Воспоминания случайного железнодорожника

Ещё мне запомнился рассказ Василия Назаровича о его молодости. А жил он тогда на берегу Амура. Граница с Китаем тогда была открыта. Свободно ходили китайцы в Россию, а русские в Китай. В основном за продуктами. “Приходишь, бывало в магазин, – говорил он, – а продавца – китайца нет. Брали нужный товар, клали деньги на прилавок и уходили. Никогда обмана не было”. Вспоминаю эти слова часто, думаю, куда же делась та совесть России. Лишили!? Кто? У Василия Гроссмана позже вычитаю слова: «Лишать человека права на совесть – это ужасно». Но лишали и многократно. А в 90-х годах прошлого века, многие привыкшие к лишениям совести люди, легко с нею расстались уже без принуждения, и оказались в так называемой элите.

Начальником Облученского отделения дороги в то время работал Кувшинов. Про него рассказывали много анекдотов. Например, о том, как он выкручивался по поводу своего отсутствия на работе в момент приезда с проверкой в Облучье начальника дороги. Начальник дороги, не найдя НОДа на работе и дома, велел его заместителям, сказать своему начальнику после появления того в отделении, чтобы он вызвал начальника дороги. По анекдоту, он был у любовницы. За помощью НОД обратился к начальнику больницы. Тот сказал, что помочь ему ничем не может, так как все знают о его богатырском здоровье. Он действительно был большого размера и большой физической силы. О силе тоже ходили анекдоты. И ещё – весь волосатый как обезьяна. Даже кисти рук заросли. НОД говорит главврачу: “Думай, иначе я погиб!” Главврач, после раздумья, спрашивает: “Тебе аппендицит вырезали?” Тот отвечает, что нет. Тогда главврач и говорит: “Ложись на стол. Его всё равно вырезать надо”. И вырезали. Но это, наверное, всё-таки анекдот. А вот как он двигал поезда в трудную минуту, я видел сам.

Прибыл чётный поезд. Он был негабаритный, поэтому его приняли на специальный путь. На этом пути не было колонки для добора воды. Паровоз по технологии должен был идти станцию “на проход”, без отцепки в депо. В голову поезда зашёл толкач. Я произвёл пробу тормозов, заполнил справку и отдал машинисту ведущего локомотива. Машинист поездного локомотива поинтересовался у своего помощника уровнем воды в тендере. Тот сказал, что маловато. Тогда машинист потребовал от дежурного по станции поставить паровоз на другой путь под колонку. Дежурный игнорировал его просьбу и открыл выходной сигнал. По парковой связи потребовал от машиниста отправляться. Тот залез на паровоз и громким свистком дал сигнал остановки. Позже я узнал, что если бы в тот момент этот поезд не отправился, то потом ему трудно было подобрать на графике “нитку”. Он же негабаритный! Но тогда я был недоволен поведением машиниста из-за того, что мне придётся делать поезду ещё и сокращённую пробу тормозов. Машинист же слез с паровоза и продолжил осмотр паровоза, стуча молотком по колёсам. Слышу, помощник машиниста говорит: “НОД идёт!” Машинист, несмотря на свою тучность и солидный возраст, пулей взлетел в кабину, дал длинный свисток, толкач повторил, состав тронулся с места. НОД остановился на полпути, (здание отделения находилось выше по горе, НОДа хорошо было видно) и показал машинисту свой огромный кулак.

В Облучье я получил наглядный пример нетерпимости транспорта к лицам, применяющим алкоголь. Суть его такова. В апреле 1959 года железнодорожники проводили в честь дня рождения В.И.Ленина воскресник. В то время все субботы были рабочими, поэтому преданность идеям великого вождя можно было продемонстрировать только в воскресенье. Путейцы отмечали этот день рождения “ударным трудом” на перегоне. Как это было принято, работали до обеда (до часа или двух дня), а потом обедали с водкой. После этого по договорённости с поездным диспетчером, для них был остановлен грузовой поезд, на тормозные площадки вагонов которого путейцы и сели для возвращения домой. Поезд следовал в нечётный парк, поэтому проходил дома, где жили некоторые путейцы, без остановки. Подпитому, а потому очень храброму дорожному мастеру такое дело не понравилось. Он решил с помощью концевого крана тормоза вагона остановить поезд. Для этого мастер перевалился через борт тормозной площадки и потянулся рукой до крана. А в это время машинист, не видя из-за сопки показания маршрутного светофора (в то время на ДВЖД ещё не было ни автоблокировки, ни АЛСН), “осадил” поезд локомотивным (есть ещё и поездной) краном машиниста. По поезду пошла реакция. Вагоны ударялись о впереди идущий вагон. Дошла эта реакция и до того вагона, где был дорожный мастер в висячем положении. От удара он сорвался и рухнул на рельс. Ему отрезало обе руки и обе ноги. Так как в агонии он поднимал голову, то его ещё било и по голове тормозными тягами вагонов. Когда после прохода поезда к нему подбежали люди, он был уже мёртв.

