У Земли другие координаты. Вторая часть трилогии «Стеклянный город»

Дизайнер обложки Карина Зограбовна Давтян

Корректор Карина Зограбовна Давтян

© Карина Давтян, 2018

© Карина Зограбовна Давтян, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4490-2444-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Сохраняя способность мыслить

Мрак начал отступать и полоска света явила передо мной смутные очертания голубого полотна с плывущими по нему белыми пуховыми облаками. Я в раю? Странно, что именно это первым приходит на ум. Наверное, подсознательно там мне и хочется оказаться. Но рай ведь на небе, а я вижу небо перед собой. Я будто лечу параллельно ему. А что параллельно небу? Земля… Или вода. Нет, я точно лежу на чём-то твёрдом. Хотя ощущаю лёгкие брызги на своей коже. Они такие холодные, что колются, как маленькие стёклышки. Мне почему-то приятно. Это вообще единственная приятная вещь, которую я испытываю в данный момент. С каждым мгновением моя чувствительность всё больше восстанавливается, усиливая боли во всём теле. Хочется крикнуть, позвать кого-то на помощь, но я не могу. Вообще ничего не могу. Я способна только лежать и терпеть это, глядя на быстро летящие перед глазами облака. Как же быстро они летят… Не могут они лететь так быстро. Скорее всего – это я лечу. Но куда? Зачем?

Пытаюсь вспомнить, что произошло. Возникает вспышка перед глазами: она растёт и движется на меня. Почему-то становится жарко и очень страшно. Никогда я не испытывала такой страх. Это был даже не страх, а нечто необъяснимое, когда ты безнадёжно смиряешься со своим концом. Как будто я видела самый ужасный ночной кошмар в своей жизни. Может, так оно и есть? И сейчас я просто проснулась? Не могу дать другого объяснения, ведь память будто оборвалась на том моменте, когда… когда я прыгнула. Но откуда тогда такая боль в теле и небо перед глазами? Это был сон наяву. Он закончился, и я жива. Жива, Звёзды! И вновь я говорю вам – спасибо. Может, это глупо, ведь вы просто шары, излучающие свет, благодаря термоядерным реакциям, что происходят в ваших недрах. Однако это такая колоссальная энергия, что мне иногда кажется, будто я её ощущаю. Словно она меня направляет. И пусть это бессмысленно, но я всегда буду верить в вашу силу. Просто так спокойнее. Всегда приятней осознавать, что человеческая жизнь не является произволом, что кто-то непременно указывает дорогу. Мне эту дорогу указывают Звёзды… Потому что я так хочу.

Теперь нужно разобраться, где я. Следует проанализировать все свои ощущения, забыв о мучающей меня боли. Итак, вижу небо, подо мной – что-то твёрдое и холодное, похоже на металл, в носу витает солоноватый запах моря, а на кожу попадают мелкие брызги. Слышу приглушённый и плавный звук мотора. По всей видимости, я в какой-то лодке, и плывёт она довольно быстро. А куда она направляется? Наверное, к земле, к суше.

Лодка не может плыть сама по себе, да и я вряд ли оказалась на ней случайно. Кто-то ведь втащил меня внутрь, значит, рядом есть ещё люди. Надо позвать, надо дать им понять, что я жива. Они помогут. Должны помочь, потому что я не в силах больше терпеть эту боль.

Я попыталась шевельнуться. Плечом, ногой, головой, чем угодно, лишь бы только привлечь к себе внимание. У меня это получилось, так как в поле зрения неожиданно попала собственная правая рука. Я развернула её к себе ладонью – по запястью с внутренней стороны стекала капля крови, идущая с прорези между средним и указательным пальцами. Странно, что она ещё не запеклась. Либо рана очень глубокая, либо же я проспала совсем недолго. Цвет ладони казался очень бледным, почти бесцветным, а кончики пальцев и вовсе были цианотичными.

– Сэр, она проснулась, – где-то над своей головой услышала я мужской голос.

Раздался топот нескольких тяжёлых шагов, каждый из которых отдался тупой болью в теле. Я опустила руку, ожидая услышать кого-нибудь ещё.

– Давно? – спросил, видимо, тот самый «сэр». Почему-то, когда я услышала его низкий тембр, на меня нахлынуло спокойствие.

– Не знаю, сэр. До сих пор она не шевелилась.

