Фаворит 6. Только вперёд!

– Что же я наделала? Что же я наделала? Как же дальше жить с этим? – причитала, уткнувшись в подушку, молодая женщина.

В дверь постучали. Хотя в этом не было особого смысла, так как сейчас Анна Леопольдовна находилась в той самой спальне, куда вчера ворвалась императрица. До сих пор, чтобы не беспокоить великую княжну, дверь чинить не стали. Предполагалось, что её быстро заменят, как только Анна отправится на очередное соитие с мужем.

– Как ваше самочувствие? – спросил дежурный медик у Анны Леопольдовны.

– Сносно, благодарю вас, – стараясь быть приветливой, ответила великая княжна.

– Тогда я не против, – сказал медик, обращаясь к кому-то.

На пороге появился Андрей Иванович Ушаков. Он стоял и излучал целый сонм негативных эмоций. Не дожидаясь приглашения от Анны, он быстро и решительным шагом направился к молодой женщине.

В другой момент Ушакова должны были смутить обстоятельства, ведь молодая женщина оставалась в одной ночной рубахе. И, если бы императрица узнала о визите Ушакова к своей племяннице, когда та чуть ли не в неглиже, то явно рассердилась бы. Да и во дворе начались бы разные пересуды. Но Андрея Ивановича нагота Анны не волновала. Но не сейчас…

– Что вы натворили? Есть ли противоядие? – тихо, но со злобой, проявлял Ушаков возмущение.

Эти слова должны были прозвучать ещё вчера вечером. Однако тогда и сам Андрей Иванович пребывал в шоке от случившегося. Еще и государыня строго наказала своему вельможе в обязательном порядке отдохнуть. Даже отрядила гвардейцев для сопровождения. Ушаков же не решился сказать ни государыне тогда, ни после, когда пришел в себя.

Ближе к рассвету Ушаков намерился было войти в покои к Анне Леопольдовне, но даже ему, главе Тайкой канцелярии розыскных дел, строго-настрого было запрещено это делать. Будущая мать будущего наследника Российского престола находилась в недомогании. А это дело государственной важности.

– Вы о чём? Что я натворила? – дрожащими губами спросила Анна.

Ушаков подошёл к лежащей чуть ли не обнажённой великой княжне и зло прошептал ей на ухо:

– Я о том, что вы своей милостью, скорее глупостью, отравили не только своего мужа, но и государыню! Что прикажете делать?

Анна подобралась. Девичье смущение от того, что она в неподобающем виде рядом с мужчиной, помогло ей не растеряться окончательно. Молодая женщина зарылась в одеяло, вспомнила о том, что где-то под подушкой должен быть нож, и даже чуть было не схватила его.

– Так вы всё знали! – прошипела она. – И ничего не сделали?

Все её страхи и переживания трансформировались в одну, но очень сильную эмоцию – ненависть. Она хотела ненавидеть себя за те гнусные поступки, что совершила. Но нашёлся другой объект, на которого можно вылить злость.

Ушаков, наблюдая неожиданную для себя эмоцию со стороны Анны, привстал и даже чуть склонил голову. Он не ожидал, что Анна Леопольдовна так умеет.

– Это вы подсунули яд? Не отвечаете – я знаю, что вы… – сказала Анна.

– Не я! – Андрей Иванович начал приходить в себя. – Но вы вместе со своей подружкой Норовой это сделали.

Ушаков попробовал изобразить свой знаменитый тигриный взгляд, чтобы продавить Анну. Но на него смотрел другой зверь, на данный момент куда крупнее и злее любого тигра.

– В моём чреве уже есть наследник российского престола! Не смейте со мной говорить свысока! – продолжала сквозь зубы, не своим голосом говорить Анна.

– Противоядие! Вы же озаботились им? – несколько смягчив тон, спросил Ушаков.

– Нет, – с явным сожалением ответила Анна.

– Черт! Ну как же! – зло сказал Ушаков и ударил по конструкции с балдахином над кроватью.

Этот интриган прекрасно понял, что теперь сидит в одной лодке с Анной. Поддавшись эмоциям, он совершил ошибку, что пришёл в опочивальню великой княжны. Он с потрохами выдал себя.

И что теперь делать? Если обвинять Анну в отравлении своей тётушки и мужа, то одному Ушакову следствие вести никто не позволит. И теперь, даже если поднимать гвардию и платить гвардейцам хоть сто тысяч, это делу не поможет.

Начнётся следствие. Анна сразу же расскажет про Ушакова. Если бы она не была беременна… можно было бы в первый же день до смерти запытать эту девку. Но явно будет создана комиссия, и пытать Анну никто не станет. Её, если и казнят, то только после того, как она родит.

Да и казнят ли? Ведь заговоры караются жестко только в том случае, если они не удались. А если правителя по какой-то причине не станет, то кто станет выносить приговор о казни в отношении людей царских кровей. Да и по закону уже принималась присяга нерожденному младенцу, который может быть в животе Анны Леопольдовны. Так что все неоднозначно. И таких прецендентов Ушаков еще не знал.

Может скрыть сам факт вероятной беременности Анны Леопольдовны? Так медикусы уже должны были отправиться на доклад к императрице, а потом на весь дворец раструбят о событии, если уже не сделали этого. Практически каждый придворный готов заплатить немалую сумму, чтобы узнать такую тайну одним из первых.

– И всё равно… Я вас запытаю до смерти. Заставлю написать бумагу, где вы признаётесь в преступлениях, а потом выпить тот же яд, что и государыня выпила. Убью наследника внутри вас? Ставки столь велики, что пойду и на это, – сказал Ушаков, а потом попробовал сменить гнев на милость. – Но мы можем с вами договориться…

Жестокий, беспощадный зверь в глазах Анны неожиданно быстро уступил место надежде. Договориться? Анна Леопольдовна не понимала о чем. Не видела выходов из положения. Но верила, а вдруг, этот выход существует.

На пороге показался один из служащих тайной канцелярии. Ушаков приторно сладко заулыбался, показывая, будто бы разговор с княжной проходит в дружеской и приятной атмосфере.

– Что тебе? – спросил Ушаков. – Выпорю, негодника! Как смеешь ты врываться в покои великой княжны?

– На то воля ваша, – сказал мужчина. – Государыне дурно стало. Животом мается. Как медикусы сообщили, что великая княжна в тягости, так государыня встать попробовала, да её скрутило животом.

– Пошёл прочь! – зло выкрикнул Ушаков.

А потом он вновь посмотрел на Анну. Молодая женщина дрожала. Яд подействовал – так подумали Анна и Ушаков. Она натянула одеяло доверху, оставляя лишь глаза. Видимо, когда великая княжна явила Ушакову лютого зверя, она использовала почти все ресурсы характера и организма. Теперь же казалась забитым испуганным мышонком.

– Что вы предлагаете? – пробормотала Анна.

Ушаков не сразу ответил. Ему понадобилось некоторое время, чтобы тяжело подышав, хоть как-то привести мысли в порядок.

– Вы полностью подчиняетесь мне. Подчиняйте мне также Норова. Каким образом это произойдёт – на то ваши женские хитрости. Я пошлю письмо в Крым Миниху. Он не откажет, и Норов будет здесь…

– Как вы предполагаете его использовать? – спросила молодая женщина.

Почему-то в этот момент Анна вдруг забеспокоилась о своём возлюбленном. Вопрос прозвучал, но и сама женщина поняла, несмотря на дурман в голове, зачем Норов нужен Ушакову. Но прежде, чем она окончательно сформулировала мысль, сам Андрей Иванович озвучил очевидное:

– Бирона нужно убирать. Без гвардии сделать это будет сложно. У Норова есть превеликая значимость в гвардейских частях. Нужно ли далее объяснять? Густав Бирон в гвардии, Миних в гвардии. И без Норова тут не сладить.

– Я не буду вашей игрушкой! Не позволю играть с Александром Лукичом! – неуверенно выдавила из себя Анна.

Ушаков только ухмыльнулся. Да, сейчас умрёт Иоанновна, и тогда её племянница запоёт совершенно иначе. Без поддержки, которую может обеспечить Ушаков, она долго не протянет. Так он думал. Но рассчитывал всё-таки на то, что Анна слаба характером и непременно подчинится какой-либо угрозе.

– Да пустите же меня! – неожиданно для собеседников послышались крики за дверью.

– Юлиана! – с надеждой в голосе сказала Анна.

– А вот и преступница… Если вскроется история с ядом… – ухмыльнулся Ушаков, понимая, что может еще угрожать и Юлиане и через нее еще больше влиять на Анну.

– Если вскроется история с ядом, вы не получите Норова! Вы ничего не получите. Вместе на плаху пойдем, – чуть бодрее сказала Анна.

Присутствие рядом подруги, пусть ненадолго, но придало ей уверенности.

– Они ненавидят друг друга Юлиана и Александр. А я предложу Норову вас… А его вам. И будьте счастливы! – сказал Ушаков.

Он решил не добавлять к сказанному то, что собирается править Россией. Через Елизавету Петровну ли, именем Анны ли, но перспективы открывались такие, что к власти можно подойти разными дорогами.

– Пустите! Да как вы смеете притрагиваться ко мне, нахал! – слышались женские крики уже совсем рядом со слегка приоткрытой дверью. – Мой муж вызовет вас на дуэль.

И отчего-то Юлина даже не подумала, что говорит на немецком, а гвардеец слышит от нее только тарабарщину.

– Ведите себя благоразумно! – сказал Ушаков, направляясь к выходу.

Через десяток секунд госпожа Юлиана Норова ворвалась в покои своей подруги. Женщина открыла рот, но не стала ничего говорить в присутствии Ушакова.

– Сударь, прошу вас… нет, молю вас, дайте нам поговорить минуту наедине! – еле сдерживаясь, чтобы не закричать важнейшую информацию, сказала Юлиана.

– Господин Ушаков, прошу вас! – подала голос и Анна. – Я согласна с вашими условиями.

Ушаков только резко кивнул головой и тут же зашагал к покоям императрицы. Он должен быть в последние минуты государыни рядом с ней.

– В бутылочке не было яда… – прошептала Юлиана и отстранилась от подруги.

Норова, в девичестве Менгден, ожидала бурных негативных эмоций со стороны подруги. Юлиана была готова к тому, что рассорится с Анной настолько, что её отлучат от двора, пошлют в поместье. Что ее отхлестают по щекам, может и выпорят.

Успокаивая себя, Юлиана даже вспомнила письмо, где её батюшка описывал всё то хорошее, что увидел в поместье четы Норовых. Что ж, будет помещицей. И то неплохо: не тюрьма и не плахa. Выпоротой только не хотелось быть. Но что поделать…

– Да как же я рада! – с этими криками Анна, чуть запутавшись в одеяле, выпорхнула из кровати.

Она обняла свою подругу, целовала её так искренне и страстно, как никогда ранее. Даже не так, когда они, две девочки-подростки, учились целоваться и обниматься, играя в замужних женщин.

Юлиана не могла даже руки поднять, чтобы также приобнять свою подругу. Менгден-Норова так испереживалась, столько себе надумала. Ещё ночью стояла возле входа в Летний дворец, но все двери были закрыты, а дежуривший гвардеец даже слушать не хотел. Да и у самой госпожи Норовой хватило ума не кричать под окнами, что в том флакончике не было яда. И только дождавшись, пока откроется дворец, Юлиана вбежала внутрь – один из постов гвардии даже не успел среагировать на пролетавшую мимо фурию.

– Теперь всё будет иначе. Я так виновата перед тобой… – причитала Анна. – Я так виновата перед Антоном. Он же не заслужил смерти. Он не виноват, что всё это с нами происходит. А теперь будет иначе. Я не праздна: теперь я могу не делить ложе со своим мужем. Но стану для него другом… А Ушакова мы ещё проучим… Никому больше не говори ничего!

– Да кому я могу сказать о таком? – удивилась Юлиана.

Анна отстранилась от подруги и с лукавой ухмылкой, но всё ещё со слезами на лице, стала её осматривать.

– А ты хороша! Я бы обменялась с тобой кавалерами. Забирай Антона, а мне отдашь Александра. Для того же ты и выходила за него замуж, – сказала Анна и засмеялась так, что Юлиана ужаснулась.

Столько эмоций, столько тревог было в этом смехе. Это не здоровая радость, это уже на грани сумасшествия.

– Я не отдам его даже тебе! – прошептала Юлиана.

Но Анна продолжала смеяться. Она не слышала того вызова, который только что бросила ей подруга. А и услышала бы, то не обратила бы внимания. Сейчас даже Александр Лукич Норов отошёл на второй план в её голове и сердце. Такой груз спал. А еще она беременна, не нужно, словно собаки какие, спать с мужем.

* * *

Перекоп

5 июля 1735 года

– Бах-бах! – прогремели выстрелы.

Пули ударились рядом с грузом, разбивая деревянные доски повозки. Щепка отлетела в сторону и рассекла бровь подпоручику Кашину. Глаз заслезился, кровь заструилась. Но не этого испугался офицер. Он боялся заразиться.

