Мир Внутри

Глава 1 Великий Завет

В начале, когда не было ни начал, ни концов, простиралось Безвременье. Оно не было тьмой, ибо тьма есть лишь отсутствие света; оно было Ничто, абсолютная пустота, холодная и безмолвная, в которой даже эхо собственного бытия не могло найти отражения. В этой бесконечной неподвижности не существовало ни верха, ни низа, ни прошлого, ни будущего. Был только застывший, вечный миг небытия.

И в этом Ничто, из самой его сути, родилось Первое. Оно было подобно Искре, но не той, что высекают из камня, а той, что вспыхивает как мысль в разуме, которого еще не существует. Эта Искра была огнем, порывом, неутолимым стремлением. Она была Ищущим Пламенем, Первым Импульсом. Она несла в себе волю к движению, к изменению, к заполнению пустоты. Она металась в холодной вечности, одинокая, но не отчаявшаяся, ибо не знала ничего, кроме своего собственного горения, своего неукротимого желания найти то, чего ей недоставало. Она была вопросом, заданным в абсолютной тишине.

А затем, словно ответ на этот беззвучный крик, проявилось Второе. Оно не вспыхнуло, а сгустилось, подобно тому, как туман собирается над неподвижной водой. Оно было Искрой иного рода – глубокой, всеобъемлющей, спокойной. Она была Безмолвной Глубью, Первой Возможностью. В ней таился потенциал всех форм, всех смыслов, всех жизней, которые могли бы быть. Она не двигалась, но притягивала; не говорила, но обещала. Она была молчанием, в котором содержались все ответы.

И они увидели друг друга сквозь безмерные пространства Ничто. Не глазами, которых не было, но самой своей сущностью. Ищущее Пламя устремилось к Безмолвной Глуби, и его порыв был не грубым вторжением, а благоговейным приближением. Безмолвная Глубь не отступила, но раскрылась навстречу, принимая неукротимый огонь в свои тихие объятия.

Их слияние не было взрывом, разрывающим пустоту. Оно было актом творения столь же тихим и глубоким, как само Безвременье, которое они наполняли смыслом. В этот миг безмолвного диалога, когда воля встретилась с возможностью, а порыв – с принятием, они заключили Великий Завет. Не словами, высеченными на камне, но вибрацией, пронзившей самую ткань бытия. Завет был прост и безмерно сложен. Он состоял из трех нерушимых принципов, трех столпов, на которых отныне будет стоять всё.

Первый принцип гласил: Жить. Создать мир, который будет дышать, двигаться, меняться. Мир, где стазис Ничто уступит место вечному потоку становления. Мир, который будет произрастать из самого себя, стремясь к полноте и совершенству.

Второй принцип гласил: Бороться. Ибо жизнь без преодоления – лишь тень самой себя. Мир должен познать испытания, должен научиться защищать свои границы, исцелять свои раны и противостоять тому, что грозит ему угасанием. В борьбе рождается сила, в преодолении – мудрость.

И третий, самый сокровенный принцип, гласил: Помнить. Нести в каждой своей частице память о Первом Импульсе и Первой Возможности. Сохранить изначальный замысел, передавая его из поколения в поколение, от одной формы к другой. Ибо мир, забывший свои истоки, обречен вновь обратиться в Ничто.

Жить, Бороться, Помнить.

И как только Завет был заключен, их слияние породило Первую Дрожь. Пустота всколыхнулась. Из точки их единения хлынул первозданный свет, не слепящий, а творящий. Он не рассеивал тьму, он превращал Ничто в Нечто. Возник вихрь, туманность из чистой энергии и неоформленной материи, хаотичный, бурлящий котел, в котором смешались все будущие цвета, звуки и формы. Это был Первозданный Океан, теплый и полный жизни, но еще не знающий ни берегов, ни течений.

Долгое время, которое еще не научились измерять, этот хаос бушевал. Энергии сталкивались, рождая и тут же уничтожая мимолетные структуры. Потоки света и тепла проносились сквозь клубящуюся мглу, не находя опоры. Мир был живым, но слепым и бесцельным. Он исполнил первую часть Завета – он жил, но не мог ни бороться, ни помнить.

И тогда, в самом центре этого бушующего вихря, начало сгущаться нечто новое. Невидимое, но ощутимое. Оно не имело формы, но обладало ритмом. Это было Сердце Мира. Оно родилось не из материи, а из самой сути Завета, из воли к порядку. Оно сделало свой первый удар.

