Курсант. Назад в СССР 14

Глава 1

Лето 1988 года. Грузинская ССР. Тбилиси.

В комнате стоял тяжелый, горячий воздух, несмотря на приоткрытые с расчётом на сквозняк окна. Жара была, как в духовке. Ленивый ветер лишь шевелил занавески, принося уличные запахи с примесью сигаретного дыма. За окном шумел древний город, где жизнь текла неторопливо, но внутри помещения было иначе – здесь царила напряжённая тишина.

На столе громоздились пухлые папки, тяжелые от фотографий и протоколов. Дело о хищениях в лёгкой промышленности Грузии выходило на финишную прямую. Все ниточки распутаны, виновные найдены, схемы вскрыты до основания. Допросы и очные ставки почти все проведены – осталось лишь добить бумажную рутину, сшить многотомники и отправить их прямиком в Москву.

Местному суду такое не доверяли. Масштабы хищений и список причастных лиц не оставляли выбора – только Военная коллегия Верховного суда. А там разговор короткий, без проволочек. Позади месяцы работы, бессонные ночи, горы допросов. Казалось бы, можно выдохнуть, но вместо удовлетворения – только усталость и одно-единственное желание: вот бы в отпуск.

Лето, солнце, Ялта… Ну, на крайний случай – Судак. Ведомственный санаторий МВД «Сокол» вполне неплох, да и дороги в Судаке куда лучше – не козьи тропы, как в Ялте. Так я размышлял, и точно так же мечтали мои коллеги – кто о море, кто о мягких вечерах на террасе с бокалом чая под тёплым крымским ветром.

И только Горохов не терял боевого настроя. Крепкий пенсионер, который ни в какую не хотел уходить на покой. Оно и к лучшему – привыкли мы к нему, а он к нам. Жизнь без работы, без дела, без очередного разоблачения была ему попросту неинтересна. Но вот сейчас на него, как на руководителя межведомственной группы и следователя в одном лице, свалилась куча бумажной работы в кавказской республике – родине вина, пения чудесным многоголосием и вкуснейших хачапури.

Мы в нашей команде уже смеялись: в последний год только и занимаемся хищениями, а сами стали как бумажный конвейер – а где же маньяки, где убийцы, где банды, которые нужно было искать по лесам и снегам?

Горохов шутил в своей манере:

– А всех серийных убийц мы, товарищи дорогие, с вами переловили и на тот свет отправили, через расстрельные статьи! С ними ж не цацкались – приговор да в исполнение, быстро, чтоб другим неповадно.

В его голосе звучал не цинизм, не презрение или издёвка – а простая констатация факта. Закон суров, и такова наша работа.

Шеф сидел за столом, поглаживая красную от жары переносицу, и участливо разглядывал нас. В его взгляде читалось что-то очень нехорошее. Я уже знал этот взгляд – он означал, что отдых опять откладывается.

– Ну что, товарищи? – тяжело вздохнув, произнёс Никита Егорович. – Поздравляю нас с тем, что сидим мы тут по уши в бумажках. И самое обидное – не в тех, которые можно обменять на рубли, как у них здесь в республике принято, а в тех, что надо подписывать, сшивать да отправлять в Москву.

Горохов пытался поддеть шуткой местные порядки и нравы, но в голосе его слышалась усталость. Его кристальная честность сильно настрадалась за время этой командировки. Грузия в конце восьмидесятых была настоящим рассадником коррупции, и мы в этом убедились на собственной шкуре – и, правду сказать, Горохову откровенно тяжело было видеть масштаб картины и находить тому всё новые свидетельства. Теневая экономика здесь не просто процветала – она разрослась, как сорняк, заполнив собой каждую щель. Заводы гнали продукцию налево, контрабандисты таскали товар через границу, а торговля процветала под надёжной крышей партийных чиновников. Покупка должностей стала делом обычным – хочешь место потеплее, заноси наверх. Фальшивые отчёты приносили премии, фиктивные планы давали показатели, а показатели – очередные награды. И этой карусели, казалось, не было конца.

