а как воевода. Вот здесь они шли плотной группой – значит, не боялись погони. Здесь разделились, чтобы прочесать лес, – искали кого-то еще. Примятая трава, сломанная на определенной высоте ветка, едва заметный на влажной земле отпечаток – все это были буквы в зловещем послании, которое он учился читать. Он выбирал маршрут, устраивал короткие привалы в местах, защищенных от внезапной атаки, решал, когда нужно ускориться, а когда – залечь на дно.

А Кайя была их чутьем. Ее драконья кровь, обостренная ночным боем, вибрировала в унисон с лесом. Она шла, почти не глядя под ноги, слегка приподняв голову, словно вдыхая саму суть этого места.

– Они прошли здесь час назад, – говорила она, указывая на пустое, казалось бы, место. – Запах холодного железа еще не выветрился.

Или вдруг останавливалась, приказывая всем замереть:

– Там, за тем холмом… кто-то есть. Я не вижу, но чую… страх. Живой, человеческий.

Она была ищейкой, способной учуять не только след, но и эмоции, которые он оставил после себя. Два мужика-охранника, простые лесорубы, смотрели на них со смесью страха и благоговения, беспрекословно выполняя все команды.

К вечеру след привел их к заброшенной лесной делянке, где когда-то валили лес, а теперь остались лишь пни, поросшие мхом. Здесь, в этом уродливом шраме на теле леса, культисты разбили лагерь. И их было гораздо больше, чем Ратибор ожидал. Не остатки ночного отряда. Не три-четыре бродяги. Здесь было не меньше двух десятков человек.

Они не были похожи на разбойничью шайку. В их лагере царил порядок. По периметру были расставлены часовые. Одна группа методично чистила оружие. Другая – тренировалась в спаррингах, и их движения были быстрыми, экономными и смертоносными. Это было не сборище, а воинское подразделение.

Ратибор и его спутники залегли на краю делянки, скрываясь в густом папоротнике. Солнце садилось, окрашивая небо в кровавые тона. И в центре лагеря началось то, ради чего они, видимо, и собрались.

Они привели пленника. В нем Ратибор с ужасом узнал того самого старого охотника из харчевни, который испуганным шепотом рассказывал про человека в черном, не оставляющего следов. Охотник был связан, на его лице застыла маска животного ужаса.

Из самого большого шатра вышел лидер культистов – высокий, сутулый мужчина. Его лицо, как и прежде, было скрыто тенью капюшона. Он подошел к пленнику. Тишина, стоявшая в лагере, стала почти осязаемой. Жрец не достал ножа. Он не произнес ни слова. Он просто положил свою бледную, длиннопалую руку на лоб охотнику.

И старик закричал. Это был страшный, нечеловеческий крик, полный такой боли, что у Ратибора свело скулы. Тело охотника выгнулось дугой, его било в судорогах. Казалось, он вот-вот умрет. Но он не умер.

Крик оборвался. Судороги прекратились. Пленник обмяк. Жрец убрал руку. Несколько мгновений охотник стоял неподвижно, как тряпичная кукла. А затем он медленно поднял голову. Ратибор почувствовал, как по спине пробежал ледяной холод. Глаза старика… их больше не было. На их месте были два черных, блестящих провала, без зрачков, без белков. Вся жизнь, весь страх, вся личность – все исчезло из его взгляда. Осталась лишь пустая, безразличная чернота. Он перестал быть человеком.

Его развязали. Он не пытался бежать. Он просто встал и молча пошел к остальным культистам. И они приняли его в свои ряды, словно так и должно было быть.

Ратибор лежал в папоротнике, и его сердце колотилось где-то в горле. Холодный, липкий ужас, какого он не испытывал даже в ночном бою, сковал его. Теперь он понял. Понял страшную, окончательную правду. Они не просто убивали. Они вербовали. Они не забирали жизни. Они забирали души. И армия их росла не за счет новобранцев. Она росла за счет их врагов.

Глава 15: Возвращение с дурными вестями

Обратный путь был гонкой. Не от врага – от ужаса. Они не шли, они почти бежали, обгоняя свои же медлительные телеги, отправленные вперед с телами убитых. Картина того, как живой человек на их глазах превратился в бездушную, черноглазую куклу, выжгла все остальные чувства. Не было ни усталости, ни голода. Только ледяная, всепоглощающая спешка. Нужно было вернуться. Нужно было понять.

