Сальто назад

Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436–ФЗ от 29.12.2010 г.)

Литературно-художественное издание

Для среднего школьного возраста

Главный редактор: Лана Богомаз

Руководитель проекта: Ирина Останина

Литературный редактор: Наталья Александрова

Арт-директор: Таня Галябович

Обложка: Ксения Гурченкова

Корректор: Зоя Скобелкина

Компьютерная вёрстка: Марина Вахромеева

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

This edition is published by arrangement with HG Literary and The Van Lear Agency LLC

© 2017 by Darcy Miller

© Издание на русском языке. ООО «Альпина Паблишер», 2026

Посвящается Бену, кому же ещё

Глава первая

Так.

С неба падают птицы.

Я, конечно, не эксперт, но точно знаю, что падать с неба птицам не полагается.

Я серьёзно. Все же согласны, что это безумие?

Кстати, о безумии. Меня зовут Лорен… и я мальчик.

Неожиданный поворот, да? Папа говорит, у меня дар менять тему. Между прочим, это он решил назвать меня Лореном, так что его комплиментам я рад, но не от всей души.

По правде говоря, меня назвали в честь дедушки, он умер за неделю до моего рождения. Дедушка был отставным «морским котиком» ростом метр восемьдесят, то есть достаточно крутым, чтобы носить имя Лорен.

В отличие от меня.

Во-первых, я мелкий. Из всех моих знакомых одиннадцатилеток я ниже всех. Я ношу очки. И читаю комиксы. Ко всему прочему прибавьте, что однажды на физкультуре Дэвид Стадлер случайно вырубил меня волейбольным мячом, и картина будет полная.

Просто поверьте: имя Лорен – отстой. Пусть все и зовут меня Рен.

Я думал об этом много лет и пришёл к выводу, что дедушка бы со мной согласился. Если бы под конец жизни он мог говорить, то, наверно, сел бы в кровати и изрёк что-то вроде: «Не называй своего ребёнка Лореном, сынок. Это глупая затея».

Что-то я отвлёкся. Суть в том, что птицы падают с неба.

Погодите.

Птицы падали с неба. Клянусь, секунду назад так и было.

А сейчас они просто… там. Носятся над соседской опушкой, летают кругами туда-сюда, в общем, ведут себя как нормальные птицы.

Ну и ну.

Может, мне всё померещилось.

Может, после всех лет, что мне приходилось откликаться на имя Лорен, у меня всё-таки поехала крыша.

Может, это подъёмы в шесть утра на летних каникулах довели меня до ручки.

А может… Так, погодите! Они снова падают!

Я встаю с наблюдательного пункта в траве, отклеивая от спины потную футболку с надписью «Свободу Бананамену».

«Бананамен» – это мой любимый комикс. В восьмидесятые он был популярен в Англии, но здесь, в Штатах, о нём почему-то никто не знает.

Он дурацкий, но всё равно забавный. Там про парня по имени Эрик Вимп, он примерно моего возраста, и когда он съедает банан, то превращается в супергероя. Бананамен сильный, как двадцать мужиков (двадцать здоровенных мужиков), и сражается с суперзлодеями вроде Доктора Глума и Женщины-Скунса, которые, в отличие от настоящих, не страшные, а скорее смешные. А ещё на Северном полюсе у него есть крепость в форме огромного банана.

Говорю же, дурацкий комикс.

Я сажаю очки повыше на нос, чтобы получше разглядеть птиц. Линзы я не ношу: меня тошнит от одной мысли, что придётся трогать глазные яблоки.

Оказывается, я ошибся: птицы не падают с неба. Они вроде как… крутят сальто.

Будто кто-то шлёт им тайные послания и приказывает остановиться, на миг замереть в воздухе, а затем броситься навстречу земле, будто они маленькие пернатые гимнасты.

Когда птицы-самоубийцы оказываются у самой опушки, я сжимаюсь от страха. Но за секунду до столкновения с землёй эти ребята взмывают ввысь как ни в чём не бывало.

Очень странно.

Но что самое странное: они делают это снова.

И снова.

И снова.

Я начинаю беспокоиться, что птицы серьёзно больны (новым жутким суперзаразным птичьим гриппом, например), как вдруг входная дверь, протяжно скрипя, чиркает о крыльцо.

