- -
- 100%
- +
“Я понимаю, что должен писать рапорт без моральных отступлений, так как это противоречит….. Но я считаю, что подобные опыты не имеют никакого смысла и являются античеловечными.
Я прекращаю участие в подобных экспериментах.”
Закончив читать, Иван с пересохшим горлом положил листы обратно в коробку. Вздохнув, смотритель поднял руки к лицу и застыл.
– Мда…, экспериментами это трудно назвать…, – Иван на секунду потерял своё хладнокровие и равнодушие, однако вскоре немного подумав, пришёл в себя, – как бы то ни было. Я не их судья. Эти эксперименты возможно и стали поводом чудовищных издевательств, убийств, однако, как не крути, помогли науке. Вполне возможно, поэтому я и знаю, что человек на 76% состоит из воды, хотя в этом ни чуть не меньше постарались ублюдки из Японии… Но вся война, война… Конечно, если бы не та война, то никаких быстрых темпов развития и не было. Война…, война, к сожалению, огромный двигатель прогресса. Но чаще бессмысленный геноцид.
Вскоре бывший врач прекратил успокаивать свой рассудок, и снова закрывшись в свой непроницаемый колпак равнодушия, посмотрел на колбу с морфием – универсальным средство из группы опиатов, дающие сильный болеутоляющий и седативный эффект, а также эйфорию. Фатум в обличье таинственного чудовища…
– Возьму-ка я это с собой, – подумав, смотритель взял загадочную коробочку вместе с колбой морфия и закрыл сундук, направляясь обратно в коридор.
Сторож спустился и оказался в привычном для него пространстве. Там же он рассудил спрятать морфий в медицинской комнате, тем самым изолировав от него себя самого, а также посторонних, кои могли бы неправильно отреагировать на запрещённое вещество. После охранник вернулся в кабинет и, выдохнув, сел на диван. Он продолжил обдумывать причины суицида предыдущего смотрителя: – “Возможно, эти фотографии произвели сильное впечатление на смотрителя, и он сошел с ума. А эти фашистские бумаги…, нет, он точно их не читал. Единственное это фотографии, так как даже мне неприятно на них смотреть, хотя я многое видел. Но хотя я не думаю, что из-за этих изображений он начал видеть призраков и монстров. Тут что-то другое. Хм…”
Когда Иван лежал на диване, он пристально вглядывался в фотографии и бумажки разбросанные вокруг него. Сторож представлял, каким ужасным пыткам подвергались испытуемые. Когда это стало вызвать неконтролируемое отвращение, он пришел к выводу, что смотрителя впечатли фотографии, вызвав разные образы. А основой помешательства стал алкоголизм с ранними психическими проблемами, включая совесть перед семьей, если совесть вообще у него была. “Порой совесть доконать может и не так…”, – отметил для себя смотритель, прокручивая что-то несвязное в голове. А демоны могли быть лишь частью его воображения или галлюцинаций при белой горячке, такое вполне возможно. А может быть, тот мужчина ещё страдал и шизофренией, а эти бумажки и фотографии только усугубили его психологические травмы.
– Чего и стоило ожидать…, ничего удивительного и мистического в этом нет. Всё ясно, как две капли воды. Остаётся только один вопрос – откуда этот немецкий сундук? Хотя это не проблема, я могу позвонить Николаю Николаевичу и поинтересоваться у него. Но сегодня уже беспокоить его не стану, позвоню завтра, – окончив рассуждения, смотритель, широко зевнув, отправился в генераторную выполнять свои прямые обязанности.
Генератор, как обычно, мигал лампочками. Температура была в норме, и наш герой пошел в кухню ужинать. На сей раз его блюдом оказался сочная грудинка, который сторож медитативно стал прожаривать на сковородке.