Через три дня его похоронили. Как принято, после похорон поминки. Как принято, меры при этом не знаем. Его бригадир, “напоминавшись”, вечером шёл домой. Идти надо было через чётный парк. Дорогу преграждал поезд. Ему бы обойти три паровоза, которые на этот раз все стояли в голове состава. Но он полез под автосцепку между первым вагоном и паровозом. Его не остановили свистки, которые подавали перед троганием с места по очереди машинисты всех трёх паровозов. В результате ему отрезало ногу. Он стал орать и крутиться на земле рядом с проходящими колёсами вагонов. Последствия могли быть худшие, но подбежавший осмотрщик – автоматчик Маслобойщиков (тот самый!) поймал его за шиворот и оттащил от поезда. Даже нелепая смерть дорожного мастера ничему не научила его бригадира.

Ещё один случай запомнился. Летом пришла гроза. Тучи имели необычный свинцовый цвет. Ливень был “как из ведра”. Я обрабатывал на тот момент поезда “с хвоста” и с правой стороны. Это означало, что после обработки состава все осмотрщики шли в помещение (если, конечно, не подходил следующий поезд), а два осмотрщика-автоматчика оставались у поезда для проверки действия тормозов. Первоначально от ливня я спрятался под вагон стоящего поезда. Но через некоторое время почувствовал, что мой зад становится мокрым. Через рельс, на котором я сидел, пошла вода. Такого я ни до, ни после не видел. Когда ливень прекратился, и я пошёл до хвостового вагона, стараясь наступать на шпалы, подготовленные путейцами для замены, и те шпалы тонули под моим весом. А за хвостовым вагоном зияла огромная яма. Целый рельсошпальный пролёт висел в воздухе. Земля ушла куда-то внутрь горы. Позвонил об этом дежурному по станции. До исправления путь был закрыт. В эту яму высыпали три вагона балласта. Но куда ушёл грунт? Осталось для меня тайной.

Но этот ливень сделал ещё одно гадкое дело. По распадку между двумя сопками бежал ручей. Звали его официально Красавчиком, а в простонародье – «Переплюнька». Справа и слева от него стояли частные дома. Тот ручей от того ливня так разбушевался, что унёс чей-то дом и бросил его посредине реки Хинган. Дом был застрахован, поэтому хозяин обратился в Госстрах. Страховку ему не выплатили, мотивируя тем, что хозяин при строительстве поставил дом дверями против течения. Вода открыла эту дверь и сорвала дом с фундамента. С тех пор я отрицательно отношусь ко всем видам страхования. А наши страховые кампании и сейчас упорно поддерживают во мне это убеждение.

И о романе с девушкой, с которой я познакомился в бывшей нашей комнате в день приезда в Облучье. Мне она понравилась. Моё ухаживание она приняла. Мы ходили на танцы, в кино, прогуливались по городу. Так прошло несколько месяцев. Однажды вечером я зашёл в её комнату. Женщина, которая на тот момент проживала с ней, сказала, что уходит в гости до утра. Я “свою” Валентину обнимал, целовал. Разговаривали. И так до двух часов ночи. В два часа ночи “моя” Валентина вдруг заявила, что у неё есть другой парень, которого она любит и просит меня к ней больше не приходить. Конечно, я был ошеломлён, но “насильно мил не будешь”. Просьбу её выполнил. Через месяц узнал, что она выходит замуж за одного из жильцов нашего общежития. А ещё через три месяца она родила. Тогда я понял, почему она меня отторгла. Она приехала в Облучье уже беременной. Ей срочно надо было выходить замуж. Время шло, а я не оправдывал её надежды. И та ночь была для меня последним тестом, который я успешно провалил.