Папа обещает починить дверь с тех пор, как мы сюда переехали.

Странновато жить в бабулином старом доме. Он будто не совсем наш. В ванных комнатах всё ещё пахнет её ароматическими смесями, бабулин зонтик стоит на своей полке в прихожей, а дедушкина медаль «За выдающуюся службу» так и висит на стене.

В нашем прежнем доме, в городе, дверь не скрипела. В ванных пахло дезинфицирующим средством, а зонтиков вообще не водилось.

До Вествилла отсюда всего тринадцать километров, но иногда кажется, что целый миллион.

Я поворачиваюсь к двери и вижу папу. У него своя инженерно-строительная фирма, так что на работу он обычно ходит в рубашке, но сегодня у него встреча с важным клиентом из Фэрмонта.

Непривычно видеть папу в костюме.

– Здоро́во, дружище. Как пробежка?

Утомительно. Скучно. Больно.

– Отлично, – вру я. – Взгляни-ка на птиц.

Папа прислоняется к дверному косяку:

– Ты следил за техникой приземления?

Знаете, как сложно концентрироваться на технике приземления во время бега? Это всё равно что гладить себя по животу и похлопывать по затылку одновременно. Только ещё потеешь.

– Смотри, – я снова пытаюсь его отвлечь, – там птицы странно себя ведут.

Папа выходит на крыльцо, придерживая дверь ногой сорок шестого размера. У папы всё большое, в этом я не в него. Он ставит ладонь козырьком, прикрывая глаза от солнца.

– Какие птицы?

– Вон там.

Я указываю на другую сторону поля, которое идёт под уклон от нашего двора до самой соседской опушки. Если добираться по дороге, их дом примерно в полутора километрах от нас. А если срезать через поле, по диагонали, то ещё ближе.

Но «вон там» ничего нет.

То есть деревья, конечно, есть. Небо, парочка облаков, солнце – это всё на месте. Дом наших соседей не поглотила чёрная дыра, не подумайте.

А вот птицы исчезли.

– Но они там были, – говорю я, уставившись на клочок пустого неба.

Птицы же не могли просто раствориться в воздухе, так?

– Улетели, наверно. – Папа возвращает меня в реальный мир. – Идём домой. Нам с мамой скоро на работу.

Я вздрагиваю, когда он захлопывает за собой дверь, явно не обращая внимания на скрип.

Может, папа и прав. Может, птицы улетели. Но это не объясняет, куда они подевались. Или что они делали, пока не исчезли.

Я остаюсь ещё на минуту в надежде, что они вернутся.

– Рен! – доносится из-за двери папин голос. – Ты куда пропал, дружище?

Я неохотно встаю на ноги. Бросаю на небо последний взгляд и иду домой.

Глава вторая

Захотите как следует испугаться – погуглите как-нибудь «птицы падают с неба».

Результаты довольно жуткие.

По крайней мере, страх случайно отравиться пестицидами (а это одна из причин, по которой птицы могут падать) хоть как-то отвлекает меня во время пробежки следующим утром. Обычно я считаю телеграфные столбы и пытаюсь не думать о мошкаре, залетающей в нос.

К тому времени, как я поворачиваю в сторону дома, скуку не скрашивают даже мысли о дрейфующем облаке пестицидов. Мы же всё-таки на юге Миннесоты. Если соевые поля приводят вас в восторг, значит, вам повезло. А если нет… Скажем так, я в последнее время себя везучим не считаю.

Знаю, вся эта затея под названием «попасть в команду по кроссу» с самого начала принадлежала мне, но, видимо, я думал, что бегать – это как-то более… весело. Искренне не понимаю, почему папе так это нравится.

Я с трудом поднимаюсь на холм и дышу всё чаще и надрывнее. В боку уже начинает колоть. Я сгибаюсь в три погибели, сжимаю кулак и вдавливаю его в живот, чтобы унять спазм.

На вид я, наверно, вылитый Квазимодо, которого прохватил понос. В кои-то веки я рад, что мы переехали в такую дыру.

Я наконец спускаюсь с холма к перекрёстку и сворачиваю на нашу улицу. Я почти у цели, но вдруг улавливаю краем глаза какое-то движение. Всматриваюсь в поле и вижу примерно дюжину птиц сразу. Они снова порхают над соседским домом.