Чья-то ладонь скользнула над моим лицом. Я проследила за ней глазами. Она была точно мужская: кожа довольно светлая, запястье прикрывал рукав кожаной куртки, под которую уходили короткие чёрные волоски. В носу тут же завитал запах сильных мужских духов.

– Ты слышишь меня? – спросил обладатель чёрного одеяния.

Я несколько раз моргнула и попыталась кивнуть.

Неожиданно к горлу подступила вода, а из груди невольно вырвался кашель, отдавшийся колющим приступом в лёгких.

– Тише-тише, – проговорил мужчина, опуская свою ладонь мне на плечо.

Его рука была тёплой, я бы даже сказала – горячей. От этого стало приятно.

– Введите ей снотворное, – повелительным тоном сказал он же.

Мне кажется, я знаю этот голос. Он как музыка звенит в моих ушах. Когда ты точно осознаёшь, что слышал данную мелодию, но где и когда – не помнишь. Вот и сейчас так же: точно знаю, что слышала этот голос ранее, но, кому он принадлежит, вспомнить не могу. Как будто я забыла нечто очень важное.

Я почувствовала, как кто-то взял мою левую руку, и тут же режущая боль пронзила запястье, заставив меня напрячься. Помимо этого, я ощутила, как кожа на локтевом сгибе натянулась и её проколола иголка. Препарат начал медленно распространяться по организму, отпуская болевые ощущения.

– Спи, – неожиданно близко проговорил знакомый голос, а небесное полотно передо мной заполонило чьё-то лицо.

Черты быстро поплыли перед глазами, так как веки начали смыкаться. Однако я запомнила пронзающий меня взгляд мутно-зелёных глаз.

Глава 2

Горькая правда

– Чтобы закрыть испытательную часть проекта «Стеклянный город» и приступить к постройке других подводных городов, программа должна была оправдать себя по всем статьям в системе безопасности, а также обеспечить надёжное укрытие в случае какого-либо внешнего неблагоприятного воздействия. Но за семьдесят лет Пирамида не подверглась никаким угрозам, поэтому проверить её стойкость в чрезвычайных ситуациях оказалось невозможно. Вследствие этого было решено провести сымитированную угрозу. Внепланетный патруль зарегистрировал несколько космических тел, и среди них был выбран наиболее подходящий, имеющий в своём составе преимущественно металлические структуры, которые не сгорели бы, войдя в атмосферу Земли. Также был предусмотрен его размер и градус падения при изменении траектории в сторону отмеченной точки, располагающейся в центральной части Тихого океана на расстоянии пятисот километров от города.

Речь сотрудника экспериментальной организации ненадолго прервалась молчанием.

– Программа не оправдала себя, – огорчённо проговорил другой мужской голос.

– Несущие стёкла изначально не были повреждены. Они бы устояли, не затопи сотни кубометров воды верхние этажи, – сказал кто-то ещё.

– Каким образом вода попала туда? – Чья-то сдержанная, но явно недовольная интонация мало походила на вопрос.

– Ударная волна не смогла пробить нижние стёкла, однако, как известно, с высотой Пирамиды ширина наружных стен утончалась из-за уменьшения давления, оказываемого на них. Эти стёкла и не смогли выдержать обрушившуюся силу удара. Если рассматривать ту часть, которая лежала выше уровня воды, то она почти полностью отделилась от основного каркаса и сместилась под собственной тяжестью на западную сторону, – сообщил всё тот же сотрудник.

– Почему всё это не было предусмотрено?!

– Потому что астероид должен был упасть дальше и породить меньшую по силе ударную волну. Также вышедшие из-под контроля внешние агенты1 повредили своим падением наружные стены, из-за чего давление в Пирамиде вышло из-под контроля. Здесь даже сравнительно небольшой толчок поспособствовал бы разлому стёкол…

– Астероид следовало перенаправить, когда обстоятельства приняли такой оборот, – перебил его голос моего отца.