В Медвежий Угол они ворвались на закате, загнанные и перепачканные грязью. Ратибор, не останавливаясь, не отвечая на тревожные вопросы высыпавших навстречу селян, прошел прямиком в отцовские хоромы. Кайя молча последовала за ним, встав у двери, как страж.

Всеволод был в горнице. Он сидел над разложенными на столе картами, планируя, видимо, оборону. Он поднял голову, и во взгляде его промелькнуло облегчение, тут же сменившееся тревогой, когда он увидел лицо сына.

– Что случилось? Где?..

– Живы, – отрезал Ратибор. Он подошел к столу и с силой оперся на него костяшками пальцев, глядя отцу прямо в глаза.

Он больше не спрашивал. Он не просил. Он требовал. Голос его был тихим, но в нем звенела сталь, закаленная в ледяном ужасе.

– Они не убивают, отец. Понимаешь? Это хуже. Они забирают души. Я видел. Они превращают людей в таких же, как они сами. Пустых. С черными глазами.

Всеволод молчал, его лицо превратилось в неподвижную маску.

– Тот символ… что я тебе показывал, – продолжал Ратибор, и его голос начал дрожать от сдерживаемой ярости. – Это их клеймо. Клеймо на душах, которые они украли. Они пришли за Демидом, за твоим другом. Кто следующий? Староста Прохор, с которым ты пьешь медовуху по праздникам? Гном Бори, с которым ты ходил в походы? На ком еще стоит эта проклятая метка твоего прошлого?!

Он ударил кулаком по столу, и старая карта подпрыгнула.

– Кто ты такой, отец?! Кто ты, что за тобой по пятам идет такая тьма?! И кто… – он сделал вдох, задавая самый главный, самый страшный вопрос. – Кто была моя мать?!

На последнем вопросе его голос сорвался. В горнице повисла такая тишина, что было слышно, как потрескивает лучина в светильнике.

Всеволод смотрел на сына. Он видел перед собой уже не мальчишку, чьим упрямством можно управлять. Он видел в его глазах не юношеский пыл, а холодную, взрослую ярость воина, который только что заглянул в бездну и требует объяснить, что он там увидел. Боярин понял. Стена молчания, которую он возводил годами, чтобы защитить сына, рухнула. И дальше лгать, умалчивать, скрывать было не просто бесполезно – было преступно.

Он медленно, как старик, опустился в свое резное кресло. Спина, которая не сгибалась ни под вражескими мечами, ни под тяжестью власти, вдруг ссутулилась. Он провел рукой по лицу, словно стирая с него маску воеводы, и Ратибор увидел под ней лишь бесконечно уставшего, сломленного человека.

– Твоя мать… – голос Всеволода был глухим, как земля. – Ее звали Морана.

Он сделал паузу, собираясь с силами.

– И она… она не была их пленницей, Ратибор. Она была одной из них. Самой сильной. Избранной. Их надеждой.

Он поднял на сына свои выцветшие, полные невыразимой муки глаза.

– А я не спас ее. Я украл ее у ее бога.

Откровение упало в тишину горницы, разбивая вдребезги все, что Ратибор знал о себе, о своей семье, о своем мире. Он был сыном не только героя, чье имя было овеяно славой. Он был сыном жрицы темного культа. Наследником двух враждующих миров. И его собственная кровь, текущая в его жилах, теперь казалась ему чужой и ядовитой.

настоящая война, как понял Ратибор, только начиналась. И главный враг, возможно, скрывался не в лесу, а в его собственной крови.

Глава 16: Прибытие

Прошла неделя после возвращения Ратибора. Неделя тяжелого молчания и изматывающих тренировок. Угроза, которую он принес из леса, поселилась в деревне невидимой тенью, заставляя людей плотнее запирать двери на ночь и с подозрением смотреть на сгущающиеся в лесу сумерки. И в разгар этой гнетущей тишины в Медвежий Угол пришел шум.

Он начался с далекого, скрипучего пения, мужских зычных голосов, тянувших на чужом, северном наречии грубую походную песню. Затем появился и сам источник шума – караван варягов, вывалившийся из леса на поляну перед деревней.

Это был иной мир, вторгшийся в их тихий лесной уклад. Несколько десятков высоких, светловолосых и бородатых мужчин, одетых в кожи, меха и грубую шерсть. От них пахло потом, солью, дегтем и хмелем. Их длинные, просмоленные лодки-драккары остались где-то на большой реке, а сюда они добрались на крепких повозках, груженых тюками с заморским товаром и бочками соленой рыбы. Они не шли, а катились шумной, хохочущей волной, их голоса были громкими, их жесты – размашистыми.

