Бывший или чудеса Нового Года

***

Когда стали расходиться по комнатам, тётя Люба поднялась первой.

– Так, – объявила она деловито, словно была давно уже хозяйкой этой дачи, – Катя с Сергеем, в гостевую. Николай Иванович с Анькой в кабинете.

Она посмотрела на Веру и Артёма с ленивой улыбкой.

– А вы, голубки… наверх. В спальню.

Вера почувствовала, как внутри всё обрывается.

– Тётя Люба…

– Ну что ты, Верочка, – мягко перебила та. – Вы же теперь снова вместе. Не будете же вы притворяться, как подростки?

И ловушка захлопнулась.

***

Комната на втором этаже встретила их полумраком и запахом чистого белья. Артём поставил рюкзак у стены и остановился, давая ей пройти первой.

Вера разочарованно оглядела спальню с широкой кроватью и совсем узким пространством, чтобы разместить Артёма хотя бы на раскладушке.

– Я могу лечь на полу, рядом, – сказал он торжественно, словно делает одолжение, и включил свет.

Вера закрыла дверь и прислонилась к ней, скрестив руки.

– Не глупи! Еще заболеешь, а мне потом отвечать, – фыркнула она сухо.

– Спасибо за заботу, – улыбнулся тот в ответ, – Спектакль прошёл успешно. Публика довольна.

– Не переигрывай, – выдохнула Вера, не глядя на него. – Они не идиоты. Слишком приторно!

– Они верят в сладкое, – спокойно ответил он. – Люди хотят верить в чудеса, особенно под Новый год. Я просто даю им то, чего они хотят. И тебе, кстати, тоже.

Он снял свитер, остался в футболке. Вера заставила себя смотреть в лицо, а не на знакомые линии его тела.

– Мне не нужно твоё шоу.

– Но, ты его наняла, – напомнил он, делая шаг вперёд. Дистанция между ними сократилась до опасной. – Ты заплатила за идеального парня. Вот он я. У тебя есть претензии к качеству услуги?

Он всё еще пах снегом, древесным ароматом парфюма и чем-то неуловимо мужским, своим… родным! Этот запах сводил её с ума. Он словно обезоруживал.

– Моя претензия к исполнителю, – выдохнула она. – Ты… не тот.

– Потому что я стал другим? – его губы тронула усмешка. – Обидно, да? Ты ждала, что я приду тем же эгоистичным мальчишкой, чтобы ты могла с чувством превосходства указать мне на дверь. А я пришёл мужчиной, который знает, чего хочет. И который готов играть по твоим правилам, лишь бы остаться в игре.

– Я вообще тебя не ждала! – огрызнулась Вера в ответ.

Но, он был прав. И это бесило её больше всего.

– Правило первое, – прошипела она сквозь зубы, – Никаких физических контактов без крайней необходимости.

Он медленно кивнул, его взгляд упал на её губы, затем поднялся обратно к глазам.

– Определи «крайнюю необходимость». Поцелуй под бой курантов? Рука на пояснице при семейной фотографии? Защита от назойливых вопросов тёти Любы?

– Ты прекрасно понимаешь грань.

– О, Вера, – он тихо рассмеялся, и в этом смехе не было веселья, – Ты забыла. Между нами нет грани. Ты стёрла её больше двух лет назад. Всё, что между нами сейчас, это сплошная «крайняя необходимость». Сонной ночи, заказчик.

Он повернулся к кровати и как обычно расположился с левой стороны, что была ближе к двери. А Вера безысходно шумно выдохнула, что-то пробурчала себе под нос и вышла, оставив его одного.

Плотно прикрыв за собой дверь, она стояла в тёмном коридоре, прислонившись лбом к прохладной стене. Внизу доносился смех и звон посуды – её семья, счастливая и обманутая. А она была здесь, на грани нервного срыва, с бывшим мужем в роли наёмного любовника в одной постели.

Она слышала, как он двигается в комнате, как скрипнула кровать под его весом. И в этот момент она поняла самую страшную вещь: худшее было не в его присутствии. Худшее было в том, что её тело, предательски помнящее каждый его изгиб, откликалось на эти звуки. И в тишине собственной спальни ей придётся бороться не только с гневом, но и с пробуждающимся, диким и нежеланным, любопытством. Каким он стал… по-настоящему?