В Облучье у меня появился друг, на которого можно было рассчитывать как на себя. Сейчас, на склоне лет я знаю, что настоящих друзей у меня было трое. Остальные – хорошие товарищи. К сожалению, все трое уже в мире ином. Так вот, Дима Лисненко стал вторым другом. С ним мы поселились в одной комнате, занимались фотографией, танцами, выходами и выездами на природу. Вместе играли в волейбол на площадке возле общежития. Он даже пытался учить меня играть на гитаре. Но так как медведь мне наступил на ухо ещё в раннем детстве, то максимально я смог ему только аккомпанировать. Вокруг нас образовалась хорошая компания. С нами были и девчата из общежития. И не только с общежития. Алкоголь почти не употребляли. На танцы ходили тоже не “под Бахусом”. Нам было весело и так. У меня до сих пор хранится много фотографий того времени. Какой же чистой была та наша компания! Теперь хорошо понимаю это.

Одну слабость я помню за другом Демьяном (так я любил его называть). Он очень боялся зубного врача. В возрасте 35 лет эскулапы г. Арсеньева Приморского края, удаляя у него зуб, внесут инфекцию. Он умрёт от заражения крови. Бывая в городе Арсеньев, я всегда посещал его могилу.

Несмотря на то, что жизнь в Облучье для меня не была скучной, однажды я сделал для себя неоптимистическое открытие. Произошло это ночью, во время дежурства. Обработав и проводив очередной поезд со станции, стоял и смотрел на удаляющиеся три красных огня хвостовых сигналов поезда. В то время каждый поезд сопровождался бригадой из двух кондукторов: главным и старшим. Ранее были ещё и рядовые кондуктора, которые по мере роста надёжности пневматических тормозов сокращались. На площадке хвостового вагона находился старший кондуктор. Он и навешивал на крюки фонари, которые с наступлением темноты зажигал, если они были керосиновые, или включал – электрические. Внезапно в голову тогда пришла такая мысль: “Неужели такая работа на всю жизнь? Скучно!” Вот тогда я и решил, что надо учиться дальше. Куда поступать я знал. В железнодорожный институт. В это время в стране шел процесс замены паровозов на тепловозы и электровозы. На ДВЖД ещё работали паровозы. Но Хабаровский железнодорожный институт уже начал готовить тепловозников. Факультет выбрал механический, а специальность “Тепловозы и тепловозное хозяйство”. Вагонникам я решил изменить.

Тут вспоминается, что в это же время руководители чётного парка, поняв, что меня через некоторое время либо заберут в армию, либо я поступлю в институт, прикрепили ко мне слесаря для обучения. Через три месяца его испытают и присвоят квалификацию “Осмотрщик вагонов”. А мне выплатят денежное вознаграждение. Фамилию своего первого ученика помню до сих пор.

Шёл четвёртый год как я окончил школу. Многое подзабыто. А надо сдавать вступительные экзамены и пройти по конкурсу. В местной средней школе впервые открылись платные подготовительные курсы. Я записался. У меня стало совсем плохо со свободным временем. Работа, вечером курсы, в общежитии зубрёжка. Вспоминаю, как однажды я отпросился с работы на час раньше и бегу в школу. Пробегая в районе рынка по лестничному спуску, увидел под лестницей спящего пьяного. У меня мелькнула мысль, как он может так бездарно транжирить драгоценное время.

Весной 1960 года меня пригласили в военкомат и предложили учиться в военном училище. Двухлетняя отсрочка от армии после окончания профессионального училища заканчивалась. Мне был предложен выбор. Я записал – Дальневосточное Высшее Военно-морское училище имени Макарова. Факультет назвал механический.

Шло время, меня в военкомат не вызывали. В начале июля отправляю документы в Хабаровский железнодорожный институт. Через неделю после отправления документов вызывают в военкомат и предложили учиться в Благовещенском общевойсковом училище. Говорю, что я записывался в военно-морское училище. Отвечают, что всё, выбора у меня больше нет. Информирую их, что я поступаю в железнодорожный институт. На что мне подполковник заявил, что тогда пойду служить солдатом. На том и расстались.