– В распоряжении города не имелось техники, способной совершить данное действие. Была послана просьба об этом в наземную организацию, но мы получили отказ, обоснованный двумя причинами. Во-первых, запустить космическое тело по обратной траектории не способна ни одна техника, так как его сила и размеры, а также скорость полёта были очень велики. Отбить его в сторону, чтобы он прошёл по касательной относительно Земли, было слишком опасно, ведь он находился уже довольно близко к планете. Она могла просто-напросто притянуть астероид к себе, и неизвестно, куда бы он упал тогда. Попытаться, конечно, стоило, но здесь сыграла свою роль вторая причина, которая заключалась в нехватке времени. От поломки внешних агентов до падения астероида прошло сорок девять минут и тринадцать секунд. Чтобы осуществить меры защиты из космоса потребовалось бы, как минимум, в два раза больше времени.

За ширмой воцарилось недолгое молчание. Только чьи-то нервные постукивания ногой о пол неприятно давили на слух. Я сидел снаружи наспех сооружённого в прибрежном лагере кабинета и слушал весь этот бред. Голова раскалывалась, а по пульсирующим вискам стекали бесчисленные капельки пота. Дело шло к вечеру, но дневная духота никак не хотела отступить и дать возможность ночной прохладе немного освежить моё состояние.

– Так, ладно, – нарушил молчание голос отца, – разбираться в причине произошедшего не наша прерогатива. Обсуждать это можно бесконечно. Сейчас же у нас есть более важные задачи. Город пал, но мы по-прежнему остаёмся главами и должны позаботиться о дальнейшем благополучии выживших граждан.

– Рик, приведи статистику, – скомандовал Ларген Диппен, дядя моего друга Верна.

Послышался скрип отодвигающегося стула, а также непривычное шелестение листков. Компьютезировать временный кабинет, конечно, никто не собирался, поэтому приходилось обращаться к древнейшему переносчику информации – обычной бумаге.

– По последним подсчётам в нашем лагере расположилось две тысячи триста пятьдесят два человека. К Мексиканскому побережью продолжают пребывать наши корабли, и сейчас общее количество спасённых составляет семнадцать тысяч двести тринадцать человек. Это непосредственно те, кто был эвакуирован из города до момента его крушения.

Семнадцать тысяч… Из семи миллионов всего семнадцать тысяч. Как жаль, что в их числе есть те, кто устроил всё это.

– Также совсем недавно поступили данные с Австралийских берегов, куда на специализированных лодках были доставлены выжившие с места крушения.

В сердце резко кольнуло. Есть ещё выжившие, Ариана может быть там. Но каковы шансы?

– Их количество составляет шестьсот восемьдесят девять человек, из них – семьдесят находятся в тяжёлом состоянии и ещё тринадцать в крайне тяжёлом.

Нет, шансы слишком малы. Но пока есть хоть сотая доля процента того, что она всё же спаслась, я не потеряю своей надежды и буду верить.

– В свою очередь, следует упомянуть о без вести пропавших. В прошедшую ночь они управляли внешними агентами – флайтерами и свимерами. Наши датчики зарегистрировали сто восемьдесят пять машин, потерпевших крушение во время вспышки сбоя электроэнергии. Пятьсот три агента по приказанию были возвращены на свои базы. А триста двенадцать пропали с внутрисистемных радаров. Есть вероятность того, что они заподозрили угрозу и ушли дальше от места катастрофы, тем самым тоже оставшись в живых.

– Если это так, то они все должны быть отданы под трибунал, – узнал я жёсткий голос собственной матери.

– Никто не будет отдан под трибунал, – воспротивился ей отец.

– Они не выполнили приказ! – стояла на своём Вайлет.

– Они спасали собственную жизнь…

– Ха! – перебила она новую реплику отца. – Да я, как только узнала, что городу угрожает опасность, примчалась сюда с космического корабля, Саймон! Представь, что я бы не сделала этого, а осталась пережидать катастрофу за миллионы километров от неё, в безопасности! Знаешь, что бы тогда было?! – задала она вопрос и тут же сама на него ответила: – Ты бы лишился сына, Саймон!

– Хватит, Вайлет, это совершенно другое…

– Нет, не другое! Я не бросила город и близких ради спасения собственной шкуры. А эти пилоты просто трусы, не заслуживающие стоять в одних рядах с теми, кто помогал людям покинуть город. Это же внешние агенты, половинная часть нашей безопасности заключалась в их работе. Но как только они почуяли угрозу, так сразу забыли о всех своих обязанностях…

Дальше мой слух уже не улавливал её слов. Я пошёл по коридору на выход к главному помещению лагеря.