Глава 4. Первая ночь под одной крышей

Дом постепенно стихал.

Голоса внизу редели, смех становился тише, шаги осторожнее, будто все чувствовали, что праздник праздником, но ночь здесь сегодня будет непростой.

Вера лежала на краю кровати, не раздеваясь до конца, уставившись в потолок. Белая трещинка над люстрой была на месте.

Та же самая.

«Значит, это всё не сон», – она тяжело вздохнула от одного лишь осознания своей глупой идеи.

С другой стороны кровати Артём устроился спиной к ней, подчеркнуто аккуратно, словно между ними действительно существовала невидимая стена.

– Ты всегда так засыпаешь? – внезапно тихо спросил он.

– Как?

– С напряжением во всём теле.

Она усмехнулась, не поворачивая головы.

– А ты всегда так много анализируешь?

– Раньше, нет, – ответил он, после паузы. – Раньше я просто уходил.

И вновь, эти фразы о прошлом… раньше… это было раньше… и фраза вновь ударила сильнее, чем любое прикосновение.

Вера закрыла глаза.

Перед внутренним взглядом вспыхнула картинка:

…она сидит на этой же кровати, только моложе, растеряннее, с телефоном в руке.

Сообщение от него резало её на куски: «Я в аэропорту. Потом поговорим».

Она покачала головой, смахивая наваждения и воспоминания из прошлого, и глухо произнесла:

– Не начинай.

– Я и не собирался, – ответил Артём спокойно, – Просто констатирую.

Тишина снова сомкнулась. Но теперь она была другой. Такой густой, тягучей, как воздух перед грозой.

Вера повернулась на бок.

Слишком резко.

– Ты понимаешь, что это ненормально? – прошептала она, – Мы не пара. Мы не помирились. Мы просто… застряли.

– Мы всегда хорошо застревали, – отозвался он.

Она резко села.

– Не смей шутить, – безнадёжно прошипела она.

Он повернулся к ней. Не встал. Не приблизился.

Просто посмотрел.

И Вера почувствовала это снова, тот самый взгляд.

Не берущий. Не требующий.

А знающий.

– Я не шучу, – сказал он, – Я просто больше не бегу.

Она отвела глаза.

Вот это и было страшно.

Раньше он всё время спешил.

Сейчас – нет.

– Ты спишь на своей стороне кровати, – напомнила она, как будто это правило могло удержать границу.

– Я знаю.

– И не подходишь.

– Я знаю.

Он замолчал, а потом добавил:

– Но ты же понимаешь, что проблема не в расстоянии.

Вера медленно выдохнула.

– Проблема в том, что ты всё ещё действуешь на меня.

Он не стал отрицать.

– Ты тоже, – сказал он тихо.

Она рассмеялась, коротко, нервно, и спрятала лицо в ладонях.

– Это физиология. Память тела. Пройдёт.

– Не прошло за два года, – отозвался он.

Она резко посмотрела на него.

– Ты следил за мной?

Он покачал головой.

– Я знал. Ты всегда так говоришь, когда боишься.

Это было слишком точно.

Вера легла обратно, отвернувшись. Натянула одеяло до подбородка, как щит.

– Спи, Артём.

Он не ответил сразу.

Пружины кровати тихо скрипнули, он повернулся на спину.

– Ты всегда так делала, – сказал Артём в темноту, – Отворачивалась, когда начинало быть по-настоящему… страшно…

Она сжала пальцы в кулаки.

– А ты всегда выбирал не меня, – ответила она, – Так что мы квиты.

Он замолчал.

Прошло несколько минут.

Может, больше.

За окном зашуршал снег, мелкий и сухой. Гирлянда за дверью мигнула, бросив на потолок тень.

– Я не буду тебя трогать, – сказал он вдруг, – Даже если захочешь.

Она повернулась слишком быстро.

– Самоуверенно! – хмыкнула Вера.

– Честно, – ответил он, – Я больше не хочу брать то, что мне не отдают.

