Глава 1
ПРЕДИСЛОВИЕ
Когда женщина наконец выдыхает после ада – будьте осторожны. Потому что именно в этот момент кто-то обязательно попытается выбить у неё воздух снова.
Я уже почти поверила, что вырвалась. Мастерская оживала, шампанское с подругой стало ритуалом, а в голове снова играла музыка, а не голос мужа, раздающий приказы.
И тут – бах.
Белый халат, печати, постановление суда. Здравствуйте, Ольга Сергеевна, вы – опасны для себя и общества.
Ну, конечно. Женщина, которая больше не слушается, всегда подозрительна.
Меня упаковали красиво. С улыбкой. С фразами «не волнуйтесь» и «это временно».
Забрали телефон, свободу и голос.
Думали, я сломаюсь?
Спойлер: я затаилась.
я всё ещё стою.И вот теперь, когда всё самое страшное позади (или почти), когда я не уверена, где правда, а где подстава, когда доверять можно лишь трём людям и ни одной бумаге —
Да, мне 42. Да, я развожусь. Да, меня упекли в психушку по липовому иску. Но я всё ещё женщина. С руками, умеющими создавать, и с головой, в которой нет диагноза, но есть план.
Это история не про спасение.
Это история про возвращение. С огнём в глазах, любовью под кожей и жаждой справедливости, о которой кричат даже стены.
Ведь если судьба уже сбросила тебя с обрыва, остаётся только расправить крылья.
Глава 1
Ольга
Я проснулась не от шума и не от света. Я проснулась от тишины. Той, что режет по коже. Не той, в которой можно спрятаться с книгой и чаем. А той, что дышит в ухо, как предатель.
Стены были белыми. Без пятен. Без трещин. Без времени. Они глядели на меня, как стерильные судьи. В этом помещении всё было слишком правильным, чтобы быть живым.
Я приподнялась на локтях. Кровать скрипнула. Жёсткая простыня липла к телу, как холодная бумага. Воздух был густой, как кисель. Никаких запахов. Даже моего. Как будто меня уже пытались стереть.
Я села. Пальцы коснулись пола. Холод. Настоящий, физический. А ещё – другой. Внутренний. Такой, что сковывает не мышцы, а голос. Я хотела закричать. Сказать, что я не сумасшедшая. Что это ошибка. Что у меня есть имя. Есть жизнь. Есть мастерская, и Марта, и… Глеб.
Но я молчала.
Потому что крик – это признание страха. А я не могу бояться. Не имею права. Тогда он победит. Тогда Владимир выиграет по-настоящему.
Я подошла к двери. Повернула ручку. Она не поддавалась. Открывалась только снаружи. Конечно. Я постучала. Тихо. Потом громче.
– Алло? Есть кто-нибудь?
Тишина. Слишком густая, чтобы быть случайной. Её кормили здесь. Её разводили, как бактерии в пробирке. Тишина была частью терапии.
Я прошлась по палате. Два шага к окну. Оно матовое. Не распахивается. Только впускает свет. Но не воздух. Свет тут, как декорация. Как иллюзия, что снаружи всё ещё существует мир.
Я коснулась стекла. Оно не дрожало. Оно было равнодушным. Как он. Как Владимир, возможно, когда читал на суде свои фразы о моей «психической нестабильности». Как он, когда подписывал бумаги. Как он, когда… выбирал, кого оставить – себя, контакт с японцами или меня.
Он выбрал власть.
Он выбрал контроль. И я – помеха. Я – слабое звено в его истории успеха. Владелец компании, примерный муж, человек с репутацией. А я – женщина, которая ушла. Которая стала неудобной.
Мне хотелось разбить это стекло. Кинуть в него крик. Замахнуться рукой. Ударить. Или хоть что-то настоящее. Потому что я – настоящая. Я дышу. Я чувствую. Я страдаю.
Я не сломалась, Владимир. Даже здесь. Даже сейчас.