Милиция? КГБ? Они не боролись с преступностью, они с ней дружили. Взяточничество, откаты, «братская» помощь – за долю малую любой вопрос решался в кабинете с плотными шторами. А те, кто стоял у руля, не просто купались в деньгах – они вообще жили по другим законам. На ключевых постах сидели только свои, проверенные. Клановость была цементом, скрепляющим всю эту прогнившую систему.

Мы, конечно, навели шороху. Где-то напугали, где-то прижали, кого-то даже упрятали за решётку. Но это капля в море. Мы знали: стоит нам уехать – и всё вернётся на круги своя. От этой мысли не было злости, только тяжесть в груди. Не то чувство, что испытываешь, когда ловишь душегуба-маньяка, на совести которого десятки загубленных жизней. Там ты знаешь – возможно, ты спас кого-то, а может, и не одного человека. Тогда приходит ощущение настоящей победы. Здесь же – только рутинная пустота и ощущение тяжелого гнёта.

– Ну вы же не для этого нас собрали, Никита Егорович, у себя в номере, чтобы поздравить с сомнительным достижением? – хитро прищурился я на шефа, помогая ему решиться и сказать: «Отпуск, ребята, отменяется».

– Отпуск отменяется, товарищи, – пробубнил Горохов, бегая взглядом по ковру с узорами покруче персидских.

Мы с Федей переглянулись, Света закатила глаза, Катков хмыкнул.

– Нужно поработать, – поджал губу шеф.

– А мы думали, что это и есть наша работа, Никита Егорович, – заметила Света, покачав головой и кивнув на гору бумаг.

Мы не доверяли местной милиции и хранили документацию прямо в номере Горохова, который охраняли два постовых милиционера, присланные из Москвы. Сейчас они терлись в коридоре, как, впрочем, и всегда.

– Конечно, работа, – ответил он, сделав неопределённый жест рукой, видимо, подбирая слова. – Только вот было бы неплохо после работы и отдохнуть как следует. Но не судьба…

Я кивнул. Тут не поспоришь. Полгода на одном деле – испытание не для слабых нервами.

– Так вот, – продолжил Горохов, доставая из папки телефонограмму, – только мы закончили одно чертово дело, как из Москвы пришло «особо важное поручение», будь оно неладно.

Я нахмурился. Всё стало ясно. У нас новое задание…

– Нижний Лесовск. Кто-нибудь слышал о таком месте? – спросил он, скользя по нам взглядом, будто хотел поиграть в викторину и немного развеселить нас.

Но мы не улыбались, хотя понимали шефа – мы с ним хоть на край Земли, и даже без отпуска и Ялты. Но ответить было нечего – города Нижний Лесовск не знал даже Катков, книжная душа.

– Нижний чего? – нарушил тишину Федя и почесал за ухом.

Так громко почесал, что перебил шум настольного вентилятора, который гонял туда-сюда теплый воздух. Толку от него мало, но он тихонько колыхал волосы Светы, и я не переставал украдкой любоваться на свою жену и благодарить этот бестолковый вентилятор.

– Нижний Лесовск, Федор, – ответил Горохов. – Городок, окружённый болотами и лесами. Там во-от такенные комары, говорят… Городок суровый, как солдатская каша. Климат – дрянь, народ – мрачный, перспективы – туманные. У меня дружок армейский оттуда. Рассказывал.

Он сделал глоток из гранёного стакана, словно это была водка, хотя через стекло проглядывался кефир.

– И что там приключилось? – спросил я.

– Пропадают люди. Уже много лет. Много людей исчезло… Следы простыли, а нас туда отправить хотят.

– Ну что за дела? – раздувал пухлые щеки криминалист Катков. – Могли бы и месяцок подождать, никуда бы потеряшки не делись, раз они такие давние.

Света напряглась, уже в уме прикидывая отпуск на осень. Погодин сосредоточенно посмотрел на телефонограмму.

– И что, только сейчас спохватились? – спросил я. – Где же они раньше были?

Горохов усмехнулся, одарив меня долгим взглядом.