Экзамены сдал нормально, даже два балла было лишних. Получив документ о зачислении, еду в Облучье увольняться и сниматься с учёта. Уволить уволили, а военкомат снимать с учёта отказался. На моё заявление, что я теперь студент ВУЗа, где есть военная кафедра, подполковник ответил, что я, прежде всего, военнообязанный и пойду служить, а не учиться.

Еду опять в Хабаровск, захожу к декану, Рагозину Николаю Александровичу. Тот внимательно выслушал мою проблему и взял телефон. Звонил на военную кафедру. После разговора с кем-то из военных преподавателей, он назвал мне адрес, кабинет и фамилию полковника в Крайвоенкомате. Тот должен решить мою проблему положительно. Я попал в тот кабинет, но не к тому полковнику. Получил оценку, что я дезертир, но не откручусь, пойду служить. Вновь в деканат, вновь Николай Александрович берётся за телефон. С военной кафедры через некоторое время позвонили и сказали, что я попал не к тому полковнику. Теперь моё внимание заострили на фамилии, а не только на военном звании. На следующий день я попал к “своему” полковнику, и тот сделал ходатайство к Облученскому райвоенкому о снятии меня с военного учёта. Подпись генерала.

Когда я с ”бумагой” пришёл к декану (а он просил обязательно зайти), Николай Александрович сказал, что для надёжности он уже сделал такое же ходатайство от имени ректора института. Но, говорит он, ещё я должен пойти в Управление ДВЖД, и попросить такое же ходатайство от имени начальника дороги. Мне такую “бумагу” сделали и в управлении ДВЖД, спросив только о специальности, по которой я буду учиться.

Вооружившись тремя солидными документами, я вновь приехал в Облучье, в Райвоенкомат. Документы подавал по очереди. Прочитав ходатайство руководителя института, военком сказал, что он ему не указ. Подаю вторую, начальника дороги. Пока он её читает, кладу перед ним главную, генерала. Взглянув на неё, он, проворчав о моём нежелании служить, попросил принести моё дело. На нём написал: “Снять с учёта в порядке исключения”. Счастливая минута!

Сейчас я часто думаю, что мне очень везло на высоко порядочных людей. Или их тогда было очень много! Ведь и для Николая Александровича Рогозина я был просто один из сотен студентов, ещё не начавший учиться в ВУЗе. Ну, забрали бы меня в армию. На моё место приняли бы кого-нибудь из абитуриентов, числящихся в кандидатах. А он воевал за меня, как за своего сына.

Институт

Я очень гордился, что поступил в лучший (на мой взгляд) институт города. Здание института отличалось красотой, при нём солидное общежитие. Тогда, в 1960 году это общежитие в институте было единственным. Разрастаться ХабИИЖТ (Хабаровский институт инженеров железнодорожного транспорта), как по учебным аудиториям, так и в общежитиях будет позднее. Отзывы о преподавателях тоже были хорошими. Тем более что с одним из них, Николаем Александровичем Рагозиным, у меня уже состоялась приятное знакомство.

Когда, в конце концов, мне удалось сняться с военного учёта, уже было 5 сентября. В деканате сказали, что я являюсь студентом 114 группы, и что моя группа убирает картофель в селе Амурзет Еврейской автономной области. Мне необходимо следовать туда же. Добираться до своих сокурсников пришлось по реке Амур на теплоходе. Плыть и любоваться берегами понравилось. В то время ещё пели “русский с китайцем братья на век”, поэтому китайцы со своего берега нас приветствовали сцепленными над головой руками.

В совхозе все студенты жили в длинном, только что построенном сарае. Внутри по обеим сторонам и на всю длину сарая были сделаны деревянные нары. На них студенты укладывали матрасовку, набитую соломой, тем же набитую наволочку и стелили простыни с одеялом. Всем этим “инвентарём” нас обеспечивал институт. На этих постелях и спали без какого-либо деления студенты и студентки. День работали на поле, вечером после ужина было часа два свободного времени. Потом спать. Уставали сильно, поэтому спали на свежем воздухе крепко.

В начале октября нас освободили от тяжёлого крестьянского труда и вернули в Хабаровск. 114 группа отличалась от всех других групп тем, что была полностью мужской. Преподаватели её назовут гвардейской. А преподаватель практических занятий по высшей математике Мария Михайловна Комова потом даже скажет, что это единственная группа, где не надо оглядываться при разговоре, так как она твёрдо знает, что среди мужчин стукачей нет. Сразу оговорюсь, она ошиблась. В нашей группе как раз и был стукач, вернее – сексот, но об этом чуть позже.

Наверное, не только у меня студенческие годы остались в памяти, как самые счастливые годы. Хотя нагрузка, особенно на первых двух курсах, была большая. Так как у меня был четырёхлетний перерыв между школой и институтом, я боялся остаться в хвосте и занимался старательно. Ни лекций, ни практических занятий не пропускал. Всё свободное время посвящал тоже занятиям. Читальный и чертёжный залы были моим постоянным местом пребывания. На воскресенье ездил домой, к родителям. Посёлок Хор, где я вырос, и где жили мои родители, находился в 75 км южнее Хабаровска. Вот этот день и был днём моего отдыха. Да и то с собой часто брал какое-нибудь задание. Самое непривычное было то, что в течение семестра почти нет никаких оценок преподавателей. Поэтому оценить своё положение по знаниям трудно. Приеду утром в понедельник в институт и вижу, что кое-кто уже обогнал меня в выполнении заданий, курсовых работ. Догоняй!

Обстановка в группе и в институте была доброжелательная. Заниматься ничто не мешало. Если в комнате нас было семь человек и заниматься было трудно, то в учебном корпусе предоставлялись залы. В общем, первый курс у меня вмещается в три слова: занятия, столовая и сон. И я перестарался, так как по итогам первой сессии меня “повесили” на доску почёта. А это мне не нравилось. Во-первых, не люблю выделяться, а во-вторых, сразу начинают нагружать общественной работой, которую я тоже не любил. Потому я чуть-чуть сбавил в темпе и спокойно прозанимался на всех следующих курсах.

12.апреля 1961 года после занятий в чертёжном зале возвращался в общежитие. Слышу необычно большой шум, точнее рёв, который извергался почти из всех окон пятиэтажного здания общежития. Рёв торжествующий. Спрашиваю идущих из общежития студентов, что случилось. “Гагарин в космосе!” Радость огромная, как 9 мая 1945! На фоне лозунга “Нынешнее поколение Советских людей будет жить при коммунизме” этот подвиг Ю. Гагарина и нашей науки смотрелся убедительно.

О том, что в группе есть стукач, мы узнаем на первом же курсе во втором семестре. В соседней комнате, где также жили семеро студентов нашей группы, произошло “ЧП”. Их всех вызывали в отдел КГБ. За что? Оказывается, они в комнате перед сном, как всегда, слушали радио. Обсуждая последние известия, нелестно отзывались о деятельности Н.С.Хрущёва. Культ личности уже был осуждён самим же Н.С.Хрущёвым. Жертвы культа личности Сталина реабилитированы, репрессии осуждены. Поэтому их не арестовали, как это делалось в 1937 году, но с ними провели предупредительную работу и прилично попугали. По окончании той работы с них брали подписку о неразглашении содержания беседы и самого факта вызова. Один из жильцов комнаты не смог вынести такой тайны в себе, вызвал меня на улицу и рассказал об этом. Через некоторое время в курсе была вся группа. Начали гадать, кто “стучит”? Перебирали всех семерых. Методом исключения, а этому учат в ВУЗе, мы постепенно вычислили его. Бить не били, но обстановку создали такую, что он ушёл из общежития.

Стукач благополучно окончит институт. Кто куда был направлен и работал после окончания института, мы знали. О нём – нет. Его я случайно встречу через много лет в московском аэропорту, вместе будем лететь до Читы. Приглашу в гости. Побеседуем. Щепетильную тему не затронем. Одно удивит меня. С его слов, он работал в Рязани на одном из предприятий всего лишь старшим инженером. Был женат, имел, как и я, двоих детей. Но у него был и автомобиль, и дача. Я в то время работал начальником службы локомотивного хозяйства. О том, чтобы купить автомобиль или дачу, у меня и мыслей не возникало. Не за что. Пришёл к выводу, что труд “сексотов” советская власть оплачивала хорошо.