Иван Кашин спрятался за телегу. Он направил сразу два своих пистолета в сторону турецкого разъезда, на который они нарвались. Хотели нарваться, вот и получилось. Причем далеко не сразу.

– Бах-бах! – разрядил Кашин оба пистолета.

Тут же грянули выстрелы и других бойцов. У каждого было по два пистолета, а ещё пятеро были с мартирками.

– Гранатами бей! – прокричал Кашин.

– Пух! Пух! – послышались вылеты небольших гранат.

А следом раздались и взрывы. Этими гранатами массово поразить противника сложно. Но турки концентрировались для конной атаки, и гранаты ударили прямо в скопление людей и лошадей. Часть коней испугалась, другие получили осколки или ожоги и понесли всадников по разным сторонам. Были и те лошади, которые уже заваливались, издыхая.

– Отход! – кричал Кашин. – Первый плутон – прикрывать!

В это время часть гвардейцев спешно перезаряжала свои пистолеты. Не все успели, но, по крайней мере, по одному стволу зарядили. Если турки устремятся в погоню, будет чем их встретить.

– Бах-бах-бах! – залпом ударил Первый плутонг по вырвавшимся вперёд туркам.

Вдали стреляли пять штуцеров. Они заряжались новыми пулями, отчего и скорострельность, и точность стрельбы превосходили все разумные пределы.

Группа штуцерников располагалась в трехстах метрах, и они смогли бы продолжать стрельбу даже, когда началась бы погоня. Тем более, что имели позиции на взгорках, куда конные турки не доберутся.

Кашин посмотрел вслед своим бойцам, лихо скачущим прочь, но своего коня придержал. Он счёл необходимым не возглавлять бегство, а замыкать запланированный отход.

– Бах! – подпоручик разрядил единственный заряженный пистолет.

Попал. Нет, не во всадника – попасть в него сложно. Он стрелял в лошадь. Турецкий офицер, вырвавшись вперёд, картинно полетел с лошади, которая споткнулась и кубарем отправилась прямо под копыта своим же соратникам.

А вот и последний боец! Всё. Теперь оставалось только ускориться, и шансы на отход были более чем велики.

Турки должны были заподозрить неладное. Например, если обратят внимание на лошадей, на которых скакали русские. Это были лучшие кони, какие только можно было найти в русской армии. Из личной конюшни крымского хана. И догнать всадников на таких скакунах крайне сложно.

– Бах-бах-бах! – практически залпом разрядили свои штуцеры стрелки.

Эти выстрелы окончательно охладили пыл турецких воинов.

Да у них сейчас иные эмоции должны возобладать. Кто-то обязательно заглянет в ту телегу, которую русские сперва защищали, а потом вынуждены были оставить. Так и произошло. И последние полверсты русским диверсантам уже не надо было загонять своих лошадей. Турецкий разъезд отстал.

Операция готовилась более пяти дней. Причём в полной секретности. Даже командующий русской армии не знал о том, что задумали Норов и его бойцы.

Были догадки, что турки и сами придумали нечто похожее. Русские взяли то ли маркитантов, то ли ещё кого-то, но рвущихся в лагерь людей, которые оказались специально заражены чумой. Потом они признались: их семьи взяли в оборот, и бедолагам ничего не оставалось, как идти на смерть. Ведь и так заражены были, из Очаков прибыли. Они были сожжены русскими военными, конечно, после того, как расстреляны.

Но туркам в «подарок» шла не только чума, но ещё и оспа. Оспенные корки были и на серебряных монетах, и в одежде, оставленных в телеге. Бедного заражённого человека держали до последнего в изоляции, чтобы оспины оставались свежими. Донор умер.

Даже если турки не будут массово умирать или среди них окажется много переболевших оспой, определённую панику в войске болезнь обязательно создаст. Но и были надежды, что сработает закладка с чумой.

Скорее всего, турки поймут, что это русские подставили их. Ведь несколько нелогично выглядело, что русский разъезд под самое утро пробовал прорваться через один из флангов турецких войск.

Впрочем, и подобное находило объяснение. Русское командование осталось без связи с Россией: нельзя послать реляции, письма домой, нельзя вызвать подкрепления. Так что был выбран самый оптимальный путь, где можно было бы проскочить мимо турецкого войска. Вот только попытка «пробиться из окружения» была сделана ровно в тот момент, когда должен был проходить турецкий разъезд.

Война – грязное дело. Если нужно пойти даже на подлость, но при этом сохранить жизнь своих бойцов и саму возможность одержать победу… каждый принимает решение за себя.