Крылатый эмбрион

Оракул поневоле

Я не спеша разбирала вещи в кладовой и вдруг услышала голос: «Я здесь, на диване». Но звука как такового не было, он как будто звучал и внутри меня, и где-то в доме: «Дыши, успокой сердце, иначе кровь прильет к голове, начнёт стучать в висках, поднимется давление и прервется связь. Тебе ничто не угрожает».

Я сделала намеренно глубокий вдох и выдыхала так медленно, как могла. Голос меня звал: «Выйди, познакомимся». Я сделала шаг, и снова – прилив страха. Он взорвался в голове, заставив меня вздрогнуть, стремительно пробежал по всему телу мурашками. Руки задрожали, меня так и подмывало удрать. Но побегу ли я, пойду ли медленно – я его увижу. Голос обрел форму, и я поняла, что он доносился из гостиной. Снова осторожно сделав шаг, влажной ладонью оперлась о стену и попробовала заглянуть в комнату. Но, увидев тень в кресле под абажуром, отдернула голову. Отдышалась. Голос уговаривал: «Я не монстр, ты уже убедилась. Увидишь, что я нужен тебе».

Я придвинулась вплотную к стене и спросила:

– Ты кто?

– Друг.

– Да как же, и в чём дружба?

– Это значит, я не причиню тебе вреда. Я научу, как с нами общаться.

– С кем с вами? Кто вы, и что вы от меня хотите? – я не владела голосом и взвизгивала, так что даже тихо матернулась.

– Мы ищем тех, кто нас слышит.

– А если нам не хочется слушать?

Моё сердце несколько успокоилось, и любопытство постепенно брало верх. Мысль о том, что он испарится, пугала еще больше.

– Я войду в комнату, но ты не двигайся. Хочу тебя рассмотреть.

– Я не двинусь, пока ты не будешь готова.

Я снова выглянула из-за угла. Он был там. Сидел, сгорбившись, в кресле. Голос мужской, фигура мужская вроде. Здоровенный такой. Мне снова стало тяжело дышать. Тем не менее, я повернулась и шагнула из коридора в гостиную. Замерла, не сводя глаз с незваного гостя, вытянув руки вперед, словно останавливая его возможное движение. Как будто это могло помочь! Мне захотелось подойти еще ближе и, поборов страх, я проскользнула между столом и сервантом и остановилась за диваном напротив странного посетителя. Он казался достаточно плотным по структуре, ничем не отличался от обычного человека, был завернут в какую-то коричневую тряпку, типа простыни, прикрывающую руки и ноги. На голове – некое подобие французского берета. Но глаза были какими-то знакомыми. Мне вспомнились слова моего мужа: «В твоих глазах плавают чаинки». У него были серые глаза с золотыми вкраплениями, прямо как мои.

– Я услышал твой манифест и сразу явился.

– Что?

– Что ты не боишься слышать, видеть и чувствовать то, что вы называете сверхъестественным.

– Когда? – почти возмутилась я, но тут в памяти чётко встала одна практика по работе со страхами, которую я нашла в интернете, заинтересовалась и несколько дней медитировала.

Практика такая: сначала ты общаешься со своим страхом «Я боюсь…», пока не нарисуется причина, тот самый момент, когда включилась программа, запустившая его. И да, один из моих страхов был слышать, видеть и чувствовать сверхъестественное. После такой практики я смело заявила, что больше не боюсь, мол, можете появляться. И?! Не может быть! Сработало! Я осмелела и осторожно присела напротив него на диванчик.

– Нас почему-то почти всегда принимают за духов умерших или за ангелов, демонов, иногда за инопланетян. Мы те, кто стучится к вам, части вашей души. Мы ваши неудавшиеся попытки. Мы принимаем самый приемлемый для вас облик.

– Так значит, на самом деле ты не существуешь?

– Как же! Существую! Но не как ты. Я просто часть тебя, которая осталась после твоих предыдущих воплощений и живет в другом измерении, назовем это так для простоты. И вот это часть ждет, когда ты выполнишь то, зачем сюда пришла. Для каждого человека есть совет, как соединиться со своей истинной сущностью и убраться из этого мира, где есть неизвестность будущего, которое порождает страх. А также необходимость поддержания жизни примитивного ненадежно-хрупкого тела и борьба с собственным сознанием. Эта борьба не даёт верных целей, а направлена на физическое выживание. Но ты можешь помочь им.

