Юность музыканта

Презентация вин Жерара Депардье (второй слева автор книги Ю. Даллакян)

Глава первая

Юность музыканта

Актовый зал музыкальной школы. На сцене одинокий рояль и стул…

Эмиль вошёл в зал, сел в кресло и уставился на инструмент.

«Неужели мои мучения завтра кончатся? Наконец-то свобода… Однако сначала надо сдать этот грёбаный экзамен», – думал он и одновременно гипнотизировал взглядом рояль.

А тот, надо сказать, не остался в долгу. «Вот ужо я тебе завтра в кунцерте выдам!» – будто говорил он в ответ на беспощадный взгляд врага.

Да и хрен с ним. «Троекуров» парня устраивал. Экзамен сдан, в душе начался праздник, а на горизонте уже маячил футбол с криком: «Здорово, друг! Начинаем?»

По такому поводу Эмиль купил сигареты «Партагас» и запартагасил первую.

Кашель его прошиб долгий и громкий. Пачка была выброшена на асфальт и сразу же кем-то подобрана…

Я всегда по-доброму завидовал нормальным людям. Они не переживают жизнь – они её проживают. У них нет сбоев, они всегда знают, что будет завтра. И будущее их не тревожит.

Обычный, предсказуемый… Простой хороший человек. Такой индивид надёжен и ясен.

Искусство боится нормальных. Они не способны на великое, глубокое, на то, что нужно пережить и почувствовать, чтобы в той или иной форме поделиться этим с современниками и кое-что оставить потомкам.

Великое… Кто знает, как его сочинить, написать, создать?

Однако есть люди, которые специально для этого рождены.

Таким людям претит обыденность, им нужны открытия на голом месте, нужны чудесные звуки, образы, слова – всё, чего ещё нет, но обязательно будет, отчего мир станет прекраснее, а люди – лучше.

И тут я задаю себе вопрос: а кто же мой паренёк? Что ждёт его в будущем? Но будущее – это потом…

Он шёл по парку. В лицо ему дул тёплый ветерок, под ноги падали листья клёна, а трава – зелёная, живая, кишащая мириадами существ, —

дышала под солнцем. И всё это сливалось в музыку. В ту самую, что слышал только он.

Подросток, который ненавидел музыку.

Но он шёл.

И он слышал.

В честь окончания музыкальной школы мне сделали подарок. Я должен был полететь в турне с профессиональным ВИА по черноморскому побережью Кавказа под патронажем самого Вилика – Вилена Ивановича, талантливого конферансье и руководителя коллектива!

А ещё Вилен сильно, но красиво картавил, с шармом. Его ум на всё реагировал мгновенно. Уже потом, по прошествии десятков лет, мне сказали, что Вилика посадили в тюрьму, там он и умер.

Судьбы многих деятелей из тогдашнего шоу-бизнеса были похожими.

В моей же памяти Вилен Иванович остаётся человеком ярким, решительным, предприимчивым и почему-то даже почти родным.

Вечером мы с Лёхой – будущим гитаристом и здоровым верзилой – прибыли к руководителю на квартиру.

Следом за нами подтянулся и он сам.

– Вилик! – сказали ему дуэтом жена Наденька и тёща. – Стол накрыт, вот только про хлеб забыли.

– А что, память у вас отшибло сразу у обеих? Ну ладно, теща старая, а ты? Вы обе не работаете, я один тяну семью и ни разу не забыл про вас и детей.

Вилик как-то весь подобрался и молча влепил Наденьке пощёчину.

Наденька присела, потом поднялась, вышла из квартиры, а через пару минут вернулась – с хлебом.

Затем мы сидели за великолепно накрытым столом как ни в чём не бывало. Шутили, смеялись вместе с Наденькой и её мамой…

А через несколько часов самолёт рейсом Москва – Тбилиси плавно набирал высоту. Мы с Лёхой сидели в соседних креслах, Вилик же расположился в первом классе в компании певицы Светы.

В те далёкие, безмятежные времена в самолётах, помимо еды, давали сосательные леденцы. На тот случай, ежели вдруг… ну, вы понимаете. Чтобы пахло приятнее.

– Слышь, – обратился ко мне Лёха, когда в проходе появилась стюардесса, – ща она к нам подойдёт, и мы…

Мы протянули две руки с растопыренными пальцами и подтащили к краю подноса все леденцы.

Стюардесса охнула от такой наглости.

Но мы с Лёхой взяли всего по две конфетки и, мило улыбаясь, поблагодарили её.

Стюардесса показалась мне необыкновенно красивой. Уже после посадки я взял у неё номер телефона и даже назначил встречу. Мы договорились.

Потом до меня дошло: я ведь только что окончил седьмой класс общеобразовательной школы…

После размещения в хорошей гостинице я оказался в Тбилисской государственной филармонии, да ещё и на репетиции ансамбля «Орэра».

Зал показался мне небольшим, но уютным. На сцене стояли только ударные инструменты. Всё это было давно, но одно я помню точно: момент, когда на сцене появились мужчины в идеальных чёрных костюмах, белых рубашках и блестящих ботинках. Кто-то что-то сказал, и они запели.

Звук был божественный.

Их слушали даже родные стены. Артисты, зал, сцена – всё слилось в единое целое.

Один из артистов начал солировать, улыбнулся и показал свои большие зубы. Как мне захотелось поковыряться в них зубочисткой… Но он всё равно был великолепен. Я ещё тогда подумал: «Только не закрывай рот!», но он его закрыл, и солировать стал другой. У этого была своя, не менее яркая индивидуальность.

На следующий день в голове продолжал петь «Орэра». Я видел их живьём, и в моей юношеской душе не прекращал кипеть восторг.

А дальше были концерты в Сухуми, Батуми, Гори, Поти, Кобулети, Цхалтубо и где-то ещё.

Именно в Грузии я узнал много нового о жизни музыкантов на гастролях. Но к музыке это не имело никакого отношения…

Вечером, очухавшись после очередной широкой пьянки с безотказными девками, Лёха зашёл ко мне в люкс. В одной комнате жил я, в другой – Вилик с певицей Светой.

Мне было здорово в их компании. Море внимания – и ни одного отказа в просьбах…

– Слышь, денег надо, жрать нечего. Столько сил потратил, а вечером концерт, – жаловался Лёха. – Пойдём пожрем, а?!

В моём кармане было два рубля, о чём я честно сообщил.

Леха как-то странно обрадовался, и мы пошли в соседний ресторан. Место было красивое: гостиница, рядом ресторан, пирс, уходящий в море, а на горизонте – белый пароход, застывший на рейде.

Лёха заказывал. С размахом, без остановки. Мы сначала жрали с голодухи, потом прошлись по шашлычку и чуток по сухому.

– И это всё на двоих… за два рубля? – спросил я Лёху.

– Не боись, Эмильчик, всё посчитано, – хитро подмигнул он.

Деньги мои были у него, а потому я, махнув рукой, отправился на пирс. Там тренировалась чья-то команда по водному поло. Потом мне надоело смотреть, и я вернулся в гостиницу.

Прошло тридцать минут, час – Лёхи не было. Я подумал, что спасать надо дурака, и пошёл обратно в ресторан…

А там, за столом, ломящимся от яств, сидел Лёха с двумя грузинами. Разговор тёк вместе с вином. Налили и мне. По фигу, что я школьник.

– Ну вот, – сказал Леха, – нас угощают. Мы же артисты.

– В каком месте ты артист? – фыркнул я. – Тебя же даже на сцену не пускают. Тупишь и репертуар выучить не можешь.

– Тут, Эмиль, ты прав. Выручай, я обещал их на концерт провести, а меня ты, сам понимаешь, шеф пошлёт.

И я провёл. Народ оказался пьяный и дикий: орал, тыкал пальцем в сцену. Ужас…

После концерта кто-то из них захотел танцовщицу, кто-то – певицу. В общем, всё как всегда.