Я опустилась на край кровати. Обняла колени. Дыхание стало частым. Не от паники, от боли. От обиды. От унижения…
Я вспомнила лицо Глеба. Его руки. Его голос. Его молчание, когда он не перебивал. Его взгляд, когда он впервые увидел меня не как клиентку, а как женщину. Ту, которую хочется оберегать.
Он не знает…
Он не может знать. Я исчезла, как нитка, выдернутая из шва. Будет-ли он искать?! Я верю. Он – будет.
Но сколько времени пройдёт? Сколько дней я пробуду в этом белом аду, прежде чем кто-то поймёт, что меня нет?
Марта… Она не поверит, что я просто уехала. Она знает меня лучше, чем я себя. Она услышит. Она заподозрит. Она поднимет чертей. Я верю.
И всё же… Я одна.
Сейчас. Здесь. Одна.
Я вспомнила Алину. Её глаза в последнем видеозвонке. Сдержанные. Взрослые. Почти чужие. Я тогда боялась расплакаться. Боялась показать ей, что мне страшно. Что я не всесильная. Что я тоже могу быть уязвимой.
Что, если она подумает, что я сбежала? Куда? Зачем? Без разницы… Что просто устала? Что выбрала тишину?…
Нет. Она должна знать. Она поймёт…
Мысли метались в голове, как рой пчел. Но я продолжала верить и надеяться.
Мой взгляд скользнул по палате. Может ли эта комната быть символом? Или это просто камера? Где меня будут «исправлять» – таблетками, уговорами, вопросами? Где заставят сомневаться в себе? Где разложат мою личность на полочки и скажут: «Вот, вы страдаете от посттравматического расстройства. Это нормально. Просто попейте курс. И не думайте больше.»
Нет. Я не откажусь от боли. Боль – это часть меня. Она не враг. Она напоминание! О том, что я была. Что жила. Что любила.
И да, я сорвалась. Я вернулась к нему. Я позволила себе ошибку. Но это не повод лишать меня голоса.
Я снова подошла к двери. Стучала уже с силой.
– Вы не имеете права! – закричала я. – Я вменяема! Я требую адвоката! Я требую связи с внешним миром!
Тишина. Потом – чьи-то шаги. Медленные. Невозмутимые. Я отступила.
Открылась дверь. Появился мужчина в белом халате. Очки. Клипборд. Лицо без лица.
– Ольга Сергеевна, вы неспокойны. Это нормально. Мы дадим вам успокоительное. Для адаптации. Вам нужно отдохнуть. Мы заботимся о вас.
– Мне не нужен отдых. Мне нужна свобода.
Он не ответил. Ввел медсестру. Они подошли с таблеткой. С водой.
Я не взяла. Просто смотрела. В упор.
– Насильно не будут, – сказал он, записывая что-то в блокнот. – Пока.
Они ушли.
Я снова осталась одна. На этот раз с яростью.
Если бы можно было кричать внутри – я бы кричала. Но вместо этого я писала. В голове. Слова. Фразы. Мысли, которые не отнять. Которые не стереть даже в белых стенах.
Я приду за собой.
Я не жертва. Я – швея. Я умею сшивать то, что порвали. Даже себя.
И если я потеряюсь, они найдут. Потому что я оставила следы. В глазах. В любви. В прошлом. В теле Глеба. В голосе Марты. В памяти Алины.
Меня не закроешь решением суда. Меня не так легко спрятать.
Я закрыла глаза. Впервые не от страха. А чтобы услышать.
Себя.
Пульс был ровный. И в этом пульсе ритм сопротивления.
Всё только начинается.
Глава 2
Глеб
Я проснулся на рассвете – не от звуков, не от прикосновения, а от ощущения пустоты.
Лёгкий, почти невидимый холод разливался по кровати и обжигал кожу, как будто вместе с теплом исчез кто-то живой. Простыня хранила её тепло – призрачное, ускользающее, как последнее «прощай» во сне. Воздух в лёгких стал тяжелее. Мир будто изменил угол наклона. И тишина… она была не просто полной, она была безжизненной.