Здесь оказалось ещё душнее; десятки людей ютились в месте, похожем на большой амбар. Переизбыток чёрного цвета невольно вызвал во мне ненависть. Сердце по старой памяти устало ёкнуло, когда взгляд уловил чьё-то единичное серое одеяние, но тут же вновь замерло, когда в памяти возникла картина затягивающейся в морскую пучину Пирамиды.

Редкий в нашем лагере цвет одежды принадлежал худощавой женщине с русыми, уже тронутыми проседью волосами. Она сидела боком ко мне на низком шатком стульчике недалеко от выхода из амбара. В руках она держала нечто похожее на платок и утирала слёзы. По разорванной у нижнего бока тунике я понял, что «платок» являлся лоскутом её собственной одежды. На подрагивающее плечо женщины была опущена крупная ладонь рядом стоящего мужчины. Его каштановые волосы имели более обильную седину, однако ярко светящиеся голубым оттенком глаза придавали ему молодость. Около них прямо на полу, облокотившись на обшарпанную стену амбара, расположился парнишка, в точности повторяющий внешность своего отца и всё с теми же ярко-голубыми глазами. Он сидел на собственной майке, а его плечи, уже приобретающие мужественные очертания, блестели от пота. В руках парень бессмысленно вертел игрушечный флайтер, время от времени вздыхая и поглядывая на входящих и выходящих из лагеря людей.

Он заметил и меня, когда я безразлично прошёл мимо. Конечно, мне не было всё равно на семью Арианы, но я не мог смотреть им в глаза и разговаривать с ними после произошедшего, ведь я чувствую огромную вину за то, что не смог спасти их дочь. Хотя, в первую очередь, эту вину я ощущаю перед самим собой. Надо было хватать Ариану, и, если бы пришлось, насильно затащить её на корабль, где она была бы уже в безопасности.

И сейчас я ещё больше ненавижу себя за то, что готов пожертвовать всей её семьёй лишь бы только она была жива и стояла рядом со мной. Пусть бы Ариана ненавидела меня, пусть навсегда бы отвернулась – всё равно она была бы жива, и ценнее этого для меня ничего не может быть. Только её жизнь являлась для меня бесценной, и именно этого я лишился.

Два дня и три ночи – в этом коротком сроке заключалась вся моя жизнь. Слишком мало для возможного века существования. И слишком ценно, чтобы просто отпустить. Время сможет залечить эту рану только в том случае, если повернёт вспять. Но обратный путь не подвластен временному измерению, а значит, в моём сердце всегда будет кровоточить шрам.

Я шёл по песчаному берегу, оставляя глубокие следы в рыхлом горячем песке. Жара наконец начала отступать, но душный ветер по-прежнему затруднял дыхание. Непривычно длинные волны начинали образовывать гребни далеко от береговой линии и доходили до моих ног только холодной пеной. Солнце уходило за горизонт – туда, где на тихоокеанском дне покоился затопленный город. Нет больше Пирамиды, нет дома, нет тех людей, что наполняли его повседневной суетой. Ничего нет.

Как быстро всё случилось. Сутки назад мы гуляли с Арианой по развлекательному центру, затем отправились в Моден Раунд. Могли ли мы тогда подумать, где окажемся сегодня? Конечно, нет. Когда человек счастлив, он не думает о завтрашнем дне, а живёт сегодняшним, ведь ему кажется, что так будет всегда. Но прежнего уже никогда не будет.

Со стороны лагеря послышалось тихое жужжание и шуршащие по песку шаги. Игрушечный флайтер облетел меня и помчался навстречу очередной прибывающей волне. Кто-то остановился совсем рядом, чуть позади меня. Я знал, что если обернусь, то непременно встречу сожалеющий взгляд сине-голубых глаз.

– Ты не виноват, – хриплым ломающимся голосом проговорил Аллен.

Что-либо отвечать я не спешил. Сделав глубокий вдох, я опустил руки в карманы своих чёрных штанов, наблюдая за плавным полётом флайтера. Тут же в голове всплыла картинка проносящейся мимо моего балкона огромной машины, которая на несколько секунд затмила собой тёмно-бордовое небо.

– Расскажи… о ней, – зачем-то попросил я. – Ты ведь хорошо её знал.

Аллен сделал шаг вперёд, поравнявшись со мной.