Я резко останавливаюсь.

Втягивая носом воздух (вместе с мошкарой), я смотрю на птиц в ожидании, что они снова начнут крутить сальто.

Медленно проходит минута.

У меня болит бок. Пот ручьём стекает по шее. Комары слетаются на меня, будто я их личный шведский стол.

Птицы так и летают кругами.

Я уже готов сдаться, как вдруг вот оно: голуби заваливаются на спину и делают сальто вниз, пикируя на деревья.

Я не позволю им снова исчезнуть.

Не раздумывая ни минуты, я ныряю в высокую траву на обочине дороги. То спотыкаясь, то бегом я добираюсь до кювета и перебираюсь на другую сторону. Иду к соседскому дому через поле, увязая ногами в земле.

Когда я оказываюсь у опушки, то снова еле дышу, а мои беговые кроссовки замызганы.

Деревья тут растут не так густо, как кажется издали. Между ветками проглядывают пятна голубого неба. Земля хрустит от опавших сосновых шишек.

Пахнет почему-то рождественским ужином. С ноткой удобрений.

Я вглядываюсь в деревья, рассматривая дом соседей. Мы с ними ещё не знакомы. Что, если они из тех, кто держит собак? Или оружие? Или и то и другое?

Белый коттедж с черепичной крышей напоминает наш дом, только у соседского местами облупилась краска, да и газон не мешало бы подстричь. На подъездной дорожке припаркован красный универсал с кучей выцветших наклеек на бампере.

Я прищуриваюсь, пытаясь их разглядеть. Наклейки на бампере многое говорят о человеке. К счастью, выбор соседей не внушает опасений. На одной написано «Борись за мир», что, по-моему, хороший знак: меня не пристрелят за вторжение на их территорию.

Ну, будем надеяться.

В поле за домом торчат стебли скошенных сорняков. Посередине стоит маленький домик размером как раз с бабулин садовый сарай. По правде, он и выглядит как бабулин сарай, вот только на крыше у него проволочная клетка.

Присмотревшись, я понимаю, что там, внутри, птицы. Судя по всему, всего парочка.

Из сарая выходит девчонка примерно моего возраста, и я мигом прячусь за ближайшим деревом. В ушах у меня шумит кровь. В венах бурлит адреналин.

Наверно, так себя обычно и чувствуют супергерои.

Я заставляю себя досчитать до двадцати. Затем смещаюсь вбок и украдкой выглядываю из-за дерева.

Вряд ли супергерои что-то делают украдкой. Я думаю, они и слова-то такого не знают.

С другой стороны, они ненастоящие, так что и словарный запас у них ограниченный.

– Что ты там делаешь?

Я замираю, обнимая дерево так, будто у меня к нему романтические чувства.

«Дендрофилия, – подсказывает мне частичка мозга. – Любовный интерес к деревьям».

Девчонка стоит всего в нескольких метрах и смотрит прямо на меня.

У неё рыжие волосы. Очень, очень рыжие. Неестественно рыжие. Кое-где проглядывают ярко-жёлтые и оранжевые пряди.

Будучи довольно умным для своего возраста, я делаю вывод, что волосы у неё крашеные.

В жизни не видел сверстников с крашеной шевелюрой.

Выглядит круто. Будто на её чёрную футболку по плечам стекает лава. Волосы словно извергаются из её головы.

Мы стоим, уставившись друг на друга. Она худая, почти как я, с острым подбородком и тёмно-синими глазами. Джинсовые шорты покрыты чёрными каракулями. Судя по всему, маркером постаралась. Все слова вверх тормашками. Может, ей стало скучно, а кроме шорт порисовать было не на чем.

Нацарапай я маркером на шортах хоть слово, мама бы меня убила.

Девчонка бросает взгляд мне за спину. Я оборачиваюсь. Когда птицы пикируют вниз в очередном кульбите, она поднимает руку, в которой зажат какой-то предмет – вроде рулетки, но меньше. Она часто-часто им щёлкает.

Я вдруг замечаю её накрашенные чёрным лаком ногти. Лак слегка облупился.

Я остро чувствую, насколько она круче меня.

– Заблудился?