Как будто кто-то медленно, но уверенно развинчивал болты на твоей реальности.
В квартире было тихо. Слишком тихо.
Я сел, провёл рукой по подушке, её не было. Ни следа. Ни записки. Ни запаха утреннего кофе. Ни телефона, который она всегда держала при себе.
Мы не жили вместе. Но за последние дни она бывала у меня чаще, чем дома. После той ночи… да, с того момента мы не говорили ничего определённого… мы ничего не проговаривали…
И не нужно было. В каждом взгляде звучало «останься». В каждом прикосновении – «я здесь». Каждый её взгляд, каждый мой жест были признаниями. Без пафоса, без пауз. Просто – были. Этого было достаточно. Было!
Она не исчезла бы вот так. Не Ольга. Не после того, как сказала, что ей со мной спокойно.
Я схватил телефон.
Сообщения – последнее два дня назад. Она сбрасывала мне фото ткани с припиской «вдохновляет?» Я тогда ответил: «Да. Как ты». Ответа не было. Я подумал – занята…
Нажал на вызов.
Один гудок. Второй. Автоответчик.
Позвонил снова. То же самое.
Снова тишина. Словно её голос выключили из мира. Я слушал механическую фразу, как будто она могла вдруг стать её голосом. Не стала.
Оделся вслепую, быстрее обычного. Машина вылетела со двора, как выпущенная пружина. Как будто её вела не рука, а ярость. Сердце билось в висках. Пальцы сжимали руль, как шею невидимого врага. Руль казался единственным, за что ещё можно было удержаться в этом обрушившемся мире.
Сначала к мастерской. Там она проводила большую часть времени. Её святилище. Её второе сердце.
Подъехал. Закрыто. Металлические ставни опущены, шторы плотно задёрнуты. На двери табличка «технический перерыв» и выцветшая открытка от какой-то клиентки. Никого. Ни шума, ни жизни.
Постоял, прислушиваясь, потом обошёл здание. Заглянул в окно со двора. Всё на своих местах: выкройки, манекены, коробка с пуговицами. И всё же, что-то не так. Всё… мёртво. Как музей чужой жизни. Без запаха, без следов. Без пульса. Это было не место работы – это была она. И её там больше не было.
Словно, как в квартире, откуда только что ушли. Воздух – без запаха. Стулья – не сдвинуты. Швейная машинка выключена. Как будто замерло сердце всей её Вселенной.
В сердце закралась тревога.
Я знал, кому позвонить. Если кто и мог знать хоть что-то – это Марта. Она всегда была рядом. Ближе, чем кто-либо.
Позвонил ей. Голос напряжённый:
– Глеб? Что-то случилось?
– Она исчезла. В смысле… нет ни дома, ни здесь. Телефон выключен. Не отвечает два дня. Ты с ней общалась?
Дыхание перехватывало, пока проговаривал.
И в ответ – тишина…
Пауза. Молчание, набравшее вес.
– Последний раз в субботу утром. Она прислала голосовое, радовалась клиентке, которая сказала, что хочет «платье, чтобы стать собой». Всё было… нормально. Ты думаешь?.. Я еду.
Марта сбросила звонок и приехала через двадцать минут. Волосы затянуты в хвост, лицо как у прокурора на смертном приговоре. Она открыла дверь мастерской своим ключом.
Внутри был порядок. Слишком правильный. Безупречный. Слишком. Аж до чёртиков…
Ни чашки, ни нитки на полу, ни суеты. Как будто она уезжала не на день, а в другой мир.
– Она бы не оставила всё вот так, – Марта сжала губы. – Это не похоже на неё. Даже если… ну, если вдруг ей нужно было пространство. Она бы сказала. Она бы меня предупредила. Тебя – точно!
Я начал терять самообладание. В груди сжималось что-то вязкое и ледяное.
– Едем в её квартиру.
