Insanus

Акт I

Часть 1

Глава 1. «Что-то кончается, что-то начинается».

«В начале было слово…» – первая строка Евангелия от Иоанна

Зима тогда была холодной…

Человек всегда задавался вопросом о смысле жизни, такова его природа. Но чтобы ни было для человека смыслом, жизнь по своей сути не имеет какой-либо цели или задачи: гедонизм, аскетизм, буддизм, жизнь по догмам и библии, размножение и забота о потомстве, преобразование, созерцание, тождество со вселенной под наркотическим припадком, открытие и создание, развитие человечества или его полное уничтожение, даже полное отречение от реальности и уход в эскапизм; все это лишь способы успокоить себя и попытка придать своему существованию хоть какую-либо значимость. Но в конечном итоге всё ведет к разрушению и смерти, конечности всего сущего и даже трансцендентного. Ради чего бороться в жизни, как не ради внутренних позывов гормонов и инстинктов, программе выживания, эгоизма и так далее по методичке мизантропа.

Точка рождения цивилизаций и точка их исчезновения, как и появление новых форм жизни с их вымиранием, на временной оси сливаются в едва различимый промежуток. Он настолько мал, что можно сказать: это одно и то же. Тогда возникает вопрос: в чем же истинный смысл, та метафизическая истина, которая могла бы наполнить наши действия и жизнь настоящим содержанием? Однозначного ответа нет, и, вероятно, не будет.

Размышления о таких вещах, если человек не заядлый философ, не приносят практической пользы и не имеют прикладной ценности. Когда они появляются, это значит, что с человеком что-то не так – он не счастлив, потому что мысли подобного рода как раковая опухоль: чем позже от них избавишься, тем хуже. Однако рано или поздно в жизни любого, кто осознает себя, наступает такой этап, когда он задумывается о сути своего существования. Большая часть человечества находит утешение в банальных обыденностях, в ответах, которые придумали задолго до нас, чтобы сделать жизнь менее фатальной. Но есть люди, кого экзистенциальный кризис поглотил настолько, что их существование превратилось в трагедию перед смертью – в бренное, ужасное существование, где утрата сознания наносит окончательный удар, уничтожая любое свидетельство о жизни и делах, словно ничего и не было.

На просторах необъятной России, в году XX двадцать первого века, среди величественных деревьев – пихт, в тиши глубин зимнего леса, в километрах 20-ти от самого ближайшего населенного пункта, расположилась большая база отдыха «Ева».

База состояла из нескольких построек и одного массивного многоэтажного корпуса, где находились номера для отдыхающих, кухня и несколько подсобных помещений. Летом здесь кипела жизнь, но с первыми холодами – всё замирало. К концу сентября разъезжались последние постояльцы, а в октябре двери окончательно захлопывались до следующего сезона. С появлением майского солнца здание снова оживало – готовое принять новых посетителей или, скорее, старых знакомых клиентов.

Чаще всего это были пенсионеры – их дети без особых угрызений совести «отправляли их отдохнуть», чтобы старики не мешали жить своими ворчливыми воспоминаниями и не напоминали, что все мы когда-нибудь окажемся на их месте. Иногда же сюда свозили детей – люди уже в роли родителя, но с тем же энтузиазмом, с какой когда-то их уже отправляли в эти стены. На время от всех них избавлялись, чтобы никто не мешал работать, латать трещины в разваливающемся браке или строить карьеру и прокручивать бесконечные дела, из которых, в сущности, ничего не складывалось.

Разные категории постояльцев, но мотив всё тот же: от них на время избавились. Ведь куда проще записать живого человека на «оздоровление», чем признаться себе, что он тебе просто мешает. Хотя встречались и исключения – те, кто приезжал добровольно, искренне веря, что здесь можно «отдохнуть». Они шли с надеждой перезагрузиться, найти себя или хотя бы тишину – и потому были самыми одинокими среди всех.

Что же до сезонности работы базы… Почему она не работала зимой, знал только её владелец. Вернее, догадывались и остальные: топить огромный корпус ради пары замёрзших пенсионеров – удовольствие сомнительное. Да и кто захочет торчать в лесу, когда за окном минус двадцать, а развлечения – только шахматы и сквозняки?