– Я знаю её как сестру, – начал он. – И она самая здоровская сестра на свете. Всегда трепала мне волосы… Я делал вид, будто мне это не нравится, но на самом деле было приятно. Бо́льшую часть времени сидела в комнате и учила уроки, иногда просто лежала на кровати и, глядя в потолок, о чём-то думала. Не любила смотреть вечерние новости и кушать смеси.

На этих словах я горько усмехнулся, проговорив:

– А кто их любит?

Он пожал голыми плечами и продолжил:

– Мне нравилось рассказывать ей о том, что я узнавал на очередных технологических курсах. Не знаю, было ли ей интересно, но она всегда терпеливо слушала до конца. После этого я обязательно спрашивал, как её дела, а она неизменно отвечала: «Всё хорошо». Только один раз я услышал от неё слова, что всё замечательно. Это было три дня назад, когда, после новогодней ночи, она вернулась домой под утро с усталым, но невероятно счастливым видом. – После недолгого молчания, он добавил: – Она любила тебя.

Она любила меня… Но успела сказать об этом лишь единожды, до того, как я оставил её одну за дверью своей виллы.

Она любила меня… И за то, чтобы ещё хоть раз услышать от неё эти слова, я готов отдать всё, но даже этого слишком мало для суровых законов природы.

Она любила меня… И я любил. Вот только понял это слишком поздно, из-за чего мной впустую были потрачены полгода жизни. Это вечность по сравнению с тем, сколько времени мы провели вместе.

Она любила меня… А я не смог её спасти.

Глаза неприятно обожгло от подступивших к ним слёз. Я сомкнул веки, и на ресницах повисло несколько солёных капель. Сорвавшись вниз, они оставили на горячей щеке мокрые дорожки и упали в воду, что пенилась под ногами. Волна унесла непрошеные слёзы. Пусть они были лишь песчинкой в океане, но когда-нибудь эти песчинки достигнут того места, где навсегда застыли осколки умершего города, оставившие в моём сердце неизгладимую рану.

Глава 3

Осколки памяти

– Повреждён лучезапястный сустав, а также наблюдается разрыв связок кисти левой руки. Неполный перелом малоберцовой кости, смещение седьмого и восьмого ребра на той же левой стороне. Рассечена правая бровь. Черепно-мозговые травмы по первым данным отсутствуют. Многочисленные порезы на коже. Три из них неблагоприятного характера, из которых пришлось извлекать осколки. Жизненно важные органы задеты не были, но немного нарушены зрительные рефлексы. Могут быть проблемы с фокусировкой, но это исправимо, если она даст согласие на оперативное лечение. Полагаю, это произошло из-за чрезмерного светового воздействия, что оказала вспышка астероида. Общее состояние удовлетворительное. Концентрация морфина в крови значительно снизилась, поэтому она может проснуться в любой момент, – закончил врач, в речи которого слышался лёгкий акцент.

– Дайте ей обезболивающее, – с некоторой заботливостью проговорил мужской голос.

– Только когда она придёт в сознание, – ответил другой.

«Я в сознании», – хотелось сказать мне, однако какая-то трубка в горле сильно мешала.

С трудом мне удалось разлепить глаза, но, вопреки ожиданиям, их не ослепил свет. Помещение было мрачным, с серым, будто глянцевым потолком, нечётко отражающим комнату. С правой стороны находилось большое окно, которое выходило на какой-то коридор. В свете приоткрытой двери мелькали чьи-то тени, откуда и доносились голоса.

Дышать было тяжело, так как грудь туго стягивал лечебный корсет. Аналогичное сдавливание чувствовалось и на левой ноге. Протянутый к горлу через носовой ход зонд затруднял глотание и вызывал рвотный рефлекс. Я потянула руку к трубке, но дёргать побоялась. Её противоположный конец, должно быть, находится где-то в области моего желудка, и одним неправильным движением я могу повредить слизистую. От этой мысли стало ещё неприятней.

Не успела я опустить руку обратно, как в палату влетел врач с седыми волосами, но не согнутой временем спиной.

– Не нужно так делать, – обеспокоенно проговорил он, подходя ко мне и поправляя крепление зонда.

– Снимите… – шепчущим голосом попросила я.

– Нельзя снимать, – твёрдо сказал мужчина, затем с лёгким акцентом добавил: – Через него поступает необходимая для тебя пища.