Там было то же самое. Ванная сухая. В чайнике пусто. В шкафу все вещи на месте. Но сумка, в которой она носила документы, пропала. Как и душа этого пространства.
– Что, чёрт возьми, это значит?.. – прошипел я, кулаки дрожали.
Марта была уже у окна. Она молчала. Потом резко повернулась:
– Мы идём в полицию. Немедленно. И не дай им намекнуть, что это "баба ушла в запой"… я их самих в запой сведу.
В участке было душно. Не от жары – от равнодушия. Дежурный с ленцой слушал, покачивая головой:
– Взрослая женщина. Может, уехала. Может, с подругами. Дайте себе время. Вернётся. Неделю подождите, тогда заявление примем.
Я почувствовал, как Марта напряглась рядом:
– Вы не понимаете. Это не просто женщина. Это Ольга Кравцова. Она исчезла. У неё были встречи, работа, обязательства. Она бы не исчезла без предупреждения. И потом, вы знаете, кто её бывший муж?
– Ну, давайте номер телефона… дату исчезновения… – начал он, но без капли интереса.
Только после имени «Кравцов» у него дёрнулось веко. Он стал вежливее, но холод остался. Видимо имя Владимира Кравцова наконец зацепило внимание. Плечи дежурного чуть напряглись. Он взял ручку, но тут же сбавил обороты:
– Ну, вы же понимаете… Человек уважаемый. Строительный сектор. Проблемы в семье, это не повод думать…
Я перебил:
– Это повод! Особенно если бы вы знали, как он её прессовал. Блокировки счетов, доверенности, судебные угрозы. Всё задокументировано.
Взгляд дежурного стал чуть внимательнее. Но ровно на столько, чтобы не помочь. Мы ушли, не дождавшись ничего.
Но я уже решил – ждать я не буду.
***
Уже вечером я достал старые контакты. Один из частных детективов, когда-то я помог ему с адвокатской бумажной волокитой. Я набрал.
– Надо найти женщину. Срочно. Некоторое время назад её бывший муж подал ходатайство об аннулировании доверенности на меня. Сейчас она исчезла. Телефон отключён. Последний раз видели её, вероятно, в собственной квартире. Было всё спокойно. Потом, как будто испарилась.
Он слушал молча, потом коротко произнес:
– Адрес? Фото есть? Дату последнего выхода на связь? Шаг за шагом, Глеб. Мы начнём. Но если тут замешаны серьёзные связи… надо копать глубже.
Я сбросил фото, папку, переписку, последние вызовы. Всё!
Последний снимок – она в мастерской, с кружкой, смеётся. Я пересматривал его раз двадцать. Приближал. Искал намёки. Следы. Хоть что-то.
Ничего.
А потом сидел в тишине.
В голове звучал её голос – в ночи, после нашей близости. Тихий. Спокойный. Настоящий.
«Мне кажется, я впервые не боюсь».
Я тогда поцеловал её в лоб и просто держал рядом. Потому что не нужно было слов. Сейчас же, я бы вырвал из себя это мгновение и повторил снова. И снова. Чтобы оно стало вечностью.
Теперь – не было ничего. Ни слов. Ни дыхания. Только холод в груди и ярость под кожей.
Она не исчезла. Это не случайность. Это устранение. Хладнокровное. Продуманное.
Я не знал, как, но знал, кто.
И клянусь, Владимир, если это твои дела…
Я найду её.
Где бы ни держал. Что бы ни подделал. И когда найду, ты пожалеешь, что вообще начал эту игру.
Это была не просто тревога.
Это больше, чем исчезновение. Это – системная зачистка. Бумажная, стерильная, но смертельная.
А я – адвокат. И я знаю, как ломают такими методами. Но я также знаю, как защищать. И, если ты думал, Владимир, что она осталась без защиты, ты выбрал не того врага.
Это был первый день моей войны!
И я не собирался её проигрывать.
***
Очередное утро пахло не кофе и дождём, а глухим, вязким страхом. Словно я проснулся в подвале собственного тела, где нет выхода. Ни окон. Ни звуков. Только осознание, её нет. И эта пустота… не абстрактна. Она конкретна. Словно чья-то рука сжала моё горло изнутри.
Я чувствовал, как под кожей гудит что-то дикое. Зверь, лишённый логики, инстинкт, который шептал одно: «Ищи. Не жди. Не доверяй никому.»
Я ударил по столу кулаком. Глухой стук дерева был слишком слабым, чтобы погасить гул внутри. Хотелось выть. Кричать. Ломать. Но я знал, мне нельзя терять голову. Не сейчас.
Марта приехала снова. Мы сидели в моей кухне, почти не говоря. Чашки с кофе остыли, сигарета в её пальцах давно погасла, но она так и не выкинула её.
– Она не могла… – начала Марта, но фраза оборвалась.
– Могла, если её заставили, – сказал я и не узнал свой голос. Он был сухим. Отточенным. Почти жестоким. – Это Владимир. Я просто уверен.
Марта только кивнула. Без лишних слов. Потом сказала:
– Алина.
Я моргнул.
– Мы должны ей сказать. Она имеет право знать. Может, она что-то слышала…
Я не хотел втягивать Алину. Но Ольга бы втянулась. Ради неё. Ради дочери. Значит, я должен.
Я позвонил Алине в обед. Голос был сонный:
– Глеб? Что-то случилось?
– Ты говорила с мамой последние несколько дней?
Пауза на том конце провода.
– Нет… Но она мне писала. В пятницу. Что занята, но всё хорошо. А что?
Я затаил дыхание. Значит, он всё начал в выходные. Заранее, аккуратно.
– Ольга пропала. В субботу. Мастерская закрыта. Телефон выключен. Полиция не реагирует. Я… я беспокоюсь. Очень…
Секунда молчания. Потом – шум. Видимо, она встала, роняя что-то со стола:
– Пропала?.. Как пропала?.. Ты уверен? Может, она просто…
– Нет. Мы были вместе. Несколько дней. Потом она вернулась домой. Было кое-что срочное… но… не в этом дело… просто потом, она исчезла. Всё слишком чисто. Слишком странно.
– Я прилетаю.
– Алина, подожди…
– Я ПРИЛЕТАЮ, – голос дрожал, но был твёрже стали. И в этот момент я услышал в ней не девочку, а женщину. Дочь, которая готова идти в огонь, лишь бы спасти мать, – Я больше не ребёнок. Это моя мама. Я её дочь.
***
Вечером того же дня я получил звонок от детектива.
Пауза в его голосе была не технической. Она была человеческой. Такую делают, когда говорят о смерти… или о системной подлости.
Его голос был осторожным:
– Глеб. Нашёл кое-что. Сначала ничего. Потом – камеры в доме. Вход. Суббота. В двадцать часов сорок семь минут. Прибывают двое. Врач, и кто-то в деловом. Психиатр? Бумаги на руках. Через десять минут, выводят твою женщину. Без сопротивления. Спокойно.
Меня будто ударили током.
– Дальше.
– Машина не скорая. Не муниципальная. Частная клиника. С закрытой регистрацией. Мы копаем. Но там глухо. Возможно, под покровительством кого-то влиятельного.
– Имя?
– Пока нет. Но я уже на связи с журналистами. Есть люди, которым интересно, куда исчезают «согласные» женщины с подписанными бумагами.
Я сжал телефон.
– Глеб, – добавил он. – Это было не спонтанно. Всё оформлено легально. Кто-то долго готовился.
Конечно! Владимир!
Я почти слышал, как он шепчет судье: «Она нестабильна. У неё всплески. После развода стала нервной…»
Марта вошла с улицы. Куртка в снегу. Волосы растрёпаны.
– У него есть судья. По семейным делам. Подкуплен. Я копалась в старых связях, – выдохнула она. – Он мог через него подписать постановление о временной госпитализации. Без суда. Без адвоката. На семьдесят два часа. А потом продлить.
Семьдесят два часа. Трое суток ада.
– Я не дам ему сделать это с ней. Не в этот раз.
– Ты не сможешь действовать, как адвокат. Он уже отстранил тебя. Но…
– Не он! Я сам так решил. И кстати, успел передать дело своевременно. Всё законно! – на одном дыхании выпалил я, вспоминая, как сорвался к Ольге сразу же в этот день. Как только успел официально всё оформить. Рванул к ней. Со страхом в груди. Но с надеждой в сердце…
И был прав.
Черт возьми, прав!
Столько времени впустую потратил! Хотя мог… уберечь её от многого…
Руки задрожали от покалывания в пальцах. От воспоминаний, как Ольга горела в моих объятиях. Как горячо отвечала на мои ласки. Как раскрывалась в последующие дни нашей близости… расцветала. Преобразилась!
Жуткое желание охватило сжать её в объятиях. Сию секунду. Немедленно!
Ощущал нутром, что именно сейчас ей это было нужно. Именно сейчас, она нуждалась во мне. Чтобы разогнать все её страхи…
Но я не мог! Её не было рядом. Но я чувствовал – она нуждается сейчас во мне, как никогда!
Тяжело вздохнув, провел рукой по волосам. Собрался с мыслями.
Я уже знал, что делать.
– Я пойду к Васильеву.
Марта приподняла бровь:
– Старый судья? Который ушёл в отставку?
– Он ещё консультирует. У него есть доступ к базе. Он должен помочь.
Она кивнула. Без лишних слов.
Я собрал папку. Фото. Даты. Выписки. Всё, что у меня было. И поехал. На середине дороги пошёл снег. Тихий. Словно заворачивающий мир в одеяло.
Но я не собирался спать. Пока она в ловушке, я не сплю.
У дома судьи было темно. Только на кухне горел свет. Он сам открыл. Посмотрел на меня долго. Потом тихо сказал:
– Входи. У тебя глаза такие же, как у тех, кто когда-то приходил за справедливостью. В глазах не просто злость. В них – человек, который потерял свет. А такие люди либо горят, либо сжигают всё вокруг. И ты… ты похож на второго.
Я вошёл. Мы сели. Он слушал и не перебивал. Потом налил мне чай.
– Это опасно, Глеб. Если она уже внутри, нужен новый адвокат. Ты не имеешь права её защищать официально. Владимир закрыл тебе путь.
– Я не за титулом. Я за человеком. Я найду её. Но мне нужно знать, кто подписал решение.
– Вы рискуете, Костров, – мрачно сказал он, пролистывая страницы досье.
– А вы, если оставите всё как есть. Она не психически больна. Она просто неудобна.
Молчание, а затем он кивнул:
– Я дам санкцию на предварительную проверку. Только без самодеятельности.
– Благодарю, Вячеслав Андреевич. Вы спасёте не просто женщину. Вы спасёте справедливость!
Он кивнул. Взял планшет. Несколько минут, и он показал мне экран.
– Вот. Судья Громов. Всё подтвердилось. Клиника частная. Есть лицензия. Но след тянется вверх. Очень.
Я сфотографировал всё. Поблагодарил. Он добавил напоследок:
– Ольга – сильная. Держись за это. В таких местах сила – всё.
Я вышел в ночь. И впервые почувствовал, что стою на краю. Но с этой стороны – правда. И я не один. А значит, шансы есть.
Она жива. Не потому что я верю. А потому, что я иначе не смогу жить. Я не просто ищу её. Я иду по следу, который горит внутри меня. Я – её огонь. И теперь этот огонь пойдёт по костям тех, кто её тронул.
Во тьму. В систему. В чужой кошмар.
Она где-то рядом. И я иду за ней.
Потому что я – её человек! Её опора. Её мужчина! Даже если она сейчас не может этого знать.