– Им? Кому?

– Людям.

– Может, я сначала помогу самой себе? – я включилась в игру.

– В этом и заключается помощь самой себе – в раскрытии другим коротких путей для воссоединения со своим истинным я.

– Подожди-ка, но ведь соединение с душой для обычного человека означает смерть! Так ведь?

– В конечном счете, нет, но если говорить о земном теле, то да.

– Они не захотят выполнять своё предназначение, потому что это ускорит конец их жизни на земле.

– Смерть неизбежна, однако такая смерть даёт вознесение и невозвращение.

– Как только люди поймут, что я несу смерть – убьют, – я усмехнулась и почувствовала доверие к этому странному существу. Обогнула диван и присела. – Люди любят эту жизнь, ведь они другой не знают.

– И что же? Живут, как попало без знания своей задачи, с уверенностью, что какие-то постулаты гарантируют вечный рай, или цепляются за удовольствия, которые быстро надоедают.

Боже мой! Это выглядело явной пародией на меня, он использовал мои выражения, даже руками помогал, отчаянно жестикулируя. Но не это было важно. Мне нужны были разъяснения.

– Религию принимают, ей верят, а ты, что ты предлагаешь?

– Назови эту помощь оракулом. Людям нравятся такие вещи.

«Люди сами не знают, что им нравится», – подумала я, но ответила, что церковь будет против.

– Это твоё предназначение, а значит, у тебя получится.

Было смешно слушать настолько наивные речи от взрослого мужчины. Кто мне поверит?! И потом, я ведь не оракул!

– Кто мне будет подсказывать? Ты?

– Нет, рассмешила. Каждый придет со своим прицепом, ты просто озвучишь.

– Прицепом?

– Вот я – твой прицеп. А у других свои, они будут жаловаться – разберешься.

– А когда моя миссия будет выполнена? Через сколько прицепов?

– Ты узнаешь.

– Ты будешь рядом?

– Я всегда рядом, – сказал и исчез.

Я вскочила и снова рухнула на диван. И первое, о чем подумала – мне всё привиделось. Через секунду послышался знакомый скрежет ключа в замке, я ринулась к двери. В дом вошёл муж, а следом за ним крайне уродливая возрастная дама, сутулая, с макияжем а-ля дискотека 80-х. Я остолбенела.

– Как ты, Кьяра? У тебя усталый вид. Я кое-что принёс на ужин, – прощебетал Джонни, и, радостно чмокнув меня в лобик, ускакал, напевая что-то под нос. Вульгарная дама, грустная, изможденная, подняла на меня тяжелый взгляд и промолвила:

– Помоги ему освободиться.

– От чего? – прошептала я, боясь, что муж услышит.

– От тебя и от себя.

– Что?!

В этот момент Джонни, громыхнув кастрюлями, громко выругался.

– Что? – повернувшись на шум, я поспешила спасать кухню. На полпути меня пронзила мысль о гостье у дверей. И, резко затормозив, я обернулась – никого.

«Ок, я сошла с ума».

Следующим утром я мчалась на работу, понимая, что опаздываю, но не особо переживала. Моя коллега и лучшая подруга Стефания отличалась тошнотворной пунктуальностью. И потому у неё были все ключи и доступ к сейфу, но я спешила, потому что мне не терпелось рассказать ей обо всем, что случилось вчера. Голова шла кругом. Я не спала и никак не могла прийти в себя. Так что вбежала в контору, и притормозила. Столь ранний клиент? Элегантный костюм, лакированные туфли, розовая рубашка. Он сидел, развалившись в кресле. Я поздоровалась и юркнула в смотровую, а вместо «здрасьте» подмигнула подруге:

– И кто этот импозантный мужчина?

– Кто? – Стефания округлила глаза и посмотрела на монитор. Нет никого.

Я на всякий случай выглянула за дверь. Тип в розовой рубашке уставился на меня с вызовом. Я жестом подозвала подругу.

– Вот этот господин, – кивнула в сторону посетителя.

Стефания выглянула, слегка толкнула меня в плечо.

– Как смешно! Ну хорошо, уговорила, пойду я с твоим Тони на свидание, но только на ужин, и вместе с вами. С тобой и Джонни.

Я оперлась о дверной косяк, разглядывая прицеп моей подруги, обосновавшийся в приемной. Надо же, какой красавец. Но другая мысль, словно отбойный молоток, с болью пробивала себе дорогу: это не наваждение и это навсегда.

