Том 1 Грохот Разломной Бури

Глава 3. Тот, кто пришёл из разлома

Берег встретил их сырой, холодной мягкостью, не похожей на грязь улиц. Саррен опустился на колено, аккуратно перенося тяжесть Каэрона с плеч на землю, словно боялся не того, что под ними мокрая трава, а того, что лишний сантиметр падения разорвёт рану окончательно. Пальцы чужака легли на бок, прямо на рваный разрез, и на миг мир сузился до этого прикосновения.

Боль вспыхнула, как удар ножа в уже открытую рану. Каэрон выгнулся, пытаясь отпрянуть, но рука Саррена прижала его к земле без грубости, просто не давая телу расползтись в сторону. Ладонь была узкая, жилистая, от неё шёл не жар и не холод – только ровное, плотное давление, как будто этим нажимом он удерживал не только кровь, но и что-то ещё, что пыталось вытечь вместе с ней.

Река рядом шумела громко, почти радостно, как всегда после дождей, когда вода набирает силу и рвётся мимо камней. Но в её плеске сегодня слышалось не только знакомое журчание. Под ним шёл тонкий, дрожащий звук, которого Каэрон никогда раньше не замечал: будто глубоко под поверхностью вода сталкивалась с чем-то невидимым, ломалась, меняла ход. Каждая волна, ударяясь о берег, отзывалась в ране коротким, рваным эхом.

Саррен, не отнимая ладони от раны, другой рукой потянулся к сумке у пояса. Движения были быстрыми и ровными, как у человека, который делал это сотни раз, только не здесь. Из плотной тёмной ткани он извлёк узкий свёрток, развёрнул его одним рывком. Внутри лежали полосы ткани, уже пропитанные чем-то тёмным, пахнущим сухо и горько – травой и металлом одновременно.

Он приподнял край рубахи, разглядывая разрез. Глаза его не моргали, отслеживали глубину, угол, цвет крови. Световой ожог по краям раны уже начал жечь плоть, вгрызаясь внутрь тонкими, почти невидимыми прожилками. На миг линии на его предплечьях вспыхнули сильнее, словно резонанс в ране отзывался в нём самом, но он не отвлёкся. Ткань легла на кожу чуть ниже разрыва, второй виток – выше, третий лёг прямо на обуглённые края.

Каэрон попытался заговорить. Язык шевельнулся тяжело, горло оказалось забито сухим песком. Вместо вопроса из него вырвался только хрип, рваный и жалкий. Воздух царапал горло, и от этого пульсирующий огонь в боку набрал силу, ударив в голову красной пеленой. Он зажмурился, пытаясь собрать хотя бы одно слово, но губы только дернулись.

Саррен даже не посмотрел ему в лицо. Пальцы работали быстро, перетягивая рану, собирая мясо, словно стягивая рассыпающийся узел. Ткань затягивалась плотно, перехватывая кровь, вдавливая вглубь невыносимый жар. На каждом витке боль меняла оттенок – из рвущей стала давящей, тяжёлой, как камень, положенный внутрь. Каэрону показалось, что его бок превратился в чужой предмет, привязанный к телу.

Вдалеке по-прежнему слышались крики. Они были не такими, как в деревне – вода забирала острые края, превращала их в глухой вой, в который вплетались ударные звуки: падающие стены, ломаемое дерево, редкие, пронзительные вспышки невийского света. Здесь, на берегу, всё это звучало так, будто происходило в другом мире, за толстой стеной. Река тянула из воздуха часть боли, забирала её в своё течение, но не могла унести до конца.

Когда последний узел на повязке затянулся, мир немного вернулся на место. Боль в боку не ушла, но перестала быть криком – стала тяжёлым, глухим давлением, от которого хотелось выть, но сил на вой не оставалось. Каэрон лежал, чувствуя под пальцами сырую траву и холод земли, и только по тому, как грудь всё ещё поднимается, понимал, что жив.

Саррен убрал руку, проверил, не расползётся ли повязка, и впервые за всё время заговорил. Голос был низким, ровным, будто принадлежал человеку, который только что не выдернул его из-под лезвийного хребта, а просто закончил обычную работу.