Поэтому к приезду нового смотрителя «Ева» была абсолютно пустой.

Нового смотрителя звали Иван. Это был молодой человек, по лицу которого можно было предположить, что ему около тридцати. Внешне он представлял собой человека с типичной славянской внешностью: русые волосы, отдававшие темным оттенком, темные брови, голубые глаза, впалые щеки. Губы же были полные, а лоб высокий. Телосложение было немного худое и словно истощенное, но широкие плечи все же придавали ему крепкую форму. Лицо этого молодого человека было в плачевном состоянии – мрачное, опухшее, с огромными мешками под глазами. Создавалось ощущение, будто он только что вышел из долгого запоя и страдал от самых сильных похмельных мук. Его глаза пронизывала печаль, а взгляд казался потерянным. Впрочем, это сущее дело для тех, кому взбрело в голову поселиться одному в большом здании ко всему же в чащи зимнего леса. Но в данном случае это было не только результатом его окружения – огромного здания, затерянного в лесу в зимнюю пору. Это была тоска, которую он уносил с собой еще задолго до приезда в эту глушь из городской суеты.

Будущего героя терзали воспоминания, но куда сильнее – пустота, разъедающая душу изнутри, как ржавчина металл. В такие моменты мысли сами прокрадывались в глубины сознания, высвечивая самые мрачные эпизоды прошлого – не для самоанализа, не ради «саморефлексии», как любят говорить психиатры, а словно для того, чтобы лишний раз убедиться: да, ты всё ещё там, в этом болоте, и ничего не изменилось. И, похоже, никогда не изменится. Чем дольше вслушиваешься в эти мысли, тем слабее различие между воспоминанием и настоящим. Перерастает это в депрессию, а депрессия рождает ещё более мрачные, беспощадные идеи.

С Иваном такое происходило довольно часто, однако сейчас это представляло нечто больше, чем распространенное малодушие с жалостью к себе или же обычную тоску.

Но вот что интересно было в Иване – с первого взгляда он мог показаться совершенно обычным и даже приятным человеком: спокойный голос, аккуратная улыбка, вежливые жесты. Внешне – образец уравновешенности, человек, с которым можно обсудить погоду, литературу, последние новости. Но вглядевшись – оказывалось, что это самый язвительный, неприятный и до ужаса самовлюблённый упрямец с вечно недовольным и меланхоличным характером.

Как в классических любовных романах для девочек, первой особенностью Ивана была загадочность: задумчивый взгляд, невидимая пелена тайны, окружающая его. Но в отличие от героев романов, эта таинственность не привлекала внимание юных поклонниц – она скорее отталкивала, создавая дистанцию в общении с окружающими. Лишь немногие догадывались о его истинной сущности. При этом скрытность никак не мешала ему быть прямолинейным и грубым в общении. Его высказывания и порой откровенно нигилистическое отношение к обществу показывали, что Иван считал собственные интересы выше “светских забот”, а окружающие не обладали ничем примечательным. Именно из-за таких взглядов, будучи подростком, он ни с кем не считался, за что был удостоен равнодушием, насмешками, а иногда призрением со стороны сверстников. Его рассуждения казались заумными и нарочито показушными, что скорее делало его клоуном в глазах людей, чем юного философа. На фоне подростковых драм и разногласий со сверстниками, будущий смотритель решил посвятить жизнь медицине.

Безусловно, Иван и вправду обладал, хоть специфичным, но все же даровитым умом. Он пригодился ему не только в профессии, но и в жизни – впрочем, жизнь, как и все вокруг, редко соответствовала его стандартам. Однако за этим блеском интеллекта скрывалось завышенное самомнение, о котором уже упоминалось – привычка считать себя центром собственного маленького мира, где остальным отводилась роль статистов и раздражающих фонов, была столь всепоглощающей, сколь нелепой.

После многолетнего обучения в столице Иван стал блестящим хирургом. Он успешно лечил пациентов и находил время читать философию и психологию, пытаясь понять людей – хотя себя самого понять ему едва ли удавалось. Кое-как, но он овладел английским и немецким с латынью – не для путешествий, не для общения, а исключительно, чтобы читать первоисточники, интерес же к химии и аккуратная педантичность в профессии окончательно подчёркивали его чувство собственной исключительности.