Черный камень

Я помню то утро. Недоумевала: разве мой первый раз не должен был оставить неизгладимый след? Распахнуть ворота новым ощущениям, награждая меня желанием постоянного удовольствия? «Тебе будет хотеться непрерывно, – говорила Тонька, – тебе это будет сниться, ты жизнь свою будешь подстраивать под эти встречи, в надежде еще и еще раз пережить минуты наслаждения». Тонька так и жила, секс в её жизни был и целью, и средством для вдохновения. Но я не хотела так жить.

Из дома я уехала очень рано, поступила в художественное училище в городе, и уже в 15 лет началась моя взрослая жизнь. А отец все твердил, что большой город – не место для молодой девушки. Это место греха. Я защищалась, но если честно, то так оно и было. Пятнадцатилетние дети, оторвавшись от мамаш, просто с ума посходили. Мы не умели за собой ухаживать, жили впроголодь, многих исключили уже через полгода. А я вот удержалась по простой причине: до смерти боялась своей матери. Она звонила в общагу в 21:00 вечера, проверяла, на месте ли я… каждый день. Мне приходилось отчитываться в присутствии комендантши, та меня любила, хвалила, в пример ставила. Так что я была практически обречена на одиночество.

Подружки по комнате совсем даже не были моими подружками, кроме Тоньки, она взяла надо мной шефство. Вечерами я штамповала пейзажи за себя и за девчонок, пока те отплясывали в клубе по соседству.

Тонька вот доплясалась и родила летом, после второго курса. Маленькая Ася стала нашей общей куклой. Тонькины родители решили снять дочке жилье. Но мы запротестовали, мол, будем втроем. Ведь когда Асенька родилась, ей срочно нужен был донор крови, им стала я. Так что она и мне дочь немножко. И потом, мы еще до рождения Аси поклялись, что наша дружба превыше всего. Мальчиков, учебы, родни. Мои родители не были в восторге, но узнав, что не придется платить, сдались, и вскоре мы переехали в просторную квартиру с двумя ванными на окраине города. Позже Тонька сняла там гараж под мастерскую. Ее родители могли за полчаса добраться до нас на электричке из пригорода, а я за полчаса до училища. У Тоньки было свободное посещение, она занималась хозяйством, писала портреты на заказ по фотографиям. На выходные её мама забирала Асю и мы с Тонькой рисовали карандашом гипс, писали натюрморты на зачеты. Доучились на трояки, но зато закончили.

Тонька была вулканом, а я нет, но меня не напрягал Тонькин образ жизни. Я даже не видела, когда ее ухажеры заходили и когда выходили. Но я ворчала для порядка: мол, устроили проходной двор, спать не даёте.

Тоня боялась моего осуждения, и, как бы оправдываясь, приговаривала: вот посмотрим на тебя, когда откроешь свой ящик Пандоры.

Ну вот, открыла той ночью и что? Боль вперемешку с любопытством. Тоня говорила, что первый раз не считается, он почти у всех так себе. Да уж, права. С Виталькой мы знакомы с детства. И, разумеется, он не был мужчиной моей мечты. Работал дальнобойщиком, и, когда бывал в городе, меня по всяким кафешкам водил, ухаживал. Я на каждый свой день рождения себе обещала, что в этом году наконец разрешу себе всё: и мужчину, и сигарету, и алкоголь. Но как-то не складывалось. Тонька меня пыталась регулярно с кем-то познакомить, но я явно никому не нравилась.

И вот мне 25. Когда Виталик понял, что он у меня первый, сдрейфил, чуть ли не уговаривать пришлось. В конце концов пробубнил: «Тебе не стыдно в таком возрасте?!»

Вот это да! То есть в 16 рожать нормально. А мне в 25 потерять девственность стыдно?

Я взбесилась: ну ты и козел, вали отсюда. Он тут же дал заднюю, да ладно, мол, шуток не понимаешь. Но мне враз опротивел.

Я вытолкала его за дверь, шурнула его барахло вдогонку. А этот урод еще и заорал на весь подъезд:

– Что б ты знала, мне с тобой не понравилось!

На шум в коридор вышла Тонька.

– Че орете?! Аську разбудите.

Я аккуратно заперла дверь и прошлепала мимо:

– Всё, спим.