– Имя.

Слово прозвучало, как команда, а не вопрос. Каэрон моргнул, пытаясь собрать воедино буквы собственного имени. Язык не слушался, губы были сухими, будто он глотал пепел.

– Ка… Каэрон, – выдавил он, чувствуя, как каждое слово царапает горло.

Саррен кивнул, будто отметил нужную строку в списке.

– Саррен, – представился он так же коротко. – Саррен Лиант.

Он не добавил ни откуда, ни зачем. Ни слова о том, почему появился там, где рвало мир, и как умудрился пройти сквозь разлом. В его тоне не было ни гордости, ни усталости – только констатация факта: вот имя, этого достаточно.

Саррен наклонился чуть ближе, на миг задержал ладонь у плеча Каэрона, словно проверяя, насколько крепко тот держится за сознание.

– Можешь идти? – спросил он. – На своих, хоть немного.

Каэрон попытался пошевелить ногами. Левая отозвалась тупой болью, правая будто была чужой – тяжёлой, онемевшей. Он сглотнул, собрался и всё-таки заставил себя приподняться на локтях. Мир качнулся, вспыхнул чёрными пятнами, но не исчез.

– Попробую, – прохрипел он.

– Тогда встаём. «Уходим», —сказал Саррен. – Лейнхолд больше не существует как безопасное место.

Слова легли тяжело, как камни. Каэрон дернулся, будто его ударили не по ране, а по груди.

– Как это… уходим? – он попытался подняться выше, но бок прострелило так, что голос сорвался. – Там… там мои родители. Люди. Я… я их там оставил.

Он говорил, хватая воздух, больше задыхаясь, чем споря. В каждом звуке было не столько сопротивление, сколько отчаянная попытка удержать то, что уже вырывали из рук. Перед глазами вспыхивали лица: мать у печи, отец у телеги, мальчишка под балкой, старый гном у площади. Всё это не укладывалось в слова «уходим».

– Я должен вернуться, – выдохнул он. – Хоть посмотреть… помочь… хоть… кого-то…

Саррен смотрел на него спокойно, не отводя взгляда, не смягчая черты. Ни жалости, ни раздражения – будто перед ним не раненый парень, а один из возможных маршрутов, которые нужно или закрыть, или использовать.

– Если кто-то ещё жив, – произнёс он, – уже бежит сам.

Он сделал короткую паузу, чтобы слова провалились глубже, а затем добавил:

– А если ты вернёшься туда, не спасёшь никого.

Фраза резанула хуже любого лезвия. Каэрон сжал зубы так, что заскрипело, чувствуя, как внутри поднимается волна, похожая на рвоту. Часть его хотела ударить этого чужака, сказать, что тот ничего не знает о Лейнхолде, о людях, о том, как всё это не может закончиться вот так, за одно утро.

Но он помнил свет, который прошёл сквозь него и не сжёг. Помнил, как тварь разрезала улицу, как крыши оседали под чужими телами. Помнил, как сам уже лежал под падающим хребтом, не в силах поднять руку.

Он отвёл взгляд к реке, где вода всё так же бежала, будто ничего не случилось. Только дрожащий оттенок в её шуме выдавал, что и она слышит то, что творится за спиной.

– Понял, – выдохнул Каэрон хрипло, больше в пустоту, чем в ответ.

Саррен коротко кивнул, словно зафиксировал ещё одно принятое решение.

– Тогда поднимайся, Каэрон, – сказал он уже не спрашивая. – Кто нужен мне – передо мной. Остальное придётся оставить.

Когда они поднялись, мир для Каэрона поехал в сторону. Стоило ему встать на ноги и сделать первый шаг, как рана в боку вспыхнула новой волной боли, и всё, что держало сознание, лопнуло, как тонкая плёнка. Ноги стали ватными, взгляд поплыл, вода у берега превратилась в размазанную серебристую полосу. Он успел только ухватиться пальцами за плечо Саррена, прежде чем колени снова предательски подломились.