После первого курса большинство студентов запишутся в студенческий отряд, который будет направлен в Охотский район на рыбную путину. Для нас это была реальная возможность самостоятельно приодеться к следующему учебному году. С улыбкой вспоминаю до сих пор, как мы писали заявления в комитет ВЛКСМ института. В тексте надо было писать высокопарные слова, типа “хочу помочь Родине” и т.п. А один наш студент (Юра Васин) написал честно: “Прошу зачислить меня в отряд, так как я одёжку поизносил”. В комитете приняли это за юмор и заставили переписать заявление.

На путину до Охотска летели на самолёте АН-10. Летел впервые. Интересно было смотреть с высоты карту Хабаровского края. Путина запомнилась тем, что первый месяц работать приходилось круглосуточно, с перерывами на еду и на не очень продолжительный сон. Казалось, что только усну, а гудок рыбозавода уже будит, зовёт опять обрабатывать рыбу, которую катера в ловушках тащили к берегу. Кета шла хорошо. Завод перевыполнил план, а мы хорошо заработали.

Первый курс ещё запомнится тем, что некоторые студенты, окончившие вечернюю школу, институтскую программу не одолеют. Их за многочисленные “хвосты” отчислят. Минуты расставания не приятны. Ощущение, что ты ему остался что-то должен.

На втором курсе для нас отменили военную кафедру. В армию в это время стали призываться юноши 1941-1945 годов рождения, которых по понятным причинам было мало. Поэтому правительство решило поправить дело за счёт студентов. Как и в настоящее время. В течение первого курса нас, не служивших в армии, по очереди вызывали в военкомат и обменивали свидетельство призывника на военный билет. Выдали военные билеты в нашей группе почти всем, кроме меня и А. Егиазарян. Это нам аукнется на 4-м курсе.

Второй курс запомнится лекциями, которые читали ректор института В.И. Дмитренко (“Сопромат”) и зав. кафедрой Ю. Зингерман (”Теоретическая механика”). Запомнится это ещё и тем, что среди студентов ходила такая поговорка: “Термех сдал – можешь влюбиться, сопромат сдал – можешь жениться”. А какие цветные чертежи на доске выполнял Зингерман! Залюбуешься! Ректор Дмитренко В.И. оставит в наших душах след не только своими лекциями. Мы узнаем, что он своего сына Игоря, окончившего этот институт (по нашей же специальности), направил на периферию отрабатывать трёхлетний долг молодого специалиста. А ведь мог, как это делают многие, пристроить хорошо и рядом! Дисциплина “Сопротивление материалов” оставит у меня на всю жизнь твёрдое убеждение в том, что можно опереться только на то, что сопротивляется. Жаль, что это многие руководители всех уровней не знают и знать не хотят. Учились плохо?

На этом же курсе буду ещё раз удивлён способностями девушек. В Облучье мне нравилась, и я больше года встречался с работницей сберкассы Марусей. (Я её звал Мурыськой). Одновременно с ней мы поступали учиться, я в Хабаровск, она в Благовещенск в Финансово-кредитный техникум. Оба поступили, переписывались. Ей надо было учиться всего полтора года. Она писала, что сдаёт последние экзамены и приедет ко мне в Хабаровск. Конечно, девушки в этом возрасте уже выходят замуж, а я об этом тогда и не думал. В моих планах было окончить институт холостяком, и ещё пару лет поработать, а уж потом, став на ноги, можно будет думать о женитьбе. На ком? Не задумывался. Возможно, моя Мурысечка это понимала не очень хорошо, но её мать в таких вопросах была посильнее. Когда с Благовещенска дочь приехала домой, мать убедила её выйти немедленно замуж за человека, которого она для неё уже подобрала, заверив, что лучшей партии ей не найти. Разумеется, в той партии я проигрывал (нищий студент всего лишь второго курса). Девчата из нашей прошлой компании мне всё это рассказали. После свадьбы моя “неспетая песня” приехала в Хабаровск.