Слова повисли между ними.

Вера почувствовала, как что-то внутри болезненно сжалось.

Не желание.

Страх.

Потому что раньше он всегда брал.

Её заботу, её время, её внимание, её терпение… её мечты и ожидания…

А сейчас – ждал.

– Это временно, – сказала она сама себе, только вслух, – Всего две недели. Потом ты уйдёшь.

Он кивнул.

– Если ты скажешь.

– Я скажу, – резко ответила она. Слишком быстро.

– Я верю, – ответил он спокойно.

И в этом «верю» не было вызова.

Только уверенность.

Она отвернулась снова. На этот раз, медленно.

– Спокойной ночи, Арчи, – недовольно буркнула Вера.

– Спокойной ночи, Вера, – совсем тихо ответил Артём, а в голосе звучали нотки его соблазнительной ухмылки.

Они лежали друг к другу спиной. Сон не приходил. Она слышала его дыхание. Ровное, глубокое. Слишком знакомое. Слишком родное. И с ужасом понимала, что самое трудное будет не удержаться от прикосновений.

Самое трудное… не захотеть, чтобы он остался.

Глава 5. Утро после, когда притворство начинает трескаться

Вера проснулась с ощущением тяжёлого, беспокойного сна. Не резкого, а такого, после которого тело помнит больше, чем разум.

Она не сразу открыла глаза.

Лежала неподвижно, прислушиваясь к дому, который медленно просыпался. Где-то внизу тихо скрипнули половицы. Потом, ещё раз. И вдруг раздался звук, от которого внутри всё напряглось.

Глухой, мерный удар.

Пауза.

Ещё один.

Вера резко открыла глаза и села. За окном уже светало. Зимнее, холодное утро, чистое до болезненности.

Двадцать девятое декабря.

Значит, ночь прошла. И ничего не развалилось. Пока!

Она накинула халат и подошла к окну. Во дворе Артём вместе с Сергеем колол дрова.

Он был без куртки. В одной тёмной футболке, несмотря на мороз. Мускулы на спине и плечах играли под тонкой тканью. Движения были точными, выверенными, без показной силы. Так работают мужчины, которые не играют в труд, а делают его. Топор взлетал и опускался ровно, снег хрустел под ботинками, пар поднимался от разогретого тела.

Он выглядел… на месте.

Не гостем.

Не временным человеком.

А тем, кто знает, зачем здесь находится.

Вера резко отвернулась, почувствовав прилив тепла к щекам.

«Это всего лишь физиология, – сказала она себе строго, – Реакция на визуальный стимул. Как на просмотр документалки про дикую природу.»

Отойдя от окна, она тяжело вздохнула.

«Это ничего не значит, – приказала она себе еще строже, словно это могло помочь развеять наваждение, – Просто утро. Просто мышцы. Просто память.»

Но сердце всё равно билось неровно.

Вернулась в постель и еще долго валялась, чтобы привести в порядок своё дыхание. А, когда она спустилась вниз, в доме уже пахло кофе. Крепким. Настоящим. Тем самым, от которого внутри всегда становилось теплее, даже когда жизнь трещала по швам.

На кухонном столе стояли две чашки.

Не выставленные напоказ, просто стояли. Как будто, так и должно быть. Рядом лежала записка, прижатая сахарницей.

«Кофе готов. Дров на день хватит.

Пошёл за хлебом. А.»

Не «Арчи».

Не «Артём».

Просто – А.

Так он писал раньше. Когда ещё были «мы».

И теперь… так спокойно это написал, как будто они в прошлой жизни, когда он оставлял такие записки перед внезапной командировкой. Гнев, знакомый и острый, кольнул её под рёбра.

«Он что, думает, что может вернуть всё вот такими мелочами?..»

Вера сжала бумажку в пальцах, тут же разжала, словно боялась оставить на ней след.

– Уже хозяйничают, – раздался за спиной спокойный голос.

Тётя Люба появилась на кухне, как всегда, почти бесшумно. Села за стол, взяла чашку, сделала глоток, медленно, с расстановкой.

– Хороший кофе, – заметила она, – Крепкий. Такой, как ты любишь.

Вера дёрнулась.

– Я… не просила.

– А он и не спрашивал, – спокойно отозвалась Люба и посмотрела на неё внимательно, – Интересная привычка.

Вера промолчала.

Кухню заполонили остальные домочадцы. Тётя Люба, в шикарном домашнем халате, продолжала дегустировать кофе и язвительно усмехалась.

– Ну, надо отдать должное твоему… Арчи, – произнесла она, ставя чашку. – Кофе умеет варить. И, как я видела, дрова колет. Уже не тот пижон-фотограф, что раньше.

– Он всегда умел колоть дрова, – машинально возразила Вера и тут же куснула себя за язык.

– О? – брови Любы поползли вверх. – Значит, в браке были и практические навыки? А я-то думала, он только с обезьянками в тропиках возился.

Веру спас звонок в дверь. Вошёл Артем, принося с собой клубы морозного пара и аромат свежего ржаного хлеба. На нём была уже куртка, но щёки горели румянцем от холода. Он выглядел… жизненным. Настоящим. Неприлично привлекательным в этой простоте.

– Доброе утро всем, – улыбнулся он, снимая обувь. Его взгляд нашёл Веру, и в нём мелькнуло что-то тёплое, почти домашнее, – Вер, я там бабушке у магазина помог донести сумки. Она тебе передавала привет, Марфой зовут. Сказала, что ты ей прошлой зимой крышу чинила.

Вера про себя облегчённо вздохнула. Хорошая деталь. Правдивая. Он вживался в роль не только здесь, но и изучал местный контекст.

Во времена их брака, у него как-то не было времени для всего этого… житейского… ведь он вечно был занят своими поездками.

– Спасибо, – кивнула она, принимая от него хлеб. Их пальцы снова соприкоснулись. На этот раз она не отдернула руку, позволив этому мимолётному контакту случиться.

«Для наблюдателей», – объяснила она себе.

За завтраком Артем снова был безупречен. Он шутил с Сергеем, обсуждал с отцом прогноз погоды, как выяснилось, обещали снегопад к завтрашнему вечеру, предложил Кате помощь в составлении плана рассадки гостей на её свадьбу. Он был идеальным членом семьи. И Вера ловила себя на том, что наблюдает за ним не только как надзиратель, но и со странным, щемящим интересом.

«Куда ж девался его вечный сарказм? Его нетерпение к «мещанским радостям»?»

Катя смотрела на него с нескрываемым одобрением.

Мама – с осторожной надеждой.

А Вера замечала другое. То, что он не смотрел на телефон. Не ёрзал, как раньше. Не искал повод уйти.

Тот Артём всегда жил в ожидании «потом».

Этот же, был здесь.

Когда все разошлись по делам, они остались на кухне вдвоём.

– Ты слишком быстро вписываешься, – сказала Вера, не глядя на него.

– Я просто не сопротивляюсь, – ответил он спокойно.

– Они будут смотреть, – продолжила она. – После ночи… особенно.

– Я знаю, – кивнул он, – После утра всегда сложнее врать.

Она обернулась.

– Это не значит, что, между нами, что-то изменилось.

– Я не путаю «рядом» и «вместе», – ответил Артём, – Но ты должна понимать, что дистанция сейчас выглядела бы странно.

Она это понимала.

И ненавидела себя за это.

– Никаких вольностей, – сказала она жёстко, – Никаких жестов, если они не нужны для легенды.

– Конечно, дорогая, – ответил он сразу, – Но легенда, это не только слова.

Он сделал шаг назад, увеличивая расстояние. И это почему-то задело сильнее, чем если бы подошёл ближе.

Вера осталась на кухне одна. С горой грязной посуды в раковине. С запахом дров и хлеба. И с пугающим осознанием, что он не ломал её границы.

Он просто обходил их слишком аккуратно.

А такие трещины, самые опасные.

***

План на этот день был прост и ужасен: общая поездка в город за последними покупками и ёлкой. Вера надеялась, что в суматохе магазинов они смогут избегать друг друга. Но Артем, как оказалось, придерживался иной тактики.