Саррен перехватил его, принимая вес так, будто ожидал этого. Рука легла ему на грудь, вторая – под локоть, удерживая от падения. В тот же миг по краю раны прошла новая вспышка – уже не красная, а бледная. Каэрон почувствовал, как под повязкой что-то шевельнулось, словно вгрызаясь глубже, и кожа под тканью стала горячей, почти невыносимо.

Он зашипел, вцепившись в плечо Саррена сильнее, и увидел краем глаза, что повязка на боку чуть светится. Не ярко, не как огонь, а тонким, болезненным сиянием, будто кто-то провёл по коже молочной линией. Это не было похоже ни на Евхарию, ни на Праксис – он не был магом, но таких отблесков не видел никогда. Свет не расходился, не дрожал, а медленно полз по краю раны, оставляя за собой ощущение жжения, которое не остывает.

Лицо Саррена сжалось, потемнело. До этого он был холоден и ровен, как натянутый трос, но сейчас в его взгляде на миг мелькнуло что-то, похожее на раздражённое признание: произошло именно то, чего он не хотел. Он отдёрнул край повязки, не обращая внимания на сдавленный стон Каэрона, и внимательно посмотрел на кожу. Бледное свечение шло тонкой полосой, вгрызаясь в тело, как светящийся червь.

– Чужой свет, – коротко сказал он, скорее себе, чем ему. – Кусок их структуры.

Он отпустил повязку, прижал её обратно, чтобы не дать свету тянуться дальше по воздуху, и другой рукой снова потянулся к сумке. На этот раз он достал небольшой металлический обруч – тусклый, без драгоценностей, весь покрытый тонким узором из линий и точек. Обруч казался простым, но в руках Саррена лежал тяжёлым, как камень.

– Потерпи, – бросил он.

Каэрон хотел спросить, что он собирается делать, но язык снова не послушался. Тело откликалось только на боль, голова гудела так, что слова рассыпались ещё до того, как успевали сложиться. Он лишь судорожно вдохнул, когда холод металла коснулся кожи рядом с раной.

Саррен прижал обруч к боку, прямо над светящейся линией, и на миг замер, словно прислушиваясь не ушами, а костями. Затем лёгко ткнул пальцем в один из узоров. Металл дрогнул. По ободу прошла едва заметная рябь, и обруч начал вибрировать – не так, как звучит струна, а как низкий, почти неслышный гул.

Вибрация пошла вглубь. Каэрон почувствовал, как по телу разливается холодная волна, начинаясь не с кожи, а из-под неё. Ощущение было таким, будто кто-то залез внутрь, под мышцы, и проводит там пальцами, выискивая тонкие, горящие жилы. Рана ответила вспышкой боли, но под этой болью шёл другой звук – глухое, ломкое трескание, словно где-то далеко ломали тонкий лёд.

На секунду ему показалось, что он снова стоит в самом сердце разлома. Мир перед глазами исчез, осталась только белая пустота и давящий шум, в котором не было ни криков, ни ударов, только бесконечный визг света. Он увидел, как внутри него, в глубине плоти, тонкие бледные нити тянутся к этому визгу, цепляются, впивают в него свои крючья. Обруч дрогнул сильнее, и часть этих нитей повернулась, потянулась к металлу.

Холод ударил с новой силой. Каэрона выгнуло, зубы клацнули, по спине побежали мурашки, словно его окунули в воду, в которой не осталось ни капли тепла. В голове, на самом краю сознания, прошла чёрная полоска – и тут же развалилась на куски. Он ещё раз вдохнул, и воздух показался тяжёлым, как камень, но наконец вернулся вкус мира: сырость, кровь, дым.

Обруч погас. Бледное свечение на повязке заметно потускнело, сжалось в более тонкую линию. Металл в руке Саррена теперь выглядел иначе – на его внутренней стороне тонко, почти невидимо, мерцали слабые искры, похожие на пойманные обрывки того самого света. Он быстро убрал обруч обратно в сумку, будто не хотел давать этому свету лишний шанс вырваться.

– Часть ушла, – произнёс он, глядя на рану. – Но не вся.

В его голосе проскользнула тихая удовлетворённость: он сделал, что мог, и этого хватит, чтобы огонь Невии не сжёг Каэрона сразу. Но в этой же удовлетворённости звучало и другое – понимание, что след всё равно остался. Это уже не было чистой раной Реалиса; в ней закрепился кусок чужого мира, который придётся или нести с собой, или однажды вырезать.