Заснула не сразу, все думала о том, как у Тоньки получается отделять секс от чувств. Даже всплакнула.

****

Сквозь плотную занавеску настойчиво вторгался солнечным светом мой день рождения. Сегодня вечером мы с Тоней идем праздновать. Теперь уж без Виталика.

Тонька с Асенькой с утра должны были быть в галерее. Я пошла в кухню готовить завтрак. По привычке задернула шторы – не люблю яркий свет. Тонька утверждает, что именно поэтому я предпочитаю графику. И называет меня кротом – я же по ночам работаю.

Включила телефон. Он начал звуковой обстрел: о, боже, это что, поздравления? Ненавижу соцсети, но без них не продашь ничего.

Я решила поработать и просидела в фотошопе несколько часов. Глаза заболели. И я вынесла приговор своему перфекционизму: «Все, хватит, пора собираться. Тонька ждет».

Стоит заметить, что я не люблю украшения. Бижутерию тем более. А Тонька и моя мама как будто сговорились, и поэтому у меня полно всяких побрякушек. Вдруг вспомнилась пожилая дама, которая выкупила Тонькину выставку в прошлом году: восемь холстов маслом «Ночная Флоренция». Мне врезались в память ее скрюченные пальцы с накладными ногтями. Массивные перстни подчеркивали сухость пергаментной кожи со старческими пятнами. На лице толстый слой штукатурки, фиолетовая помада смотрелась неестественно.

Я перелистнула воспоминание о чудаковатой богачке и открыла шкатулку с драгоценностями. Вытащила коробочку с браслетом из бело-желтого золота. Мне его родители на совершеннолетие подарили. Так, что к нему подойдет? Вывалила содержимое шкатулки на одеяло. Меня привлекла цепочка замысловатого плетения с простым черным камнем. Цепочка из красного золота, сейчас такое уже не в моде, но я ради интереса решила её примерить. Приложила к груди, черный камень мне нравился, но цыганское золото – нет.

Украшение мне досталось от сестры моей бабушки по отцу. Однажды, непонятно почему, она принесла этот кулон к нам домой. Мне было тогда лет 14. Родственница представилась и протянула мне что-то блестящее.

– Никогда не снимай его.

– Почему? – спросила я, разглядывая тяжелый камень.

– Это наша семейная ценность, видишь, у меня точно такая же, – она указала на свою шею. – У меня нет детей, а потому я отдаю его единственной дочери моего племянника, твоего отца.

Я в тот момент думала только о том, как такая молодая красивая женщина может быть сестрой моей бабушки? Потом щедрая родственница ловко застегнула короткую цепочку у меня на шее. Я вежливо поблагодарила, как и положено, но, вернувшись в комнату, стащила с себя дурацкое украшение и зашвырнула в секретер. Позже моя бабушка подарила мне коробочку для него с надписью «Настеньке». И я могла поклясться, что оставила цепочку с камнем дома у родителей. Как она здесь оказалась через столько лет и где футляр?

Уж не знаю почему, но старая подвеска тем утром меня не отпускала. Я отодвинула браслет, надела часы с черным широким ремешком под цвет камня. Оранжевый жилет без рубашки, юбка в пол, чтобы прикрыть удобную обувь – и отправилась на Тонькину выставку. Она единственная из наших, кто преуспела еще в училище, начав карьеру художницы. Я же предпочла комиксы. Мне нравилось придумывать и рисовать всякие истории. У меня есть даже серия, посвященная крестнице: «Приключения Аси в волшебном лесу». Заработки так себе. А Тонька загребает за каждую картину обалденные деньги. Я всегда признавала её талант, он был несомненен. Как ей только удается видеть мир столь необычным образом? В тот день она выставляла картины, написанные с настоящих платьев. Пошла она, значит, на выставку вечерних туалетов, и нарисовала их так, словно они ожили, будто бы рассказала их историю. То есть делает бабки на чужом искусстве, во как. Шедеврально!

Тем вечером, непонятно зачем, но мы, уставшие, потащились в ночной клуб. Как она только выдерживала такой ритм жизни, мне было непонятно, я предпочитала оставаться дома с Асенькой. Но не сегодня! Мы отправили Асю с бабушкой к нам домой, а сами поехали гудеть. Я завидовала той лёгкости, с которой Тонька жила, для неё будто не существовали ни злые языки, ни художественные критики.