– Ну, ты сам подумай, Андрей Григорьевич. Когда у нас спохватываются? Вот, правильно. Только когда на имя Генерального секретаря приходит письмо, да?

– Опять? – присвистнул Федя. – Да у нас уже второе дело будет из-за писем. Люди бы ещё Брежневу писали… На тот свет.

– Федор! – осадил его Горохов, цокнув языком. – Ты бы хоть раз подумал, прежде чем что-то ляпнуть. Ильича-то хоть не трожь, правильный был мужик, не то что этот сейчас, чую, доведет страну…

Последние слова он пробормотал себе под нос, и никто, кроме меня, их толком не расслышал. Я, как обычно, стоял ближе всех к шефу, поэтому уловил каждую букву. Федя виновато замолк, глядя в пол.

– Значит, жалоба? – уточнила Света.

– Именно, – кивнул Горохов, скривив лицо, словно только что откусил кислого лимона. – Письмо написала учительница. Прямо на имя самого Горбачёва. Мол, местные власти бездействуют, милиция в носу ковыряется, а люди исчезают.

Он почти беззвучно сказал «тьфу» в сторону, будто сам вкус этих слов был ему противен.

– Конечно, письмо бы спустили обратно в область, чтоб кто-то из местных чиновников его подшил, так сказать, в дальний ящик, но нет… Наш дорогой Михаил Сергеевич решил показать себя в выгодном свете. Какой он, понимаешь, чуткий, всевидящий руководитель, мол, даже простые граждане могут до него достучаться. Вот и поручили нам теперь это дело. Вернее, даже не дело, а чёрт знает что. Оно, скорее всего, вообще не возбуждено, а есть отдельные, не связанные между собой материалы о без вести пропавших. И далеко не по всем этим случаям заведены дела, – Горохов нахмурился, пробормотал что-то себе под нос, потом выдохнул: – Да что там. Бардак, а разгребать его нам. Перестройка, мать их так…

– Так. Кто именно исчезает? – уточнил Катков.

– Копия письма учительницы ещё не дошла, но, судя по имеющейся информации, пропавшие – далеко не почётные жители области. Какие-то… я бы даже сказал, маргиналы, Алексей. Люди без семьи, без связей. Алкоголики, рабочие-одиночки, бывшие заключённые. В общем, те, кого искать никто особо и не будет. Кому они нужны, кроме нас?

Шеф говорил спокойно, но в голосе его так и сквозил скепсис. Видно, он и сам не слишком верит в криминальный характер исчезновений. Ну потерялись и потерялись. Перекати-поле, ни родины, ни флага, для таких раствориться на просторах Союза – раз плюнуть. Кто-то спился и канул в небытие, кто-то махнул в другую область, кто-то сгинул в заброшенной хибаре. Не исключено, что через пару лет всплывут где-нибудь. Или не всплывут.

Вопрос в другом – почему этим заинтересовались в Москве?

– Ага, и за столько лет ни одного трупа? – заметила Света, глядя на телефонограмму.

– Именно, – кивнул Горохов. – Ни тел, ни следов. Просто исчезли – и всё.

Я постучал пальцами по столу.

– МВД РСФСР проверяло?

– Нет, – ответил он. – Никого туда не отправляли, сразу вот, видишь, с козырей решили зайти, нас снарядить. А это всё куда? Растуды в качель? – Горохов, процитировав Ильфа и Петрова, махнул рукой на папки с томами дела.

– Так что теперь? – наконец спросил Катков. – Здесь заканчиваем и сразу в этот… Верхний Лесовск?

– Нижний, – хмыкнул следователь. – Но, как говорится, хрен редьки не слаще…

Все окончательно поняли: лето накрылось. Работать придётся без остановки, и никакого тебе отпуска, никакого моря. Я снова представил ведомственный санаторий, белоснежные корпуса на фоне волн, и вздохнул, прощаясь с этими мечтами на пока. Ну, значит, не судьба.

– Слушайте, а давайте я туда смотаюсь первым? – предложил я. – Гляну, что к чему.

Горохов посмотрел на меня с лёгким удивлением. И одновременно с надеждой.

– А что? – продолжил я. – Оперативное сопровождение Федя здесь легко потянет, фигуранты по грузинскому делу у нас под арестом, никто никуда не денется. Документы под охраной, – я кивнул на дверь гостиничного номера, за которой дежурили наши московские постовые. – Так что я свободен. Могу раньше начать наводить оперативные позиции, прощупать почву. Может, информация вообще не подтвердится, и этот Лесовск тогда нам не сдался.

– Андрей Григорьевич дело говорит, – довольно крякнул Горохов, а коллеги, явно благодарные за шанс не мчаться в глушь, сломя голову, дружно закивали.

И только Света надула губки. Она не привыкла, что её муж отдельно от жены по командировкам мотается. Но спорить не стала – понимала, что под угрозой не только наша с ней поездка в Крым, а летний отпуск для всей нашей дружной команды.

– А! Андрей Григорьевич, ты поедешь туда, – шеф подскочил и стал ходить взад-вперед, утыкаясь то в гостиничный встроенный шкаф, то в свою кровать, а мы чуть посторонились к стеночке, знали, что от ходьбы у Никиты Егоровича полушария лучше работают, видимо, кровь от ног разгонялась и к голове шла усиленно. – Оформим на тебя командировку, как на проверяющего… Ага… Мол, нужно проверить информацию, то да сё… Отличная идея, товарищ майор! Хе…

– Сделаем, Никита Егорович, – подбодрил я шефа.

– Так… Выясни, действительно ли там есть, чем нам заняться. Если правда творится что-то неладное – звони, здесь закончим, приедем и разберёмся. Если нет – разруливай там всё на месте, пиши рапорт и подробную докладную да и возвращайся в Москву. Надеюсь, мы тоже скоро в столице будем.

Я задумчиво вздохнул, потёр переносицу.

– Никита Егорович, а если это реально серьёзно? В этом подлеске.

– Ты человек умный, Андрей Григорьевич. Лучший в своём деле. Потому тебя туда и отправляю. Если это пустяк – ты разберёшься быстрее, чем я бумагу с подписью составлю. Если там что-то серьёзное – мы подтянемся и дожмём как надо. Как раньше… Но надеюсь, что это письмо писала полоумная. Хоть и учительница, но полоумная.

А в моей голове уже начала складываться картина. Город на болотах, пропавшие люди, жалоба на имя Горбачёва, как крик души…

– А если это какая-то местная самодеятельность? – тихо сказала Света. – Может, местные власти что-то замалчивают.

– Ну так закроем дело и уедем, – пожал плечами Горохов. – Но чую я, что эта вся бодяга с Нижним Лесовском выеденного яйца не стоит.

Я усмехнулся.

– Чуйка у вас, Никита Егорович, как правило, не подводит.

Он криво улыбнулся.

– Ну так чего? Готов к поездке на край света?

Я поправил галстук.

– Как в пионерском лагере, Никита Егорович. Всегда готов.

Горохов смотрел на меня с одобрением.

– Вот и славно, – а потом еле слышно добавил: – Только вот лагерь этот тебе точно не покажется весёлым. Говорю же, дружок у меня там жил. Тоже нет в живых его уже, кстати.

* * *

Советские аэропорты были везде, даже в таких городишках, как Нижний Лесовск, где самолёты садились редко, а улетали ещё реже.

АН-2, он же «Аннушка», он же кукурузник, плюхнулся на узкую асфальтовую полосу, едва не подпрыгнув обратно в небо от удара. В салоне было трое пассажиров, и, когда машину перед посадкой знатно тряхнуло, сердце тоже ухнуло вниз вместе с воздушной ямой.

Но всё обошлось. Мы выбрались наружу, ловя ртом свежий воздух. Земля! Твёрдая, надёжная, родная…

Я вдохнул полной грудью, но вместе с ним в лёгкие тут же проникла тяжёлая смесь запахов – сырость болот, горячий асфальт и что-то сладковато-тухлое, словно где-то вдалеке тлела гнилушка.

Пройдя в здание крошечного аэропорта, я ещё раз оглянулся на взлётную полосу. Здесь мог сесть разве что Ил-14, да и тот, наверное, с трудом развернулся бы. Само здание – одноэтажное, низкое, с еще не облезшей штукатуркой. Внутри – зал ожидания с потертыми скамейками, стойка кассы с заляпанной вывеской «КАССА» и скучающий в углу автомат с газировкой. На стене плакат, на нём девушка в униформе и с подносом фруктов в руках и текст: «Летайте самолетами АЭРОФЛОТА».

Я улыбнулся, ведь иных самолетов гражданской авиации в СССР сейчас и не было… Потом машинально кинул монету в автомат, сделал пару глотков тёплой, слабо газированной воды и вышел на улицу.

Возле здания стояла чёрная «Волга», будто специально отдраенная к чьему-то приезду, с блестящими крыльями и тонированными задними стёклами. У капота – коренастый мужчина в светлом летнем костюме, с хитрым прищуром и глубокой залысиной. Лицо его, казалось, застывшее в лёгкой полуулыбке, дышало уверенностью. Глаза цепкие, оценивающие, но при этом доброжелательные – не тот случай, когда встречающий просто исполняет приказ. Он стоял расслабленно, но чувствовалось, что при необходимости может двигаться быстро, несмотря на возраст.

– Товарищ Петров? – голос его был спокойным, чуть насмешливым, будто он заранее знал, кто перед ним, но решил удостовериться для проформы.

Я шагнул ближе.

– Да.

– Гавриил Захарович Мещерский. Председатель Нижнелесовского горисполкома.

Я приподнял бровь.

– Сам глава города встречает командированного сотрудника милиции? За что же я такой чести удостоился?

Нет, я, конечно, предполагал, за что, но позволил себе немного слукавить. Посмотрим, что он скажет и как.

– А как же! – он усмехнулся. – Гость из Москвы – у нас редкость. А уж такой человек, как вы, товарищ майор, – это вообще событие. Знаем, знаем ваши подвиги, газеты читаем, телевизор смотрим.

– Мой прилет – событие?

– Конечно! Вас вон вся страна знает. Ваши дела, статьи в «Огоньке», передовицы в «Известиях»… Настоящий советский герой.

Я только задумчиво кивнул. Комплименты меня никогда не впечатляли, а вот намерение того или иного чиновника их делать – уже вопрос.

– Садитесь, пожалуйста, прошу, по дороге поговорим.

Я сел на заднее сиденье, рядом плюхнулся сам Мещерский. За рулём сидел водитель, молчаливый мужик с грубым лицом, закатанными рукавами и натруженными руками.

Машина плавно тронулась.

За окном проплывали обшарпанные пятиэтажки, магазины с потускневшими вывесками, деревянные домики с палисадниками, где вдоль заборов сушились простыни. На центральной площади возвышался памятник Ленину с вытянутой в светлое будущее рукой, а над городом торчали трубы завода.

– Город у вас небольшой, – заметил я.

– Ага, столицы из нас не выйдет. Но живём. Не жалуемся.

– И фабрики-заводы у вас, смотрю, есть?

– Конечно. Главный у нас – Нижнелесовский текстильный комбинат «Красная нить», – заговорил Мещерский, глядя вперёд, на дорогу. – Основан в тридцать втором, ещё при первой пятилетке.

– Что выпускает? – спросил я, будто не знал.

– Ну, войну работал на армию, потом шил форму для железнодорожников, милиции, фабричных. Сейчас выпускают ткани – ситец, бязь, мешковину, спецовку, постельное бельё.

– Замечательное предприятие, – кивнул я, раздумывая, как далеко зайдет чиновник, рассказывая про «Красную нить», я-то подготовился и прочитал о городе и предприятиях все, что смог быстро нарыть.

Конечно, на бумаге всё красиво. А на деле… дефицит сырья, перебои с хлопком, постоянные недостачи. Руководство комбината давно научилось выкручиваться. Накладные подделывают, браковку занижают, списанное сырьё уходит налево. Чёрный рынок живёт за счёт таких вот фабрик. Ну и деньги там, соответственно, водятся…

– Передовик! Орденоносное, понимаете ли, предприятие. Гордость области, можно сказать. Вон, ещё при Хрущёве фабрика Орден Трудового Красного Знамени получила – за выдающиеся успехи в развитии лёгкой промышленности. Потом, в семидесятых, ещё удостоились Ордена Дружбы народов – за работу на экспорт, поставки в братские страны. Между нами говоря, чисто для галочки, конечно, но звучит красиво.

Я усмехнулся и кивнул:

– Сейчас, наверное, нелегко?

– Наоборот. Новая эпоха, новые веяния…

Я скользнул по нему взглядом.

– Да? Это какие?

– А вы разве не в курсе? Обязательный госзаказ сократили на треть. Почти везде так. Теперь комбинат может работать на хозрасчёте и часть продукции реализовывать по рыночным ценам, – с довольным видом пояснил тот.

– То есть поднимать цены?

– Именно.

– Директор фабрики – кто? – спросил я будто бы из любопытства, на самом деле про директора я тоже кое-что узнал. Не совсем как из жизни замечательных людей.

– Даур Вахтангович Шамба, – ответил Мещерский. – Человек деятельный, честный… Он, кстати, сегодня проставляется. Неформальный банкет, так сказать, устраивает. И от его имени я уполномочен вас пригласить, Андрей Григорьевич.

Я задумался. Машина плавно затормозила у гостиницы, но Мещерский не спешил глушить двигатель.

– Ну так что, Андрей Григорьевич? Заскочите со мной? Я вас подожду здесь, вы пока заселяйтесь. Мероприятие камерное, для своих. Посидим, выпьем, обсудим. Заодно с нужными людьми познакомитесь, – он усмехнулся. – Ваша работа, я так понимаю, как раз про это.

– Не совсем, – улыбнулся я. – Я здесь как проверяющий по предписанию, но моя цель в другом. Выяснить, куда у вас тут люди пропадают. Бесследно.

Я глянул в окно, на небо, будто не сказал ничего такого.

– Ой, ну что вы такое говорите, брехня это все, сами убедитесь скоро… Краснова эта, бурю в стакане подняла, а еще учительница. Наша вина тоже есть, не углядели, панику допустили. Ну, сгинули два-три бичка в лесах, так что ж – всегда так было. Они там летом ягоду для рынка собирают, теряются частенько, леса у нас глухие.

– Ну вот я как раз это и проверю, Гавриил Захарович, мне в ГОВД надо, – возразил я, потянувшись к дверной ручке.

Мещерский посмотрел на меня так, будто услышал нечто удивительное.

– В ГОВД? – переспросил он, приподняв брови. – Да оно уже закрыто.

– Милиция работает круглосуточно, – напомнил я, нахмурившись.

Мещерский рассмеялся.

– Работает, конечно. Дежурная часть бдит, дежурная опергруппа на месте. Но что вы от них-то хотите? Все кабинеты закрыты, оперативники, инспектора по домам, руководство – тем более. Никто вас там сейчас не ждет, поверьте.

Я молчал, понимая, что он, в общем-то, прав.

– Утро вечера мудренее, товарищ Петров. Тем более, начальник милиции как раз и будет на банкете, – продолжил он, хитро прищурившись. – С ним там и поговорите. В неофициальной обстановке, без бумаг, без лишних ушей. Иногда так даже лучше.

Я ещё раз глянул на здание гостиницы. День был длинный, усталость наваливалась.

– Ладно, – сказал я, распахивая дверцу «Волги», – ждите меня здесь, я сейчас заселюсь, оставлю чемодан и вернусь. Только в магазин заедем по пути, я коньячок куплю, не хочу с пустыми руками.

– Вот это по-нашему, – довольно ухмыльнулся Мещерский. – Только коньяка в магазинах наших вы не найдете, у нас не столица. Но есть одно местечко, заскочим.

Я вышел из машины и стал подниматься по ступенькам гостиницы. А городок не так прост, как кажется. Я это чувствовал, а чуйка меня никогда ещё не подводила…