Я вышел во двор с музыкантами, где нас встретила толпа поклонниц – отдыхающие девицы. Меня затянуло в этот водоворот. Я оказался в большущем номере на шестерых, в котором жили восемь человек, включая Лёху. Тумбочки сдвинули в центр, кровати расставили по кругу. Откуда взялись деньги, никто не знал, но жратвы было много, как и женщин. Пили, знакомились, шутили, пели, играли.

Досталась одна и мне. Я не просил её раздеваться, но кому нужны мои протесты…

Что это было потом? «Мулен Руж»?

Танцевали все. Был угар. Трещали кровати, падали тумбочки… Так развлекались музыканты после концерта.

Мне хватило ума ретироваться, и я вышел в фойе.

– Вы на улицу? – спросила администраторша.

Я сдуру ляпнул первое, что в голову пришло. И завертелось…

Эта жирная бабища рванула за мной, позвала сына, тот поднял мужиков – началась охота. Поймали бы – зарезали, без вариантов.

Я скрывался.

Утром приехал шеф, нашёл меня, и я со слезами на глазах извинился перед местными. Хорошо, что преследователями оказались армяне, а иначе…

Получилось так, что я ругнулся по матушке.

Мозги встали на место только опосля. Я понял, что сотворил не просто глупость, а глупость смертельную. С тех пор мат из моего лексикона исчез навсегда.

Когда всё улеглось, страшно захотелось есть. Просить у шефа денег было не с руки, и я пошёл к Лёхе во вчерашний вертеп.

Никто из номера никуда не выходил. Все валялись по кроватям, а кто-то и вовсе на полу. Разобрать, где мужчина, а где женщина, было невозможно.

Я искал еду, а нашёл только объедки и вонь.

Выручил наш водитель-грузин. Принёс угощение в виде копчёного и жирного палтуса.

Я сгонял в магазин, купил на оставшуюся в кармане мелочь хлеба и просто сожрал три палтуса один.

Потом палтус у нас был каждый день.

Прошло уже несколько десятков лет, а я до сих пор не могу его есть – воротит.

А где же искусство, музыка?

Меня научили играть на «Вер^|моне» всего одну песню. Я играл, привыкал к сцене и пел не в микрофон. Однако даже это дарило мне поклонниц после концертов. Всё казалось каким-то простым и лёгким. Так выглядело моё искусство.

А что музыканты? А музыкантов волновали только ставки, суточные и халтура, девицы.

Впрочем, что я понимал? Гастрольного опыта у меня кот наплакал.

Глава вторая

В городе Поти песчаный пляж

Мне очень понравился приморский портовый Поти. Необычный он какой-то.

После размещения в гостинице я пошёл посмотреть город и… в одном из кафе увидел Лёху. Перед ним на стойке красовались три бутылки «шипучки». Стоявший рядом грузин ораторствовал.

Я молча присоединился, встал рядом с Лёхой. Мне сразу налили. Вмиг я оказался «генацвале».

Когда-то по случаю пришлось выучить на грузинском только «пули минда хо», но произносить данные слова было явно не к месту.

Грузины толкали бесконечные тосты, а мы с Лёхой умирали от голода. Хотя сожрать оставшиеся две бутылки «пшика» хотелось сильнее, чем шашлыка.

Как вытащил Лёху, не помню. Очнулись в переполненном автобусе, который вёз нас на пляж. В нём было весело. Какой-то гражданин горланил песни.

– Не обращайте внимания, – шепнул мне на ухо ехавший рядом старик. – Это наркоман.

И вот мы оказались на пляже с золотым песком.

На этом самом песке, красиво вытянув ноги, сидела певица Света, без шефа. Она загорала на солнце, как шоколадка без обёртки.

– Света! – заорал я, прикидываясь пьяненьким. – Ты в нашей игре следующая! Видишь горизонт? Я за пятёрку доплыву до него!

Что толкнуло меня пойти на эту аферу – дурость или голод? Я выбрал второе.