Высоко над Лейнхолдом, там, где для людей уже не существовало ни неба, ни облаков, висела световая линза Невии – узкий, сплюснутый глаз, вшитый прямо в ткань Реалиса. Для жителей деревни это было всего лишь плотное серое небо. Для Варр’Кесса – прозрачная плёнка, за которой раскрывалась вся картина бойни.

Он не смотрел глазами. Его сознание входило в линзу, как в ещё один узел сети, и Лейнхолд раскрывался перед ним слоёным разрезом: линии тепла, вспышки движения, световые фонтаны разломов, траектории падения домов. Люди отмечались тусклыми, быстро гаснущими точками живого тепла, твари Невии – яркими, чётко структурированными пятнами света, выстроенными по его же расчетам.

Система работала почти идеально. В зоне первичного пробоя всё живое должно было либо сгореть, либо быть разорванным до состояния, не пригодного ни для бегства, ни для сопротивления. Варр’Кесс отслеживал это как выполнение функции: процент уничтожения, скорость продвижения тварей, устойчивость краёв разлома. Цифры сходились с моделью, пока одна из тусклых точек не повела себя неправильно.

В самом центре зоны поражения, там, где свет проходил через материю с максимальной плотностью, один из сигналов не исчез. Наоборот – вокруг него возник слабый ореол остаточного свечения, характерного для прямого контакта с световыми структурами Невии. Варр’Кесс увеличил этот участок. В поле зрения проявилась фигура: человек, лежащий в грязи, половина тела под ударом, но структура – цела. Свет прошёл сквозь него и оставил след, не разрушив носителя.

Это противоречило расчётам. Функция «стереть всё живое» в зоне первичного пробоя не предусматривала сохранения целостных форм с такой степенью поражения. Даже при отклонениях должны были оставаться обугленные остатки, не способные к самостоятельному движению. Здесь же точка, помеченная как «человек», продолжала двигаться, пусть и с помехами, и ореол остаточного света фиксировался устойчиво.

Варр’Кесс отметил аномалию. Внутри его сознания вспыхнула тонкая метка: «Объект 1. Остаточное свечение. Несоответствие модели». Он проследил траекторию – от центра улицы, через столкновение с лезвийной тварью, до падения у края домов. Дальше сигнал смещался, и рядом с ним появлялся второй – иной по природе.

Второй сигнал принадлежал не Реалису. Вибрационная подпись отличалась: тело двигалось, учитывая не только видимые препятствия, но и скрытые переломы ритма, обходя места, где ткань мира уже была надорвана. Линии вокруг этого объекта дрожали иначе, и Варр’Кесс сразу отнес его к внешним: «не из этого мира». Метка легла рядом: «Элемент 2. Внешнее вибрационное происхождение. Неучтённый».

Он увидел, как внешний элемент закрывает своим движением объект с остаточным свечением, как меняется траектория тварей, как смещается направление бегства. Река, которую в его расчётах значилась как нерелевантный элемент среды, вдруг стала линией, по которой уходили выжившие – не как хаотичный бег, а как направленный поток, вызванный присутствием этого «Саррена».

Вмешиваться напрямую Варр’Кесс не стал. Его задача на этой фазе была иной: собрать данные, проверить сеть, зафиксировать отклонения. Уничтожить объект можно было позже, когда параметры будут описаны. Он подвязал траекторию отхода к ближайшему узлу сети: берег, участок течения, плотность материи под руслом. Маркеры вспыхнули, оставляя в его структуре чёткий путь.

Для него это были всего лишь любопытные отклонения в эксперименте. Объект, выживший под прямым ударом света и несущий внутри след Невии, и внешний элемент, чьё вибрационное происхождение не значилось ни в одной из заранее утверждённых таблиц. Но именно такие отклонения он был обязан устранить: не из злобы и не из мести – потому что любая неучтённая переменная рано или поздно ломает даже самую точную сеть.

Они шли вдоль реки, держась чуть выше кромки воды, там, где трава пригнута ветром и редкие кусты дают хотя бы иллюзию укрытия. С одной стороны – шум течения, глушащий звуки, с другой – открытый берег, по которому их было бы удобно заметить сверху. Саррен выбирал середину: чуть в стороне, по полосе влажной земли, где следы быстрее разъедает вода и тяжелее считать шаги.

Каждый шаг отзывался в боку Каэрона пульсирующей болью. Повязка натягивалась, словно ремень, врезаясь в кожу, холод от обруча уже отступил, и на его место вернулся знакомый жгучий жар. В голове гудело, но мысли всё равно пробивались сквозь эту дрожь – о доме, о крике матери, которого он так и не услышал, о том, что Лейнхолд теперь остался только в памяти.

– Куда мы вообще идём? – выдавил он наконец, стараясь не задыхаться на каждом слове.

– Туда, где твой мир ещё держится, – ответил Саррен, не замедляя шаг. – И где меньше всего чувствуется давление света.

Слова прозвучали просто, но за ними стояло то, чего Каэрон не мог видеть. Саррен время от времени замедлялся, словно прислушиваясь не к лесу и не к реке, а к чему-то под ними. В такие моменты линии на его предплечьях чуть вспыхивали, как если бы он ловил едва заметные волны – туда, где земля дрожала сильнее, и туда, где оставалась ещё относительно ровной.

Они свернули от берега к полосе низкого леса, обнимающей изгиб реки. Под ногами стали попадаться корни, влажные листья, сырые ветки. Здесь звук воды уже не забивал всё вокруг – к нему примешался шорох ветра в кронах, редкий треск сучьев в глубине. Саррен держался ближе к стволам, выбирая путь так, чтобы между ними всегда было по нескольку линий укрытий – деревья, кусты, поваленные бревна. Он двигался не как беглый крестьянин, а как человек, привыкший к тому, что за ним смотрят.

– В Сердечных Землях уже несколько точек нестабильности, – сказал он спустя какое-то время, когда дыхание обоих чуть выровнялось. – Лейнхолд – только одна из них.

– «Точек…» – Каэрон споткнулся о корень, но удержался, стиснув зубы. – Для кого-то это просто отметка, да?

– Для тех, кто открыл разломы, – да, – коротко подтвердил Саррен. – Они считают по зонам пробоя, не по домам.

Каэрон сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Выйти из своей деревни, прожить в ней всю жизнь, знать каждого по имени – и услышать, что всё это теперь «зона пробоя». Маленькая, не самая важная. Ещё одна случайная отметка на карте чужой войны, которую его мир даже не начинал.

– Значит, всё это… – он сглотнул, чувствуя, как мутит от злости и бессилия. – Всё, что было там, – для них ничего не значит?

– Значит, – сказал Саррен. – Как цифра в расчёте.

Ответ хуже любого молчания. На мгновение Каэрону захотелось остановиться, развернуться и пойти обратно, даже если там только свет и твари Невии. Но каждый шаг отдавался в боку так, будто кто-то подталкивал его вперёд раскалённым железом, и тело само знало: назад уже нет.

– Дарренфорд, – добавил Саррен. – Там сходятся дороги. Если где-то и собирают тех, кто выжил в Астории, новости и защиту – то ближе к таким узлам.

– В Дарренфорде магов собирают, – вспомнил Каэрон слова орийца из трактира. Голос внутри сорвался на хрип. – Может, хоть там кто-то поймёт, что с… этим делать.

Он хотел указать на рану, но рука лишь бессильно дёрнулась. Огонь Невии внутри него не давал забыть, что часть того света осталась в его плоти. Что теперь он несёт на себе след той силы, что разорвала Лейнхолд.

– Если кто-то поймёт, – сухо сказал Саррен, – то либо там, либо ближе к разломам. Дарренфорд – лучшее из худшего. До Асторна тебе сейчас не дойти.

Имя столицы прозвучало как что-то далёкое, чужое. Каэрон никогда не думал, что окажется в положении, когда город, о котором он слышал только из чужих разговоров, станет целью не из любопытства, а из необходимости выжить. Но даже до Дарренфорда путь казался сейчас бесконечным.