Тем не менее, работа в городе сделала его нелюдимым, что, как уже говорилось, нисколько не мешало ему стать первоклассным врачом. Одиночество стало его постоянным спутником, и минус этого спутника, как известно, в том, что со временем начинаешь получать от него удовольствие и не пускаешь никого в свою жизнь.

Но при всей мрачности и отрешённости он оставался насмешником. Иван не упускал возможности поострить или поиздеваться над окружающими. И неважно, насколько глубоко он погружался в свои мысли – порой, выходя из собственного тёмного мира, он возвращался к иронии и вечному сарказму, будто это была его единственная форма общения с остальными людьми.

И у вас появится логичный вопрос: "Как же Московский врач, который на минуточку был одним из лучших в городе (по мнению самого же Ивана), оказался в лесной глуши один?"

Почему он решил быть один – это ясно, но почему он покинул город – вопрос посложней. И ответить на него в данный момент будет затруднительно…

В тишине глуши раздались отголоски звуков, происходивших от солидного внедорожника, окрашенного в насыщенно коричневый цвет с номерами С242ЕМ97. За рулем автомобиля находился Николай Николаевич, текущий руководитель Ивана, который, кроме того, являлся временным директором данного предприятия. Оба мужчины были стильно одеты и, кажется, увлеченно о чём-то спорили.

Будущий смотритель, преисполненный своей уже фирменной таинственностью, был облачен в чёрное пальто, тёмный свитер и такие же по цвету брюки. На его левой руке мерцали дорогие механические часы с ночной фосфорной подсветкой – единственный по-настоящему памятный и ценный предмет, уцелевший от прошлой жизни. Несмотря на мрачный акцент в своем стиле, который, возможно, имел склонность к излишнему пафосу, бывший врач всё же не стремился выделяться или как-то привлечь внимание, его облик оставался невероятно сдержанным.

Собеседником же Ивана был мужчина средних лет, с каштановыми волосами и полноватым телосложением. В его выразительном взгляде было что-то приятное и доброжелательное. Он сидел в теплой кожаной куртке, без шапки, поскольку та лениво покоилась в его кармане, что придавало ему своего рода расслабленный вид и беззаботность. Детали его лица, невзирая на возможные недостатки в виде большого носа и множества родинок, выражали умиротворенность и открытость, что в целом делало его внешность ещё более привлекательной. На безымянном пальце его правой руки, виднелся след от кольца. Вероятно, недавно его сняли, Иван заметил эту деталь, но не предал значения.

И вот бывший врач, в сопровождении своего собеседника, который как раз и был формально директором этой базы, подъехали к главному входу корпуса. Тогда на улице был полдень, с ясным небом, в центре которого блестело солнце, удачно освещающее всю территорию, что как-то успокаивало новоприбывших. Их поездка заняла порядка трёх часов, с учетом того, что база находилась где-то под Московской областью.

Солнце, величественно нависшее над базой, ослепило Ивана, когда он попытался взглянуть на здание. Прикрыв глаза рукой, он сумел оценить весь тот загадочный облик, что приоткрылся его взору. И, несмотря на то, что здание на фотографиях казалось огромным, на деле оно показалось ему несколько меньше, чем он предполагал. Впрочем, эта небольшая разница, отнюдь не умаляла величественность и околдовывающее действие, которое будущий смотритель почувствовал от этого необычайного места.

Вся эта конструкция состояла из двух больших этажей, каждый в высоту около трех метров. Передний фасад первого этажа был полностью застеклен, и сквозь затемненные стекла можно было рассмотреть все, что скрывалось внутри корпуса. Внешние стены фасада были облицованы серыми квадратными панелями, пытающимися имитировать камень, но эта деталь показалась Ивану излишне вычурной. Сверху здания, помимо чёрной крыши, виднелась надпись – «Ева», которая даже при выключенном прожекторе играла отблесками света, словно окутываясь золотистым цветом. В целом здание было современного стиля с некоторыми нотками модерна. Однако окружение базы было далеко от современности, здесь было немного чего, что можно было бы назвать "современным". Во всем дворе насчитывалось всего несколько парковочных мест, уже засыпанных снегом, а также один одинокий фонарь, казалось, построенный десятки, а возможно, и сотни лет назад.

В этот момент первый и поверхностный осмотр базы прекратился, и к Ивану обратился его собеседник…

– Вот и приехали, – остановив машину, проговорил директор, взгляд его устремился на протяженную дорогу.

– Ох…, бесконечная дорога, – недовольно пробурчал Иван.

– А чего вы хотели? Сами подписались, – ответил Николай, ласково почесывая свою бороду.

– Ладно, пойдемте, а то я от холода сейчас концы отдам.

– С радостью, – выходя из машины и надевая шапку, сказал директор будущего смотрителя.

Ковыляя по сугробам, они направились к багажнику, и Николай Николаевич продолжая ранний разговор в машине, обратился к своему новому подчиненному, – Слушайте, Иван, а вы, собственно говоря, не боитесь длительного одиночества? Вам как-никак здесь до конца зимы придется провести одному…, а то многим людям такая перспектива была бы не очень по душе, даже пугающая.

– Ну, людям всякая дурь свойственна. Порой даже себя боятся, а про одиночество и вовсе молчу, – усмехнулся Иван, взглянув на директора с намёком на их прежний спор. – Однако меня это не беспокоит, потому я и здесь, – добавил он с лёгкой иронией.

– Ну-ну… это хорошо. А то с прошлым смотрителем вышла какая-то чертовщина, – сказал собеседник, уже стоя у багажника машины.

– Хм. Что же? Повесился, небось… – с ухмылкой спросил бывший врач, вытаскивая из багажника сумку с вещами.

Директор помедлил, словно решаясь на неприятный разговор. Его голос прозвучал тише и суше обычного:

– Как ни странно, но нечто похожее и произошло. А может, и вовсе не так… Чёрт его знает, то ли сам, то ли кто помог. Хотя… кто бы в такой глуши мог помочь? Ясно лишь одно: нашёл его мой работник недели полторы назад. Долго искал, а потом заметил приоткрытую дверь на втором этаже.

Он замолчал на миг, будто вновь переживая увиденное, и продолжил:

– В комнате на кровати аккуратно лежала одежда. Логично было подумать, что он в ванной. Работник зашёл туда и… увидел кошмар. Тело смотрителя – полностью изувеченное, с перерезанными венами. Вода в ванне ледяная, будто он пролежал там вечность. Потом приехала скорая, позже полиция. Формально всё просто: самоубийство. В такой глуши это не редкость. Но, знаешь… – Николай захлопнул багажник, и в его голосе прозвучала сухая усталость, – тело было изуродовано как-то слишком странно.

Необычная, а по-своему жуткая история, которую услышал Иван, вызвала в нём интерес и даже смятение. Он не рассчитывал стать заменой самоубийце, однако по воле каких-то его внутренних убеждений, будущий смотритель тут же словно склонная к бесчувствию кукла, превратился в равнодушную статую. И уже с сумкой в руках, он холодно взглянул на Николая Николаичева и сказал: "Во-первых, о таких вещах надо говорить заранее, а не когда я уже на рабочем месте окажусь… А во-вторых, случай не из приятных, но что тут странного? Даже по-своему забавный исход событий".

– Забавного там было мало, – тихо ответил он, глядя в сторону. – Лицо у него было… пунцово-красное, будто воспалённое, всё в язвах, как будто кислотой обожжено. Всё тело – изодрано, истерзано. Может, это ломка у него такая была – без алкоголя… Он потом ещё долго не выходил на связь. Похоже, совсем поехал крышей.

«Наверное, генератор тогда уже сломался…» – пронеслось у Николая Николаевича в голове, но вслух он этого не сказал.

Иван вдруг побледнел, выражение лица изменилось – взгляд стал настороженным, напряжённым.

– Эх… зря я вам это рассказал, – виновато заговорил директор, заметив перемену. – Только напугал вас попусту.

– Ага, – хмуро буркнул Иван, почесав задеревеневшую от дороги спину. Затем с едва заметным сарказмом добавил: – Испугался я, честно говоря, аж до смерти… Вы ведь, вообще-то, должны были предупреждать заранее, а не вываливать это между делом. Хотя… ладно уж. Назад всё равно не поеду, мосты сожжены, – Он на секунду замолчал, глядя в землю, будто пытаясь собрать мысли, и заговорил тише, почти сам с собой, – Случай странный, очень. Я, конечно, не эксперт по суициду, хотя… – он резко оборвал мысль. – Да не суть. Обычно люди оставляют записки… ну или хоть какой-то знак. А тут – ничего. Тишина. И сам он вряд ли мог так… ну, вы понимаете.

Иван нахмурился сильнее, взгляд его стал рассеянным: – И к чему тут ещё отсутствие алкоголя…? – пробормотал он, уже не замечая собеседника. Мысли перескакивали одна за другой, цепляясь и рассыпаясь, рождая новые вопросы, на которые не находилось ответов.

– Насчёт записки я ничего сказать не могу, сам толком не знаю. И следствие, как понимаете, я тоже не веду, – директор говорил сдержанно, словно подбирая слова. – А вот про предпосылки к самоубийству и роль алкоголя в этой мутной истории – кое-что могу.

Он задумался, будто прокручивая в голове детали, а потом продолжил: – Предыдущий смотритель был тот ещё тип. Бросил семью, много пил… Потом из-за зависимости подсел на карты. Новое «развлечение», ещё одна статья расходов. Влез в долги и в итоге оказался здесь. Неудивительно, что на такие должности идут люди вроде него. Они бегут от проблем, хотят спрятаться от всего – от мира, от себя. Здесь, среди пихт, легче исчезнуть. Иногда, знаешь, дать такому человеку шанс – это почти как спасти его. Хотя… вам ли этого не знать, – он посмотрел на Ивана с натянутой, но искренне печальной улыбкой.

– С этим я спорить не буду, – ещё более угрюмо ответил Иван.

– Ну, хоть вы в мою голову не лезьте, – с раздражением бросил новый смотритель, – Там и без вас хватает чужих советов.

– Я не хотел лезть, – спокойно ответил Николай Николаевич, – Просто… слышал, что у вас кое-что было. Подробностей не знаю, да и не мне судить. Просто… злость разрушает. Особенно когда она направлена внутрь.

Они остановились у входа в здание. Иван устало посмотрел на собеседника, взгляд у него был тяжёлый, будто он всматривался сквозь человека.

– Вы кто мне? Судья? Священник? Психолог, может? – глухо произнёс он.

Николай Николаевич немного растерялся, но ответил спокойно: – Нет, конечно.

– Так оставьте меня в покое со своими рассуждениями. Всё равно исповедоваться я вам не стану. Я сюда приехал только работать и точка, – смотритель отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

– Ох…, я просто хотел сказать, что от тьмы до света всего один шаг, – Николай Николаевич сделал еще одну попытку, попытавшись донести свою мысль до упорно закрытой души собеседника.

На что новый смотритель с ехидством ответил: “А мне разве нужно куда-то идти?”.

Директор взглянул в пустые глаза Ивана и со вздохом сказал: – Ладно, пройдёмте.

Николай открыл ключом главную дверь и перед ними образовался вид на просторное пространство. Вскоре компания проследовала внутрь, а дверь базы захлопнулась за ними, что в свою очередь вызвало гулкий хлопок, который тут же разнёсся по пустой приемной, превращаясь в эхо, которое разлетелось по всему зданию. Иван по веянию этого гула стал изучать окружение.

Впереди, словно приветствуя новоприбывших, маячил ресепшн, а по правую сторону уютно располагалась уборная комната. Левый проход вел к номерам и лестнице, которая та в свою очередь вела на второй этаж. Под ногами простирался серый плиточный пол, неброский, но уютный, стоило заметить, с разнообразными узорами. А стены были окрашены в мягкие бело-синие тона, чем-то отдалено похожие на больничные коридоры, что в Иване одновременно вызвало ностальгию и в тоже время раздражение, однако в целом стены создавали атмосферу, словно способствующую покою. Охваченный всё же приятной обстановкой, Иван продолжал окидывать взглядом всё новое открывающиеся перед ним пространство.

Вдруг его взор зацепил план эвакуации, находившийся на одной из тех приятных стен, расположенной в непосредственной близости от него. Обращаясь к ней, смотритель стал детально рассматривать инструкцию, сканируя каждый однообразный уголок здания. Представленная на карте территория охватывала десятки номеров и множество комнат, включая медицинский пункт, кухню и столовую.

Такой масштаб базы поражал своим разнообразием и функциональностью. Здесь, среди этих стен и коридоров, будущий смотритель почувствовал себя частью чего-то большого и сложного. Все эти помещения, словно звенья в огромной цепи, должны были служить комфорту и безопасности пребывающих здесь людей.

– А сколько здесь номеров? – спросил Иван у директора, изучая однообразные квадратики на плане.

– Около сорока на первом этаже и около шестидесяти на втором, – ответил Николай и начал экскурсию.

Гид, приступая к своему экскурсу, решил в первую очередь познакомить Ивана с кухней и холодильными камерами. Кухня была довольно-таки большая, как в ресторане, хоть выглядела более скромно и не выделялась каким-то обширным оборудованием.

Если углубляться в подробное изучение этого места, то можно было заметил наличие нескольких газовых плит, двух печек, трех кухонных столов с ножами и шкафчиками для приправ, тарелок, посуды и прочего. Стоит добавить, что рядом с кухней была тонкая стена, которая разделяла место приготовления пищи и место её употребления. Трапезная включала в себя круглые деревянные столы и стулья, на которых можно было расположить всех находившихся в отеле людей.

Самыми заветными экспонатами на кухне для Ивана оказались холодильные камеры, которые испускали своей мерзлотой уличную атмосферу. Они представляли собой большое замкнутое пространство, в котором хранились различные полуфабрикаты и другие продукты. Еды в этих камерах было очень много и в случае, если врач вдруг здесь застрял бы, то её хватило бы на несколько месяцев.

При виде такого количества продуктов у Ивана возникла мысль, которая его тут же смутила. Недолго думая, он её озвучил: “Почему еду никто не забрал и не увез в город?”.

– Знаете ли…, – сделав паузу, Николай продолжил, – достаточно сложно и дорого перевозить продукты из одного места в другое, тем более и вам тоже нужно что-то есть. Поэтому мы долго портящуюся еду оставляем на следующий год. Так…, еду можешь брать из холодильника, но почём зря ее не трать, вычту из твоей зарплаты, – перебив директора, Иван с безразличным тоном ответил: “Мне плевать на зарплату…”.

– Ну, ну… меня это не интересует, – с серьезным выражением лица сказал директор.

Тут, – пальцем указывая на плиту вскрикнул сам того не осознавая директор, – можете готовить, но обязательно убирайте за собой. Грязи и бардака я не потерплю. Если захотите пить, то вон там, – директор кивком головы указал в угол холодильника, – находится пара канистр с водой. Если канистру открыть и вынести из холодильника, то вода в ней может испортиться. По вашему лицу я вижу, что вы это знаете, но я решил напомнить. Запаса воды вам, думаю, хватит на два месяца. В кране вода не питьевая…

– А почему, – перебил Иван директора, – тут же точно есть подземные воды и логично было бы сделать скважину.

Но директор объяснил, что земля в этих местах какая-то испорченная, и если она вообще тут и появится, то она точно будет не пригодна для питья. “А почему земля такая, я сам не знаю”, – добавил он, – “Да и у кого вы об этом не спросите, все вам скажут, что воду тут лучше не пить, а почему…, опять же никто не знает”.

– Странно…, – нахмурив брови, сказал бывший врач.

– Возможно, однако контролируйте запасы питьевой воды. И если она закончиться, то скажите моему работнику…

– Это тот, который обнаружил труп предыдущего смотрителя? – поинтересовался Иван.

– Да, да. Простите, я забыл про него сказать. Раз в 2-3 недели он будет к вам приезжать. Если что-то понадобится, можете попросить его, он привезет. Но бегать для вас он не будет, – ответил директор и в своей манере добавил, – сами понимаете.