У неё неожиданно хриплый голос. С таким звуком, наверное, расстёгивается липучка, если вы понимаете, о чём я.

Я силком отклеиваю себя от дерева и вытираю ладони о шорты.

– Я… бегал.

Она смотрит и явно ждёт, что я что-то добавлю.

– Я увидел птиц и… – Я замолкаю, не зная, что ещё сказать.

– Ты живёшь рядом? – спрашивает девочка, продолжая щёлкать.

– Мы недавно переехали. – Я указываю на холм, где стоит бабулин дом. Хотя теперь это, пожалуй, наш дом. – Из города. Так что я местный.

– А я вот нет, – просто отвечает она и наклоняется почесать комариный укус на ноге. – Мы переехали месяц назад. Из Вашингтона. Кстати, я Саттон. Саттон Дэвис.

Саттон. Саттон Дэвис.

– Лорен. – Я сжимаюсь, заранее зная, что сейчас будет. – Лорен Холл.

Я уже готов услышать смех. Но она просто переспрашивает:

– Лорен?

Я киваю.

– Не думал представляться вторым именем?

Как будто это не приходило мне в голову.

– У меня нет второго имени.

Она пожимает плечами:

– Ты не много потерял. Моё вот – Присцилла.

Присцилла. Саттон Присцилла Дэвис.

Ну не знаю. Вообще-то звучит неплохо.

– Все зовут меня Рен, – говорю я.

Птицы над нами снова крутят сальто назад. Саттон поднимает руку, щёлкая своим приборчиком.

– Почему они так делают? – спрашиваю я.

Саттон не сводит глаз с птиц.

– Это бирмингемские роллеры. Для них это в порядке вещей.

Секунду.

– Голуби? Это что, твои домашние животные?

– Они не домашние животные. – Саттон смотрит на меня вздёрнув подбородок. – Я их тренирую. Они станут чемпионами.

Глава третья

Есть немалая вероятность, что я говорю с сумасшедшей.

Разве голубей можно тренировать? Они же дикие птицы, так? Это всё равно что тренировать белок. Только сложнее, потому что голубь может запросто улететь. Хотя, кажется, бывают и летающие белки. Но вряд ли они на самом деле умеют летать. Или умеют?

– А зачем ты их тренируешь? – спрашиваю я.

Мой голос звучит странно. Точно таким же тоном мама разговаривала с бабулей, когда та незадолго до смерти переехала в дом престарелых в Санни-Пайнс и думала, что медсёстры воруют её носки.

Саттон снова поднимает руку, быстро щёлкая своей штуковиной, и птицы камнем падают вниз.

– Вот за этим. – Она показывает вверх.

– Ты учишь их кувыркаться?

– Это называется «играть». И они уже научились.

Саттон откидывает волосы с лица. Они сияют даже в тени. Как будто её голова не обычный вулкан, а радиоактивный.

– Если они уже научились, зачем тогда их тренировать?

– Вся стая должна кувыркаться синхронно. Нужно, чтобы они играли как можно дольше и… – Она замолкает. – Всё очень сложно.

– А, ладно. – Мне жаль, что она не договорила.

– В каком ты классе? – спрашивает Саттон.

Технически ни в каком, раз уж до конца каникул ещё четыре недели. Но мама говорит, что придираться к таким мелочам – значит «быть несносным безо всякой на то причины» и что «друзей от этого больше не станет».

У мамы в запасе полно мудрых мыслей.

– Я перешёл в шестой, – говорю я. – Мне одиннадцать.

Саттон кивает:

– Мне тоже. Кто у тебя будет классным руководителем?

– Мистер Вайнхолт.

– А у меня миссис Томпсон. Знаешь про неё что-нибудь?

– Кажется, она состоит в ФОО вместе с моей мамой. Но я с ней толком не знаком. На вид ничего, улыбчивая.

Саттон наклоняет голову. Влево, если быть точным.

– Что такое ФОО?

– Это такой клуб. Не знаю, чем они там занимаются.

– А что значит ФОО?

– Тоже не знаю, – честно говорю я. – Это тайна.

Даже на их официальном сайте не написано.

Похоже, Саттон впечатлилась.

– Твоя мама состоит в тайном клубе?

– Он не прямо тайный, – отвечаю я. – Это же не масонская ложа.

