Ходячие города. Том 1. Механическое сердце

Глава 1. Ходок Восток

Дата:24 июля 2187 года

Место:Ходок “Восток”, нижний ярус, жилой отсек 11-Б

Время суток:утро

Внизу всегда душно, хоть рассвет или полдень – не поймёшь, пока не смотришь на потёртые наручные часы. Здесь, под утробой ревущих генераторов, воздух плотный, пропитанный чем-то между жареным железом, машинным маслом и горелым биотопливом. Гул стоит постоянный: если моторы не дрожат, значит, ты мёртв или вот-вот будешь. А пока – живой, и значит, надо вставать.

Лекс Крымов привычно вытягивается на своей короткой койке, колени упираются в металлический борт, простыня давно превратилась в нечто среднее между тряпкой и половиком. Сосед по ярусу, долговязый Горбач, уже сидит, утирая пот со лба чёрной рукой, вторая держит комок пресного хлеба – явно не вчерашний, а позавчерашний. Вдоль стены – ещё трое: Мишка, что латает провода в центральной шахте, рыжая Соня с вечным нервным тиком и тот самый серый тип, что ночью таскает провода, а днём норовит сцапать чужой завтрак.

Пахнет протухшим фильтром – снова потекла очистка, вода тёплая, мутная, из крана вытекает медленно, как старик из рейда. Лекс сглатывает, на автомате нащупывает за поясом гаечный ключ и суёт босые ноги в вытертые ботинки. Кое-как нащупывает на стене пластмассовую кружку, налитую ещё с вечера – на дне жирная пленка, но пить всё равно приходится.

– Крымов, ты опять спал на зарядке, а? – хрипло ворчит Горбач, бросая взгляд на Лекса из-под грязных бровей.

– Ты бы попробовал. Там хоть не так воняет, – отвечает Лекс, не поднимая головы. Тон у него обычный: ленивый, будто всё это не его жизнь, а чужая, которую надо отработать и сдать в конце смены.

Кто-то уже колотит по стене кулаком: сигнал, что завтрак раздают только тем, кто шевелится. Соня нервно подскакивает, чуть не уронив миску с серой кашей. В этот момент серый тип – его кличут Шило – быстро тянет руку к краю Лексовой кружки, ловко поддевает сухарь, припрятанный “на потом”. Двигается ловко, будто всю жизнь ворует у соседей.

Лекс даже не злится, только бросает ключ в ладонь, шумно щёлкает.

– Оставь. Или жрёшь мою пайку – тогда в ночь на фильтрах вместо меня дежуришь, – бросает тихо, не поднимая головы.

Шило морщится, но сухарь возвращает. Тяжёлая рука Горбача ложится ему на плечо – не дружески, просто чтобы напомнить, кто здесь держит смену.

Пока остальные собирают завтрак – миска каши, половина мутного яйца, ложка жмыха, – Лекс уже у стены, где висит старый фильтр воды. Пластик почернел, на прокладках – слой слизи. Два оборота – и крышка в руках, изнутри вытекает желтоватая жижа. Нос затыкает куском марли, гайку держит зубами, одной рукой вытаскивает “патрон”. Слёзы на глазах – не от чувств, от вони.

– Скажи инженерам, фильтр опять сдох, – бурчит Горбач, хлопая себя по коленям.

– Инженерам? Ага, конечно. Им сейчас до фильтров, – фыркает Лекс.

На стене кто-то мелом написал “НЕ ПИТЬ!!!”, ниже чья-то приписка: “А что, есть выбор?”

Соня с опаской подаёт ему бутылку:

– На, это чистое. Ещё с вечера.

Он принимает, кивает, молча – благодарность здесь выражают глазами, не словами. Плескает себе, остальным тоже. Все привыкли делиться по минимуму, по старому “городскому” закону: если можешь дать глоток – дай, завтра тебе вернут.

В дальнем конце яруса слышно, как кто-то гремит стальными чашками – пошли наверх, к дизелям, к дежурству. Лекс задерживается, на секунду садится обратно на койку, обводит взглядом металлический потолок, ржавые стыки, латанные провода.

Каждое утро здесь одинаково: чужие запахи, ворованные пайки, попытки оживить то, что уже не работает. Но если ты живёшь в нижнем ярусе, не ждёшь чуда – просто держишься за то, что есть: грязную воду, сухарь, пару лишних минут сна.

Шаги, скрип коек, глухой рев моторов под ногами. Утро на “Востоке” – когда каждый просыпается, не зная, выдержит ли ещё одну ночь этот город на железных ногах.

Дата:24 июля 2187 года

Место:Ходок “Восток”, нижний ярус, техническая секция 3-В

Время суток:утро

Дежурство начинается ещё до того, как гул моторного отсека превращается в привычный фон. Лекс тащит себя по узкому коридору, в котором стены дрожат от работы основной оси. В руках – кувалда и сумка с инструментами, на плечах старый комбинезон с выцветшей нашивкой: “Смена 2, техсектор 3-В”. Перчатки потёрты до дыр, сквозь левый палец видно чёрную мазуту, будто отметина или татуировка.

– Живой, Крымов? – навстречу из тени выныривает Стас “Гусак” Гусаков, напарник, с бледным лицом и вечно потрёпанной кепкой. Он жмурится, щурит глаз на яркий свет аварийных ламп.

– Не дождётесь, – Лекс усмехается, но глаза внимательные: смотрит, чтобы никто не подслушал, не проверил, кто пошёл в обход. В секции тепло – не жарко, как у койки, но от сырости в легких чешется. Под потолком – километры кабеля, здесь же висят капельницы системы охлаждения, а на стенах свисающие клапаны, с которых капает масло.

К обходу подтягивается ещё двое: Люся – самая крепкая из всей смены, всегда с выцветшей синей повязкой, и Серёга “Железка”, на лице у которого свежая царапина, губы обветрены, взгляд – злой, голодный.

– Слышь, Люся, а у тебя опять новую нашивку? – кивает Стас на её куртку. Там старое имя срезано, наспех пришито новое: “Гром”.

Люся отмахивается, проверяя карман:

– Считай, традиция у нас теперь. Каждая авария – новая нашивка. Я уже пятую шью за месяц.

– Так и всю форму порвёшь, – бурчит Серёга.

– Зато хоть по именам не путаемся.

Они проходят вдоль скрипящих труб, переговариваясь между собой. Лекс сдержан, сканирует секцию: где-то течёт, где-то дребезжит.

– Опять всю ночь воду гоняли, фильтр не держит, – жалуется Люся.

– Всё бы ничего, если бы не эта вонь, – Серёга морщится, нюхая перчатки: от них тянет сыростью, мазутой, кислым потом.

Пока они обсуждают планы – кто в какой отсек, где дежурит, – сверху слабо скрипит, едва заметно. Лекс задирает голову, успевает заметить, как над ними покачивается подвесная труба – старая, стальная, в пятнах ржавчины. Её, кажется, подлатали наспех.

– Гусак, тормози, – шепчет Лекс, указывая вверх. Остальные замирают.

В этот момент труба резко подаётся, трещит на сварном шве, звук уходит в грохот, от которого уши закладывает. Секунду спустя – сверху сыплется осыпь, гремят болты, тяжелая металлическая дуга рушится прямо вниз.

Люся успевает отскочить, Стас кидается в сторону, но Серёга не успевает – труба бьёт его по плечу и скользит вниз по боку, сминая комбинезон. Глухой удар, потом хриплый вскрик.

– Сука! – Серёга валится на пол, перчатки сразу срываются на кровь – рассечена рука, темнеет пятно на ткани. Люся матерится, кидается к нему, Лекс хватает тряпку из-за пояса, зажимает рану.

– Не двигайся! – рычит Лекс, выдергивая из кармана аптечку, бинтует через мазут и пыль, руки дрожат не от страха, а от злости.

Сверху осыпается ещё немного пыли, из трубы капает жидкость – воняет горелой смазкой, металл скрежещет. В коридоре запах крови быстро смешивается с гнилым железом и чем-то едким, от чего першит в горле.

– Вот тебе и обход! – шипит Люся, оглядывая потолок.

– Всегда мечтал начать утро с перелома, – хрипит Серёга, стиснув зубы. Гусак уже сигналит по рации наверх:

– Инженерка! У нас авария, третья секция, один ранен, нужна помощь!

Из глубины коридора откликается чей-то голос:

– Затыкайте течь, пока всё тут не разъело!

Лекс и Люся тянут Серёгу к стене, зажимая повязкой рану.

– Держись, Железка, – тихо говорит Лекс, стараясь не показывать, как злится на этот развал, на вечную халтуру и чёртову экономию на всём – даже на людях.

Сверху продолжают падать мелкие куски ржавчины. Всё трясётся и скрипит – будто город сам напоминает: “Не расслабляйся. Всё, что держит вас, – лишь усталое железо и привычка выживать.”

Дата:24 июля 2187 года

Место:Ходок “Восток”, нижний ярус, секция 3-В, аварийный коридор

Время суток:утро

Ещё не стихли эхом крики и мат после аварии, как коридор вдруг замолкает. Даже двигатель будто бы приглушает рев, когда в проёме возникает высокий силуэт – чистая форма, выверенный шаг, рука в кожаной перчатке с гербом Совета. Лекс сразу чувствует перемену: запах пота и крови отступает под давлением свежего машинного масла и дорогого порошка для костюмов.

Инженер-куратор, один из “верхних”. Лицо молодое, без единого шрама – явно не из тех, кто хоть раз сам работал на аварии. Вокруг – только усталые технари, пыль на щеках, мазут под ногтями.

– Внимание! – Голос жёсткий, отточенный, в нем сквозит металл – такой не повышают, если только не собирается ломать чужие жизни.

– Сектор три-В, вы отныне на спецзадании. Через три часа экипаж в сборе – вылазка в руины по списку запчастей для энергоузла. Каждый получит личное оружие и комплект снаряжения. Не вернётесь – спишем, ясно?

Кто-то шепчет сквозь зубы: “Спишем… Ага, запишут, будто и не было.” Лекс не слушает, смотрит в глаза начальнику. Там – пустота, стандартная элитная отрешённость: они не волнуются, не сочувствуют, просто считают расходы.

– А кто дежурит, пока мы сгинем в очередной дыре? – бросает Лекс, не громко, но достаточно, чтобы услышал каждый.

Инженер даже не поворачивается полностью, только фиксирует взгляд:

– Не твоя забота. Выполнишь – вернёшься. Нет – свободное место найдётся быстро.

В этот момент напротив Лекса застывает Люся, губы сжаты, взгляд колючий. Серёга держится за перевязанную руку, Гусак нервно сжимает лямку рюкзака. В воздухе пахнет сталью, страхом и привычной злостью на систему.

– Опять “спишут”… Словно мы инструменты, – шепчет Люся, не для начальства, а для своих.

– А что, нет? – бросает Лекс. – Тут у тебя только одна ценность – если в списке живых.

Инженер словно не слышит, разворачивается к распределителю. Помощник открывает ящик: выдают по одному карабину, пачке патронов – на восемь-десять выстрелов, не больше. Металлические коробки, грязные, с вмятинами, на стволах старая смазка и следы прошлых боёв.

Лекс берёт карабин, быстро оценивает: патронник заедает, затвор хрустит песком, на прикладе засохшая кровь – чужая история, чужая смерть, которую не спрашивают. Отошёл к стене, опёр карабин на колено, одной рукой стянул тряпку с рюкзака, другой уже привычно протирает ствол, пальцами выковыривает грязь из механизма.

– Патронов мало, – бросает Гусак, крутя коробку.

– И ствол как жопа демона, – добавляет Серёга, пытаясь проверить предохранитель на своём.

Инженер смотрит на них сверху вниз:

– Всё, что дали – делите сами. Если сдохнете, ваши трофеи вернутся в арсенал.

Лекс хмыкает, не скрываясь:

– Трофеи… А если вернёмся?

– Тогда, может быть, получишь новые перчатки, – сухо отвечает инженер и поворачивается, уходя так же резко, как появился.

В коридоре становится ещё теснее, тяжелее дышать. Технари распределяют патроны, ругаются, меняются тряпками и остатками масла, кто-то меняет куртку на более крепкую, кто-то крепит нашивку “Сектор 3-В” так, чтобы не слетела при первом же падении.

Лекс ещё раз оглядывает оружие: всё на авось, всё – из того, что осталось от прошлых рейдов. Но спор с начальством не уходит из головы – как и мысль: в этом мире ты не человек, а расходник. И это единственная правда, которая звучит громче любого приказа.

Дата:24 июля 2187 года

Место:Ходок “Восток”, нижний ярус, раздевалка технической смены

Время суток:утро, ближе к полудню

В раздевалке тесно, словно в консервной банке – запах чужого пота, старых носков, машинного масла и кислых аптечных пластырей висит в воздухе стеной, которой не пробиться ни одному “верхнему”. На лавках – разложенные рюкзаки, пустые фляги, карабины, тряпки, банки с прокисшей кашей, под скамейкой валяются списанные противогазы, битые фильтры, остатки проводки.

Люся, всё ещё не сняв свою свежую нашивку “Гром”, трясёт план сектора, чертит на полу кусочком мела простую схему:

– Вот тут завал, тут генераторная, тут – выход на внешнюю палубу. По списку – три точки для поиска, но если кто-то свернёт не туда, потом ищи в гнилом железе…

Гусак, разглядывая свой карабин, фыркает:

– Классика. Секторов пять, людей четверо, значит, либо мы по двое, либо один опять будет “тыловым смертником”.

Серёга (бледный, перевязка проступила кровью сквозь рукав) скалится:

– Тыловой смертник – это как почётный караул, только наоборот: первый умирает, последний идёт докладывать.

– Слышь, давай не каркай, – Люся швыряет мел в угол. – Кто вообще дежурит в этом аду, когда нас вытащат?

Снова спор: кому идти первым, кто остаётся на связи, кто страхует проход. Перебрасываются короткими фразами, где под стёбом – чистый страх.

– Может, всё-таки жеребьёвку? – предлагает Гусак, наматывая грязную бандану на шею.

– Жеребьёвка для тех, у кого есть что терять, – глухо отвечает Лекс.

Он чинит свой рюкзак прямо на коленях, проверяет ремни и карабины, подшивает прореху проволокой, привычно наматывает скотч на ослабленные петли. Внутри – старый фильтр воды, сменная тряпка, один сухарь, кусок мела, полупустая аптечка. Каждый предмет – часть маленькой крепости, в которой живёшь в этом железном чреве.

Люся затягивает шнурки, выдыхает:

– Ночью опять слышала шаги по коридору. Там, где никто не ходит, где решётки вечно хлопают сами по себе…

Серёга фыркает, но глаза бегают:

– В темноте тут все шаги чужие.

Шутки заканчиваются, когда нужно всерьёз решать, кто первым выйдет наружу. В воздухе повисает тишина, и в этот момент у Лекса вырастает внутри привычная тяжесть: долг, чужие ожидания, ненависть к тому, как система обращается с ними.

Он машинально подтягивает ремень, проверяет застёжки на рюкзаке, вспоминая руки отца – толстые, обожжённые, с заусеницами. Отец всегда первым шёл на завал, говорил: “Если не мы – никто.” Потом не вернулся из очередной вылазки. “Списали”.

В голове Лекса сливается глухой голос памяти и свежая злость:

“Им на нас плевать. Здесь ты – инструмент, винтик, а выйдешь за стены – станешь просто мусором, если не вернёшься. Но если оставить своих, кто тогда ты?”

Люся смотрит на него, будто угадывает ход мыслей:

– Ты опять вперёд собрался?

Лекс только качает головой, затягивает лямку крепче, прячет мысли за коротким кивком:

– Главное, чтобы вернулись все. А кто первый – пусть железо решит.

Они обмениваются взглядами, стёб уходит, остаётся привычная тяжесть: они пойдут туда не потому что хотят, а потому что иначе нельзя. За стенами города – только руины и смерть, но внутри этих стен – своя, особая, ежедневная война.

Дата:24 июля 2187 года

Место:Ходок “Восток”, внутренние коридоры технического яруса, ближе к выходу на внешнюю палубу

Время суток:ночь

Время за стенами сдвигается – часы будто тянут стрелку назад, но здесь, в кишках “Востока”, ночь чувствуется иначе. Она давит не только тьмой, но и ревом двигателей где-то в глубине, и подвыванием ветра, который проникает сквозь неплотно закрученные люки, пробираясь сквозняком по жёлобам между переборками.

Тонкие лучи фонарей рвут мрак, каждая царапина на металле отбрасывает длинную, дрожащую тень. Пахнет ржавчиной, разогретым железом, старым, несмываемым потом, кислой пылью, жмыхом и выдохшейся мазутой – коктейль, который въедается в кожу.

– Тише! – шепчет Люся, оглядываясь через плечо, и свет её фонаря скачет по стенам, выхватывает петли, клёпки, старые пометки мела: “ВНИЗ НЕ СПУСКАТЬСЯ”, “ЗДЕСЬ ПРОПАЛ”.

Гусак идёт впереди, рука на карабине, движения осторожные, но выдают привычку к страху – каждый шаг просчитан, но не уверен. Серёга замыкает, тянет за собой тень, смотрит на стыки труб, будто ждет, что оттуда что-то выползет.

Между переборками слышно, как ветер царапает наружную обшивку, взвывает, будто жалуется на каждую вмятину, срываясь на скулёж, который заползает под кожу и заставляет каждый нерв дёргаться.

– Кто тут последний раз был? – спрашивает Гусак вполголоса, больше для себя, чем для других.

– Неделю назад “добытчики” таскали металл. Сказали, слышали, как что-то шаркало за переборкой, – отвечает Люся, тихо, будто боится, что стены услышат.

На повороте Серёга вдруг останавливается, кивает в сторону бокового рукава:

– Я щас, – уходит “за угол”, оставив свой свет на полу.

Из темноты слышно короткое журчание – бытовая деталь, неизбежная, но именно она возвращает в реальность: как бы ни было страшно, люди остаются людьми.

Пока остальные ждут, Лекс меняет батарейку в фонаре, проверяет крепление ремня, мимоходом трет пальцем старую насечку на прикладе – привычка с прошлых вылазок. Чувство тревоги не отпускает. В груди тяжело, словно город вдруг стал чужим – не просто машиной, а капканом. Он смотрит на ржавые стыки, на ползущую по трубе чёрную каплю масла – и вдруг понимает, что эта ночь не похожа ни на одну из прежних. Обычно страх – привычный, как дежурная боль в спине, а сегодня он хрустит под кожей остро, почти режет изнутри.

– Всё нормально? – шепчет Люся, подходя ближе, фонарь её дрожит.

Лекс кивком отвечает, но сам не верит:

– Привиделось просто…

Хотя знает – в этом мире, если что-то кажется странным, значит, оно уже рядом.

Где-то за переборками вновь воет ветер. “Восток” дрожит, как зверь на тонком льду. Каждый шаг эхом отдаётся по всему железному нутру, а внутри у Лекса впервые за много ночей шевелится тревога, похожая не на усталость, а на предчувствие чего-то, что давно затаилось в тенях этого города-на-ногах.

Дата:24 июля 2187 года

Место:Ходок “Восток”, внешний сектор, заваленный переход к старым руинам

Время суток:ночь, ближе к полуночи

Металлические кишки “Востока” сужаются, стены всё чаще покрыты налётом, запах мазута режет нос – тут редко бывают даже технари. Фонарь Лекса выхватывает обломки, старую арматуру, обрывки ткани, растрескавшийся бетон. За очередным поворотом – обвал: свисающие провода, перекошенный шлюз, в куче мусора видны пятна ржавой крови и грязи.

Вдруг – крик. Не тот, что бывает от боли в пальце, не мат рабочий – а сдавленный, рвущийся, отчаянный.

Лекс не думает, бросается к завалу. Камни сыплются, что-то глухо звякает по полу. Сквозь пыль и грохот находит – зажатая между двумя балками фигура, девчонка лет двадцати, одежда чёрная, измазана до локтей, лицо скрыто тенью. Глаза – огромные, злые, в голосе – не мольба, а приказ:

– Помоги, быстро! Они близко!

Лекс лезет руками в кучу, сдирает кожу о ржавчину, выдирает один кусок, второй. Ближе к плечу – тянет за ткань, девчонка резко отдёргивает локоть, сама вжимается, упирается ногами. Балка шевелится, с хрустом падает – грохот летит по пустым туннелям, как сигнал тревоги.

– Держись, не дёргайся, – шипит Лекс, по-быстрому просовывает подмышку, вытаскивает девушку на себя. Она почти не весит – жёсткая, как проволока, грязная до пяток. На рукаве – странная метка: треугольник, перекрещённый двумя полосами, явно не из их лагеря. Лекс отмечает, но не цепляется взглядом: всё происходит слишком быстро.

Девушка, едва вылезает, резко отскакивает от Лекса, пятится к стене. Дышит быстро, смотрит в сторону коридора.

– Ты кто? – спрашивает Лекс, уже чувствуя, что ответа не будет.

Она молчит. Бросает короткий взгляд, словно прикидывает: “Друг? Враг?” Потом резко сворачивает в тёмный лаз, исчезает, будто и не было.

– Эй! – окликает Лекс, но только эхо возвращает голос. Он остаётся на коленях среди щебня, чувствуя, как ладони разодраны, кровь липкая, пот течёт по спине.

Из тьмы появляется Гусак, весь на взводе:

– Ты сдурел? Зачем ты её вытащил?! Она не из наших! Здесь если чужой – значит враг, понял?!

– Если бы не вытащил, трупа бы нашли утром. Нам тут трупы ни к чему, – бросает Лекс, сжимая тряпку в руке, вытирает пот со лба, потом кровь с ладоней, втирает мазут в ткань.

Гусак шумно дышит, ругается сквозь зубы, напряжение висит в воздухе, будто глухая вибрация старых труб.

– Ты себе на жопу неприятности нашёл, Лекс…

– Может быть. Но хуже уже не станет, – коротко отвечает Лекс и уходит вперёд по туннелю, не оборачиваясь. Шумно выдыхает, медленно чистит руки тряпкой, ощущая тяжесть нового выбора: помог чужому – значит, стал чуть ближе к чужим.

И в этот момент впервые за ночь не может отделаться от чувства, что теперь за ним наблюдают стены, и город стал ещё теснее.

Глава 2. Дозор. Грязные рутины

Дата:25 июля 2187 года

Место:Ходок “Восток”, центральный пропускной отсек, зона досмотра

Время суток:раннее утро

После ночной вылазки на руинах “Востока” возвращаться было не легче, чем уходить. Металлический люк с глухим скрежетом захлопнулся за последним членом группы, а в отсеке досмотра уже скапливалась очередь: вернувшиеся, вечно мятущиеся добытчики, двое топливщиков с ободранными руками, кто-то из техников с лицом, похожим на выжатый жмых. В воздухе пахло так, будто весь отсек выжимали тряпкой: пот, ржавчина, клей из-под пластыря, и ещё – свежая, едва заметная струя машинного масла от недавнего ремонта шлюза.

Лекс первым встает в очередь к столу охраны, зная – чем быстрее пройдёшь, тем больше шансов урвать хотя бы глоток горячей воды до того, как начнётся новая смена. Но охранники – трое, все в тяжёлых жилетах, с оружием, застывшие на точках, как статуи из чёрного железа – не торопятся. Их глаза скользят по каждому движению, руки уже привычно шарят по карманам, рюкзакам, ремням.

– Повернись, – грубо бросает один, тот, что всегда курит папиросы, даже на посту.

– Карманы на стол. Что нашли – выкладывай, без самодеятельности.

Лекс вываливает содержимое по одной вещи: патроны – три штуки, пачка смятого бинта, крошки сухаря (спрятать не удалось), сломанный фиксатор фильтра, ремень для инструмента, пластину с выдавленной надписью “Восток-36”. Ощущение, будто выкладываешь не барахло, а кости своей жизни – каждая вещь с историей, с потом и болью.

За спиной – Гусак, суёт на стол пару обломков, нож с начищенным до блеска лезвием (недавнее приобретение, тут же попадает в подозрение охраны), связку медных шайб, которые годятся разве что на игрушки для детей. Люся достаёт фильтр с трещиной, горсть мелких гаек и обрывок проволоки.

– Ну что, герои, чем на этот раз разживились? – хмурится старший охранник, тот самый, что давно в городе и терпеть не может технарей. Его сапоги скрипят по железу, когда он подходит вплотную к Лексу.

– Опять всякую дрянь таскаете? У вас задача какая – железо собирать или пайку воровать?

– Был бы у нас выбор… – Лекс сглатывает, чувствует, как по спине скатывается пот. Рубашка прилипла к коже, под мышками разводы, в горле пересохло.

Охранник медленно перебирает вещи, вытаскивает из кучи сломанный фиксатор, бросает Лексу на грудь:

– С такими “деталями” только фильтр латать, и то временно.

– Лучше временно, чем никак, – тихо отвечает Лекс, сдерживая раздражение.

Гусак дерзко кивает:

– Мы своё дело знаем. Если бы вы хоть раз на фильтрах подохли, понимали бы.

– Слышь, смелый… – второй охранник перехватывает пакет с жмыхом, встряхивает, будто там зарыто золото. – Пайка у тебя, значит, будет меньше. Делить умеете – отвечайте вместе.

В этот момент сзади раздаётся тихая перебранка. Два добытчика спорят о том, кому достанется последняя порция воды:

– Сам забирал, сам и выпью!

– Ты всегда впереди лезешь, урод…

Один пытается выхватить флягу, другой его отталкивает, охранник тут же наступает сапогом между ними, разнимает без особых церемоний.

Люся, едва заметно дрожащая, быстро объясняет, что “фильтр сдался ночью”, рюкзак не проверяли на складе, но всё, что нашли – по уставу. Охранник смотрит на неё с ленивой издёвкой, но пропускает мимо ушей – знает, что лишние слова здесь не спасают, только время тянут.

В этот момент кто-то из топливщиков ловит взглядом Лекса и шипит сквозь зубы:

– Видел тебя ночью у старого шлюза. Опять по своим делам шлялся?

– Ночью все дела только по уставу, – бросает Лекс. – Или ты сам себя на смену записал?

Охранник хмыкает:

– Разойдитесь. Ваши железки заберём на склад, пайку делите пополам. Кто рыпнется – минус баллы на выдаче.

Под ногами скользко, сапоги хрустят по ржавчине, чей-то пот капает прямо на металлический настил, оставляя мутные следы. В отсеке висит стальное эхо: лай собаки где-то за перегородкой, визг болгарки, чьи-то шаги за стеной.