– Не хочу есть. Не люблю смеси, – зачем-то осведомила я врача о совершенно бесполезном факте. Мозг, наверное, ещё очень плохо соображал.

Видимо, мужчина это понял, поэтому лишь рассмеялся.

В этот момент в комнату вошёл кто-то ещё. Я разглядела только чёрную одежду; черты лица немного двоились в глазах. Не зря врач говорил о нарушении фокусировки, видеть я и в самом деле стала значительно хуже. Надеюсь, это пройдёт.

– Дышать тяжело… – всё тем же шёпотом проговорила я после того, как попыталась сделать глубокий вдох.

– Повязка давит? – спросил врач.

Я слегка кивнула, отчего трубка в горле неприятно шевельнулась.

– Ослабьте немного, – проговорил мужчина в чёрном, что по-прежнему стоял около двери.

Мне почему-то хотелось, чтобы он подошёл ближе. Тогда бы я как следует смогла рассмотреть его лицо. Ведь это он был в лодке и его голос казался мне таким знакомым. Думаю, увидев лицо, я бы сразу поняла, откуда его знаю.

– У неё перелом со смещением двух рёбер. Корсет удерживает их в правильном положении, – сказал врач, после чего обратился ко мне: – Голова кружится?

– Нет, – хрипло протянула я.

Доктор кивнул, затем посмотрел на экран, где отображались, как я поняла, данные о моём состоянии. Сама я ничего разглядеть не могла: все цифры удваивались или даже утраивались в глазах.

– Содержание кислорода немного снижено, но в допустимой норме, – проговорил доктор. – Если вдруг закружится голова, скажи, и мы поставим тебе кислородную маску.

Я несколько раз моргнула, давая понять, что услышала его слова.

– Что-нибудь болит? – спросил доктор, подходя к монитору.

– Вы шутите? – Я бы рассмеялась в этот момент, но моё состояние не позволяло. – Лучше спросите, что не болит.

– Потерпишь, или вколоть обезболивающее? – Он повернул голову ко мне через плечо.

– Потерплю, – услышала я долю героизма в собственном голосе.

Я увидела некоторое шевеление у выхода из палаты. Мужчина в чёрном, расправив края кожаной куртки, опустил руки в карманы и облокотился на дверь, отчего та плотно закрылась.

– Расскажи мне, что ты помнишь? – продолжал расспрашивать меня врач.

Я устремила глаза к потолку, обдумывая вопрос.

– Вы имеете ввиду, из моей жизни… или из того, что произошло? – с трудом выговорила я срывающимся на глухость голосом.

– Просто, что первое приходит в голову, – пояснил доктор, вводя какие-то символы в компьютер.

Я опустила глаза на человека, стоящего напротив моей кровати. Я точно его знаю, сердцем чувствую.

Доктор, повернувшись ко мне в очередной раз, проследил за моим пристальным взглядом и спросил:

– Знаешь его?

Я закрыла глаза в надежде на то, что образ сам по себе возникнет в голове. Почему-то на ум пришла массивная серебряная цепь и незнакомый по виду гаджет на протянутой ко мне руке. Я открыла глаза, чтобы проверить, есть ли данные предметы на этом человеке. К сожалению, издалека мне было непонятно. Кажется, какая-то цепь висела на шее, но она была спрятана под майкой и цвет её казался неясным.

– Не вижу лица, – проговорила я. Собственный голос было просто не узнать.

Не успел врач чего-либо сказать, как мужчина в чёрном отпрянул от двери и, вытащив руки из карманов, направился к моей постели.

Я не отрывала от него взгляда, чувствуя, как учащается моё сердцебиение с его приближением.

Мужчина пододвинул к кровати стул, что располагался под окном, и, развернув спинкой вперёд, перекинул через него одну ногу и сел лицом ко мне.

Да, теперь я точно знаю, что это он был в лодке, ведь глаза были теми же самыми, мутно-зелёными. И я точно видела эти глаза прежде. Нет сомнений в том, что я знала этого человека. Но откуда? И насколько близко?

– И? – поинтересовался доктор, глядя, как пристально я рассматриваю лицо рядом сидящего.

– Не помню, – выдохнула я, отворачиваясь от него.

Молодой человек бросил удивлённый взгляд на доктора, а тот спросил меня: