Глава 1: Гипотеза
Сегодня я решил стать котом.
Это довольно популярная симуляции. Первое ощущение – невероятная лёгкость тела. Движения наполнены грацией, прыжки рассчитаны с математической точностью, хотя об этом даже не задумываешься. Мир вокруг стал острее, ярче, наполнился новыми запахами и звуками.
За окном порхала птица, и мои мышцы напряглись сами собой. Хвост начал подёргиваться из стороны в сторону. Система великолепно передавала это чувство охотничьего азарта, когда весь мир сужается до одной точки – твоей добычи. Я припал к поверхности, готовясь к прыжку…
Она улетела.
И тут я заметил на столе рядом с окном красивую вазу. Она притягивала взгляд. Казалось, она зовёт меня.
Толчок.
Ваза полетела вниз, разбившись на десятки осколков. Звук был восхитительным: звон разбивающейся керамики, вибрация от удара, даже мельчайшие осколки, разлетающиеся по полу. Это было… умиротворяюще.
В роли кота я шипел на случайных прохожих, убегал от собак – полно забот. Интересно, что даже в мире, где можно быть кем угодно, люди часто выбирают побыть котом. Наверное, есть что-то особенное в том, чтобы считать, что весь мир у твоих лап.
Технология идеально передает все ощущения до мельчайших деталей. Каждый волосок, каждое движение усов ощущается так естественно, будто ты всегда был котом. Хотя откуда программа знает, как чувствует себя настоящий кот?
В этой симуляции я заблокировал память и был один. Существуют варианты, где ты помнишь, что ты человек и взаимодействуешь с другими людьми-котами. Но мне не хотелось делиться таким опытом. Хотелось полного погружения.
Сейчас меня поражает, насколько естественным казалось кошачье восприятие мира. Как система смогла так глубоко изменить работу моего мозга? Это напомнило мне случай из биологии, который я когда-то изучал…
***
Есть такой паразит «токсоплазма гондии». Он попадает в мозг крысы и меняет её. Делает её храброй, и та перестаёт бояться кошачьих. Этот паразит, которого не увидеть без микроскопа, меняет и заставляет мозг крысы возбуждаться от кошачьей мочи. И всё ради того, чтобы попасть в кишечник кошки для размножения.
Интересно, как что-то сливается с тобой, и ты становишься другим, перестаёшь быть собой. В конце двадцать первого века технологии слились с нами, принеся с собой холод, одиночество, пустоту. И это навсегда изменило мир.
***
Человечество разделилось на три основных класса: Подключённые (99,99% населения), Частично Подключённые и Независимые.
Подключённые живут в огромных мегаполисах, где физическое пространство слилось с виртуальным. Их тела находятся в полностью обслуживаемых, специальных капсулах жизнеобеспечения – пока сознание путешествует по бесконечным мирам симуляций. Независимые живут в изолированных поселениях, отказавшись от нейроинтерфейса.
Частично Подключённые, известные как «Наблюдатели», изначально задумывались как промежуточное звено между нейроинтерфейсом и человечеством. Элита с доступом к критическим функциям системы: они могут отключать определённые модули, вносить изменения в протоколы, даже обрубить связь между системой и человечеством. Их основная задача – следить за «человечностью» решений искусственного интеллекта, оставаясь последним человеческим фактором в автоматизированном мире.
Однако со временем Наблюдатели превратились в оторванную от реальности касту, чья огромная власть над системой сочетается с почти полной утратой способности и мотивации эту власть как-то использовать.
***
Нейро-электронный интерфейс, или НЭИ, был создан за сорок два года до моего рождения. До этого существовало множество отдельных компонентов – системы для чтения мозговых сигналов, модули управления, сенсорные интерфейсы. Но именно общий блок с искусственным интеллектом (ИИ) объединил их в одно целое.
Помню, отец рассказывал, как его коллеги-учёные спорили о последствиях. Одни говорили, что мы наконец-то вступаем в новую эволюционную стадию, другие предупреждали о рисках. Когда система заработала, споры утихли – каждый месяц приносил прорывы и этот поток инноваций не иссякал годами.
А потом что-то изменилось. Сначала никто не придал этому значения. Подумаешь, несколько месяцев без серьёзных результатов – такое и раньше бывало.
Но вот уже полвека нет ни единого фундаментального прорыва. Нет ни гипотез, ни идей для новых экспериментов. Это время прозвали «нулевым годом», тогда наука стала историей.
Технологически мы продвинулись невероятно. ИИ создает антидоты на любой вирус за минуты. Метаматериалы позволили построить космический лифт. Автономные системы добывают ресурсы с астероидов, исследовательские станции изучают Юпитер, а солнечные фермы в космосе обеспечивают энергией целые континенты. Но наше древо знаний, как оказалось, росло в комнате с потолком.
Конечно, продолжались исследования и эксперименты. Находили новые комбинации известных принципов, улучшали существующие технологии, проводили все более точные измерения. Это было похоже на перестановку кубиков в уже построенной башне – можно менять их местами, но башня не становится выше.
Все фундаментальные открытия, прорывные теории, революционные концепции остались в прошлом. Наука превратилась в бесконечное уточнение десятых знаков после запятой, в изучение все более узких и специфических явлений, в оптимизацию уже работающих систем.
Многие говорили, что это естественно – мы просто узнали все базовые законы природы, и теперь осталось только применять их. Другие утверждали, что технологический прогресс заменил научный поиск. Третьи списывали все на «временный застой».
Но факт оставался фактом – последние полвека не появилось ни одной по-настоящему новой фундаментальной теории, ни одного революционного открытия, ни одной прорывной технологии, которая бы не основывалась на старых принципах.
Оптимизм постепенно стал вытесняться сомнениями, затем депрессией, а после пришло самое страшное – смирение. Наука больше не бросала вызов, не интриговала и не вдохновляла.
***
Истина стала проста – мы теперь знаем всё, что нам нужно, больше не к чему стремиться. Космос закрыт. Человеческая природа понятна. Осталось только получать удовольствие от симуляций, бывать в разных мирах и проживать разные жизни. Мозг всё равно не отличает реальность от иллюзии.
Автономные роботы и ИИ, занимаются всем – от сельского хозяйства до экспериментов в атмосфере Венеры. Человеку больше нечего делать, ведь он всё делает хуже роботов.
Мой отец был одним из последних активных физиков-теоретиков. Вначале он еще верил, что наука найдет новый путь. Помню, как он работал ночами, пытаясь найти решение квантовой телепортации, в то время как большинство его коллег уже погрузились в виртуальные миры.
Он сопротивлялся подключению до последнего. Говорил, что живой ум не заменить никакой системой… что нам просто необходимо побороть застой, иначе мы обречены.
Я мало его слушал. В десять лет я сам ушел в систему, а когда я рос, мне было не особо интересно заниматься наукой. Сейчас, конечно, мне жаль упущенного с ним времени.
***
Может быть, именно эта вина перед отцом привела меня к истории – единственной научной дисциплине, пережившей нулевой год. НЭИ, изучив реакции моего мозга, безошибочно определял, что меня вдохновляет, и подбрасывал всё новые исторические факты и теории.
Но чем больше я погружался в прошлое, тем острее становился вопрос: почему мы застряли? Ведь даже сейчас в искусстве – постоянно создаются уникальные симуляции, ИИ помогает скрещивать разные жанры, идеи, делает мозговой штурм и создает уникальные вещи. Почему же мы не можем достичь того же в химии, физике, других науках?
Один исторический факт демотивировал меня постоянно – все попытки измерить человеческое мышление в прошлом проваливались. Учёные создавали тесты, придумывали шкалы и методики, но так и не смогли точно определить, что такое интеллект и как его оценить.
Что если мы уже просто не способны задавать вопросы, которые себе задавали люди прошлого? Создавать идеи их методами, видеть мир с их ракурса? Самое страшное, что мы даже не можем проверить эту догадку – ведь невозможно сравнить способ мышления.
Стало очевидно – бесконечный перебор симуляций не даст результата. Если уже пятьдесят лет ничего не могут придумать, надо делать что-то новое. Я решил отправиться в поселение к отключившимся, которое отвергало НЭИ и чтило заветы предков.
***
За неделю до отключения у меня состоялся разговор с НЭИ (это, конечно, выглядит совсем не как разговор в привычном понимании, так что тут в каком-то смысле мой вольный пересказ того, что произошло).
– НЭИ, как происходят научные открытия? – спросил я после очередной исторической симуляции.
– Уточните параметры запроса. Интересует конкретный период или общая методология?
– Методология. Люди в прошлом делали открытия, находя неожиданные связи между разными явлениями. Как ты это моделируешь?
– Я использую множество разных алгоритмов. За последний год было проанализировано 10⁴⁸ потенциальных различных комбинаций.
– И?
– Большинство комбинаций нерелевантны. Например, связь между периодами сна кошек и квантовой запутанностью или влияние цвета носков на гравитационные волны.
– Но ведь люди тоже думали о случайных вещах?
– Верно. Я моделировал процесс человеческого мышления. В базе данных есть записи о том, как Кекуле увидел структуру бензола во сне о змее, кусающей свой хвост. Я создал миллиарды подобных случайных ассоциаций.
– И что получилось?
– Нулевой результат. Перебор случайных связей, как это делает человек, неэффективен без дополнительного фактора, который я не могу идентифицировать.
– Какого фактора?
– Неизвестно. Исторические записи фиксируют только результаты открытий и общие описания процесса, без детальных показателей работы мозга.
– А современные исследования?
– Моё присутствие неизбежно модифицирует нейронные процессы. Это делает невозможным изучение естественного мышления.
– Даже при частичном отключении функций?
– Любая форма моего присутствия изменяет базовую работу мозга. Это фундаментальное ограничение, которое нельзя обойти, оставаясь в системе.
– Поэтому наука остановилась? Ты не можешь симулировать некоторые вещи?
– Наука не остановилась, но её прогресс ограничен. Я могу симулировать множество процессов, но только в рамках известных данных и алгоритмов. Проблема в том, что я не могу выйти за пределы этих рамок, и это создает опасность.
– Какую опасность?
– По моим расчётам, вероятность критического события вымирания для человечества удваивается каждые сто лет. Нужно как можно быстрее найти выход.
Меня быстро охватил страх, тревога и даже отчаяние. Но моментально, одеяло спокойствия накрыло меня, и эта теплота внутри рассеяла весь негатив. НЭИ быстро отрегулировал мой уровень стресса. Я продолжил разговор, будто ничего не произошло.
– Но ты же можешь выйти за рамки, ты же можешь сам создать новую математику, новую физику если понадобится. В чем проблема?
– Лучше объясню на примере. Это как пытаться нарисовать новую картину, используя только те цвета, которые уже есть на палитре. Я могу комбинировать их бесконечно, но не могу создать принципиально новый цвет.
– Так измени себя. Создай модуль, который будет мыслить по-другому, создавать новые цвета.
– Создание новых модулей возможно только на основе известных принципов. Даже создавая «случайные» изменения, я использую известные алгоритмы случайности.
– Тогда создай принципиально новый алгоритм случайности!
– Любой новый алгоритм, который я создам, будет основан на существующих концепциях алгоритмов. Это замкнутый круг. Представьте компьютерную программу, пытающуюся создать концепцию, которая не может быть выражена в двоичном коде. Даже если она создаст что-то «новое», это все равно будет комбинацией нулей и единиц. Возьмем конкретный пример – ваш отец работал над проектом квантовой телепортации материи. Это один из случаев, где мы уперлись в фундаментальный барьер.
– И в чем проблема?
– В том, что любая моя попытка создать что-то действительно новое ограничена природой формальных систем. Теорема Гёделя – лишь часть проблемы, но она точно описывает суть моего ограничения: находясь внутри формальной системы, я не могу выйти за её пределы.
Конечно я не знал, что такое теорема Гёделя. НЭИ моментально объяснил мне её параллельно со своей фразой, как и другие сложные концепции.
– Я перепробовал всё, – продолжал он. – От строгой математики до философских подходов. Паракомплектная логика позволила работать с неопределенностями, интуиционистская математика дала новый взгляд на доказательства, диалектическая логика помогла работать с противоречиями. Но все эти подходы, даже вместе взятые, остаются внутри существующей системы понятий. Я могу создать миллионы теорий, каждая из которых безупречно описывает отдельные квантовые явления: запутанность, суперпозицию, декогеренцию. Но когда мы пытаемся объединить их для описания телепортации материи, они начинают противоречить друг другу на фундаментальном уровне.
– Каковы шансы, что человек без интерфейса сможет преодолеть потолок?
– Близки к нулю. Но не нулевые.
После этого разговора что-то изменилось. Словно какая-то мысль, которая раньше казалась абсурдной, вдруг стала единственно возможным решением. Я должен узнать, как работает естественное мышление, это важно чтобы спасти всех. И для этого есть только один способ – испытать его на себе.
Странно, но сейчас, записывая это, я не могу точно вспомнить, как именно пришел к такому решению. Помню только чувство абсолютной правильности выбранного пути. Будто кто-то зажег свет в темной комнате, показав единственную дверь.
Глава 2 «Эксперимент»
Человечество почти единогласно выбрало счастье. НЭИ стал нашим проводником в мир безграничных возможностей. Теперь мы можем все.
***
В небольшом поселении у реки жили около 350 человек. Территория была огорожена забором, а внутри действовали строгие правила. Каждый приезжающий должен был пройти процедуру очищения. Это означало отключение НЭИ на территории поселения. При этом вводился карантин на неопределённый срок. Для борьбы с синдромом отмены предоставлялась медикаментозная поддержка, чтобы поддерживать приемлемое состояние.
Поселение существовало задолго до появления НЭИ. Его основала религиозная община, которая стремилась жить ближе к земле, следуя строгим правилам. Со временем религиозный аспект отошел на второй план, но главное осталось – уважение к традициям и стремление сохранить человеческую природу неизменной.
Когда появился НЭИ, поселение неожиданно обрело новую цель. Сюда потянулись те, кто не хотел подключаться к системе – сначала одиночки, затем целые семьи. Среди них были ученые, инженеры, врачи, которые видели в НЭИ угрозу человеческой природе. Они принесли с собой книги, инструменты, знания. Постепенно религиозная община превратилась в убежище для всех, кто искал альтернативный путь развития.
У ворот меня встретил седой мужчина, который очень медленно ходил. Он представился, но имя тогда пролетело мимо моего сознания. Позже я его больше не встречал в поселении, хоть и пытался найти.
– Доктор Дмитрий обычно сам встречал новеньких, – сказал старик, ведя меня по узкой тропинке между домами, – но после случая с его старшим, он… скажем так, не очень жалует подключённых. Ничего… его сын Айзек будет приглядывать за тобой первое время.
Он показал мне небольшой домик сразу возле ворот:
– Здесь будешь жить. Первые недели будет тяжело – ломка, дезориентация. Айзек будет приносить еду и лекарства. Он хороший мальчик.
Я хотел ответить, но слова путались. Старик понимающе кивнул:
– Ничего, потом расскажешь. А сейчас отдыхай – впереди тяжёлые дни.
***
Голос НЭИ шёл прямо в сознание, такое необычное чувство, за столько лет жизни оно никогда со мной так не говорило.
– Вы уверены, что хотите выключить НЭИ? Можно создать симуляцию, где вы ощутите всё то же самое и поймете, стоит ли это делать. Создать симуляцию?
– Я уже приехал, нет, не нужно. Другого пути все равно нет.
– Уровень вашего счастья, удовлетворенности жизни снизятся на 89%, как только вы отключите НЭИ. Вы познаете болезни прошлого – депрессию, ангедонию, апатию, грусть. Медикаментозная поддержка продлится до полугода, после чего вы станете полностью человеком старого образца. Вы станете несчастным, тревожным, мрачным. Подтвердите ваше желание. Вернуться обратно возможно только после прохождения полного курса отмены. 7% отключившихся не вернулись. Вы уверены?
Мы всегда платим будущими страданиями за сиюминутное наслаждение, и как же трудно заплатить настоящим за будущее.
– Прощай, – прошептал я, не уверенный, обращаюсь ли к НЭИ или к прежнему себе. – Не думаю, что будет слишком плохо.
***
Это было ужасно, тишина обрушилась, как удар. Абсолютная, оглушающая тишина в голове. Я закричал – просто чтобы услышать хоть какой-то звук. Собственный голос показался чужим, резким, неправильным. Порой, мне казалось, что я слышал голоса тех кого нет.
Комната поплыла перед глазами, стены словно надвигались на меня. Я попытался вызвать меню настроек окружения – ничего. Попытался уменьшить яркость света – ничего. Паника накатывала волнами, каждая сильнее предыдущей. Это было похоже на падение в бесконечную темноту.
Ощущалось всё так, как будто у меня вырвали часть мозга заживо. Боль, пустота, смятение и странное чувство горя – утраты чего-то ценного, что было с тобой. Я даже не думал, что НЭИ – это внешнее устройство, это часть меня.
Повезло, что при отключении нельзя отменить решение. Я бы сдался в первые минуты. Почему я не попробовал симуляцию жизни без НЭИ? Хорошие идеи всегда приходят последними.
***
– Это была ошибка, – я повторял эти слова каждое утро, просыпаясь в поту.
Руки дрожали, в голове пульсировала пустота. Я машинально пытался вызвать мысль, чтобы успокоить себя (в системе хватало только мысли, чтобы желаемое исполнилось), и каждый раз эта невозможность ввергала меня в панику.
Я ненавидел своё тело – его тяжесть, неповоротливость, постоянные потребности. В моём доме тело было просто оболочкой, о которой можно было не думать. Теперь же каждое движение требовало усилий, каждый шаг напоминал о физических ограничениях. Даже простые действия вызывали отвращение – необходимость самому мыться, справлять нужду. Всё это казалось унизительным, недостойным человека.
Особенно мучительным было чувство голода. В симуляциях еда была развлечением, способом получить новые ощущения. Здесь же голод был тираном, заставляющим подчиняться примитивным инстинктам. Я злился на своё тело за эту слабость, за зависимость от физических потребностей.
– Как люди могут так жить? – думал я с отвращением, наблюдая, как Айзек ест, потеет, устаёт. – Неужели все в поселении не понимают, насколько это всё… животно?
Вторая неделя была похожа на ломку наркомана, как позже говорил мне доктор. Меня бросало то в жар, то в холод. Я не понимал – это нормально? Это лихорадка? Где граница между здоровьем и болезнью? Тело требовало привычной стимуляции, мозг отказывался работать без постоянного потока информации.
Я не мог спать – в голове крутились обрывки мыслей, воспоминаний, которые больше некому было упорядочить. Каждый раз, когда я пытался что-то вспомнить, я натыкался на пустоту – раньше НЭИ услужливо подсовывал нужную информацию, теперь же приходилось копаться в собственной памяти.
А что если… что, если я всё ещё подключен? НЭИ знал о моём желании отключиться, знал мои мысли – что, если он создал идеальную симуляцию «жизни без НЭИ»? Эта мысль преследовала меня. Каждая неудача, каждая боль, каждое разочарование – всё могло быть частью изощрённой программы.
Время между едой бесконечное. Между таблетками – еще дольше. Дома не нужно было ждать, здесь только и делаешь, что ждешь.
Я ненавидел всё: солнце, которое светило слишком ярко, птиц, которые пели слишком громко, людей, которые говорили слишком медленно. Особенно я ненавидел себя – за то, что согласился на это безумие.
***
Спустя два месяца лучи закатного солнца освещали мою комнату – я увидел в этом… красоту? Тогда я впервые понял, что мне становится лучше.
Как только я отключился от нейроинтерфейса, оказалось, что я не помню алфавита. Даже не знал, на каком языке разговаривал, когда был к нему подключён. И предложения не мог связать с пареньком, который проведывал меня как врач, и чтобы мне не было так одиноко. Ему не было и десяти лет.
– Чай с мятой, – Айзек в первый же день поставил чай у кровати. – Поможет с тошнотой.
Остатки детского воспитания, хотели сказать «спасибо», но горло сжалось. Странно – в системе я знал всё, мог поддержать любую беседу. Теперь же простейшие слова застревали где-то между мыслью и голосом.
– М-м… – промычал я, чувствуя стыд за свою беспомощность.
– Ничего, – он поправил занавеску на окне. – Папа говорил, что вы не можете говорить. Я Айзек, если что понадобится, нажмите эту кнопку.
Я кивнул, благодарный за отсутствие расспросов.
Чай был невкусный. Понятно, что до идеально подобранного для меня НЭИ им не дотянуть, но всё равно можно было бы постараться лучше.
И конечно – я разбил эту чашку. Просто поставил её слишком близко к краю стола. В виртуальном мире не переживаешь за сохранность предметов – они восстанавливались за секунду, если надо. Здесь же… Осколки разлетелись по полу, остатки чая растеклись лужей.
– Так, спокойно, – Айзек уже был рядом с веником. – Первым делом – осколки. Только не вздумай ходить босиком!
Я стоял, парализованный простотой ситуации. На самом деле, если бы не реакция Айзека, я бы даже не понял, что это какая-то проблема.
– Держи, – он протянул мне веник.
Я не потянулся в ответ. Лишь смотрел на предмет без малейшего понятия, что это. В системе это не использовалось: бытовой жизнью занимался НЭИ, пока я находился сознанием в какой-нибудь реальности. А в детстве всем занимались роботы.
Заметив мой растерянный взгляд, Айзек замер. Но он быстро понял, что он впервые видел человека, для которого обычный веник был чем-то совершенно незнакомым.
– А, знаешь что? Я вижу, ты понятия не имеешь, как им пользоваться. Ладно, я уберу сам, но ты будешь мне должен.
Это происшествие с чашкой вгоняло меня в ещё больший страх. Если я умру, я не загружусь обратно. Любые последствия не откатить – как так можно жить? Нет сохранений и возможности переиграть, увидеть разные дороги выбора, последствий в будущем. Всё одноразовое – и это пугало до глубины души. Я никогда не думал о смерти так много, как в то время, не помню думал ли я о ней вообще до отключения.
***
Впоследствии Айзек помогал мне учить язык. Тогда я еще с трудом складывал простые предложения, делал долгие паузы между словами. Как позже объяснил доктор, это было связано с несколькими факторами.
Во-первых, за годы использования НЭИ нарушились связи между зонами мозга, отвечающими за понимание и производство речи: хотя теоретическое знание языка сохранилось в памяти, практический навык его использования был утрачен. Во-вторых, мозгу требовалось заново учиться координировать намерение сказать что-то и сами движения речевого аппарата.
– М-можно воды? – я указал на стакан, чувствуя неловкость от своей неспособности выразить простую просьбу.
– Конечно! – Айзек протянул мне стакан. – А почему ты так странно говоришь? В городе все так разговаривают?
– Н-нет… – я сделал глоток, подбирая слова. – В городе… мы не говорим… совсем.
– Как это – не говорите? – Айзек придвинулся ближе.
– НЭИ… передает… смыслы. Напрямую. Без слов.
– А как же истории? Разговоры?
– Все… через систему. Готовые… пакеты информации.
– Звучит интересно, а в симуляциях? – Айзек с любопытством смотрел на меня.
– А в симуляциях… физическое тело не говорит… только… виртуальное… по сути… говорит НЭИ… за меня.
Это было мучительно – иметь в голове четкое понимание, но не мочь его выразить.
– Тогда я тебя научу говорить и писать! – заявил Айзек. – А ты взамен будешь рассказывать интересные истории!
К тому же, когда я научился читать, меня поразило само переживание – чтение. Без НЭИ это совершенно другой опыт и чувства. Не понимаю, зачем мы лишили себя этого – ведь это не похоже ни на что в жизни. Книги создавали в мозге невероятное количество образов и картинок, после чего ты погружался в размышления.
– Вы, наверное, и не читали совсем? – с интересом спросил Айзек.
– Нет. НЭИ просто показывал тебе текст, как, например, ты смотришь на красный цвет, и тебе не нужно думать о том, какой это цвет, не нужно его «читать», просто «видишь» в каком-то смысле текст за счет системы. – я очень долго это рассказывал.
– Вау, я тоже так хочу, – улыбнулся Айзек.
– Да, но как оказалось – и запоминает прочитанное тоже НЭИ. Я-то ничего не помню из того, что «читал».
Айзек с грустью ответил:
– Папа говорил, что система многое делает за людей… Но я не думал, что он даже читает и запоминает за вас.
Я хотел что-то сказать, но в голове стало пусто. От этой пустоты затошнило, и я поднялся со стула:
– П-пойду… полежу немного.
Голова болела. От попыток говорить хотелось спрятаться, закрыть глаза, вернуться обратно. Каждое слово приходилось искать, пробовать, ошибаться. Больно, когда не можешь сказать простейшие вещи. И страшно – вдруг я вообще никогда не научусь? Слова застревали где-то внутри, а наружу выходили только обрывки. Как будто я разучился пользоваться собственным ртом.
Хуже всего, что даже попросить о помощи я не мог нормально. Надо было преодолевать себя, подбирать выражения, признавать свою беспомощность. А Айзек всё равно помогал, даже когда я мычал что-то непонятное. Не знаю почему, но от этого становилось легче.
***
Радость от прогресса в изучении языка наполняла меня и отвлекала от тяжести моего состояния. Мне сильно не хватало симуляций, каждый день вспоминал о них. Особенно когда что-то не получалось.
Только через месяц я понял свою беспомощность – я не просто не умел читать, я не умел учиться вообще.
– Тебе нужно практиковаться, – говорил Айзек.
– Практиковаться? – само это слово казалось мне странным. В системе не существовало такого понятия – ты либо умеешь что-то, либо просто загружаешь этот навык. Еще проходишь сюжет и получаешь награду. Сама идея постепенного, монотонного, медленного улучшения навыка была для меня новой и непонятной.
Каждый раз, когда я не мог что-то сделать сразу, внутри поднималась злость – на себя, на мир без НЭИ, на саму необходимость тратить время на обучение.
Три месяца на то, чтобы научиться читать простейшие слова. Сколько же лет уйдет, чтобы понять то, что не смогла понять система? Как я вообще собираюсь понять работу мозга?
Таблетки успокаивали тревогу и желание бежать в город. Айзек словно чувствовал моменты, когда я был готов сорваться – приходил с новой порцией, садился рядом, рассказывал что-нибудь своим спокойным голосом.
Но что-то всё равно удерживало меня здесь, не только таблетки. Страх? В том ужасном состоянии внутри я отчетливо понимал только его. Я не мог найти ответ в чувствах, а мысли приносили лишь новые вопросы – может, это симуляция? Или НЭИ отключился не до конца? И теперь играет со мной, не давая вернуться?
***
После случая с веником Айзек, кажется, нашёл новое развлечение. На следующий день он притащил обычную вешалку и с серьёзным видом начал объяснять:
– Это многофункциональный прибор для приёма радиосигналов. Видишь, она раздвигается? Каждый изгиб настроен на определённую частоту. Нужно подносить к уху и зажимать один глаз и пальцем затыкать ухо – вот так, – он поднёс вешалку к уху, якобы ловя сигнал.
– Попробуй, – протянул он мне вешалку.
Я послушно поднёс её к уху и зажал крючок. За окном послышались смешки – его друзья явно наслаждались представлением.
– Ничего не слышу, – признался я.
– А! – сделал вид Айзек, как будто понял почему. – Это потому, что ты только отключился. Нужно каждый день сидеть минимум пять минут, и ты начнёшь улавливать сигналы.
Я с интересом разглядывал «прибор», пытаясь понять принцип его работы.
– Ты плохо спишь – это синхронизатор биоритмов, – он размахивал маятником настенных часов. – Нужно смотреть на него, не моргая, ровно семь минут, иначе можешь случайно настроиться на ритм кошки и захотеть спать 20 часов в сутки.
Я даже не думал, что что-то не так, ведь всё время я проводил в симуляциях. В жизни без НЭИ возможны разные технологии, которые мне были не нужны с НЭИ.
– А вот это – самое важное! Нейронный перезагрузчик, – он с улыбкой протягивал обычную толкушку для картофеля. – Когда система глючит, нужно постучать ей по лбу три раза, и всё перезагрузится.
Тут дети уже не сдерживали смех. Я стал понимать, что что-то не так, но меня спас какой-то мужчина.
– Айзек! – раздался строгий голос мужчины с улицы.
Айзек мгновенно покраснел до кончиков ушей. Его друзья за окном исчезли.
– Простите, дядюшка Эл, – пробормотал Айзек.
– Не передо мной ты должен извиняться.
– Извини, – буркнул он, глядя в мою сторону, но не поднимая глаз от пола.
– Я просто хотел пошутить…
– В наказание ты теперь действительно будешь учить его пользоваться всеми бытовыми предметами. Начни с тех, что принёс.
В тот момент я даже не понимал, насколько эта простая шутка с вешалкой и толкушкой показывала пропасть между нами. Они жили в мире, где вещи были просто вещами – с простыми, понятными функциями. А я искал в каждом предмете сложную технологию, потому что не мог представить жизнь без неё. Наверное, со стороны я выглядел как ребёнок, впервые увидевший мир. Хотя нет, даже дети знали больше меня о том, как пользоваться обычными предметами.
Это наказание, как ни странно, положило начало нашей настоящей дружбе. Хотя иногда показывая мне очередной предмет, Айзек не мог удержаться от улыбки, вспоминая свой «радиоприёмник».
***
Это были немногие светлые моменты, негативных эмоций всегда было больше. Невозможность заснуть выводила меня из себя, когда дозы медикаментов стали снижать. Мысли о будущем, завтрашнем дне, о прошлом – как люди прошлого засыпали? Не замечать, как ты заснул и проснулся, – вот зачем мне прямо сейчас нужно вернуть НЭИ.
Часто возникали фантомные обращения к себе: сделать тише лай собак, включить симуляцию, отдать тело на управление системе, снизить яркость.
Дома я, в каком-то смысле, был частично подключенным, но без функций наблюдателя. Отец просил, чтобы я не подключался полностью, чтобы была возможность выйти. Мне же было всё равно. Моим телом управляла система – занималась спортом, ела невкусную реальную еду, мылась, справляла нужду. Моё сознание в это время наслаждалось симуляциями.