Интересно, женщина вообще может стать масоном? Я мысленно ставлю галочку, чтобы не забыть потом про это почитать. И про летающих белок тоже.

– Они устраивают обеды, приглашают лекторов и всё такое, – говорю я. – А ещё, кажется, выдают стипендии на учёбу в колледже.

Саттон переваривает услышанное.

– А… Звучит скучновато.

У меня внутри будто что-то сжимается. Даже если мамин клуб кажется скучным, это не значит, что можно заявлять об этом вслух. Я и то понимаю, что это грубо.

К моему изумлению, я выпаливаю:

– А тебя туда никто и не звал.

Ой-ой.

Я вдруг вспоминаю, что Саттон минимум на пять сантиметров выше меня. Большинство моих сверстников минимум на пять сантиметров выше меня. Особенно девчонки. А у Саттон к тому же такой вид, будто ей постоять за себя в драке – раз плюнуть. Может, это из-за её волос. Они такие… свирепые, понимаете?

На мое счастье, она, кажется, не сердится.

– А. – Саттон снова смотрит вверх и щёлкает своим приборчиком, как только голуби начинают играть. Я вздрагиваю, когда один из них чуть не касается земли.

– А бывает, что они… – я подыскиваю нужное слово, – шлёпаются?

Она смотрит на меня в упор.

Похоже, я ляпнул глупость.

– Долго они могут так играть? – спрашиваю я, пытаясь реабилитироваться.

Саттон опускает взгляд на часы. Большие, на широком коричневом ремешке. Ясно, что им много лет.

Никогда не видел, чтобы кто-то моего возраста носил часы.

– Вот-вот должны приземлиться, – говорит она. – По-разному бывает. Иногда…

– Саттон, детка! Ты там? – доносится женский голос. Наверно, мама Саттон.

Саттон прерывается на полуслове и оглядывается на дом.

– Мне пора, – говорю я.

Совсем забыл, что сейчас мне вообще-то полагается бегать. Папа наверняка уже прикидывает, за сколько я уложился.

– Ладно. – Саттон пожимает плечами. – Увидимся.

– Пока. – Я бросаю последний взгляд на голубей и ухожу.

Глава четвёртая

Входная дверь, как обычно, скрипит, так что все, даже не видя меня, знают, что я дома.

– Доброе утро, милый, – доносится из кухни мамин голос. Я захожу, и она отрывает взгляд от телефона, указывая на упаковку замороженных вафель позади себя. – Вон твой завтрак.

Вид у мамы усталый.

Когда она вернулась домой, я уже спал. Мама – единственный ветеринар в Вествилле, а значит, её могут вызвать в любой момент. Даже посреди ночи. Или посреди первого (и единственного) театрального представления её сына.

По правде говоря, я играл дерево. И было это в первом классе.

И всё-таки иногда нелишне об этом упомянуть.

– Здоро́во, дружище. Отметил дистанцию? – Папа влетает в кухню, чтобы налить себе огромный термос кофе.

Термос теряется в его ручищах. Я серьёзно, у него настолько большие ладони, что в одной уместится баскетбольный мяч. С ума сойти.

Мой график бега приклеен к дверце морозилки. Я беру со столешницы ручку и плетусь к листку миллиметровки. Этот график папа придумал уже давно, в те времена, когда тренировал команду по кроссу. Пять километров – это прямая линия. Больше пяти – линия ползёт вверх. А если меньше – идёт вниз.

Несмотря на все мои усилия, в настоящий момент моя диаграмма на семь клеточек ниже отправной точки.

Пока я рисую прямую линию, папа говорит:

– Если хочешь, могу побегать с тобой по вечерам. Помогу тебе улучшить показатели.

Я киваю, делая вид, что обдумываю услышанное:

– Да, можно.

Я вижу, что папа разочарован моими результатами.

Я и сам разочарован.

Не понимаю, что случилось. Я провёл целое исследование. Подписался на журнал для бегунов. Посмотрел десятки обучающих видео в Сети. Понял, как держать кулаки разжатыми: так, будто взял картофельную чипсину и боишься её раздавить. Научился сгибать руки под углом в девяносто градусов. Поиску бренда кроссовок с самым удобным мысом я посвятил два дня.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.