В огромном гипермаркете он не отходил от неё ни на шаг. Он не брал её за руку навязчиво, но всегда оказывался рядом, принимал из её рук тяжёлую упаковку, ловил её взгляд над полкой с гирляндами, шептал на ухо: «Красные или золотые? Раньше ты любила золотые». Его шёпот обжигал ухо.

– Изменились вкусы, – сухо ответила она, хватая с полки коробку с красными шарами.

– Знаю, – так же тихо сказал он, беря вторую коробку уже с золотыми шарами, – Но у тебя в гостиной жёлтые шторы. Золотые будут гармоничнее. Детали важны.

Она замерла, уставившись на него.

Он помнил цвет её штор на даче? После стольких лет?

– Ты что, шпионил за мной? – выдохнула она, как параноик, который чувствует слежку за ним в разных деталях, по всяким мелочам.

– Я наблюдал, – поправил он, – Фотографы, это профессиональные наблюдатели. Я всегда наблюдал за тобой. Просто раньше думал, что успею всё зафиксировать позже. Но, я ошибся.

Их разговор прервала Катя, влетевшая в проход на скорости:

– Вер, ты не видела, где Сергей? О, Артем, ты как раз! Поможешь выбрать шампанское?

Вера осталась одна среди блеска и мишуры, с двумя коробками шаров в руках и кашей в голове. Он сбивал её с толку. Нарочно. Мастерски!

Кульминация наступила у ёлочного базара. Пока мужчины выбирали и привязывали к машине пушистую ель, тётя Люба взяла Веру под руку и отвела в сторону, под предлогом выбора хвойных веток для венка.

– Милая, он очень… старается, – сказала тётя Люба, разглядывая пихту, – Слишком старается. Как актёр на пробах.

– Он просто хочет понравиться, – сказала Вера, чувствуя, как под тёплым джемпером выступает холодный пот.

– Понравиться, это одно. А это… – Люба обернулась к ней, и её глаза были острыми, как булавки, – Он смотрит на тебя так, будто боится, что ты растворишься в воздухе. Так смотрят на что-то безвозвратно утерянное и чудесным образом найденное. Так не смотрят на новую пассию, Верочка. Так смотрят… на жену.

– Тётя Люба… ну, мы ж пытаемся сойтись обратно…

– Я ничего не говорю, – Люба подняла руки, – Я просто наблюдаю. И мне интересно, когда же закончится этот красивый спектакль и начнётся жизнь. Если она, конечно, начнётся.

После её слов Вере показалось, что что-то важное стало заметным. Не для всех, пока только для неё самой.

Вечером, вернувшись, все были заняты установкой ёлки в гостиной. Получился весёлый хаос. Артем взял на себя самую тяжёлую работу, он держал ствол, пока отец закручивал винты в крестовину. Вера украшала верхние ветки. Она потянулась, чтобы повесить звезду, табуретка под ней качнулась. Она взмахнула руками для равновесия. И тут он оказался рядом. Он не бросился, не сделал громкого жеста. Он просто встал сзади, обхватив её бёдра своими большими, тёплыми ладонями, и придержал, дав ей устойчивость.

– Спокойно, – его голос прозвучал прямо у неё за ухом, тихо, только для неё, – Я тебя держу.

Она замерла. Его руки жгли её даже через джинсы. Вся её кожа вспыхнула, отозвавшись на этот простой, практичный жест тысячью искр. Она чувствовала каждый его палец, тепло, исходящее от его тела, его дыхание у себя на шее. Это длилось всего несколько секунд, но время растянулось, превратившись в вечность.

И вот, звезда была на месте. Она слезла с табуретки. Он тут же убрал руки, как будто ничего не произошло, и вернулся к помощи отцу.

Но Вера стояла, прислонившись к стене, и пыталась загнать обратно в клетку своё бешено колотящееся сердце.

«Это была крайняя необходимость, – сказал себе в оправдание на ошалевшие порицания разума, – Я могла упасть.»

Только её тело, её предательское, помнящее тело, знало правду. Не было никакой крайней необходимости. Было мгновение выбора. И он выбрал… прикоснуться. А она выбрала… позволить.

