Переяславский Гамбит

ГЛАВА 1. Тень над лесом

Топор вошел в сухое березовое полено с коротким, звонким хрустом, развалив его надвое. Ратибор вытер тыльной стороной ладони пот со лба и выпрямился. Спина слегка ныла – старые раны напоминали о себе к дождю, но боль эта была привычной, родной, как скрип старого седла.

Прошел год с тех пор, как он покинул Киев. Год тишины. Здесь, на заимке в глухом черниговском лесу, время текло иначе. Не было ни интриг, ни фальшивых улыбок бояр, ни запаха страха, пропитавшего стены Детинца. Был только шум сосен, запах смолы и тепло очага.

– Хватит дров, леший, – раздался тихий голос с крыльца. – На зиму напастись решил?

Лада стояла, прислонившись к косяку двери. Она расцвела за этот год. Лесная дикость в ее глазах сменилась спокойным светом, коса стала толще, движения – плавне. Ратибор улыбнулся ей – той редкой, открытой улыбкой, которую никто в Киеве и не видывал.

– Зима будет долгой, Лада. Мох на камнях густой, – ответил он, вгоняя топор в колоду. – Лучше вспотеть сейчас, чем мерзнуть в лютень.

Внезапно Лада выпрямилась. Её улыбка исчезла, взгляд зеленых глаз стал острым, тревожным. Она повернула голову на юг, туда, где вилась еле заметная тропа к большаку.

– Чужак, – прошептала она.

Ратибор тут же подобрался. Его рука сама собой легла не на плотницкий топор, а на рукоять меча, который, хоть и висел на гвозде у поленницы, всегда был смазан и наточен.

Через минуту залаял Пёс – огромный волкодав. Послышался стук копыт. Не размеренный шаг путника, а загнанный галоп вестника.

На поляну вылетел всадник. Кафтан сбился, конь в мыле, на боку – княжеская тамга.

Гонец осадил коня, едва не сбив плетень. Увидев Ратибора, он не стал кричать "Эй, мужик!". Он спешился и поклонился, узнав шрам на лице и тяжелый взгляд.

– Здрав будь, Ратибор, – выдохнул гонец, протягивая свернутую трубкой грамоту с красной печатью. – Насилу нашел. Еле живые тут места.

– И тебе не хворать, – Ратибор не спешил брать грамоту. Он знал: как только он коснется воска, его покой кончится. – С чем пожаловал?

– Великий Князь Киевский шлет слово. Беда, Ратибор. Переяславль молчит.

Ратибор нахмурился. Переяславль – южный щит Руси. Если он молчит, значит, Степь говорит.

– Что значит "молчит"? Гонцы?

– Пропадают, – ответил вестник, нервно оглядываясь на лес. – Трое ушло – ни один не вернулся. Князь Всеволод писем не шлет, дани не платит. А лазутчики сказывают – печенеги у границ шевелятся, как муравьи перед грозой. Великий Князь велит тебе ехать. "Только тот, кто клубок киевский распутал, – сказал он, – сможет понять, какая змея в Переяславле завелась".

Ратибор взял грамоту. Печать жгла пальцы.

– Я не воевода больше. Я лесник.

– Ты русич, – тихо ответил гонец. – Если Переяславль падет, орда до Киева за два перехода дойдет. А от Киева и сюда рукой подать.

Вечером в избе было тихо. Лада собирала его в дорогу. Укладывала вяленое мясо, чистые портки, сменную тетиву. Руки её не дрожали, но Ратибор слышал, как бьется её сердце – слишком часто.

– Ты знала, – сказал он, обнимая её со спины. – Еще до того, как он приехал.

– Лес шептал, – отозвалась она, не оборачиваясь. – Тени длинные стали. Крови много будет, Ратибор.

Она повернулась к нему. Лицо её было бледным в свете лучины. Она положила его широкую ладонь себе на живот.

– Я не хотела тебя пускать. Думала, спрячу. Но от судьбы под корягу не залезешь.

Ратибор почувствовал тепло её тела. Она что-то скрывала. В её глазах была тайна, но не злая, а какая-то великая, теплая.

– Ты вернешься, – это был не вопрос, а приказ. – Ты должен вернуться.

Она достала из-за пазухи маленький предмет на кожаном шнурке. Это был оберег, вырезанный из можжевельника – свернувшийся в клубок уж, символ домашнего очага и… новой жизни.

– Надень. Это не для тебя. Это для того, чтобы ты помнил, куда идти.

Лада промолчала о главном. Она знала: она носит под сердцем дитя. Срок был мал, всего две луны. Если она скажет сейчас – он будет осторожничать в бою, будет думать о ней, а не о враге. А в схватке сомнение – это смерть.

Пусть думает, что защищает Русь. А на самом деле – он едет защищать их ребенка. Ибо если орда прорвется – не спасется никто.

– Я вернусь, Лада. Сердце справа, меч в руке. Смерть меня не видит.

Он поцеловал её – горько, долго, как в последний раз.

На рассвете он был уже в седле. Туман стлался по низинам, похожий на печенежский дым. Ратибор не оглядывался. За его спиной остался рай, а впереди ждал город, пропахший изменой и скорой войной.

ГЛАВА 2. Каменное эхо Киева

Киев встретил Ратибора гулом. Город разросся за этот год: стропила новых теремов тянулись к небу, на торжище у Почайны было не протолкнуться от возов. Жизнь била ключом, торговцы ругались на трех языках, звенели молоты кузнецов. Никто не смотрел на небо, никто не нюхал ветер с юга. Киев чувствовал себя в безопасности, укрытый за широкими спинами пограничных городов.

Ратибор скривился. Он знал это чувство – ложное спокойствие сытого зверя перед охотой.

В детинце его пропустили без вопросов – шрам на лице Ратибора помнила каждая собака из старой гвардии, а молодые гридни почтительно расступались перед человеком, о котором шепотом рассказывали байки у костров.

«Тот самый. Который сердце под серебром носил. Который Свенельда свалил».

Великий Князь ждал его не в тронной гриднице, а в малой горнице, где решались дела темные и быстрые. Князь постарел. В бороде прибавилось серебра, а глаза, некогда ясные и дерзкие, теперь были запавшими, воспаленными от бессонницы. На столе перед ним лежала карта русских земель, придавленная кинжалом именно в том месте, где значился Переяславль.

– Здрав будь, воевода, – Князь не стал церемониться, даже не встал. – Прости, что выдернул из берлоги. Знаю, лес тебе милее людей.

– Здравствуй, Государь. Лес честнее, это правда. Но долг есть долг. Что стряслось?

Князь налил вина в два кубка, жестом указал на лавку.

– Стряслось молчание, Ратибор. Самое страшное из всех бед. Три недели назад я отправил обоз с зерном в Переяславль. Он вошел в город… и исчез. Воевода обоза, мои люди, кони – как в воду канули. А следом – тишина. Ни грамоты от князя Всеволода, ни дани, ни вестей.

– Всеволод – муж надежный, – возразил Ратибор. – Мы с ним ходили на вятичей. Он не изменник.

– Был надежный, – Князь отпил вина и поморщился. – Последняя весть, что дошла окольными путями через купцов – "Князь занемог". Слёг с неизвестной хворью. Теперь городом и дружиной правит его шурин. Боярин Святополк. Брат жены.

При имени Святополка Ратибор прищурился. Он слышал о нем. Богач, мот, любитель роскоши. Из тех, кто на пиру первый тост поднимает, а в сече держится за третьим рядом.

– Святополк шлет гонцов: "Все спокойно, Государь. Печенеги смирные, Князь на поправку идет". Но мои лазутчики из Степи другое поют. Хан Куря стягивает курени к Переяславлю. Дымы видят у самой Сулы. Не набег это, Ратибор. Это война. И если город под Святополком спит, то разбудит его только огонь.

Князь встал и подошел к узкому окну-бойнице.

– Я не могу послать войско сейчас. Северяне бунтуют, дружина нужна здесь. Если я двину полки на юг без точной вести, я оголю Киев. Мне нужны глаза. Твои глаза, Ратибор.

Ратибор молчал, обдумывая услышанное. Картина была скверная. Князь болен (или устранен?). Власти у него нет. Городом правит временщик, который лжет центру. А у ворот стоит смерть.

– Какие полномочия даешь? – спросил Ратибор.

Князь снял с пояса костяную пластину с выжженным княжеским трезубцем – верительный знак (пайцза), дающий право говорить голосом Великого Князя.

– Полные. Суд и расправа. Если Святополк изменник – голова его твоя. Если Всеволод болен – лечи, если мертв – найди убийцу. Но главное – подготовь город к осаде. Любой ценой, Ратибор. Даже если придется половину бояр перевешать. Переяславль не должен пасть.

– А Воевода местный? Драгомир? Старый зубр, он бы панику поднял, если б неладно было.