Ратибор, прервав тренировку, стоял у частокола рядом с отцом. Всеволод смотрел на варягов безрадостно, его рука лежала на рукояти меча. Он не любил чужаков, особенно этих, слишком шумных и непредсказуемых. Но он был правителем, а торговля была кровью любой земли.

Ратибор же смотрел на них с другим чувством. Неделя ежедневных уроков отца научила его видеть то, на что он раньше не обращал внимания. Он видел не просто бородатых торговцев. Он видел воинов. На их руках и лицах белели шрамы – следы не только таверных драк, но и настоящих битв. За спиной у каждого висел круглый, окованный железом щит. На поясах – тяжелые мечи с массивными навершиями и длинные боевые топоры, отполированные до блеска сотнями ударов. Кольчуги, что виднелись под их плащами, были не новыми и блестящими, а темными, потертыми, в некоторых местах залатанными – настоящие, боевые. Это были морские волки, прошедшие через десятки штормов и стычек, для которых торг и грабеж всегда шли рука об руку.

Всеволод тоже видел это. Он был настороже.

– Встречай гостей, сын, – тихо сказал он, не сводя глаз с предводителя варягов, старого, одноглазого ярла. – Будь вежлив, но держи руку на мече. Язык у варяга слаще меда, когда он хочет что-то продать. И острее стали, когда он хочет что-то забрать.

Глава 17: Пир

Вечером в главной горнице боярских хором шумел пир. Гостеприимство было законом, даже если гости были опасны. На длинных дубовых столах дымилось жареное мясо, стояли миски с кислой капустой, грибами и мочеными яблоками. Деревенские мужики разливали по глиняным и роговым кубкам хмельной мед и пиво.

Ратибор сидел на почетном месте, по правую руку от отца. По левую руку от Всеволода сидел предводитель варягов, одноглазый ярл, назвавшийся Олафом. Это был старый морской волк, чье лицо было похоже на потрескавшуюся от соли и ветра кору дерева. Он почти не говорил, лишь изредка роняя короткие, хриплые фразы, но его единственный глаз внимательно и цепко следил за всем происходящим.

Пир был шумным и веселым. Варяги, осмелев от меда, горланили свои бесконечные песни о морских походах, фьордах и битвах с неведомыми чудовищами. Они ели жадно, громко, вытирая жирные руки о свои кожаные штаны. Они много смеялись – зычно, раскатисто, хлопая друг друга по плечам так, что, казалось, вот-вот проломят спину.

Ратибор слушал их, затаив дыхание. В их хвастливых рассказах, даже если отбросить половину, открывался огромный, незнакомый мир. Они говорили о ледяных морях на севере, где в воде плавают белые горы. О жарких землях на юге, где живут люди с черной кожей и поклоняются змеям. О великом городе Миклагарде, где дворцы сделаны из белого камня, а правитель сидит на золотом троне. Они рассказывали о штурмах прибрежных крепостей, о схватках с морскими разбойниками, о несметных сокровищах, спрятанных в древних курганах. Для Ратибора, чей мир до сих пор ограничивался лесом и соседним погостом, эти истории были как глоток соленого морского ветра, пьянящего и обещающего приключения.

Но чем больше он слушал и смотрел, тем отчетливее видел и другую сторону. Их веселье было грубым и часто жестоким. Их шутки были похабными, заставлявшими краснеть деревенских женщин, прислуживавших за столом. Они были вспыльчивы, как порох. Один из варягов, которому показалось, что ему налили меньше пива, чем соседу, вскочил, опрокинув стол, и уже тянулся к топору. Лишь грозный рык ярла Олафа заставил его успокоиться.

А еще Ратибор заметил, как они смотрят на женщин. Не как на жен, матерей или дочерей. В их взглядах было простое, хищное вожделение. Они отпускали сальные шутки, пытались ущипнуть проходивших мимо девушек, громко обсуждая их стати, словно речь шла о лошадях на ярмарке. И в этом не было даже намека на уважение, только уверенность сильного в том, что он может взять все, что ему понравится.

Он посмотрел на Кайю, которая сидела в дальнем углу вместе с матерью, и его сердце неприятно сжалось. На нее смотрели особенно часто. Ее необычная, яркая красота и чужеродность притягивали их взгляды, как пламя мотыльков. Он увидел, как один молодой, нагловатый варяг что-то сказал своим товарищам, показывая на нее, и те разразились похабным хохотом. Кайя сделала вид, что не заметила, но Ратибор увидел, как она крепче сжала рукоять ножа, лежавшего у нее на коленях. Пир продолжался, но для Ратибора его веселье было отравлено дурным предчувствием.