В тот вечер, за ужином, она уже не могла не смотреть на его руки. На те самые руки, что только что держали её. Он ловил её взгляды и в ответ лишь слегка касался своего стакана, как бы напоминая о себе. Это было немое, опасное общение.

Когда все разошлись, она задержалась на кухне, чтобы вымыть посуду. Он вошёл беззвучно, взял полотенце и начал вытирать.

– Ты сегодня перешел черту, – тихо сказала она, глядя на пену в раковине.

– Какую? – спросил он так же тихо, – Черту «не прикасаться»? Ты теряла равновесие. Моя задача, обеспечивать твою безопасность. В том числе репутационную. Падение с табуретки на глазах у семьи, ммм, думаю, не лучший пиар для нашей легенды.

– Не притворяйся, что это было про пиар.

Он положил полотенце, повернул её к себе, заставив оторваться от раковины. Его лицо было серьёзным.

– Хорошо. Это было не про пиар. Это было про то, что я больше двух лет не имел права тебя касаться. И когда появился шанс, пусть даже под прикрытием необходимости, я им воспользовался. Я виноват. Увольте меня, если хотите, дорогой заказчик!

Он стоял так близко. Его признание висело в воздухе между ними, честное и разоружающее. Она могла уволить его. Выгнать. Обрушить всё построенное за день.

Но слова не шли с губ. Она просто смотрела на него, на его губы, на шрам над бровью, на отражение своей растерянности в его тёмных глазах.

– Твоя работа – не касаться меня без причины, – наконец выдохнула она. – Твоя работа – играть роль!

– А кто будет решать, что есть причина? – его голос стал шепотом. – Ты? Или мои руки, которые помнят каждую причину, по которой им стоит до тебя дотронуться?

Он не ждал ответа. Он развернулся и ушёл, оставив её одну на кухне с чистой посудой и полной грудью невысказанных ответов, которые пахли хвоей, кофе и опасностью.

И уже наверху, ложась спать, она прислушивалась. С другой стороны кровати доносился его ровный, глубокий вдох. И она впервые за эти годы задалась вопросом не о том, как пережить эти две недели, а о том, как пережить утро, когда он уйдёт. И этот вопрос пугал её куда больше, чем любая язвительность тёти Любы.

Глава 6. Метель и мираж близости

Утро тридцатого декабря началось тихо. Дом будто перевёл дыхание после долгого, напряжённого дня, как человек, который долго держался, а потом позволил себе выдохнуть.

Вера проснулась с ощущением странного спокойствия. Не радости и не облегчения, а именно спокойствия, зыбкого и настороженного, того самого, которое бывает перед переменами. Когда ещё ничего не случилось, но тело уже знает: дальше будет иначе.

За стеной было слышно, как он ходит.

Не спешит. Не уходит.

Эти звуки – шаги, скрип половиц, тихий стук кружки о стол – были пугающе домашними. Она лежала, глядя в потолок, и ловила себя на том, что прислушивается к нему так же, как когда-то. Будто он снова был частью её утра. Будто это не временно.

***

Днём Вера помогала маме на кухне, нарезала овощи для салатов, раскладывала посуду. Всё было почти по-домашнему спокойно. Почти.

Анна Петровна работала молча. Не торопясь. Вера ловила себя на том, что ждёт вопроса. Любого.

– Ты не обязана мне ничего объяснять, – вдруг сказала мама, не глядя.

Вера замерла с ножом в руке.

– Я и не собиралась…

– Знаю, – спокойно ответила та, – Я потому и молчала.

Она вытерла руки о полотенце, подошла к окну. Там, во дворе, Артём вместе с отцом что-то обсуждал, смеясь. Слишком свободно. Слишком уверенно.

– Я решила не вмешиваться, – продолжила Анна Петровна, – Ты взрослая. И если ты решила дать ему шанс, значит, у тебя были причины.

Вера напряглась.

– Мам, это не «дать шанс»… Мы просто…

– Я не про названия, – мягко перебила она. – Я про то, что ты не выглядишь так, будто тебя тащат туда, куда ты не хочешь.