– Повар спрашивает повара, какова твоя профессия…, – проговорил Иван с писклявой интонацией и ухмыльнулся от своего бреда, продолжая жарить мясо, которое наливалось сочным соком. Запах же ярких специй заставлял охранника прямо таки пускать слюну. Эти ощущения пробудили в нем размышления о том, как эволюционировала еда… Раньше она была просто средством утолить голод, а сейчас стала одним из способов получения наслаждения. И таким, что некоторые люди ужираются, что хрен прокормишь… Однако при этом всём это сплошной сахар и специи. Однако грустно было б родиться на несколько веков ранее, где мясо варили, и оно ощущалось, как жвачка…
Когда блюдо было готово, сторож жадно стал его поглощать с оставшимися ранее макаронами. После разочарованный и одновременно удовлетворенный мини-расследованием, смотритель пошёл в свой номер. От скуки ему хотелось чем-то заняться, и в его голове было много мыслей, поэтому он решил сделать странный шаг – взять записи мертвеца и самому что-то там накалякать. Недолго думая, Иван взял дневник, решив проявить себя в роли писателя. Перелистнув записи мертвого смотрителя, он начал свои разглагольствования, примкнув к столу.
”Я герой нового времени ☺
(Эпиграф)
Предыдущий автор этого дневника покинул наш бренный мир, поэтому сегодня побуду ему заменой.
Никогда не писал дневники, так как считал это пустой тратой времени, поскольку всё, что нужно, находится в моей голове и пусть остается там. Но, поскольку здесь и так нечем заняться… Несмотря на видимое спокойствие, это место не такое простое, каким может показаться на первый взгляд. Возьмём, к примеру, предыдущего смотрителя. До сих пор не ясно, что послужило причиной его смерти, но если исходить из того, что я знаю, можно предположить…
Здесь существуют странные обстоятельства. Люди даже при таких обстоятельствах склонны накручивать что-то. Но поскольку я не суеверный и не придаю значения этим темам, опишу своё видение. Начнем со странной смерти бывшего автора этого дневника. Зная, что он был пьяницей, заядлым игроком и кинул, по сути, свою семью, то общество от его смерти ничего не теряет, а мне до его судьбы тем более нет дела. Однако, то, что он умер здесь, где я остаюсь один без быстрой и доступной помощи, всё же вызывает настороженность. А что "если”, “если бы” и так далее.
Поэтому зная о существовании “если” можно и допустить частичную правоту мертвеца. Мало ли вдруг что-то и вправду поспособствовало его смерти и это помимо алкоголя и его самого. Ведь разница между сумасшедшим и здравомыслящим человеком лишь в том, что они по-разному смотрят на мир, но является ли это причиной отрицать точку зрения безумца. Иногда они видят мир таким, какой он есть, когда обычные люди летают в собственных иллюзиях. И я тут не о призраках, о которых он писал, пока не настолько от скуки поехал. Тут скорее речь идет о других факторах или же людях. Чему-то такому, что стало толчком и началом галлюцинаций, бреда предыдущего смотрителя. Как раз не будь этого толчка я бы и не стал развивать эту тему, однако мне довелось найти те странные записи и сундук на чердаке, которые исходя из его записок и стали стартом полного безумия.
Что же касается меня, то я не был под таким впечатлением и со мной всё ОК. Конечно, можно предположить, что у него была слабая психика и эти фотки так на него повлияли, они и вправду жуткие, даже для меня, однако… всё равно как-то странно. Но быть может, я себе лишь накручиваю.
Человеческий мозг в целом – странная вещь. Накануне этой мысли я читал книгу про одного сумасшедшего, что-то вроде психологических ужасов. Там была затронута интересная тема о личности человека и его многогранности. Не то чтобы речь шла о шизофрении и раздвоении личности, скорее, про эго, сознание, подсознание, что-то в этом роде. Да и вообще что, по сути, личность, личность – это определенная модель поведения, взгляды и определенные черты психики, характера. Эти вещи имеют динамический характер и по истечению жизни меняются даже у вполне здорового человека. Ко всему ещё то, чего не можешь заполучить, всегда кажется лучше того, что имеешь. Поэтому вечная попытка зацепится за своё “я” является лишь биологической обусловленностью.
И вот эта извечная тема счастья, которая является центральной для многих в жизни. Вероятность быть счастливым во многом зависит от нашей генетики. Да что уж там, есть даже определенный ген, который способен стать причиной практически постоянного негативного отношения ко всему, а также ген, вызывающий вечную тоску, подавленность и суицидальные наклонности. Недавно начали проводить операции по их удалению. И вот врачи начали капаться в черепных коробках людишек в поисках этих недугов. Однако в процессе таких операций им часто доводилось сталкиваться с тяжелыми последствиями, или чрезмерными трансформациями психики, где пациент превращался в вечно довольного овоща, который словно под седативами реагирует на все со счастливой улыбкой, находя удовлетворение в любом действии, без возможности испытывать негативные эмоции. И вроде бы человек счастлив, поскольку у него нет возможности быть несчастливым, его мозг больше не может выработать негативные эмоции, не нужны даже наркотики, препараты, повышающие уровень серотонина.
Но что произойдет с человеком, когда он станет счастливым и удовлетворенным во всем? Будет ли он вообще прилагать усилия, если каждое его действие, даже бездействие, вызывает у него удовольствие? Я понимаю, что для многих людей это может оказаться, безусловно, полезным, и они смогут вернуться к обычной жизни без негативных состояний, но что произойдет, если эти операции начнут распространяться на всех, включая здоровых людей? Какое общество тогда создастся? Неужели мы столкнулись с чем-то подобным антиутопическому миру, описанному Олдосом Хаксли…? Счастливые люди по своей сути неисправимы… Судьба не наказывает их за грехи, и потому они считают себя безгрешными.
Однако, касательно человеческого мозга, следует добавить, что при сильной травме головы человек может полностью измениться, и это может привести к появлению абсолютно другой личности. И результат всех этих рассуждений заключается в том, что весь мир человека находится лишь в его черепной коробке, и это может означать, что за её пределами может быть абсолютно другая картина мира или же во все его отсутствие.
И тут весь ужас в том, что, по сути, мы это не мы. Наши планы, стремления имеют строго биологические причины и результаты, а не какие-то осмысленные решения и мотивы. В основном, это желание получить эмоции и блага необходимые для жизни, такие как слава, богатство и любовь, и всё же не стоит забывать и о репродуктивных целях. А высшие и духовные ценности, о которых так заботятся интеллектуалы, проводя сравнения с животными, по своей сути, несут в себе только цель убедить себя в том, что мы высшие существа, а не просто бессознательные звери. Мы считаем, что мы важнее других существ и это дает нам право на вседозволенность.”
На этом моменте Иван отложил ручку и закрыл дневник – слова больше не складывались в предложения, голова начинала тяжелеть. Сон подступал медленно, но уверенно, как волна, затапливающая берег. Он поднялся с кресла, с усталым вздохом снял повседневную одежду и, зевнув, опустился в постель. Укутался в тёплое одеяло и устроился поудобнее. Ветер за окном продолжал дуть, временами усиливаясь. Здание слегка дрожало от порывов, а в комнате становилось всё тише.
Чувствуя слабость во всем теле, сторож окончательно размяк, ему не хотелось куда-то идти, а гипнотическая вьюга, окутавшая всё здание словно пледом, только усиливала это чувство. Охранник, вслушиваясь в завывания вьюги, начал ощущать определенное звучание, мелодию. Это было что-то надвигающееся, предупреждающее. Эти порывы ветра, пытающиеся проникнуть в защищенную комнату сторожа, точно пытались ему что-то сказать или предупредить о чем-то грядущем.
Иван по своей натуре стал накручивать эти мысли и задумываться: “Неужели и вправду вся музыка это лишь сочетание каких-то звуков? Но почему мы придаем этому такое значение и испытываем из-за простых звуков эмоции и чувства…? Странно, но забавно”.
Слушая убаюкивающую и одновременно предостерегающую вьюгу, смотритель медленно закрывал глаза и подавлял зевок. За окном вихри снежной пурги создавали образы, в которых кроны деревьев исчезали космической черноте, а звезды мерцали, то возникая, то исчезая. Ещё мгновение, и он растворился во сне. Иван был полностью расслаблен, и ничто не могло потревожить его покой. Вскоре он заснул и со спокойной душой отправился в мир забвения.
Глава 5. «Сон»
«Сон – это малая мистерия смерти, сон есть первое посвящение в смерть»
Плутарх.
Кошмары не спрашивают разрешения. Они просто приходят и зачастую внезапно. Слишком тихо, чтобы услышать, и слишком быстро, чтобы убежать.
Не дома, не в безопасности. А где-то в трещине реальности, где законы логики ломаются, где страх говорит первым. Пульс учащается. И неважно, кто ты – мужчина или женщина, старик или ребёнок, – почти все мы сталкивались с одними и теми же кошмарами.
Наша психика словно использует архетипы – древние матрицы страха, передающиеся из поколения в поколение, – чтобы напомнить нам о чём-то забытом, вытесненном, но важном. Одним из таких кошмаров становится полная беспомощность. Ты попадаешь в ситуацию, где всё рушится, и нет никакой возможности изменить исход. Ты опаздываешь на экзамен, задыхаешься, когда пытаешься закричать, забываешь слова, когда от них зависит твоя жизнь. Всё валится из рук, как будто ты больше не управляешь своим телом. Это один из самых частых сюжетов, особенно у людей, подверженных хроническому стрессу или тревожным расстройствам. Подобные сны напрямую связаны с подавленной потребностью в контроле. Разум, даже во сне, предупреждает: «Ты не справляешься». И хотя это всего лишь образы, ощущение поражения остаётся с человеком надолго после пробуждения.
Другой распространённый образ – падение. Это древний страх, возможно, уходящий корнями в эволюционную память наших предков, живших на деревьях. Когда ты во сне теряешь опору под ногами, когда тело летит в пустоту, не за что ухватиться, – мозг реагирует так, будто всё происходит наяву. В такие моменты активизируются сразу две зоны мозга: лимбическая система, отвечающая за эмоции, и мозжечок, контролирующий координацию движений. Иными словами, тело «верит» в падение. Такой сон часто трактуется, как символ потери уверенности, страх утратить устойчивость в жизни, страх провала. Но его сила – в физическом ощущении. Ты не просто видишь падение – ты падаешь.
Но, пожалуй, один из самых тревожных кошмаров – это преследование. Ты не всегда видишь, кто идёт за тобой. Иногда это человек, иногда тень, иногда просто ощущение, что кто-то рядом, прямо за спиной. Ты пытаешься бежать, но твои ноги словно погружаются в вязкую землю, ты не можешь закричать, и страх накрывает с головой. Преследование – архетипичная сцена, связанная с тревожностью, психотравмами и даже симптомами посттравматического стрессового расстройства. В этих снах преследователь редко бывает конкретным – это может быть метафора страха, символ неразрешённого конфликта или голос совести, от которого ты давно бежишь.
Ещё один из видов кошмаров: “Ты просыпаешься – и будто не до конца. Мир вокруг вроде бы настоящий, но в нём всё ещё дрожит эхо ночного кошмара. Где-то внутри продолжается погоня, сердце не спешит сбрасывать обороты, и реальность, как стекло после удара, кажется тонкой и уязвимой”. Мозг не всегда способен отличить сон от реальности в первые минуты пробуждения – особенно если во сне была сильная эмоциональная нагрузка. На фоне хронических кошмаров у человека могут развиваться тревожные расстройства, нарушения сна, а в отдельных случаях – даже проблемы с сердцем. Механизм прост: ночной ужас активирует гипоталамо-гипофизарно-адреналовую систему, выбрасывая кортизол и адреналин, как если бы ты и впрямь бежал от хищника. И если это повторяется часто – тело начинает воспринимать жизнь как опасность, даже без повода.
Но есть и другая сторона. Некоторые считают, что кошмары – это форма терапии. Нечто вроде психологического прививочного стресса. Подсознание создаёт ситуации, которые слишком страшны, чтобы прожить их наяву, и проигрывает их в безопасной среде сна. Так ты адаптируешься к страху. Учишься не умирать от него. Учишься смотреть в глаза собственной тени. Именно поэтому сценарии кошмаров часто повторяются. Это не баг, это попытка мозга договориться с тобой. Понять, готов ли ты. Или всё ещё прячешься.
Интересно, что в древности к кошмарам относились совсем иначе. Их считали посланиями – предупреждениями, пророчествами, голосами богов или мёртвых. В шумерской культуре существовало специальное жречество, которое расшифровывало сны, особенно кошмары. В Древнем Египте – отдельные главы «Книги Мёртвых» были посвящены ночным видениям. И что если в этом что-то есть? Может, ночной ужас – это не сбой, а способ связи. Не с потусторонним, а с тем, что мы хороним внутри себя. Страх, который не укладывается в слова. Опыты, которые мы вытеснили. Истина, к которой мы не готовы. Возможно, наши кошмары – это история, рассказанная другим языком. Языком ужаса, потому что только он привлекает внимание. И если прислушаться – они не просто пугают. Они объясняют. Только нужно не убегать. А остановиться. И посмотреть в глаза тому, кто стоит в темноте.
Среди всех форм ночных кошмаров именно образы собственной смерти представляют собой наиболее глубокое и физиологически разрушительное переживание, поскольку именно страх смерти объединяют все вышеуказанные формы кошмаров. Это не просто сон – это симуляция прекращения бытия. Исследования в области сомнологии и нейропсихологии показывают, что восприятие собственной гибели во сне активирует те же нейронные цепи, что и переживание реальной угрозы жизни. А это значит, что для мозга человек действительно умирает – пусть на несколько секунд REM-фазы, но с полным спектром реакций выживания: выбросом кортизола, тахикардией, системным напряжением вегетативной нервной системы.
В таких снах отсутствует привычная структура страха: нет врага, нет спасения, нет борьбы. Только финальность. Она может принимать абстрактную форму: исчезновение, провал, растворение в темноте. Или быть предельно конкретной – остановка сердца, падение с высоты, погребение заживо. Во сне смерть редко приходит в лоб. Она размыта, закодирована в образах – ты стоишь на рельсах и не можешь сойти, ты тонешь в лифте, заперт в пылающем доме, ты наблюдаешь, как твоя рука больше не слушается. Это не просто фантазия мозга – это инсценировка конца, смоделированная нейронной системой, чтобы испытать реакцию. По сути это симуляцией предсмертного опыта. В момент кошмарного сна, связанного со смертью, резко возрастает активность миндалины – участка мозга, отвечающего за первичный страх. Это древняя программа. Бессознательный сценарий, запускающийся, когда мозг считывает угрозу как абсолютную. Ключевой момент – в отсутствии контроля. Мозг фиксирует невозможность действовать, и это оставляет след – ощущение безысходности, которое может сохраняться часами или даже днями.
Если кошмар о преследовании активирует центры тревоги, то кошмар о смерти – разрушает базовую модель "Я". Обозначить это можно, как эффект «экзистенциального сбоя»: временное расщепление между сознанием и телесным "я", приводящее к диссоциации, дереализации и длительным изменениям в эмоциональном фоне. Повторяемость таких снов может стать катализатором аффективных расстройств, вплоть до депрессии и панических атак. Особенно высока эта вероятность у пациентов с ПТСР, тревожными расстройствами и пограничными нарушениями.
В конечном итоге, если убрать всю заумь и медицинские термины, а Фрейда представить в роли параноидального шизофреника с половым голодом, суть остаётся прежней: кошмары снятся всем. Иногда они – просто тревожный сон без особого смысла. Но иногда это не просто бред ночью. Иногда это отражение того дерьма, которое ты накопил за день или даже за всю жизнь. Погоня, падение, безнадежность, парализующий страх или страх смерти – всё это мозг пытается сказать тебе: «Эй, ты реально не в порядке». Просто вместо слов он рисует тебе ужастики перед сном. И да, по всей видимости, Фрейд бы приписал половину этих кошмаров подавленному либидо и комплексу неполноценности перед папой – но это уже совсем другая история.
–Внезапно смотритель пробудился и, сам того не осознавая, начал панически глотать воздух, словно задыхаясь. От такого неожиданного пробуждения у него даже почернело в глазах, что на некоторое время лишило чёткого зрения. Но как только все пришло в норму и к врачу вернулось зрение, то у него ещё раз перехватило дыхание, так как он оказался в абсолютно неизвестной комнате. Вокруг него царила мертвая тишина, которая до чёртиков пугала.
Помещение было темным, поэтому было трудно разглядеть что-либо конкретное. Однако было ясно, что это не был номер, где изначально находился сторож, а нечто иное, нечто загадочное и неизведанное. И вот, будто зловещий аккорд, внезапно включился свет, ослепив Ивана ярким бликом какой-то лампы на потолке. Он вздрогнул, резко подняв руки, желая укрыть своё лицо от ослепительной вспышки. Когда его глаза привыкли к свету и зрачки уменьшились, врач опустил руки и, щурясь, попытался разглядеть комнату. По всем сторонам были белые стены, словно из ткани, а впереди – железная дверь, зловещая и безмолвная, в центре которой было расположено окно. Через стекло этого окна можно было увидеть, что находится по ту сторону, но эта не сразу заинтересовало потерянного охранника.
Первой же мыслью, которая оказала на Ивана воздействие, был очевидный вопрос: – «Где я?»; после него появился новый: – «Как я сюда попал?». Подобные вопросы долго появлялись в его голове, пока смотритель не обратил внимания на то, в чём он одет. А одет он был в белый тканый костюм, который так сильно напоминал комбинезон психически больных в психушках, что неописуемо встревожило Ивана.
– Хорошо, что я ещё не в смирительной рубашке, – подумал уже практически пленник в лице Ивана.
Нужно было думать, как выбраться отсюда, поэтому врач решил сначала осмотреть дверь. Подойдя к ней, он обнаружил, что ручка отсутствовала, а сама дверь была плотно закрыта, будто замурована. Через маленькое окошко в двери был виден большой коридор и такие же двери с окнами. Повернувшись в противоположную сторону, смотритель детально рассмотрел помещение. Стены были обшиты квадратными кожаными пластинами. Это создавало впечатление, что он находится в камере для психически больных.
Постепенно к нему начало приходить тревожное осознание: он заперт. Это испугало по-настоящему. Иван в панике бросился к двери, забарабанил кулаками и закричал, зовя на помощь – но в ответ лишь тишина.
– Может, это сон? – с надеждой подумал он и, как в дурацких историях, ущипнул себя за руку. – Чёрт… всегда считал это бредом.
Глупые мысли начали понемногу отступать, оставив место растерянности. Иван попытался сосредоточиться, вспомнить хоть что-то, но – пусто. Ни одной зацепки: ни как он здесь оказался, ни что делал до этого. Будто кто-то вычистил его память. В голове – абсолютная пустота и странное чувство потерянности, как после тяжёлого наркоза.
Тем не менее, сидеть без дела было невозможно – нужно было выбираться из этого… места. Осматривая стены, Иван заметил в углу надломленный фрагмент: штукатурка обвалилась, обнажая голый бетон. На нём, почти выцветшая, виднелась стрелка, нарисованная чем-то, что подозрительно напоминало кровь. Она указывала куда-то в сторону трещины, рядом была едва различимая надпись: «SILIRIUM».
– Опять это слово… – пробормотал он вслух, вглядываясь в буквы. – Похоже, это не просто бессмысленный набор букв…
Под стрелкой тянулся кровавый след, ведущий к тому же пролому в стене. А чуть в стороне на полу лежал смятый лист бумаги. Иван поднял его – пальцы чуть дрогнули от ветхой бумаги – и начал читать:
“До того, как Я попал в эту камеру, Я чувствовал себя совсем бесполезным. Всё вокруг казалось никчемным и тленным, а жизнь – лишь бесконечный поток боли и разочарований. Моё сердце было наполнено гневом и унынием. Я не мог понять зачем кому-то нужны выдуманные понятия типа “любовь”, ибо эту химозу я не испытывал ни от кого, а других же ненавидел, “дружба”, ведь вокруг одни предатели и жалкие людишки, желающие обустроить только свой манямирок, “счастье” — вообще отрыжка человечества, не имеющая ничего реального, только временная эйфория и побег от реальности за какой-то бессмысленной бытовой мелочью. Всего этого, да и этому подобно не существует, это романтические выдумки! И моя жизнь, наполненная одиночеством, являлась тому подтверждением. И знаете, одиночество никогда не причиняло мне боль больше, чем бесконечный поток собственных мыслей о разных вещах, своего рода размышлений о смерти, предназначении и рождении. Ведь мужчина обретает смысл, как только находит грандиозную цель, выходящую за рамки его жизни, но такой Я никогда не имел и не буду, поскольку сам мир для меня был эфемерным и не особо серьезным, чтобы там чем-то заниматься. А сам Я в свою очередь был только потребителем, ничего не производил, ничего не создавал и не “творил”, только потреблял… Даже не разрушал, извольте, у меня не было сил на это. Я был обречён лишь на то, чтобы жрать, спать и срать. В этом и заключался мой удел.