Я благодарю бога за то, что он дал мне такую подругу. Именно она вытаскивала меня из депресняка в затяжные периоды творческих кризисов. А я присматривала за Асей, когда Тоньке надо было уезжать с выставками. Мои родители возмущались, мать даже заподозрила, что у нас с Тонькой роман, смешная. Всё спрашивала, нравится ли мне кто, собираюсь ли связать свою жизнь с кем-нибудь. А я не собиралась. Да и какие мои годы? Я смотрела на Тоньку, и говорила сама себе: «Вот если бы у нее был муж, как бы она жила? Смогу ли я сохранить свою внутреннюю свободу, если мне нужно будет спрашивать у кого-то разрешение на всё. Зачем мне это?» Мама, в свою очередь, тыкала меня носом в эту странную дружбу, которая, по ее мнению, ограничивала дочь похлеще мужа. Все сетовала: почему, мол, я должна смотреть за чужим ребёнком? Но Ася не была чужой. Во-первых, это Тонькина дочка. А во-вторых, это моя крестница. Тонька даже дала ей мое имя, но чтобы не путаться, мы звали ее Ася. Но для остальных она была Настенька.

Из клуба мы практически выползли. Тонька подарила мне золотой четвертак на черной атласной ленте. Опять украшение.

Мы брели по улице к стоянке такси, обнявшись, и горланили happy birthday to you. Внезапно фонари потухли, причём все. Нам открылись звёздное небо и умопомрачительная Луна. Тонька взвизгнула: «Опаньки!» и полезла за телефоном. «Замри, замри, какой свет! Позируй, мать, не стесняйся». А я и не стеснялась. Подхватила юбку и, подпрыгнув, выгнулась, как на фотках из соцсетей. Вдруг что-то сжало мне горло. Всё залила белесая дымка. Голос Тоньки звучал где-то далеко. Земля приблизилась и стукнула меня по затылку. И всё это было заснято на телефон! Но мы ничего в тот вечер не поняли, мы были пьяны, и Тонька вызвала скорую. Она вырубилась в приемной, а мне промыли желудок. Пожурили, и утром мы, измученные, побрели домой.

Моя неугомонная подруга была непривычно задумчива, и я, съедаемая угрызениями совести, заизвинялась:

– Тонь, брось ты! Живая я, ничего не случилось, просто перепила и упала.

Она резко повернулась, замотала головой и потащила меня к скамейке. Мы плюхнулись на нее, не обращая внимания на росу. Тоня сунула мне под нос телефон:

– Смотри сама.

На видео было четко видно, как я в прыжке поймала какой-то лунный луч, вернее не я, а мой чёрный камень. Он словно выключил Луну, вобрав в себя её свет. Тонька глянула на мою шею.

– Он ведь был черным, твой камень. Так ведь?

– Да, – я потрогала подвеску. – А сейчас какой? – и опустила голову, пытаясь рассмотреть. У меня не получилось, ведь камень доставал только до яремной впадины. Я вытащила из сумочки зеркальце, глянула. О боже, он стал прозрачно-голубым, почти белым. Как я это не заметила?

– Разве не странно? – почему-то шептала Тонька. – Что думаешь?

А я ничего и не думала, я была в шоке. Тонька предложила снять кулон, на всякий случай. Я так и сделала: сняла подозрительное украшение и бросила в сумку.

Мы отсыпались почти весь день. Меня разбудила Тонькина мама, протянув свой смартфон.

– Тебя тут разыскивают.

– Бабушка? – удивилась я. Та неистово взахлеб орала:

– Ты что, в игрушки играешь? – Ничего себе, думаю, поздравление с днем рождения. – Где ты взяла камень?! Не надо было вообще его надевать! А раз надела, не снимай больше.

Бабушка явно истерила: «Немедленно надень, немедленно надень! Ты его потеряла? Скажи, что ты его не потеряла».

Спросонья, ничего не понимая, я раздраженно ответила:

– Да о чём ты?

– Камень, тот, который тебе моя сестра подарила! Ты что, не помнишь уже, что сегодняшней ночью было?

– Я-то помню, а ты откуда об этом знаешь?

– Сестра моя объявилась. Ну ты и дура, Настя. Тебе что мать велела? Выбросить подарок.

Я вспомнила. Было дело. Но я не вникала. А бабушка напирала:

– Бегом надень. Без него тебе смерть.

– А если не надену?

– Народ накопится, и тебе будет сложно его через себя пропускать.

