Как приручить ветер

Шепот трав и неожиданная весть

Воздух в доме был густой и сладкий, пах мёдом, сушёной мятой и дымком от полыни, тлевшей в глиняной чаше. В приоткрытые окна дул свежий ветер летнего вечера. Воздух был влажный, лесной. Дара, стоя на своей большой кухне, увешанной зеленью, готовила для себя ночной чай, чтобы сны приходили с подсказками, а не пустые. Ведь подсказки ей сейчас были очень нужны.

Дара растирала в ступке сухую полынь, и горьковатый, чистый аромат поднимался в воздух, смешиваясь с дымом от камина.

Вечер был приятный, тягучий. Тишину нарушало лишь потрескивание поленьев в печи, перешептывание леса за окном, да ровное, сонное дыхание множества тел, расположившихся где попало: на половиках, на подоконнике, на старом диване.

Их было шестнадцать. Шестнадцать пар ушей, шестнадцать хвостов, шестнадцать уникальных судеб, которые нашли приют под её крышей. Низкий, но очень коренастый Шершень лежал, растянувшись у самого жара печи, его мускулистая лапа дёргалась во сне – ему, как всегда, снилась погоня. Напротив, изящная Милька с черной, блестящей в свете огня шерстью не спала; она сидела, уткнувшись носом в щель под дверью, и тихо виляла кончиком хвоста, улавливая уличные запахи.

Дара протянула руку к пучку розмарина, и в тот же миг сквозь толстую стену донёсся едва уловимый, будто шорох падающего листа, шёпот.

– Что на ужин? – раздался озорной голос, хитрый голос, откуда-то сверху

Уголки губ Дары растянулись в легкой улыбке. Но она не обернулась.

– А, Михаил, вернулся, – спокойно ответила она, продолжая своё дело. Голос её был тёплым и ровным. – Где тебя носило?

Воздух на кухне заструился. Он не просто вошёл в комнату – он скользнул по краю лампы, затем мелькнул тенью на стене, словно солнечный зайчик. Затем эта искорка света прыгнулоа на край массивного стола. Сначала это была лишь золотистая дымка, мерцающая, как жаркое марево. Затем дымка сгустилась, обрела форму, и вот на краю дубового стола, аккуратно обходя пучки трав, устраивался Михаил.

Он был великолепен. Его шерсть переливалась в лучах закатного солнца, а глаза сияли хитрым, огненным янтарём. Он был настолько смел, отважен и силён, что сама магия вокруг него вибрировала от избытка энергии. И настолько же эгоистичен и до бесконечности в себя влюблённ, что даже садясь, он сделал это с таким видом, будто оказывает столу величайшую честь своим присутствием.

Нежно, как облако, он прильнул к её плечу своей крупной головой, а его пушистый хвост принялся радостно вращаться, словно пропеллер, поднимая легкий ветерок, что заставил звенеть подвешенные сухие бутоны календулы.

Дара наконец оторвалась от своих трав и повернулась к нему. В её взгляде не было гнева, лишь знакомая усталая нежность, как будто выученная из множества таких же исчезновений Михаила.

– Сколько раз я просила тебя не уходить так надолго или, хотя бы, давать весточку, что ты жив, – уже мягко проговорила она, погружая пальцы в его невероятно густую шерсть. От него пахло озоном после грозы, дальними дорогами, лесом и… чем-то чужим, колючим.

Михаил прикрыл глаза от удовольствия, но его голос прозвучал неожиданно задумчиво, потеряв часть своего привычного озорного блеска.

– Я был недалеко… – начал он, и его янтарный взгляд стал серьёзным. – Но узнал кое-что такое… Он сделал паузу, чтобы его следующие слова прозвучали с должным весом. Идёт Чужой. Его зовут Нил. Не простой скиталец. Он пахнет ложью, сплетённой в узлы, и ветром, что не знает дома. И он держит путь… сюда.

Он умолк, и в тишине кухни, нарушаемой лишь потрескиванием поленьев в печи, его слова повисли, словно внезапно налетевшая зимняя стужа.

Первым отозвался Креп. Самый большой и на вид самый ленивый пёс встрепенулся, подняв свою крупную голову от плюшевого зайца, которого он заботливо вылизывал перед сном. С негромким вздохом, полным сожаления от того, что пришлось покинуть согретое, подготовленное ко сну место, он поднялся и медленно поплёлся к Даре. В его умных глазах читалась не тревога, а глубокая сосредоточенность. Он мягко ткнулся влажным носом в ладонь Дары, а затем обвёл взглядом остальных собак, словно мысленно пересчитывая и проверяя невидимые нити, что связывали их большую семью в единое целое.

– Михаил, ты частенько любишь приукрасить, – пробурчал он ровным, густым басом. – Может, не такой уж и плохой этот Чужой? В его шаге я не слышу злого умысла. Лишь… усталость. И одиночество.

Михаил повернулся к нему с видом, исполненным глубочайшего оскорбления, он не привык, что кто-то может сомневаться в его словах. Его пушистый хвост, всего минуту назад вилявший пропеллером, замер в величественной неподвижности.

– Не страшно? – протянул он, сладко и ядовито. – Ну, это же ты у нас непревзойдённый эксперт в эмоциональных связях, нам, простым смертным, до твоих высот не дотянуться. Он ехидно фыркнул, и по его медной шерсти пробежала серебристая искорка. – Что ж, подождём, пока этот «нестрашный» Чужой постучится в нашу дверь. А там уж ты, конечно, рассудишь, что к чему.

– Михаил – твёрдо одернула его Дара – какое правило есть у нас дома?

Михаил еле заметно фыркнул и отвернулся

– Не ругаться, а прислушываться к каждому – устало, но с тоном отличника пробормотал Креп

– Молодец, моё солнышко – Произнесла Дара и обхватила руками его большую шею – А теперь иди спать, твой кролик тебя явно заждался – улыбаясь сказала она и поцеловала мохнатый нос.