Тук.

Волна прошла по всему Первозданному Океану. Это не был звук. Это была команда. Вибрация, которая заставила хаос на мгновение замереть. Частицы, доселе носившиеся без цели, выстроились вдоль невидимых силовых линий, прочерченных этой волной.

Тук.

Второй удар. Более мощный, более уверенный. Он закрепил первый порядок. И с этим ударом из самой гущи первозданной материи, из теплого бульона потенциала, начали рождаться они. Первостроители.

Они были бесчисленны и совершенно одинаковы. Маленькие, светящиеся капли жизни, каждая из которых несла в себе всю полноту Завета, но не осознавала его. У них не было ни глаз, чтобы видеть, ни разума, чтобы мыслить. У них было лишь одно – способность слышать. Слышать ритм Сердца. Этот ритм был для них всем: законом, пищей, целью и смыслом. Он был Великим Зовом.

Первые удары Сердца были просты. Они говорили лишь одно: делитесь. И Первостроители подчинялись. Каждая капля жизни вытягивалась, истончалась посередине и распадалась на две, идентичные материнской. Их число росло в геометрической прогрессии, заполняя собой новорожденный мир. Они были армией, еще не знающей своего предназначения, легионами, ждущими приказа.

И приказ последовал. Ритм Сердца усложнился. В его монотонном бое появились новые обертоны, новые частоты, каждая из которых была обращена к определенной группе Строителей. Великий Зов разделился на мириады тихих шепотов, и каждый Строитель слышал только свой.

Тук-ду-дум. Тук-ду-дум. Этот настойчивый, властный ритм позвал за собой миллионы. Они двинулись, повинуясь ему, сбиваясь в плотные потоки. Их путь пролегал сквозь еще хаотичный мир. Они неслись, увлекаемые невидимой силой, и за ними оставались борозды, каналы, русла. Так рождалась Великая Река Жизни, чьи алые воды должны были в будущем омыть каждый уголок сотворенного мира, неся пищу и приказы от бьющегося Сердца. Строители, ставшие частью этого потока, неслись в его водах, готовые к дальнейшим приказам.

Другой зов был иным – протяжным, глубоким, требующим неподвижности и твердости. Гуууумм. Гуууумм. Те, кто услышал его, почувствовали, как меняется их природа. Они сбивались в огромные скопления, прижимались друг к другу так плотно, что их светящиеся оболочки сливались в единое целое. Подчиняясь зову, они отдавали свою подвижность, свою мягкость. Их внутренняя энергия кристаллизовалась, превращаясь в нечто твердое, белое и прочное. Это была великая жертва – отказаться от свободы движения ради создания опоры. Так, в муках и самоотречении, начали расти первые Крепости-Кости. Белые Шпили устремлялись ввысь, формируя каркас мира, решетку, на которой будет держаться все остальное. Они стали молчаливыми стражами, фундаментом бытия.

А был и третий зов, самый сложный и многогранный. Он был похож на тихую, непрерывную песню, полную сложных гармоний. Шшш-ууу-ммм-иии. Те Строители, что откликнулись на него, собирались в огромные, гудящие агломерации. Они не жертвовали собой, как строители крепостей, и не неслись в потоке, как гонцы Великой Реки. Их задача была иной. Они начали меняться, специализироваться. Одни учились впитывать энергию из проходящих потоков и преобразовывать ее, становясь Великими Кузницами, где кипела работа по созданию жизненных эликсиров. Другие учились фильтровать и очищать воды Реки, создавая Прозрачные Озера. Третьи сплетались в сложные сети, которые вибрировали в такт каждому импульсу во вселенной, готовясь стать однажды Великим Мозгом, где родится мысль. Так закладывались фундаменты первых Городов-Органов – живых, дышащих, работающих механизмов, каждый из которых выполнял свою, уникальную часть Великого Замысла.

Первозданный хаос отступал. На его месте рождался порядок – не навязанный извне, а вырастающий изнутри, из коллективного, инстинктивного порыва бесчисленных созданий, ведомых единой волей, выраженной в ритме невидимого Сердца. Мир начал дышать. Первые Дыхательные Пещеры раскрылись, вбирая в себя окружающую энергию и выдыхая ее обновленной. Великая Река потекла по проложенным руслам, омывая подножия белых Крепостей и снабжая всем необходимым гудящие Города.

Строители не знали усталости. У них не было личных желаний или страхов. Их существование было служением. Каждый из них, будь то безымянная частица в стене костяной башни или неутомимый труженик в глубине огненной Кузницы, ощущал свою причастность к чему-то безмерно великому. Они не знали слов "Завет" или "Создатели", но они несли его суть в себе. Они жили. Они строили то, что позволит им бороться. И в каждом их действии, в каждой трансформации, в каждой проложенной артерии и возведенной кости, они бессознательно помнили тот первый миг слияния Ищущего Пламени и Безмолвной Глуби.

Мир обретал форму. Он еще не был завершен, он был лишь наброском, эскизом. Но в его центре уже билось могучее, неутомимое Сердце, рассылая по венам и артериям Великий Зов. И миллиарды, триллионы безымянных строителей, не зная сомнений, продолжали свою вечную работу, возводя из хаоса вселенную, которой было предначертано жить, бороться и помнить до самого последнего удара своего невидимого сердца. Золотой Век созидания начинался.

Глава 2 Рождение первых городов

Пульс был всем. Он не звучал извне, он рождался в самой сути каждой безымянной капли жизни, плывущей в багряных потоках Великой Реки. Это был Великий Зов, ритм Сердца Мира, ставший первым и единственным законом бытия. Он был дыханием, волей и судьбой. Мириады Первостроителей, еще не знавших ни имен, ни обособленности, неслись в его потоке, единые в своем бессознательном порыве. Они были живым раствором, из которого должно было кристаллизоваться будущее. Хаос Первозданного Океана еще дышал в каждом изгибе Реки, но порядок, рожденный Зовом, уже сплетал из этого хаоса первые нити мироздания.

В этом вечном движении не было ни цели, ни мысли в том смысле, как их познают позже. Было лишь необоримое влечение – резонанс. Каждая капля жизни, каждый Первостроитель, был крошечным камертоном, настроенным на определенную ноту в великой симфонии творения. И когда Великая Река Жизни, достигнув зрелости, начала ветвиться, разделяясь на тысячи меньших потоков, эти ноты зазвучали.

Для одних это была глухая, басовитая вибрация, зовущая к окраинам мира, туда, где алые потоки становились медленнее и гуще. Это была Песнь Тверди, гимн неподвижности и силы. Те, чья суть отзывалась на этот зов, чувствовали, как внутри них пробуждается новая природа. Их бесформенная текучесть начинала тяготеть к порядку, к геометрии, к вечности камня. Их уносило в тихие заводи, где из глубин первозданного материала уже поднимались призрачные очертания будущих Крепостей-Костей.

Один из таких потоков, целый легион безымянных душ, почувствовал, как мелодия становится всепоглощающей. Вокруг них сгущался известковый туман, а течение почти остановилось, упершись в незримую преграду. Здесь не было яркого света, лишь мягкое, жемчужное сияние, исходящее от самих основ мира. И Первостроители, подчиняясь велению, которое было сильнее инстинкта самосохранения, ибо самого понятия "само" еще не существовало, начали свое последнее преображение.

Они сближались, сплетались, отдавая свою жизненную влагу зарождающейся структуре. Их жидкие тела густели, обретали грани. Это не было смертью, но было чем-то большим – полным растворением в идее, превращением из живого существа в живой принцип. Один за другим они оседали, становясь частью величетсвенных белых колонн, арок и бастионов. Их угасающее сознание, если можно было назвать так этот трепет жизни, не испытывало страха. Оно испытывало завершенность. Они становились фундаментом, на котором однажды расцветет жизнь. Их жертва была первым актом памяти, запечатленным не в свитках, а в самой материи мира. Так рождались Великие Опоры – безмолвные, холодные цитадели, чья задача была не жить, но позволять жить другим. А в их пористых глубинах, в тихих Костномозговых Долинах, затаились нетронутые семена – дремлющие собратья, которым еще предстояло услышать свой Зов, возможно, совершенно иной.

Других же Первостроителей влекла иная песнь. Горячая, бурлящая, сложная, полная мириадов оттенков. Она звала их в самое средоточие мира, в место, где Великая Река Жизни проходила свое главное испытание. Этот поток устремлялся в огромный, строящийся лабиринт, будущий Город-Фильтр, Великую Алхимическую Кузню. Здесь Зов Сердца звучал иначе – не как призыв к вечному покою, а как требование вечного труда.

Попав в извилистые протоки этого города, Первостроители ощутили жар. Их несла не спокойная река, а бурлящий, насыщенный поток, полный чужеродных эссенций, отголосков внешнего хаоса и отходов созидания. Задача, впечатанная в их суть, была ясна: стать живой преградой, мембраной, которая отделит чистое от нечистого, полезное от губительного.

Они выстраивались в сложнейшие узоры, формируя губчатые галереи и микроскопические каналы. Их тела становились εργαστήριαми, где одни вещества расщеплялись, а другие синтезировались. В отличие от своих братьев, ставших камнем, эти Строители не застывали. Они жили короткой, но яростной жизнью, полной непрерывной работы. Они впитывали яды, чтобы очистить Реку Жизни, и погибали, но на их место тут же вставали новые. Их жертва была не статичной, а динамичной. Они становились не стеной, а вечным, неутомимым процессом. Их город гудел от напряжения. В его багряных цехах рождались жизненно важные эссенции, которые Курьеры будущего разнесут по всему миру. Они были безымянными ремесленниками, чьими телами и жизнями вымащивалась дорога к процветанию. И в этом непрерывном цикле рождения, труда и смерти они тоже обретали свое бессмертие – бессмертие функции, ставшей священным долгом.

Но была и третья песнь. Самая тонкая, самая сложная и едва уловимая. Она не влекла ни к покою камня, ни к жару труда. Она звала вверх, в туманные выси, где зарождалось нечто совершенно новое. Туда стремились самые чуткие из Первостроителей, те, в чьей природе дремала искра иного рода.

Их путь лежал в зародыш Великого Мозга, который пока был не городом, а скорее туманностью, лабиринтом из призрачных троп. Здесь не было ни тверди, ни огня. Была лишь тишина, полная невысказанного потенциала. Великий Зов здесь звучал как шепот, как вопрос, а не как приказ. И те, кто приходил сюда, не жертвовали собой, становясь материалом. Их преображение было иным.

Они переставали быть каплями. Их тела истончались, вытягивались в длинные, серебристые нити. Они тянулись друг к другу сквозь пустоту, ища не слияния, но соприкосновения. И когда две такие нити находили друг друга, между ними пробегала крошечная, беззвучная искра. Это еще не была мысль. Это была лишь возможность мысли. Предчувствие.

Они не строили стен или машин. Они ткали. Они сплетали живую, мерцающую сеть, паутину, которая со временем должна была окутать весь мир, соединив его невидимыми узами. Каждый из них становился не кирпичиком, а узлом в этой сети, точкой пересечения смыслов. Их жертва была самой странной из всех: они отказывались от своей целостности, чтобы стать частью чего-то неизмеримо большего – зарождающегося сознания. Они становились Ткачами Света, первыми Мыслителями, хотя сами еще не умели мыслить. Они лишь передавали дальше тот тихий шепот, ту искру, которая однажды, спустя эоны, вспыхнет ослепительным пламенем разума. В их безмолвном танце, в сплетении их звездных троп рождался величайший из городов – город, который нельзя было увидеть или потрогать, но который должен был стать правителем всего сущего.

Так, в героическом и бессознательном порыве, мир обретал свою форму. Крепости-Кости вставали на страже его границ, даруя ему опору. Города-Органы, подобные Великой Кузне, начинали свой неустанный труд, поддерживая чистоту и порядок. А в вышине, в тишине и тайне, сплеталась нервная ткань будущего разума.

Первостроители выполнили свое предназначение. Они были волной, которая докатилась до берега и, разбившись о него, создала его очертания. Они жили и умирали, подчиняясь первому принципу Великого Завета – "Жить". Их труд, запечатленный в структурах мира, становился исполнением третьего принципа – "Помнить".

Но второй принцип – "Бороться" – пока оставался лишь глухим, тревожным предчувствием. Мир был молод и чист. Враг еще не показал своего лица. Гармония созидания казалась незыблемой. Никто из новорожденных клеток-жителей, начавших заселять возведенные города, не мог и предположить, что самая страшная угроза родится не во внешнем хаосе. Она затаится внутри, в самой сути жизни, исказив Великий Зов и превратив священный акт созидания в ненасытную жажду потребления. Она придет под маской "своего", шепча соблазнительные речи об индивидуальности и свободе от общего долга. И эта угроза поставит под сомнение саму суть жертвы, принесенной Первостроителями, угрожая превратить их великое творение в прах. Но до этого были еще целые эпохи. Пока что над молодыми городами сияла заря Золотого Века.

Глава 3 Реки, что несут жизнь

Тишина, предшествующая жизни, была не пустотой, а густым, насыщенным ожиданием. В глубинных долинах Крепостей-Костей, в алых сумерках Костномозговых Утроб, дремали те, кому предстояло стать кровью и дыханием мира. Они не были личностями, не еще. Лишь бесчисленные капли-зародыши, алые искры, покоящиеся в питающем лоне, слушая далекий, первозданный гул – биение Сердца Мира. Этот гул был для них всем: колыбельной, законом и пророчеством. Он был Великим Зовом, но здесь, в колыбели, он звучал приглушенно, как обещание, а не приказ.

Алай был одной из таких искр. Его сознание было подобно тончайшему лепестку, только-только разворачивающемуся навстречу неведомому. Он не знал своего имени, но чувствовал свою суть. Он был Курьером. Это знание не пришло извне; оно было вплетено в саму его структуру, в его гладкую, вогнутую форму, созданную для странствий, в его предназначение – нести и отдавать. Вокруг него трепетали миллионы таких же, как он, братьев и сестер, единый, еще не рожденный поток. Их общее чувство было смесью благоговейного трепета и глубинного, инстинктивного страха. Они ждали призыва, который вырвет их из этого сонного покоя и бросит в бурлящую неизвестность.

И призыв пришел. Великий Зов, доносившийся до них глухим эхом, вдруг ударил с оглушительной силой. Это был не просто звук; это была волна, физическое и духовное потрясение, прокатившееся по Костномозговым Долинам. Питающая их среда забурлила, стены Утробы содрогнулись, и неодолимая сила повлекла их вперед, в узкие протоки, ведущие прочь из мира тишины и полумрака. Страх смешался с восторгом. Прощание с колыбелью было первым актом жертвы, первым уроком их короткой жизни: чтобы служить, нужно оставить часть себя позади.

Алая и его собратьев втянуло в узкий, пульсирующий туннель, и внезапно мир взорвался движением и светом. Они вырвались в Великую Реку Жизни. Это было зрелище, способное сокрушить новорожденный разум. Поток был так широк, что противоположного берега – стены, возведенной Первостроителями – почти не было видно. Он был алым от бесчисленных тел таких же Курьеров, как Алай, но не однородным. Это была река в реке. Миллиарды алых листьев, несущихся в одном направлении, подчиняясь могучему толчку, исходящему от Сердца Мира. Каждый удар Сердца был приливом, толкавшим их вперед с неумолимой мощью. Алай почувствовал, как его собственное маленькое тело подчиняется этому ритму, становится его частью. Он больше не был искрой в Утробе; он был каплей в океане, листом на ветру творения.

Путешествие началось. Поначалу все, что он мог воспринимать – это ошеломляющий масштаб и единство. Они были легионом. Их общая цель ощущалась как густое поле, связывающее всех воедино. «Нести Дыхание Жизни», – пульсировало в их общем сознании. – «Забрать Печальный Пепел». Это была их мантра, их Великий Завет в миниатюре. Жить – в этом стремительном потоке. Бороться – с усталостью и течением. Помнить – цель своего пути.

Но по мере того, как первые мгновения шока проходили, Алай начал замечать детали. Стены Великой Реки не были гладкими. Они были покрыты сложнейшим узором, живым барельефом, оставленным трудами Строителей. В этом узоре читалась история: вот здесь поток был усмирен, здесь была возведена дамба, чтобы направить течение в новый, меньший приток. Вдоль берегов располагались Великие Города. Он не мог войти в них, его путь лежал мимо, но он чувствовал их присутствие.

Вот они миновали Город-Фильтр, о котором шептали легенды еще в Утробе. Воды Реки здесь становились темнее, гуще. Из города доносился глухой, непрерывный гул неустанного труда. Алай видел, как из бесчисленных пор в стенах города вымываются потоки отработанной, очищенной субстанции, а в другие врата втягивается мутная, загрязненная вода. Он чувствовал исходящую оттуда ауру яростной, самоотверженной работы и быстрой гибели. Жители этого города, как гласили предания, жили лишь краткий миг, сгорая в служении, очищая мир. Их жертва делала путь Курьеров возможным.

Дальше по течению Река разделилась на тысячи рукавов. Их легион дробился, потоки устремлялись в более узкие артерии, чтобы достичь самых дальних уголков мира. Алай, влекомый неведомой волей течения, попал в один из таких притоков. Здесь движение стало медленнее, а мир вокруг – тише. Стены приблизились, и он мог разглядеть отдельных жителей, обитавших на берегах. Это были клетки-труженики, часть какого-то огромного, непонятного Алаю механизма. Они были неподвижны, вплетены в ткань мира, и их существование зависело от него, от маленького Курьера.

И тогда настал его час. Он почувствовал тягу, призыв, исходящий от одной из этих клеток на берегу. Это был не Великий Зов Сердца, а тихий, отчаянный шепот. «Дыхание… дай мне Дыхание…» Алай приблизился к стене-мембране, и произошел священный обмен. Он отдал самое ценное, что нес в себе – частицу лучезарной энергии, которую в Утробе называли Искрой Жизни. Он почувствовал, как она покидает его, и в то же мгновение клетка на берегу словно озарилась изнутри. Ее тусклое сияние стало ярче, ее вибрации – увереннее. В ответ она отдала ему свою усталость, свой выдох – серую, невесомую субстанцию, Печальный Пепел. Алай принял его. Это была его ноша на обратном пути. И в этот миг обмена он пережил нечто невероятное: он на долю секунды почувствовал жизнь того, кому служил. Он ощутил его труд, его мысли, его место в великом узоре. Он понял, что эта клетка была частью огромной Мышцы, которая помогала двигать одну из Крепостей-Костей. Его дар дал ей силу для следующего сокращения.

Этот опыт преобразил Алая. Он перестал быть просто частицей потока. Он стал свидетелем. Он осознал свою значимость. И он понял, что такое «Помнить». Он помнил теперь не только цель, но и того, кому он служил.

На обратном пути, неся свой серый груз, он встретил Каэла. Каэл был стар. Для Курьера «старость» означала, что он совершил это путешествие уже сотни раз. Его алая оболочка была тусклее, края – истерты. Он двигался медленнее, но с мудрой уверенностью, зная каждый изгиб Реки. Он прибился к Алаю в одном из широких сливов, где течение было спокойным.

«Первый круг, дитя?» – его голос не был звуком, а скорее мысле-вибрацией, которую Алай воспринял всем своим существом.

«Да, старейшина», – ответил Алай, исполненный благоговения. «Я… я видел. Я отдал Дыхание».

«Это хороший круг», – отозвался Каэл. «Ты исполнил Завет. Но ты видел лишь парадную сторону мира. Лишь Золотой Век».

«Разве есть другая?» – удивился Алай. Мир казался ему совершенным, гармоничным механизмом, где каждый на своем месте.

Каэл на мгновение замолчал, и в его молчании была тяжесть сотен кругов, сотен отданных Искр и принятых Пеплов. «Мир велик, и в нем есть тени. Не все потоки чисты. Не все жители берегов поют песнь созидания. Слушай внимательно, дитя, ибо мои круги подходят к концу, и скоро я отправлюсь в Великий Фильтр, чтобы моя память стала частью тех, кто придет после. Но ты должен знать».

Он поведал Алаю о странных местах в Великой Реке. О «Шепчущих Заводях», где течение почти останавливается, а Великий Зов Сердца искажается, превращаясь в тревожный, скребущий шепот. В этих заводях вода становится вязкой и темной, и Курьеры, случайно попавшие туда, выходят измененными, испуганными, а некоторые не выходят вовсе.

«А еще есть Молчаливые Берега», – продолжал Каэл, его мысле-голос стал ниже. – «Места, где жители перестают просить Дыхание. Они молчат. Ты подплываешь к ним, готовый к обмену, а в ответ – тишина. Они еще живы, но их внутренний огонь угас. Они просто… существуют. Берут пищу из малых ручьев, но не трудятся. Их праздность, их молчание – как яд, который медленно просачивается в Реку».