– Драгомир молчит, – глухо ответил Князь. – И это пугает меня больше всего. Драгомир своих не бросает… если его не сломали.

Ратибор спрятал пластину за пазуху, ближе к правому сердцу.

– Я понял. Выезжаю сейчас. Дай мне тройку свежих коней и подорожную грамоту без имени. Поеду не как дознаватель, а как… старый друг Всеволода, навестить больного. Погляжу, как крысы забегают.

Князь впервые за встречу скупо улыбнулся.

– Вот за это я тебя и ценю, Ратибор. Ты умеешь ступать мягко, пока не придет время ударить. Храни тебя Бог… или твои лесные идолы.

Ратибор вышел из терема. Солнце садилось в багровые тучи. Ветер пах пылью и дымом далеких костров. Юг звал. И этот зов не обещал ничего, кроме крови.

ГЛАВА 3. Степной ветер

Дорога на юг, к переяславским рубежам, никогда не была легкой прогулкой. В прежние годы здесь шумели ярмарки, шли обозы с солью и рыбой, а на тракте стояли крепкие заставы. Но сейчас тракт казался вымершим хребтом огромного зверя, чья плоть давно истлела.

Ратибор ехал в одиночку. Спустя сутки пути от Киева лес поредел, уступая место лесостепи – бесконечным холмам, покрытым ковылем, который уже начал желтеть под сентябрьским солнцем. Ковыль шелестел, как шепот мертвецов, и в этом шелесте Ратибору слышалась тревога.

Он менял коней на почтовых станах, не жалея ни себя, ни скотину. Смотрители на станах смотрели волками, двери запирали на засовы средь бела дня.

– Не спокойно, служивый, – буркнул старик на переправе через Трубеж, подавая бадью с водой коню. – Третьего дня с хутора Бережки дым шел. Чёрный, жирный. Сгорели Бережки.

– Разбойники? – спросил Ратибор, хотя знал ответ.

– Какие к лешему разбойники! – сплюнул старик. – Стрелы с костяным боем нашли. Степняки. Совсем страх потеряли, паскуды. Раньше-то они боялись за Трубеж нос сунуть, воевода Драгомир им живо укорот давал. А нынче… словно знают, что некому их встречать.

Ратибор погнал коня дальше, свернув с тракта, чтобы проверить слова старика. К полудню он добрался до Бережков.

Деревни больше не было.

Торчали черные зубы печных труб. Обугленные бревна еще курились едким дымом. Вокруг валялась домашняя утварь: разбитые горшки, порванные сети, детская люлька со следами сапог на днище.

Трупов почти не было – видно, угнали в полон. Только у колодца лежал старый пес со стрелой в боку да обезглавленное тело деда, который, видимо, был слишком слаб, чтобы идти за конем.

Ратибор спешился. Он подошел к следу на размякшей от недавнего дождя глине. Отпечаток копыта. Маленького, круглого, с некованым краем. Степная лошадка. И не одна – здесь прошла добрая сотня.

– Разведка боем, – прошептал Ратибор. – Прощупывают. Смотрят, как быстро придет помощь из крепости.

Помощь не пришла. Следов дружинных подков, тяжелых и глубоких, он не нашел. Гарнизон Переяславля не вышел перехватить налетчиков, которые орудовали всего в полудне пути от городских стен. Это было не просто халатностью. Это было приглашением.

Вдруг его конь тревожно всхрапнул и повел ушами в сторону балки. Ратибор среагировал мгновенно. Он упал в траву, сливаясь с пожухлой землей, и натянул лук.

На гребне холма, в версте от пожарища, появились всадники. Пятеро. Одеты в овчинные малахаи, на головах – островерхие шапки. В руках – длинные копья-пики.

Печенежский разъезд.

Они не прятались. Они ехали нагло, не пригибаясь к седлу, смеясь и указывая плетьми на сторону города. Один из них гарцевал на породистом гнедом жеребце – явно трофейном, взятом с русского хутора.

Они чувствовали себя здесь хозяевами. Они знали: "большой медведь" в крепости спит, или болен, или уже мертв.

Ратибор не стал стрелять. Пятерых ему не положить в открытом поле, а поднять шум – значит, не довезти верительную грамоту. Он смотрел им вслед, запоминая.

Степняки ехали не грабить. У них не было вьюков. Они осматривали броды и дороги. Это была передовая разведка Армии.

– Идет большая гроза, – сказал он сам себе, выбираясь из ковыля. – И зонт у нас дырявый.

Он вскочил в седло. Теперь время текло против него. Каждая минута промедления могла стоить города. Ему нужно было добраться до Воеводы Драгомира и посмотреть в его глаза, чтобы понять: предал он или сломался.

Конь рванул с места, унося Ратибора в сгущающиеся сумерки. Сзади, на холме, печенег поднес к губам рог и протяжно затрубил, оповещая степь о чем-то своем, хищном и страшном.

ГЛАВА 4. Закрытые ворота

Стены Переяславля выросли из утреннего тумана темной громадой. Город, стоявший на высоком берегу Трубежа, был крепостью-воином, изрубленным в шрамах прошлых осад. Но если раньше от этих башен веяло грозной силой, то теперь они казались погруженными в болезненный сон.

Ров зарос тиной, подъемный мост был опущен лишь наполовину, словно скрипучая челюсть старика. Над воротами лениво трепетало княжеское знамя – выцветшее, давно требующее замены.

Ратибор подъехал к мосту. Его конь фыркнул, чувствуя запах нечистот. Ров никто не чистил месяцами.

Надвратная башня молчала. Ни оклика часового, ни скрипа тетивы. Ратибор мог бы подскакать вплотную с факелом и поджечь ворота, и никто бы не чихнул.

– Эй, на стене! – крикнул Ратибор, приложив ладонь ко рту. – Спит служба?! Врага проспите!

На стене появилось заспанное лицо в помятом шлеме. Стражник зевнул, опираясь на копье, как на посох.

– Чего орешь? Нет проезда. Карантин у нас. Хворь в городе.

– Какая хворь? Совести у вас хворь! – разозлился Ратибор. – Открывай! Гонец я от Великого Князя.

Стражник лениво сплюнул вниз. Плевок шлепнулся в грязь у копыта коня Ратибора.

– Много вас тут, гонцов, шляется. Боярин Святополк велел никого не пущать без личного дозволу. Поворачивай оглобли, путник, пока цел. Или жди, пока смена будет… к вечерне.

Кровь бросилась Ратибору в голову. К вечерне! Да печенеги за это время переправу наведут!

– Глаза протри, собачий сын!

Ратибор достал из-за пазухи верительную костяную пластину с киевским трезубцем и поднял её высоко над головой. Солнце ударило в белую кость, заставляя знак власти сиять.

– Именем Киевского Стола! Не откроешь сейчас – с этой стены сам полетишь, но без веревки!

Стражник, увидев знак, переменился в лице. Спесь слетела мгновенно.

– Ой… Сейчас, батюшка, сейчас! Эй, Гридька, крути ворот! Княжий человек приехал!

Ворота открывались мучительно долго. Петли визжали несмазанным железом, цепи лязгали, заедая на каждом звене. "Герса" (решетка) поднялась рывками, замирая на полпути.

«Запущенность», – отметил Ратибор. – «Если враг ударит, они эти ворота даже закрыть не успеют».

Он въехал в посад. Город жил своей жизнью, но и здесь царило странное напряжение. Люди на улицах не смеялись. Прохожие шли, втянув головы в плечи, озираясь. Торговые ряды стояли полупустые – купцы боялись везти товар в "город мертвых".

Ратибор чувствовал спиной липкие взгляды. Стража у ворот смотрела на него не с уважением, а с затаенной злобой и страхом. Он был здесь чужим. Незваным гостем, нарушившим чей-то тайный сговор.

На встречу выехал десятник – дюжий мужик с бегающими глазками, одетый в слишком новый, щегольский кафтан.

– Куда путь держишь, посол? – спросил он, преграждая дорогу конем.

– К Князю Всеволоду. Навестить хворого, – спокойно ответил Ратибор, хотя рука его не отходила от меча.

– Князь плох. Не принимает никого. К боярину Святополку поезжай. Он нынче всем ведает.

– Я сам решу, к кому ехать, – отрезал Ратибор, тронув коня шпорами так, что десятнику пришлось посторониться.

Проезжая мимо, он услышал, как десятник шепнул своему подручному:

– Доложи Хозяину. Еще одна ищейка из Киева. Скажи… пусть "встретят" как положено, если нос глубоко сунет.

Ратибор не подал виду, что услышал. Он ехал прямой дорогой к детинцу, и сердце его, то, что справа, билось ровно и тяжело. Город гнил изнутри, и запах этой гнили был сильнее, чем вонь изо рва.

ГЛАВА 4. Закрытые ворота

Стены Переяславля выросли из утреннего тумана темной громадой. Город, стоявший на высоком берегу Трубежа, был крепостью-воином, изрубленным в шрамах прошлых осад. Но если раньше от этих башен веяло грозной силой, то теперь они казались погруженными в болезненный сон.

Ров зарос тиной, подъемный мост был опущен лишь наполовину, словно скрипучая челюсть старика. Над воротами лениво трепетало княжеское знамя – выцветшее, давно требующее замены.

Ратибор подъехал к мосту. Его конь фыркнул, чувствуя запах нечистот. Ров никто не чистил месяцами.

Надвратная башня молчала. Ни оклика часового, ни скрипа тетивы. Ратибор мог бы подскакать вплотную с факелом и поджечь ворота, и никто бы не чихнул.

– Эй, на стене! – крикнул Ратибор, приложив ладонь ко рту. – Спит служба?! Врага проспите!

На стене появилось заспанное лицо в помятом шлеме. Стражник зевнул, опираясь на копье, как на посох.

– Чего орешь? Нет проезда. Карантин у нас. Хворь в городе.

– Какая хворь? Совести у вас хворь! – разозлился Ратибор. – Открывай! Гонец я от Великого Князя.

Стражник лениво сплюнул вниз. Плевок шлепнулся в грязь у копыта коня Ратибора.

– Много вас тут, гонцов, шляется. Боярин Святополк велел никого не пущать без личного дозволу. Поворачивай оглобли, путник, пока цел. Или жди, пока смена будет… к вечерне.

Кровь бросилась Ратибору в голову. К вечерне! Да печенеги за это время переправу наведут!

– Глаза протри, собачий сын!

Ратибор достал из-за пазухи верительную костяную пластину с киевским трезубцем и поднял её высоко над головой. Солнце ударило в белую кость, заставляя знак власти сиять.

– Именем Киевского Стола! Не откроешь сейчас – с этой стены сам полетишь, но без веревки!

Стражник, увидев знак, переменился в лице. Спесь слетела мгновенно.

– Ой… Сейчас, батюшка, сейчас! Эй, Гридька, крути ворот! Княжий человек приехал!

Ворота открывались мучительно долго. Петли визжали несмазанным железом, цепи лязгали, заедая на каждом звене. "Герса" (решетка) поднялась рывками, замирая на полпути.

«Запущенность», – отметил Ратибор. – «Если враг ударит, они эти ворота даже закрыть не успеют».

Он въехал в посад. Город жил своей жизнью, но и здесь царило странное напряжение. Люди на улицах не смеялись. Прохожие шли, втянув головы в плечи, озираясь. Торговые ряды стояли полупустые – купцы боялись везти товар в "город мертвых".

Ратибор чувствовал спиной липкие взгляды. Стража у ворот смотрела на него не с уважением, а с затаенной злобой и страхом. Он был здесь чужим. Незваным гостем, нарушившим чей-то тайный сговор.

На встречу выехал десятник – дюжий мужик с бегающими глазками, одетый в слишком новый, щегольский кафтан.

– Куда путь держишь, посол? – спросил он, преграждая дорогу конем.

– К Князю Всеволоду. Навестить хворого, – спокойно ответил Ратибор, хотя рука его не отходила от меча.

– Князь плох. Не принимает никого. К боярину Святополку поезжай. Он нынче всем ведает.

– Я сам решу, к кому ехать, – отрезал Ратибор, тронув коня шпорами так, что десятнику пришлось посторониться.

Проезжая мимо, он услышал, как десятник шепнул своему подручному:

– Доложи Хозяину. Еще одна ищейка из Киева. Скажи… пусть "встретят" как положено, если нос глубоко сунет.

Ратибор не подал виду, что услышал. Он ехал прямой дорогой к детинцу, и сердце его, то, что справа, билось ровно и тяжело. Город гнил изнутри, и запах этой гнили был сильнее, чем вонь изо рва.

ГЛАВА 5. Боярин-Спаситель

Терем Святополка, шурина пропавшего Князя, сверкал новизной. Свежий тес, резные наличники с жар-птицами, крыльцо, крытое красным сукном – все кричало о богатстве, которое владелец хотел показать миру. Во дворе толпились люди: просители, челядь, какие-то сомнительные личности в дорогих доспехах наемников. Здесь не пахло войной, здесь пахло легкими деньгами и безудержным кутежом.

Ратибора провели в пиршественную залу.

За столом, заставленным яствами, сидел Святополк. Это был тучный мужчина лет сорока, с масляными глазками и тщательно расчесанной бородой. На пальцах его сверкали перстни, на шее висела золотая цепь такой толщины, что казалось, она пригибает его к земле.