Глава 18: Инцидент

Того молодого и наглого варяга звали Эрик. Он был высок, светловолос, красив и прекрасно знал об этом. Всю пирушку он не сводил с Кайи тяжелого, маслянистого взгляда, и, когда мед окончательно ударил ему в голову, он решил действовать.

Он поднялся из-за стола и, пошатываясь, направился прямо в тот угол, где сидели женщины. Его товарищи одобрительно загудели ему вслед. Он подошел к Кайе, которая сидела рядом с матерью, и бесцеремонно плюхнулся рядом, оттеснив одну из деревенских девушек.

– Что такая красивая дева сидит в углу, как мышь? – пробасил он, источая запах хмеля и немытого тела. – Пойдем со мной, рыжая. Варяги знают, как веселиться. Не то что ваши лесные пни.

Кайя даже не посмотрела на него.

– Я сижу со своей матерью, – холодно ответила она. – И я не пью.

– А мы и не пить будем, – мерзко ухмыльнулся Эрик и протянул свою огромную лапу, чтобы схватить ее за плечо. – Не ломайся, козочка. Я еще ни разу не видел, чтобы девка отказала Эрику Красавчику.

Его рука уже почти коснулась ее, но Аурум, мать Кайи, ударила его по запястью с неожиданной силой. Ее золотые глаза сверкнули.

– Убери руки, северянин. Моя дочь – не твоя добыча.

Эрик опешил от такого отпора, а потом разозлился. "Старая змея учит меня уму-разуму?" Он отмахнулся от Аурум и снова потянулся к Кайе, на этот раз грубее, намереваясь схватить ее и утащить. "Пойдешь со мной, я сказал!"

В этот момент терпение Кайи лопнуло. Она не вскочила, не закричала. Она сделала то, чему ее учил отец. Она не стала швыряться силой. Она шепнула огню.

Она просто посмотрела Эрику в глаза. В ее зрачках вспыхнули и погасли оранжевые искорки. А густая, светлая борода варяга, его гордость и украшение, вдруг задымилась, а потом вспыхнула ярким, веселым пламенем, как пучок сухой соломы.

Эрик взвыл от боли и неожиданности. Он вскочил, хлопая руками по лицу, пытаясь сбить огонь. Запахло паленой шерстью. Пирушка мгновенно стихла, а потом взорвалась хаосом.

Варяги, увидев, что их товарищ горит, вскочили на ноги, выхватывая топоры и мечи. "Ведьма! Она сожгла его!" – раздался яростный крик. Деревенские мужики, в свою очередь, схватились за ножи и топоры, которые предусмотрительно принесли с собой. Напряжение, копившееся весь вечер, нашло свой выход.

Два стола с грохотом перевернулись. Началась драка. Это была не битва, а яростная, пьяная свалка. Варяги, более опытные и лучше вооруженные, начали теснить местных. Ратибор бросился в самую гущу, пытаясь разнять дерущихся, встать между своими и чужими. "Стойте! Успокойтесь!" Но его никто не слушал. Ему удалось оттащить одного варяга от старосты Прохора, но тут же получил тяжелый удар кулаком в челюсть от другого. Он был один против десятка разъяренных северян.

Ярл Олаф, стоявший у главного стола, нахмурился и уже шагнул вперед, чтобы своим авторитетом прекратить побоище. Но его опередили.

Боярин Всеволод, который до этого молча сидел в своем кресле, поднялся. Он не кричал. Он просто взял свой тяжелый боевой топор и с силой опустил его плашмя на дубовую столешницу.

Грохот от удара был таким, что зазвенели кубки, а сам стол треснул. И в наступившей на долю секунды тишине его холодный, властный голос прозвучал, как лязг стали:

– В МОЕМ ДОМЕ. ПРЕКРАТИТЬ. СЕЙЧАС.

Глава 19: Суд

Авторитет Всеволода был абсолютным. Его голос, подкрепленный треснувшим столом и тяжелым топором в руке, подействовал на дерущихся, как ушат ледяной воды. Свалка прекратилась. Варяги и деревенские разошлись, продолжая бросать друг на друга яростные взгляды. Посреди зала стоял Эрик, шипящий от боли, с почерневшей кожей на подбородке и жалкими остатками былой гордости – своей бороды.