– Бабуль, о чём ты? Какой народ?! – я села на кровати, пытаясь вникнуть.

– Надень, говорю тебе, немедленно. Тебе же хуже будет.

Я потянулась за сумочкой. Вытащила подвеску, камень уже не был таким ярко-прозрачным. Потемнел. Я застегнула цепочку, и камень, словно магнитом, притянуло ко мне. Сквозь меня со свистом пронесся ветер.

Задыхаясь, схватила телефон:

– Что это всё значит? Мне тяжело дышать!

А бабушка перестала вопить:

– Поздно уже, не снимай его, он тебе плохого не сделает. Просто будет использовать тебя как проводника.

– Кто меня будет использовать? – гадкий страх пробирался от живота к горлу.

– Владельцы камня, – бабушка всхлипнула.

– Не темни, давай выкладывай! – тут уж завопила я.

– Да не знаем мы, – слегка заикаясь, пролепетала та. – Ну, в смысле, ты им подходишь.

– Я ничего не понимаю. Они это кто такие?

– Да мы сами не понимаем. Моя прабабка считала их чертями. Моя покойная мама говорила, что мир спасает, сестра считает себя ангелом. Сама разбирайся. А я ничего не знаю. Поезжай к ней. Матери не говори, с ума сойдет, у тебя теперь деток не будет.

– Что?! – заорала я в трубку. – Из-за проклятия?

Но бабушка уже отключилась.

Я весь день разговаривала сама с собой: «Бред старухи или правда? Может, матери позвонить?» Камень на шее казался живым, тяжелел, наполняясь чернилами. «Нужно будет съездить к дальней родственнице – разобраться», – пообещала себе я, отложив решение.

****

Через две недели у меня разболелся живот. Тонька накинула платок на торшер и не отходила от меня. Боль была адская.

– Так, все, – скомандовала она. – Я скорую вызываю.

– Не стоит, я помогу. – Мы как по команде вскрикнули. В дверях стояла приземистая женщина в наглухо застегнутом коричневом плаще и в шляпке. – Не кричите, я все объясню.

– Вы кто еще такая?! – заорала Тонька и ринулась к ней с кулаками. – Я в полицию звоню!

Но мне снова поплохело, и я застонала.

– Ваша подруга рожает, не видите, что ли?! – уклоняясь от тумаков, сквозь зубы хрипела незнакомка.

– Что? – Тонька вытаращилась на меня через плечо, а я пыталась стянуть с себя трусы.

– Стойте, не двигайтесь! – приказала она бледной женщине и бросилась ко мне на помощь. Резкая боль – и внезапное облегчение. Тонька выпрямилась, держа в ладонях нечто, напоминающее желатиновое яйцо размером со страусиное.

Меня объял такой ужас, словно я оказалась внутри моих комиксов. Мы снова, как по команде, уставились на незваную гостью.

Возникшая из ниоткуда, строгая, в закрытых туфлях, как из фильма о 1940-х, она протянула Тоньке корзинку. Та почему-то подчинилась и аккуратно уложила яйцо на черный шелк. Женщина поставила на стол небольшую баночку. Я хрипло спросила:

– Кто вы и что со мной?

Она вздернула черную тонкую бровь и, не ответив, невозмутимо пошла на выход.

Тонька сорвалась с места и преградила ей путь.

– Подождите, что это все значит?!

Женщина повернулась ко мне:

– Вас не проинструктировали?

– Нет! – я изо всех сил махала головой. – Кто вы?

– Я посыльная. Деньги на столе.

– Какие деньги? Мне нужны ответы.

– Вы отвергаете оплату? У вас какие-то особые условия? – неожиданно засуетилась дамочка.

– Я даже не знаю, за что вы платите.

– Как за что? За яйцо, за жизнь.

Она вернулась к столу, схватила оставленную там баночку и впихнула мне в ладонь. Я закричала:

– Мне нужны ответы!

Офигевшая Тонька вторила:

– Нам нужны ответы!

– При свидетелях мы не говорим, – поджала губы посетительница.

– Да она со мной живёт, и яйцо ваше видела. Это не в счет?

Женщина нехотя объяснила:

– Яйцо должно быть немедленно помещено в инкубатор. Поезжайте к вашей родственнице, вы же знаете, о ком идет речь?

Тонька вопросительно глянула на меня, я кивнула, а тетка прошмыгнула в коридор и испарилась.