Увидев гостя, Святополк вскочил с неестественной живостью.

– А-а! Гость дорогой из стольного града! Проходи, проходи! Вина ему! Самого лучшего, греческого!

Слуги засуетились. Ратибор остался стоять, не снимая плаща.

– Я не пить приехал, боярин. Я к Князю Всеволоду. Где он?

Святополк всплеснул руками, изображая искреннюю скорбь, которая, однако, не затронула его веселых глаз.

– Ох, беда, беда! Свояк мой, свет-князь, занемог люто. Горячка у него. Лекари говорят – покой нужен. Никого не пускаем, боимся сглаза или заразы. Сам, вишь, извелся весь, за двоих радею!

Ратибор обвел взглядом стол, ломящийся от жареных лебедей.

– Вижу, как извелся, – холодно заметил он. – А пока ты радеешь, боярин, печенеги уже под Бережками хутора жгут. Говорят, дозорных твоих не видать.

Святополк расхохотался, махнув пухлой рукой, унизанной перстнями.

– Печенеги? Да брось ты! Это ж дикари. Пограбят сараи да разбегутся. У меня тут сила несметная! – Он обвел жестом своих наемников, стоящих у стен. – Я их, степняков, одной левой… как мух!

– Твои ворота, боярин, скрипят так, что мертвых будят. А ров травой порос. Если "мухи" налетят роем, город ляжет.

Лицо Святополка на миг отвердело, маска весельчака дала трещину. Но тут же склеилась обратно. Он подошел к Ратибору вплотную, понизив голос. От него разило сладким вином и пряностями.

– Слушай, воевода… Ратибор, верно? Ты человек бывалый, умный. Зачем нам эти страхи нагонять? Великому Князю в Киеве сейчас не до нас. У него своих забот полон рот.

Святополк достал из рукава тяжелый бархатный мешочек и, словно невзначай, положил его на край стола перед Ратибором. Звон золота был красноречивее любых слов.

– Зачем тебе вникать в наши мелкие дрязги? Езжай обратно. Скажи, мол, Всеволод поправляется, гарнизон крепок, а Святополк – орел-мужчина, границу на замке держит. А?

Боярин подмигнул.

– Это золото – на дорожные расходы, конечно. Тут на хутор хватит. Или на новую жизнь где-нибудь… подальше от войны.

Ратибор посмотрел на мешок. Потом на Святополка. Взгляд его был тяжелым, как могильная плита.

– Ты, боярин, не ту кашу заварил, – тихо сказал он. – Золотом стены не укрепишь. А дыры в совести им не заткнешь.

Он демонстративно отодвинул мешок краем меча. Мешочек упал на пол, монеты раскатились с предательским звоном.

В зале повисла тишина. Наемники Святополка положили руки на рукояти мечей.

– Я пробуду здесь столько, сколько нужно, – отчеканил Ратибор. – И Князя увижу. А пока советую тебе не пиры закатывать, а стрелы точить. Гроза ближе, чем ты думаешь.

Он развернулся и вышел, не поклонившись.

Святополк смотрел ему вслед. Его лицо пошло красными пятнами гнева.

– "Гроза"… – прошипел он. – Ну ничего. Бывают гости, что и не доживают до грозы. Костью подавятся…

ГЛАВА 6. Воевода без меча

Дом Воеводы Драгомира стоял особняком, потемневший от дождей сруб, окруженный старыми яблонями. Раньше здесь всегда было людно: десятники получали приказы, гонцы ждали вестей. Сейчас двор зарос бурьяном. Тишина была такой плотной, что казалось, сама война забыла про этот дом.

Дверь Ратибору открыла старуха-ключница.

– Не принимает барин, – прошамкала она, даже не глядя в лицо гостя. – Неможется ему.

– Передай, что пришел Ратибор из Киева. И если он не примет, я сам вышибу эту дверь.

Ключница испуганно юркнула внутрь. Через минуту дверь со скрипом отворилась.

Драгомир сидел в полутемной горнице. Окна были завешаны тяжелыми шкурами, словно хозяин прятался от солнечного света. На столе, среди разбросанных свитков (старых карт и списков гарнизона), стоял кувшин.

Воевода постарел за этот год. Седина посеребрила его гриву окончательно, под глазами залегли глубокие черные круги. Он был без кольчуги, в одной рубахе, расстегнутой на груди. Великий меч, с которым он когда-то рубил печенегов под Лубнами, висел на стене, пыльный, похожий на музейный экспонат.