– Что здесь произошло, ярл Олаф? – Всеволод обратился напрямую к предводителю варягов, игнорируя остальных. – Мой дом – дом мира. Мои гости ведут себя как дикие вепри. Объяснись.

Ярл Олаф не был дураком. Он понимал, что его человек был зачинщиком, но честь варяга требовала защиты своих.

– Твоя девка-ведьма напала на моего воина! – прохрипел он. – Она использовала черное колдовство! По нашему закону, за такое – смерть.

– По моему закону, – отрезал Всеволод, – за оскорбление женщины в моем доме и нападение на нее, виновного ждет суд. И если вина будет доказана – виселица.

Воздух в горнице снова накалился.

– Это не по-честному! – крикнул один из варягов. – Ты будешь судить на своей земле!

– Хорошо, – неожиданно согласился Всеволод. – Суд будет не здесь. А на миру. Утром. На деревенской площади. И судить будем по правде. Пусть каждый скажет свое слово, и мы решим, кто прав, а кто виноват. Ты согласен, ярл?

Это было мудрое решение. Оно переводило конфликт из плоскости пьяной драки в плоскость закона, пусть и импровизированного. Ярл Олаф, понимая, что это лучший выход, чтобы сохранить и лицо, и возможность торговли, после недолгого раздумья кивнул.

На следующее утро вся деревня и все варяги собрались на площади. В центре поставили две скамьи. На одной, под охраной гридней Всеволода, сидел хмурый Эрик. На другой, рядом с отцом Игнисом, – спокойная и гордая Кайя. Судьями были Всеволод и Олаф.

Суд был простым и суровым, как и сама жизнь в этих краях. Сначала выступили варяги. Они в один голос утверждали, что Эрик лишь "оказал знак внимания красивой девушке", а она в ответ, как ведьма, наслала на него порчу и огонь. Эрик и сам выступил, представляя себя невинной жертвой женского коварства и колдовства.

Затем слово дали жителям деревни. Староста Прохор и другие мужики, хоть и боялись варягов, честно рассказали, что Эрик был пьян, вел себя вызывающе и первым полез к Кайе, оскорбив ее мать.

Но решающим стало слово Ратибора. Он вышел в центр круга и спокойно, глядя то на отца, то на ярла, рассказал все, что видел. Как Эрик домогался до Кайи. Как проигнорировал просьбу ее матери. Как попытался применить силу.

– Кайя защищала свою честь и честь своей матери. Любой мужчина на ее месте поступил бы так же, – закончил он. – Она использовала тот дар, что дали ей боги. Точно так же, как ваш воин использовал силу в своих руках. Она оборонялась. Это был не навет, а ответ.

Речь Ратибора убедила жителей деревни и даже заставила задуматься некоторых варягов. Стало очевидно, что Эрик был неправ. Но северяне были народом упрямым. Признать вину своего соплеменника означало уронить честь всей дружины.

– Слова – это ветер! – крикнул один из воинов Олафа. – Твои люди говорят за твою девку, наши – за нашего! Это не суд, а пересуды! Наш Эрик невиновен, и мы требуем, чтобы ему дали шанс доказать это! Доказать не словом, а делом

Глава 20: Поединок

Ярл Олаф, услышав требование своих людей, поднял руку, призывая к тишине. Он посмотрел на Всеволода. "Мои воины требуют Божьего суда. Поединка. Пусть мечи решат, на чьей стороне правда".

В толпе деревенских пронесся испуганный шепот. Поединок с варягом – это было почти наверняка смертным приговором для любого из них. Но Всеволод не дрогнул. Он знал, что отказ будет воспринят как трусость и признание вины.

– Хорошо, – медленно кивнул он. – Будет поединок. Честь вашей стороны будет защищать Эрик. Честь моей деревни… – он обвел взглядом своих людей. – …будет защищать чемпион, которого мы выберем.

Прежде чем кто-либо из мужиков успел что-то сказать или, наоборот, испуганно отвести взгляд, Ратибор сделал шаг вперед.

– Я буду драться, – просто сказал он.

Всеволод посмотрел на сына долгим, тяжелым взглядом. Он видел в его глазах не юношескую браваду, а холодную, взрослую решимость. Он знал, что Ратибор хорошо обучен, но также знал, что Эрик – опытный, закаленный в десятках боев воин, а его сын – еще необстрелянный юнец. Но он также видел, что отговорить его не получится. Это был вопрос чести. Не только Кайи, но и его собственной.

– Да будет так, – произнес он. – Поединок завтра, на рассвете. До первой крови или до сдачи.